Как всегда в пятницу и как всегда неожиданно с утра я узнал, что исполняющий обязанности руководителя клиники готовит подарок мне и моему отделению. Наш молодой гений нейрохирургии улетел в Приволжск и там прооперировал сына крупного госчиновника-бизнесмена, и вот сейчас, утром он готовится с бригадой МЧС на самолете транспортировать к нам в клинику и соответственно во вверенное мне отделение, плод своих гениальных рук.
Мальчику девятнадцати лет страшно не повезло. Он неудачно нырнул, при этом поломал шейный отдел позвоночника, потерял сознание и захлебнулся. Его вытащили практически сразу, и сразу же грамотно оказали первую помощь. Он пришел в сознание, начал сам дышать, но ни руки, ни ноги у него не работали, и он перестал чувствовать свое тело. Александр Кирш прооперировал парня. Операция была жизнеспасающей. Нужно было стабилизировать позвоночник, иначе поломанные и нефиксированные позвонки продолжали бы травмировать спинной мозг, стал бы нарастать отек, переходя от спинного мозга на ствол головного мозга. И тогда смерть. Фиксация была выполнена качественно, но при операции был обнаружен перерыв спинного мозга и, теперь борьба шла за жизнь парня. Я знал, что самое страшное впереди, и это впереди должно происходить в моем отделении. Все было готово к приему. Однако вылет задерживался. Над Москвой носились черные тучи, подгоняемые шквалистым ветром, периодически обрушивая водопады на твердь земную, превращая улицы и скверы в море разливанное. В пять вечера, оставив все инструкции дежурной бригаде, я поехал домой. Конечно, конечно же, я должен был сам встретить пациента исходя уже только из политеса (прогнуться перед и.о. - запомнит и оценит, прогнуться перед папой олигархом - больше заплатит), но не мог.
Через четыре часа предстояла тяжелая транспортировка раненого в голову джигита с гор Приэльбрусья в славный город Мюнхен.
Раненый, член крупного и богатого семейного клана занимал высокий пост в силовых структурах этой маленькой, но очень гордой республики. И хотя республика не была на слуху, в ее котле варились еще те страсти и интриги. Молодой полковник был подстрелен двое суток назад, находился в коме и лежал в центральной республиканской больнице, чем-то до боли напоминающей центральную районную больницу в Усть-Замухрынска, во всей ее нищете и убогости. Гордые джигиты не жалели денег на личные самолеты и супердорогие автомобили, на громадные особняки в Москве и Италии, но не хотели ни копейки тратить на больничку гордо носящей имя Республиканской клинической больницы, в которую периодически попадали их близкие, друзья и порой они сами. Они в надеялись, что можно нанять "белого хабиба" из Москвы, который за двадцать копеек прилетит на их самолете и отвезет несчастного или в Москву или, что все чаще происходило в Германию, Швейцарию или Израиль. При этом они очень любили рассказывать анекдот:
Встречаются два джигита и один говорит другому:
- Слушай Мага, вчера отдал врачу целую тысячу рублей, что б вылечил и он вылечил.
- Вах Арсен, а я вчера отдал судье сто тысяч долларов, что бы не посадил, и он не посадил.
- А почему Мага такая разница? А потому, что мы любим свободу больше чем жизнь".
Из всего Кавказа только в одной Чечне было все не поэтому сценарию. Несколько лет назад умными чеченскими парнями было принято решение уменьшить зависимость свою от федералов не только в политических и финансовых вопросах, но и в социальных. Каждый год лучших пятьдесят студентов Грозненского университета посылали в университеты Германии, на обучение по различным специальностям, в том числе и медицине. Мой друг возглавлял отбор этих студентов для обучения на медицинских факультетах и рассказывал, что ни какие деньги, ни какой блат не могли помочь соискателям, только их мозги. И над всем этим стояла воля и президента Чечни и премьер-министра. Республика оплачивала все, и проживание и обучение и стипендии. После окончания Германских университетов ребята должны будут отработать десять лет в республике по специальности. Но если же они решат остаться в Германии, то должны будут выплатить всю сумму, потраченную на них, плюс процент, как за банковский кредит. Гарантией выполнения контракта была ментальность нации и громадное чувство ответственности перед оставшимися родственниками. Мало того, больницы Грозного и Гудермеса стали оснащаться медицинской техникой на высшем для этого региона уровне. Прилетая теперь в Грозный или Гудермес не нужно было везти с собой "целый воз и маленькую тележку" оборудования и медикаментов. Так, что я думаю, лет через пять-десять весь Кавказ будет лечиться в Чечне. И тогда, ой, как много московских врачей почувствуют это на своем кошельке. Но это в будущем, а сейчас нужно лететь за нашим джигитом. Так, что ну ни как я не мог встретить доблестного доктора Кирша и его пациента.
