Один день из жизни профессора отрывок из рассказа
гл. 1
Тот день для Всеволода Николаевича выдался уже с самого утра печальным. Как-то тоскливо щемило сердце. Без особых на то причин. Возможно, думал он, чувствовалась весенняя усталость, возможно, конец недели давал о себе знать.
Студенты приносили ему не только общение, энергетику молодости и радость, приходилось очень много безвозвратно отдавать себя. Сложнейший предмет, который он преподавал, вот уже на протяжении нескольких десятилетий, обязывал Всеволода Николаевича относиться к нему с огромной самоотдачей. Нужно было не только приложить усилия к заполнению студенческого мозга и конспектов длинными, многоэтажными химическими формулами, но и доступно, интересно, ассоциативно, и по возможности, просто, объяснить будущим докторам о важности для организма человека каждой стадии сложнейших биохимических процессов. Синтез белка, цикл Кребса, дозировки витаминов, сложнейшие наименования аминокислот и многое другое.
В голове мгновенно возникли слова его давнего друга Родиона Александровича Дубровского, старейшего доктора медицины : «Астенический синдгом, батенька. Астенический синдгом. Отдыхайте, больше отдыхайте, и…делайте что-нибудь этакое, и пгенепгеменно лишь в своё удовольствие. В удовольствие». Дубровский всегда при этом хитро улыбался, поскольку, в слово удовольствие вкладывал, кажущиеся кому-то на первый взгляд примитивными, универсальные способы излечения любых мужских недугов, особенно сердечных, то были: хороший вечер в компании милых дам, задушевная мужская беседа со старыми друзьями под гитару и бильярд, коньяк, разбивающий кровь и согревающий сердце, то есть всё то, что делало плохое настроение прекрасным.
Всеволод Николаевич понял. Мысли одолевали. Если он начал думать о Дубровском, значит пора. Пора съездить к Региночке. О, я так виноват перед ней. Сколько мы не виделись. Месяц? Больше? О, старый чёрт! Как же так? Региночка… моё лекарство, душевная сладость и слабость. Может пригласить её в хороший ресторан. Я давно её ничем не баловал. Мне страшно признаться себе самому в том, что я уже не веду себя, как гнедой жеребец, отдавая почтение каждой хорошенькой особе. Я становлюсь похожим на пень, трухлявый пень, поскольку веду себя, как забывчивый, несносно забывчивый старикашка.
Он подошёл к окну, открыл одну створку, вдохнул всей грудью. В лицо повеяло свежестью и влагой прошедшего дождя. Наступали его любимые дни весны. Дни, когда голые ветви деревьев одеваются в еле-еле заметные зелёные листочки. В этом он видел жизнь, её неминуемое продолжение и это его подсознательно вдохновляло.
За окнами стояли огромные берёзы, хрупкие ветви которых были украшены молодым зелёным нарядом, но еще более приятное и радостное впечатление вызывал его новенький, недавно приобретенный автомобиль, стоявший возле по - весеннему позеленевших красавиц.
И это была еще одна страсть Всеволода Николаевича. Он был не просто любитель красивых журнальных картинок с изображением шедевров автомобилестроения, Всеволод Николаевич знал об автомобилях всё, знал его суть, всегда действовал как профессионал, ведал о значении каждой его детали, особенностях систем, механики и управления. Не смотря на принадлежность к самой высокой прослойке научной интеллигенции, за свою жизнь «с нуля» собрал два автомобиля, то были «Москвич 412» и «Орбита» , при этом, практически никогда не обращался к чужим мастерам по вопросам автотехнического обслуживания, предпочитая всё делать своими собственными руками.
Его последнее авто - шикарный чёрный «немец» линейки бизнес – класса. Оно было первым у Всеволода Николаевича из истинно иностранных автомобилей, поэтому было ему очень дорого. Профессор уже полгода наслаждался его комфортом, иногда позволяя себе, выехав за город, по-мальчишески ликовать и восторгаться острыми ощущениями от его феноменальных способностей к скорости и манёврам. Автомобиль он приобрёл на деньги от полученного, совместно с группой коллег - медбиохимиков, известного европейского гранта за личные рационализаторские разработки и предложения в области изучения влияния некоторых минеральных природных комплексов на органы и ткани человека, и это был результат почти десятилетнего кропотливого серьёзного научного изучения и исследований.
Профессор накинул на себя плащ, широкополую шляпу, спешно подхватил рукой зонт – трость, вышел из дверей своего кабинета, кафедры, спустился по центральной лестнице морфологического корпуса здания своей родной академии, полюбезничал с обожавшей его вахтером Зинаидой Братиславовной, и выйдя через мощные тяжелые старинные дубовые входные двери, направился к своему шедевральному красавцу.
Машин в городе было мало, сказывалось влияние субботы. Автомобиль Всеволода Николаевича мчался по центральной улице города, в котором он прожил самую активную часть своей жизни, уже почти полвека.
Этот город он считал своим родным. Из какого бы дальнего зарубежья ему не приходилось возвращаться, к этому городу он возвращался с удовольствием и трепетом. «Ну, вот, наконец, та самая, та предпоследняя станция перед объявлением города - конечной точки моего длинного очередного путешествия, еще часок и… родной вокзал, родные таксисты, добрые лица земляков, родной провинциальный акцент» - такие мысли появлялись у Всеволода Николаевича, и , наверняка, солидарно появляются у многих соотечественников при возвращении на малую родину.
(продолжение следует)
P.S. образы собирательны, имена вымышлены, совпадения случайны.