...Пять минут назад закончили разговаривать с Женькой, подругой моей старинной, почти сестрой. Каждый раз, когда на экране смартфона загорается Женькино имя, помимо радости искренней тревожно екает в груди и томительно ноет сердце. Рука рефлекторно сжимается, как-будто ищет рукоять оружия...
...Женькино имя в паспорте выглядит потрясающе красиво - Лурье Женевьева Теодоровна. Отец ее был совсем недолго в Советском Союзе, приезжал по каким-то внешнеторговым делам. На память о себе подарил молоденькой горничной из гостиницы "Советская" белокурую куколку-дочку, светленькую и сероглазую девчоночку. Молодая мамочка оставить надолго работу не могла, после родов записала Женьку как есть, и фамилию, и отчество придумывать не стала, а имя вычитала где-то во французском романе. Больше она ничего дать дочери не могла, сама была еще совсем юной. Отвезла в тихий город Тихвин бездетной старшей сестре, и растворилась снова в загадочном и туманном Питере-Ленинграде...
...Мы познакомились с Женькой в детской больнице. Нас связало накрепко общее несчастье, а много позже - общая на двоих тайна, после которой любой фильм ужаса покажется сказкой на ночь...
...Мы вместе сидели в кабинете заведующего отделением. Мой девятимесячный сын крепко спал, наплакавшись и накричавшись на пеленальном столике в руках опытного невролога. Теперь врач также осматривал годовалую девочку, Женькину старшую дочку. Вторая, на десять минут младше сестры, сидела на руках у матери и ревела в унисон с первой.
Врач был опытным специалистом, врать не умел, и позвал нас с Женькой вместе не случайно. Наши дети - мой сын и ее старшая дочь, родились калеками. Оба страдали церебральным параличом, и обоим требовались долгие годы лечения...
...Мы лежали в маленьком боксе - палате с санузлом и выходом прямо на улицу. Женьке разрешали жить вместе с обеими дочками-двойняшками. Вторая была здорова, но оставить ее было не на кого. Я же очень скучала по своей старшей дочери, оставшейся дома с бабушкой. Мы с Женькой тогда не знали, что переживем так вместе десять курсов реабилитации, все было впереди и казалось недостижимой целью.
Утром начинались процедуры - уколы церебролизина и витаминов, массаж, физиотерапия, лечебная физкультура. Шел девяносто пятый год прошлого столетия, как выживала больничка в дикие эти годы, для меня до сих пор остается загадкой. Мы с Женькой мыли в больнице лестницы по ночам, и за это нас кормили в столовой вместе с детьми...
...После третьего курса реабилитации у нас с Женькой появилась надежда на более-менее сносное будущее для наших детей. Мой сын начал ползать, а ее дочь - сидеть. К трем годам оба сделали первые шаги. Это произошло почти одновременно, и мы на радостях решили отметить это событие, раздобыли бутылку портвейна "три семерки", и сидели тихонько в своем боксе до раннего утра, закусывая картофельным пюре, оставшимся с ужина, и килькой в томате. Мы были молодыми, нищими и счастливыми. И счастье наше было настоящее, выстраданное и заслуженное...
...Мы с Женькой жили как оказалось рядом друг с другом. Обе на Васильевском острове в коммуналках. Я в Гавани, она напротив Смоленского кладбища на улице Беринга.
На Ваське был только один детский сад, куда брали детишек с инвалидностью. Мы с Женькой решили пойти туда няньками, чтобы быть при детях и зарабатывать копеечку на хлеб. Мы успели до рождения детей получить неплохое образование, но имея на руках тяжело больных детей и думать не могли о какой-то карьере.
Мы обе были замужем, но ни она, ни я особой надежды не питали по-отношению к нашим мужьям. Время было жестокое, ломало людей, калечило. Женькин муж здорово выпивал, а мой никак не мог найти толковую работу и вечно платил долги. Мы могли надеяться только на самих себя.
Не смотря ни на что, молодость давала о себе знать. Однажды, проходя с детьми мимо зеркальной витрины, подняли глаза, и увидели в мерцании стекла двух юных Золушек, красивых, стройных и очень бедно одетых. Было лето, на каждом углу продавали мороженое. Мы купили два вафельных стаканчика на всех наших четверых деток. Очень хотелось наесться этим мороженым до отвала, напиться холодной "Фанты", покатать детей на лошадках в сквере. И Женька тогда заплакала при мне в первый раз за все наше знакомство. От обиды, усталости и несправедливости жизни...
...Она очень красивая даже сейчас, когда мы обе давно разменяли пятый десяток. Люблю ее очень за чуть грустную улыбку и лучики в уголках глаз, за голос нежный, мелодичный и всегда молодой, за доброе сердце и силу воли. Мы стали родными людьми и никогда не сможем поссориться. Редкая женская дружба, скрепленная общей бедой, отсутствием ревности и кровью...
...В садике,куда мы водили детей, и где мы работали нянечками, платили исправно, но мало. Мы с Женькой постоянно искали разовые подработки на двоих, обычно драили квартиры новых русских после пьянок или ремонта. Интернета не было и в помине, зато была газета "Сорока", где публиковали самые разные объявления. Там мы и искали подработку. В сентябре девяносто восьмого нам повезло - мы подрядились на постоянную уборку роскошной квартиры в новостройке на Кораблях. Два раза в неделю по вечерам мы мыли полы и санузел, и вздохнули наконец свободно. Голодное время кончилось, и мы теперь могли наесться мороженым и купить детям теплые комбинезончики...