Да, еще три года назад это было бы немыслимо, покинуть отделение при поступлении такого тяжелого и важного пациента, но сегодня это стало возможно. За три года, после перехода на "гражданку" пришлось воссоздавать отделение из пепла. Прошлая бригада, трудившаяся на этой ниве, с моим приходом полностью покинула сие богоугодное заведение. И причина была идеологическая. Московские и немосковские мажоры, видели свое предназначение не в спасении несчастных, а в собственном пиаре и заколачивании денег. Притом, что этот пиар они уже получили в силу работы в клинике носящей имя великого врача и известной на все постсоветское пространство. Такую стаю циничных врачей я ни до этого, ни после не видел. Если больной казался им неперспективным ни в плане выживания, ни в плане зарабатывания денег, они могли его вполне спокойно отключить от аппарата вентиляции легких (то есть просто убить). И этот процесс убийства прикрывали дымом пустых и красивых фраз об эвтаназии, прекращении мучения, гуманизме, западноевропейских примерах. Но для меня они были фашисты, или ближе к России - "Бесы" в полном смысле Достоевского. Внешне эти выродки выглядели очень и очень пристойно - интеллигентный вид, отточено правильные фразы, слащавая вежливость и невозмутимость. Беседуя с родственниками несчастных попавших по несчастию к ним, с коллегами из других отделений и других больниц они выглядели воплощением ума, благородства и врачебной совести. Но на самом деле им было наплевать на судьбу пациента, на страдания его близких, их интересовало одно - деньги и слава. Славная компашка " Тартюфов - убийц". Они собирали семинары, проводили мастер-классы, и на всю страну декларировали свою исключительность и значимость, свои виртуальные успехи. Все это делалось ради саморекламы и привлечения богатых клиентов. Естественно, что и сестры подбирались ими со специфическими наклонностями. Но самое интересно, что в основном это были не сестры, а "братья". Я впервые увидел отделение, где превалировали медицинские братья, а не сестры. Все эти братья обращались к врачам на "Ты", с наушниками от плейеров, с серьгами в мочках ушей. Ужимки у этих "братцев" были еще те. И в начале пути, перед разгоном этой шоблы, я не удержался и в уголке, без посторонних глаз, влепил одному из них пинком в промежность за его наглый ответ на мой вопрос. Какой тогда визг поднялся, и только отсутствие свидетелей и мое прошлое остановило их от походов в профком, суд, обращение в Европейскую комиссию по защите прав сексуальных меньшинств. От прошлой команды не осталось никого. Со мной пришел костяк из четырех врачей и пару сестер. За эти годы набрали новых врачей, сестер. И вот спустя три года отделение заработало, как и то отделение, что было в прошлой моей жизни. Отличные врачи и сестры, добрые не по принуждению, а по убеждению, любящие больных и ответственные. Но для меня три года, ни одного выходного, сокращенные отпуска и постоянное напряжение. Зато сейчас отделение работало как хорошо отлаженный ручной часовый механизм, который требовал лишь завода и профилактической чистки. И как результат - больных умирать стало ровно в три раза меньше. Но если бы муниципальная медицина давала такие возможности, как военная, то смертность была бы еще ниже.
Так, что я спокойно мог покинуть родное отделение, и был уверен, что Кирш со своим пациентом, а иже и с папой олигархом будет встречен достойно. И не потому, что папа олигарх, а потому, что одним из лозунгов моего отделения был следующий" Кто не может лечить пациентов бесплатно, тот не может лечить их и за деньги". Отношение к богатым и бедным родственникам было одно, ибо перед тяжелой болезнью все равны и богатые и бедные. И страдающий, ни в чем не виноват, а заслуживает лишь внимания и заботы. Что касаемо родственников, то я всегда говорил своим врачам и сестрам, что если вас благодарят, то не вздумайте отказываться, значит, вы заслужили, но при этом не вздумайте вымогать. Всем врачам, сестрам и ординаторам я давал прочитать найденный мною в интернете манифест одного реаниматолога, известного в блогах, как «doctorserg».
«Итак, мои коллеги, Вы решили стать реаниматологами, а некоторые уже себя считают оными. Мне не вполне понятна мотивация, сподобившая некоторых из Вас на этот путь. И я, отнюдь не с менторских позиций, хочу Вас предупредить о некоторых опасностях профессии реаниматолога.
