-4-
Солнце, будь оно неладно, палило всё жарче, и пот градом лил с Азиза. Он уже давно сбросил свой щёгольский спортивный костюм, но облегчения не было. Ему казалось, что мозги у него плавятся: мысли путались, пропало ощущение времени...
Но вот сзади, от навеса, послышались крики и гудки автомобиля. Обернувшись, группа увидела своего руководителя. Он звал их на обед. Все потащились под навес.
Добравшись до бака с тёплой водой, люди с наслаждением, будто райский шербет, выпивали её по несколько кружек. Шофёр, дюжий мужчина в тюбетейке, ловко вывернул из салона флягу с новой водой, залил в бак, опустевшую посудину утащил в машину и принёс другую. В другой был обед. Каждый получил миску тёплого супа без мяса с сиротливо плавающими в воде картошкой и капустой. Все сперва с недоумением ковырялись ложками в мисках, потом, переглянувшись, стали есть. На вопрос о хлебе руководитель твёрдо ответил:
- Не входит в рацион курса оздоровления! -
Больше вопросов не было.
Полчаса обеда пролетели минутой. "Шеф", как прозвал его про себя Азиз, сверился с часами и жестом послал подопечных продолжать начатое, строго заметив на прощание, что вечером будут подводиться итоги первого дня.
И опять потекли раскалённые часы. Спина у Азиза разламывалась от боли, ноги дрожали, в голове что-то тонко звенело. Но жаловаться было некому: девять толстяков из группы Азиза страдали рядом точно так же.
Вечером всё повторилось с той лишь разницей, что в миски вместо суповой бурды положили по половнику холодной, без жиринки, перловой каши. Двум слабо завозмущавшимся курсантам шеф холодно напомнил, что условия курса были оговорены заранее, и едва ли к лицу мужчине требовать для себя тепличных условий, если он решил достичь физического совершенства. Двое пристыженно замолчали. И хотя обгоревшая спина у Азиза горела огнём, а все части тела ныли и гудели, тирада шефа, как это ни странно, подняла его дух, и он стал думать об Азизе.
После ужина шеф живо обежал обработанные грядки и нахмуренный вернулся под навес.
- Та-ак, - протянул он, - значит, итоги таковы. Норму первого дня не вытянул никто. С завтрашнего дня обход поля будет проводиться до ужина. Несправившиеся будут, я повторяю, лишены еды. Это условие нашего курса! -
С этими словами он отбыл в прежнем направлении.
Как только пыль от машины улеглась, все наперебой заговорили.
- Сдохнем тут, ребята! - орал один.
- Не дадут, - орал другой, - кто же будет работать тогда на них? -
- Да это вовсе и не лагерь! - выкрикнул мужчина с видом презираемого мальчишками мамсика.
Все замолчали и с минуту разглядывали наивного оратора. Каждый со жгучей досадой ощущал себя лохом. Но это был - махровый лох. Особой селекции.
- Неужели? - с непередаваемой иронией наконец спросил кто-то.
Все засмеялись.
Кто-то крикнул:
- Бежать надо! -
- Куда? - поинтересовались у него.
- Куда угодно! Куда глаза глядят! - горячился тот.
Из темноты, очевидно разбуженный шумом, вышел пёс.
- Ну иди, иди себе с богом! - сладко сказал прежний шутник, и их решительный товарищ, всё больше возбуждаясь от собственного бунта, сделал два-три шага в темноту. Внезапно пёс оскалил зубы, поднял шерсть на загривке и громко зарычал в сторону уходящего. Тот застыл с ногой, занесённой для следующего шага. И вернулся...
К общему решению в этот вечер так и не пришли. Свежий воздух почти девственной природы, усталость от тяжёлого труда и пережитых потрясений, а также желудок, не отягощённый обильной едой, очень быстро передали группу соискателей собственного физического совершенства прямо в ручки умилившегося
дядюшки Морфея: все уснули младенческим сном.