...Ноябрь в тот год был на редкость сырым, промозглым и темным. Мы отмыли квартиру, получили свой заработок, и побежали на кольцо троллейбусов. Сырость пробирала до костей, было очень поздно, и нам с Женькой хотелось по домам, к нашим непутевым мужьям и любимым детям. Холод и безумная усталость притупили в нас чувство самосохранения. Женька подняла руку, тормозя проезжавшую мимо иномарку.
"Куда вам, девчонки?" - голос был веселый и располагал...
"На Беринга. Потом в Гавань. Нам рядышком, довезете?"
Женькин голосок прерывался от холода. Мысленно мы уже пили дома горячий чай...
...В машине был рай. Мы никогда не ездили на таких роскошных тачках. Где нам - наш транспорт по жизни был общественным. Дребезжащие трамвайчики, желтые икарусы-гармошки - это была наша стихия, наши будни.
Женька села вперед, а я устроилась на заднем сидении, и меня от усталости просто швырнуло в сон. Водителя я рассмотреть не успела, поймала лишь в зеркале заднего вида внимательный взгляд черных глаз...
...Глубокий сон прервался быстро и грубо. Мы никуда уже не ехали, и понять, где находимся, я не могла из-за темноты. Впереди, там где были водитель и Женька, шла возня. Женька уже не сидела - она была распростерта на коленях на полу, черноглазый водила схватил ее за волосы одной рукой, а второй держал у ее виска пистолет с глушителем. Я видела такие только в детективных фильмах, а тут все было по-настоящему.
"Тихо, сказал тебе... Будешь сама, по-хорошему. Не буди подружку, замочу обеих... Давай, быстро...".
Мужик отпустил Женьку, одной рукой расстегивая штаны, другой продолжая держать оружие. Я не шевелилась, боясь обнаружить себя. Мы встретились с Женькой глазами - она была совершенно белая от ужаса. Говорят, перед смертью вся жизнь проходит в сознании человека. Неожиданно ясно я поняла, что нам уже не выйти из этой машины. Почему-то вспомнила тот вечер, когда мы с Женькой отмечали первые шаги наших детей и пили "три семерочки", закусывая килькой в томате... Краем глаза увидела бутылку водки, небрежно засунутую в карман за сидением водителя-насильника. Все было быстро, хладнокровно и отчетливо помнится до сих пор. Я попала ему прямо по макушке, по блестящей проплешине, и сила удара была такова, что бутылка лопнула на множество осколков. Насильник осел, оружие выпало из его рук прямо на колени, туда, где он только что возился с ширинкой. Здоровый бугай, он был еще жив, и снова потянулся за пистолетом. Женька быстро пришла в себя. Как потом она говорила, оружие показалось ей легким и теплым, и очень красивым, а голова человека, сидевшего перед ней, вдруг стала хрупкой, как арбуз...
...Шума почти не было. Глухой хлопок, и ее отбросило назад, практически вывернув кисть. Перед нами с Женькой было жуткое, почти обезглавленное тело со спущенными штанами, и ужас неизвестности.
Женька села, откинулась в кресле назад. "Раз, два, три, четыре...", - голос у нее был незнакомый, хриплый, глухой... Мы снова встретились глазами, теперь мы были связаны узами крови в буквальном смысле. То, что произошло, круто изменило всю нашу последующую жизнь. Страх прошел. Внутри закипала злость на нашу нищету и беспомощность. Не глядя на труп, Женька быстро открыла бардачок машины, вытащила оттуда бумажник и коробочку с патронами, а также еще какие-то бумаги и зажигалку.
"Вылезаем, быстрее!"
Мы вылезли из машины, и оказались в глухом дворе-колодце, типичном для Васильевского острова. Было абсолютно темно, лишь из-под арки с улицы во двор проникал слабый свет. Женька снова открыла дверцу машины, приоткрыла окно, чиркнула зажигалкой. "Гори в аду, урод!"
Внутри быстро вспыхнуло пламя, Женька захлопнула дверцу, схватила меня за руку и мы не оглядываясь бросились прочь...
...В объемном бумажнике было восемьсот долларов. Через две недели, когда мы поняли, что нас никто не ищет, мы разменяли их в обменнике на бирже. Хватило надолго. По весне мы расстреляли все патроны в лесопарке под Питером. Пистолет и впрямь показался мне легким, стрелять мне понравилось, и моим любимым развлечением с тех пор стал стрелковый тир. Женька напротив, никогда больше не брала в руки оружие. Она развелась с мужем-алкоголиком, забрала дочерей и навсегда уехала в Тихвин к приемной матери. Что-то в нас сломалось в ту злополучную ночь. Мы стали другими...
...Больше в нашей жизни не было ничего криминального, и мы условились никогда не говорить о произошедшем. Раз в году обязательно видимся. Крепко встали на ноги, вырастили детей, очень ценим жизнь. И ничего не боимся, ведь весь свой смертельный страх мы израсходовали в студеном ноябре девяносто восьмого...