Наша профессия подразумевает работу на рубеже жизненного пути человека, рубеже между жизнью и смертью. И глубочайшая философская суть нашей профессии - это борьба со смертью и облегчение страданий Человека, который может умереть или волю несчастий или болезней обречен на смерть, несмотря на все достижения медицины. Порой кажущаяся простота причинно-следственных событий, приведших Человека на реанимационное и порой оно же смертное одро, является лишь заключительным аккордом глубинных, не веданных нами событий, происходящих вокруг этого Человека и зачастую являющихся финалом его деяний и мыслей. Так, например, молодой человек случайно упавший и ударившийся головой, получивший тяжелейшую травму головного мозга и превращающийся из статного красавца в глубокого инвалида, парализованного, полностью потерявшего интеллектуальную связь с окружающим миром, со слезящими глазами, постоянно полуоткрытым ртом и мокрыми от слюней губами, писающий и какующий в памперс. За что? За что это горе на прекрасного и доброго парня-красавца? Мозг вопиет от несправедливости этого Мира. Но отец этого мальчика успешный бизнесмен, политик, успешный во всех отношениях, оказывается, имеет руки обагренные кровью убиенных по его приказу людей, оставленных в нищете тысяч не таких удачливых и предприимчивых, как он во времена лихие и не столь далекие. Я помню, как он рыдал у меня в кабинете и как он молил Господа о пощаде не ему, а его единственному сыну. Он каялся во всех своих грехах, он давал обеты и обещания. Но ребенок так и был выписан из больницы в таком плачевном состоянии.
Я могу лишь только предполагать, что травма мальчика не случайна. Но поверьте в моей жизни, как в прочем и в жизни любого реаниматолога таких наблюдений наберется не одна сотня.
И вот порой мня себя Богом, вершителем судеб реаниматолог может преступить ту невидимую черту, которая отделяет благие намерения от дороги в АД. И именно от путей ведущих прямиком в объятия Сатаны и в Ад я хочу Вас предостеречь, как в прочем и себя.
Если Вы не любите Людей, той всеобъемлющей христианской любовью (говорю как христианин) без всяких условий, если Вы не любите и не сострадаете им и их родным и близким, то это прямая дорога в АД.
Когда Вы начинаете высокомерно разговаривать с родными и близкими страдающего, который лежит на реанимационной койке, тем самым принося им еще большие страдания и горе, помните - Вы разрушаете себя как врача несущего милосердия и убиваете в себе Человека, открывая тем самым душу свою Сатане. Не Вы судья, и не Вам судить о том, кто перед Вами и как он низко пал или высоко вознесся. Помните, что перед Вами всегда Человек, он пришел к Вам со своим горем и скорбью, и он, этот Человек в какой-то мере в Вашей власти.
Если Вы не подготовлены к профессии, если Ваши знания скудны, то помните, что Вы вступаете на еще более опасный путь. Вы становитесь потенциальными убийцами. Но этот потенциал становится реальностью, когда Ваши незнания или неумение приводят к смерти полностью незащищенного Человека, которого Вы, обладая необходимыми знаниями, могли бы спасти. Убийство один из самых страшных Грехов. И даже смерть одного человека по Вашей вине приведет к непоправимым последствиям в Вашей судьбе. Я много видел врачей анестезиологов-реаниматологов алкоголиков, наркоманов. Я много видел врачей анестезиологов-реаниматологов прекрасных и успешных с виду людей, но у которых с какого-то момента жизнь превращалась в АД. Дочери становились проститутками, сыновья наркоманами или убийцами, жены теряли рассудок, мужья превращались в неподвижные колоды после перенесенных инсультов. И поверьте, если Вы приглянетесь и узнаете больше про личную жизнь своих коллег, то Вы найдете много примеров подтверждающие мои слова. Ибо плата за грех убийства настигает убийцу еще при жизни его на этом свете.
Я думаю, что вразумлю Вас, и Вы остережетесь вступать на опасный и тернистый, путь реаниматолога. И только, тем из Вас, которым не страшны эти условия, тем из Вас кому действительно дорога жизнь Человека открыт путь в профессию анестезиолога-реаниматолога.
Подумайте и Одумайтесь». Вот такой манифест.
Короче я полетел.
Перед полетом отзвонился мой дежурный врач и доложил, что мальчика довезли нормально, на аппарате исскуственной вентиляции легких, движения ни руках, ни в ногах нет, так же нет чувствительности с плечевого пояса. Но правда одно хорошо, артериальное давление держит без медикаментозной поддержки. Из особенностей, так это папа пациента. ворвался в отделение пинком распахивая двери, по хамски разговаривал с врачами и сестрами. Персонаж из 90-х, напоминающий "братков". Я, стиснув зубы от злости, попросил дежурных врачей перетерпеть до моего приезда. В понедельник я разберусь с этим скотом.
Бригада (я и мой напарник) собиралась в порту. Маленький аэропорт, для больших дядь, и для их маленьких собственных самолетов. Таких вокруг Москвы пять или шесть. Широко не обозначенный, с виду скромный, но предельно удобный и чистый, с вышколенной прислугой начиная от носильщиков и кончая погранцами с таможенниками, такой аэропорт являлся образцом гуманного отношения к пассажиру, но пассажиру особенному. Пассажиру, имеющему возможность содержать собственный самолет или, в крайнем случае, арендовать. А так же к пассажиру с большим политическим весом, из сильных мира сего, т.е. из государевых слуг, но очень высокого ранга. Мелочевки и шелухи здесь не водилось. Может быть разве кроме нас. Но мы из особого сорта, в данный момент мы не обслуга, и к нам относились на этом этапе как к вершителям судеб. Но это все лишь данном этапе. По выполнению задания для основной массы заказчиков мы опять превращались в то многоликое Российское ничто. Хотя, могу сказать с малой толикой из них, кто был дальновиден и прозорлив, у нас сложились постоянные, не дружеские, но деловые отношения, построенные на взаимоуважении и реальной оценки друг друга. При этом у нас был один принцип - " Никогда у них ни чего не проси.....Только в самом, во истину самом крайнем случае." Что интересно, порты бизнес-авиации в Германии, Штатах, Франции, Турции просты и аскетичны, и удобны лишь тем, что там нет очередей при прохождении границы и таможни. Все камерно и по-домашнему, ни какой помпезности.
Быстро загрузились с оборудованием на борт маленького реактивного самолета. Экипаж был знакомый, с этими двумя летчиками и стюардессой мы перевезли ни одного тяжелого больного. Приятно было то, что обратно из Мюнхена полетим пустыми и будет возможность отдохнуть и поспать. А сейчас внутренняя сосредоточенность и мысленная подготовка к встрече с пациентом. Стюардесса, славненькая и красивая Машенька после взлета принесла нам кофе, сушки, плюшки. Ах, Машенька небесная услада моих глаз, стройная, умная, со знанием трех языков и громадными голубыми глазами с длиннющими ресницами, в ангельском обрамлении белых волнистых волос мы с ней пережили сладостный и кратковременный роман, и теперь оставались добрыми друзьями. Впрочем, иногда как старые друзья могли на короткое время на высоте этак тысяч одиннадцать метров подарить друг другу волшебные мгновения. Но сейчас впереди встреча с раненым, его родичами и тяжелый путь в Германию с возможными неожиданностями. От Минеральных Вод до Приэльбруска ехать на машине три часа. Пока летели, перепроверили все оборудование и решили, что всё берем с собой. Так, как в этом городке мы бывали не раз и знали уровень оснащения Республиканской больницы - вся надежда была только на собственный ресурс.
По прилету, прямо с порога самолета начался, как мы это называем " Танец с саблями". К нашему самолетику подъехали около десяти машин (прямо на поле), сплошь "Мерсы", "БМВ", "Джипы" и тому подобное, с парнями обвешенными оружием, как елки украшенные на Новый год игрушками. Быстро загрузились в 200 «круизер» и под вой сирен с «мигалками» помчались по горам и долам. Через два с половиной часа подлетели к больнице. Времени было 4 часа утра. На улице проливной дождь, темно. Вокруг входа в больницу молчаливая толпа мужчин и женщин в черных одеяниях, с суровыми выражениями лиц. По темным, еле освещаемым коридорам, со стойким запахом канализации, с отваливающейся штукатуркой на стенах и бетонным полом, стремительно подошли к дверям реанимации. Там стояла другая группа таких же суровых и молчаливых людей.
У постели больного нас встречала главный врач, заведующая реанимацией и дежурный реаниматолог. Двое суток назад, на молодого полковника во время прогулки на лошадях по одному из горных ущелий, было совершенно покушение. Стреляли из снайперской винтовки, но издалека. Пуля пробила папаху, вошла в череп в области левой теменной кости, прошла весь мозг и остановилась, потеряв силу, в правой височной доли. При падении с лошади, парень получил от сильнейшего удара о землю ушиб грудной клетки, перелом ребер, ушиб легких. Его привезли сразу в Республиканскую больницу. При поступлении ему выполнили компьютерную томографию черепа и головного мозга, после чего взяли в операционную. Операция была недолгой, обработали входное и выходное отверстия и отправили пациента в реанимацию. Конечно же, как всегда лечение в реанимации этой гордой Республиканской больнице не поддавалось никакой критике и, было абсолютно алогичным. Короче все делали неправильно и все делали не так.
Господи, но почему же у народов России, не важно в каком ее регионе, полностью исчез инстинкт самосохранения? Почему, почему эти народы не спросят со своих врачей,
- Ну, чему же вы обучались шесть лет в институтах, два года в ординатурах, имеете свободный доступ к мировому разуму, то бишь Интернету и после этого ваши знания остаются на уровне научно - популярных передач.
Два варианта, или освобождают землю Российскую от старого населения для новых избранных, или проводится селекция новой устойчивой к заболеваниям и травмам нации.
Что касаемо нашего молодого полковника, то коллеги делали все возможное, что бы он больше не мог командовать, и тем самым помогали снайперу. Самая главная ошибка местных гиппократов состояла в том, что через два часа после операции его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, показывая родственникам, вот какие они молодцы, народные целители. Смотрите, он дышит сам. А то, что дышал он не просто плохо, а я бы сказал наихреновейше, их не волновало. Главное - удачная иллюзия. Такое самостоятельное дыхание убивало оставшиеся живые клетки мозга раненого нехваткой кислорода. Помимо головы у нашего пациента пострадали еще и легкие, и вот в результате изысков наших коллег на вторые сутки легкие раненного превратились в сплошной пневмонический очаг. На этом фоне начало страдать сердце, развилась нестабильность артериального давления, и через пару другую часов при продолжении такого лечения снайпер мог получить весь гонорар сполна.
Быстро оценив ситуацию, понимаем, что времени у нас и у парня совсем мало. Теперь важное па-де-де нашего ночного балета, беседа с ближайшими родственниками и теми, кто платит. Иван, остается с раненым, а я на беседу.
Спускаемся в кабинет главного врача. Антруаж кабинета резко выпадал из контекста интерьера больницы. Дорогая мебель, громадный ковер на полу, куча оргтехники и у секретарши в предбаннике, и у самого главного врача. Пол выполнен дорогущим паркетом. Стеклопакеты окон практически от пола, сделанные из натурального дерева. Много цветов, много света. Посередине кабинета накрыт стол, на котором чай, конфеты, фрукты. За столом четыре мужчины. Главный врач стоит в стороне, потупив взор. Ну, что ж, поехали. Рассказываю ситуацию ни чего не тая, но при этом ни намека о плохом в сторону местных врачей, рассказываю наши планы. Сумма гонорара уже оговорена в Москве, так, что о деньгах ни слова. Только о пациенте и его спасении. Мужчины, сидящие за столом, были видно представителями одной семьи, но стоящие на разных ступенях социальной иерархии. Самый представительный из них, седовласый, лет этак пятидесяти пяти-шестидесяти, в дорогом, хорошо скроенном и отлично сидящем костюме, с дорогими часами вел разговор. У него был выраженный акцент и довольно-таки несвязная речь, и я догадался, что это господин Кутухов Магомед Пархуевич. Он, сын крупного сельскохозяйственного бонзы времен еще Советского Союза, закончил после окончания школы ПТУ, работал трактористом у себя в селе. Но потом, как это бывает, парню несказанно повезло, и он стал возглавлять маленькое подразделение сельхозтехники, потом более крупное, потом самое крупное в Республике. Попутно он окончил университет, заочно и с отличием. И вот теперь один из самых богатых и уважаемых людей Республики. По данным из Интернета он являлся совладельцем нескольких магазинов в Испании, имел особняк в Испании, квартиру и дом в Москве. Его правой рукой и управляющим всеми делами за границей являлся Григорий Залман, бывший карточный шулер, отсидевший в заключении восемь лет. И, кажется, Залман тоже присутствовал за столом, отличаясь своим видом от остальных. Он сидел, потупив взор, в сереньком костюмчике с короткими рукавами, в кроссовках, постоянно шмыгающий носом. Двое других были одеты попроще, но с суровым видом полным достоинства. Кутухов, глядя на меня, как на своих слуг, задает труднопонимаемые, односложные вопросы и, не слушая ответа, говорит, что вылетать можем в одиннадцать утра. То есть выезжать из больницы в восемь-восемь тридцать.
-Есть. Позвольте выполнять.
- Выполняйте.
Вернувшись в реанимацию, я посмотрел на Ивана. Он стоял, наклонившись над пациентом, лицо его было пунцово-красным, от пота промокла медицинская роба на груди и на спине. У парня стремительно на глазах у всех стали ухудшаться показатели оксигенации, артериальное давление не поднималось и даже стало снижаться. Я ловил взгляды местных коллег, в которых читалось,
- Ну, что получили. У нас то все было нормально до вашего приезда. Вы сейчас не деньги заработаете, а по пуле в лоб, мажоры Московские.
- Хрен Вам на всю вашу деревню,- в ответ красноречиво посылал взгляды я.
Но при этом полнейший этикет в словах, пожалуйста, простите, как вы думаете коллеги? и т.д. и т.п.
Напряжение нарастало.
А дальше, просто работа, без эмоций и переживаний. Обычная и многократно повторяющаяся джазовая композиция в различных вариациях исполняемая нашим дуэтом (иногда трио) на вечную тему «Спасения больного». Катетеризируем лучевую артерию и затем центральную вену, переводим пациента на искусственную вентиляцию легких. Затем подключаем препараты, поддерживающие работу сердца и тонус сосудов, под контролем прямого измерения артериального давления. Далее при стабилизации артериального давления выполняем санационную фибробронхоскопию (процедура очищения легких с помощью оптоволоконной техники). Все это проводится на фоне вливания растворов в центральную вену. При этом наш дуэт играет только на своих (привезенных с собой) инструментах. Через два часа ситуация стабилизировалась. Раненый полковник, погруженный в лечебный наркоз, спал глубоко, аппарат искусственной вентиляции дышал за него ровно, артериальное давление стабилизировалось на фоне проводимой терапии. Мы были готовы к продолжению, увертюра заканчивалась, начиналась основная часть композиции « Полет….».
Итак, впереди три часа езды на реанимобиле по горам и долам, и затем четыре часа полета до Мюнхена.
Ровно в восемь ноль- ноль, осторожно и плавно переложили нашего пациента с кровати на носилки. Пауза. Смотрим за реакцией организма раненого после перекладывания. Отлично, все показатели на оптимальных цифрах. С Богом, двигаемся. Осторожно пробираемся по коридорам больницы, неспеша, постоянно оценивая показатели по монитору и следя за вентиляцией легких. Так, останавливаемся перед машиной. Как обычно, вся площадь перед входом в больницу заполнена людьми, мужчинами и женщинами, много вооруженных автоматами в форме и просто в гражданской одежде. На каждом лице читается искреннее сострадание и скорбь. Все молчаливо сосредоточенны и готовы помочь. Все строго выполняют наши указания. В неестественной тишине, контролируя все соединения, все катетеры и аппараты плавно заносим раненого в реанимобиль. Контрольная оценка всех показателей жизнедеятельности нашего полковника и можно двигаться.
Не заметили, но уже абсолютно светло. Правда, утро серое, пасмурное, слезливо-дождливое, как настроение провожающих.
Выстраивается колонна. Все понимают, что весть о том, что покушение не удалось в полной мере и полковника могут спасти, уже не секрет ни для друзей, ни для врагов. А значит, нас могут ждать в горах разные сюрпрайзы.… И очень даже не радостные. Что ж, уповаем на Господа Бога и охрану. Колонна двинулась. Движение было медленным и монотонным, оберегающим раненого от тряски и ускорений. Под нудное пикание монитора, жужжание аппарата вентиляции легких и вторых суток без сна, неумолимо клонило ко сну. И только неровности дороги и крутые повороты на серпантинах периодически взбадривали нас.
Взрыв и беспорядочные автоматные очереди прозвучали уже перед самым выездом в долину. А дальше рывок машины и бешеная гонка. Мы навалились на пациента, чтобы его не смело с носилок (несмотря на хорошую фиксацию) и не вылетели все наши катетеры и аппараты. Все это продолжалось не более трех- пяти минут, затем вновь движение стало плавным и спокойным. Мы не могли видеть происходящего вокруг, окна в салоне были непрозрачные, да и не до любопытства – не потерять бы раненого. Двое бойцов, что сидели в кабине шофера заглянули к нам в салон , - Не волнуйтесь доктора, все нормально. Как наш родственник? Мы не сильно трясли его?
- Все хорошо, пациент в полном порядке.
- Ну и хорошо, доктор. Скоро будем в аэропорту.
Я вспомнил аналогичную ситуацию в Ингушетии. Тогда мы эвакуировали тяжело раненого из Назрани в Москву. Колонна двигалась по узкой дороге, из Назрани в аэропорт Магас. Вдруг, боковым зрением, как в замедленной съемке, я увидел, что по перпендикулярной к основной трассе дороге мчится на наш реанимобиль белая «девятка» с полностью тонированными стеклами и явным намерением врезаться в бок нашей машины. Далее, из колонны сопровождения вырывается громадный, черный внедорожник и таранит эту «девятку». Затем клубы пыли, и мы проносимся дальше, оставляя в неизвестности все остальное происходящее. Да, грамотные были в сопровождении бойцы.
Ровно в десять сорок пять мы у борта « Howker -800». Медленно, со всей работающей аппаратурой выгружаемся из реанимобиля на летное поле. Пауза. Проверка всех соединений аппаратуры, катетеров и состояния пациента. Медленная, плавная погрузка в самолет. Укладываем полковника, фиксируем аппаратуру и все наши приспособления, раскладываем необходимое для работы в специальных укладках. Всё, наш салон самолета ни чем не отличается по своей сути от палаты современного реанимационного отделения. Но иначе и не может быть, при полетах в цивилизованный мир. Отступя мы хоть на йоту от регламента авиационной медицинской транспортировки Европейского Союза, то лишились бы куска хлеба своего. И не видать нам тогда полетов в Европу и долгосрочных виз в «Шенген». «Запад» он ой как строго следит за выполнением норм при лечении больных, будь то стационар, будь то поликлиника или как в нашем случае, транспортировка больного. Вот и пограничники, вручают нам паспорта с отметками о прохождении границы. Все, вперед на запад. Вдруг в салон входят господин Кутухов и Гриша Залман.
- Мы летим с Анваром (так звали полковника), - молвит господин Кутухов.
В принципе вполне обычная ситуация, мы всегда брали на борт родственников пострадавших (одного или двух). Но тут ситуация принимала неожиданный поворот. Самолет не из самых больших. Так, что помимо двух летчиков, стюардессы, раненого, врачей и жены Анвара плюс два человека, это был явный перебор.
- Господин Кутухов, конечно же, Вы летите с нами, но поверьте, господин Залман, он будет лишним, просто по причине того, что нам будет очень трудно работать в такой тесноте.
- Слушай, я сказал Залман летит с нами. Всё.
Тихо накалялась обстановочка. Это тебе не бойцы и не бандиты. Здесь абсолютно другой расклад. Баран, упертый и тупой, одуревший от своих денег и власти решил, знать так и будет. Я сразу же прокачал ситуацию и понял, будем спорить, все сорвется. И наплевать Кутухову на здоровье своего родича, если его «Я» будет ущемлено какими то докторишками, которым он платит. Именно он, такой великий и значимый.
- Господин Кутухов, где сядет господин Залман ? – спросил Иван.
Идевательски-ерническим голоском Залман ответил,
- Не волнуйтесь молодой человек, я найду себе место и ни чуть, ни кому не помешаю.
Тут Ивана прорвало,
- Послушайте, я вам не молодой человек, я врач и имя мое Иван Кириллович, а во-вторых, я старше вас по возрасту, так, что оставьте такой тон для своих слуг. Где вы будете располагаться?
- Дорогой Иван Кириллович, - запел Залман зловеще-елейным голоском,
- Я сяду в туалете и ни кому не буду мешать. Я думаю, что четыре часа у всех не будет проблем, и мы все потерпим.
Туалет находился в конце салона и сидя там Залман ни кому не мешал, и это была правда. Черт с ними, летим.
Полет прошел как по нотам, без всяких импровизаций. Жена Анвара, в черном платке сидела, погруженная в свое горе не замечая ни кого вокруг. Лет двадцати пяти, с брилиантовыми сережками и дорогими часами, в длинном черном платье и черных туфельках без каблучков, она была похожа на загнанную горную козочку. Господин Кутухов проспал все четыре часа, не телебунькая нас. Залман, как верный сторожевой пес не смыкал глаз и из своего сортира, сидя на унитазе, при открытой двери, четко фиксировал каждое наше движение. Мы же неотрывно следили за показаниями мониторов и аппарата искусственной вентиляции легких, работой ароматических шприцев. Машенька, появлялась в салоне периодически, подкрепляя наш тонус крепким, прекрасно сваренным кофе. Но было не до Машеньки, напряжение не оставляло нас ни на минуту, в том числе благодаря и Залману. Гаденыш явно ждал наших промахов и оплошностей, чтобы потом доложить своему хозяину.
Но все завершилось благополучно. На летном поле нас уже ждали немецкие врачи. Как обычно, перед передачей пациента и его выгрузки из самолета коллеги поднялись на борт самолета, сверили все наши записи с трендами монитора и аппарата искусственной вентиляции легких и лишь после этого приступили к выгрузке больного.
Наступило время прощания с Кутуховым. Мы после заправки топливом улетали сразу же в Москву. Сумма гонорара была оговорена при получении заказа и поэтому мы ждали завершающего аккорда. Но тут начались импровизации. Мы получили на руки ровно две трети от причитающегося нам гонорара. Я опешил.
- Господин Кутухов, Вы не ошиблись ?
- Тебе, что мало? Такие деньги врач в Республике получает за год. Ты, что не видишь горе у нас и ты, что на горе хочешь нажиться. Ты шакал, что ли?
Господин Кутухов верно забыл, что деньги, которые он заплатил за самолет врач в республике смог бы заработать лет за сорок.
- Господин Кутухов, мы не на базаре, и мы с Вами оговаривали цену нашей работы еще в Москве. Мы первый раз за много лет работы на Кавказе сталкиваемся с подобной ситуацией. Вы знаете, будет очень некрасиво, если о Вашем поступке узнают наши общие знакомые.
- Ты, что собака, меня пугать вздумал? Ты сначала с людьми научись говорить. Ты, что творишь? Ты как с Залманом разговаривал? Ты хоть знаешь, кому ты сейчас угрожаешь? Только ради Анвара, я прощу тебя, собака. Бери, что дают и убирайся, а то в Москве тебя воспитают. Пошли вон.
В это время Залман, стоя несколько в стороне, в почтительном полупоклоне всем своим видом выражал полнейшее одобрении слов своего хозяина. В его взгляде явно читалось,
- Ну, теперь Вы поняли, кто из нас в сортире?
Да, конечно мы все поняли, и то, что Кутухов прекрасно управлялся Залманом, и то, что не видать нам наших денег в полном объеме.
- Хорошо, господин Кутухов, у нас нет к Вам претензий, спасибо Вам за оказанное нам доверие и простите нас, если мы чем–то обидели Вас.
Кутухов с Заллманом не замечая нас, сели в машину обслуживания аэропорта и покатили с поля.
Плюнув этим козлам вслед, мы с Иваном вспомнили нашу поговорку,
- Бог видит, кто честного реаниматолога обидит……….
Мы вернулись на борт, самолет уже заправили горючим, и начали потихоньку собирать свои причиндалы. В Мюнхене было четыре часа пополудни, в Москве шесть вечера, спать хотелось неимоверно. После набора высоты Машенька, наш небесный ангел, накрыла нам «поляну». И поверьте, не многие рестораны могут похвастаться столь изысканными блюдами и напитками, какие подают на рейсах бизнес-авиации. Выпив по стакану виски и плотно пообедав, мы провалились в сон.
Мне снилось, ах, что мне снилось. Ну, конечно же, мне снилась Она. Опять, несмотря на время прошедшее после ее смерти, мне снилась именно Она. И это наверно потому, что на высоте одиннадцать тысяч метров я приблизился к небесам, где Она прибывает. И куда мне, конечно же, не попасть даже после смерти. Ибо не место таким отъявленным грешникам, коим я, несомненно, являюсь, находится рядом с ангелами. Может быть, за мои заслуги на поприще реанимации и поселят на небесах, но если только на самых нижних этажах. Я думаю, я надеюсь, что Рай не однороден и имеет некую иеархию. Ежели нет, то лучше о других вариантах и не думать.
Она тихо подошла к моему изголовью, нежно погладила по голове. И это было, абсолютно реально, это не было сном.
- Послушай, ты же умерла? Это, что была фальсификация? Ты осталась в живых? Но, я же сам был на твоих похоронах и видел тебя в гробу.
Слезы медленно катились по моему лицу
- Что такое смерть, любимый? Это не то, что люди представляют. Никто не умирает. И я мой хороший, всегда рядом с тобой. Ты разве этого не чувствуешь?
- Настенька, ты, что все забыла? Как я предал тебя? Ты разве не помнишь, почему ты умерла?
-Любимый, мой дорогой и любимый, ты просто зря мучаешь себя. Я знала, что ты не можешь поступить иначе. Я знала, что ты ни когда не бросишь своих детей и свою жену. И что ты меня бесконечно любишь. Я просто разрывала твое сердце и твой разум, и выхода для нас двоих из этой ситуации небыло. Я очень, очень хотела жить с тобой, каждое утро провожать тебя, каждый вечер встречать тебя. Я очень, очень хотела родить тебе мальчика и девочку. Я даже знала их имена. Но это было недостижимо для меня. И я видела, как ты мучился. Я просто не могла больше выносить всё это. Я не могла допустить продолжения твоего мучения. И тогда я решила уйти. Любимый, мой любимый, я не умерла, я рядом и мне хорошо. Потому хорошо, что ты успокоился. Потому, что ты постоянно вспоминаешь меня. Не волнуйся, мне хорошо.
Я проснулся, все лицо было мокрым от слез.
- Ты что ревешь, денег жалко? Да заработаем мы еще, а эти бараны пусть подавятся нашими, кровными…
Иван хохотал на весь салон.
- А может быть, ты еще описался? Машенька, принеси ему памперс.
Я медленно возвращался в действительность, и возвращаться мне в неё ой как не хотелось.
В аэропорту все прошло штатно. Выгрузка, пограничники, таможня. На все про все тридцать минут. Машины нашей фирмы уже ждали нас. Загрузив оборудование, помчались по домам.
Нет, конечно же, в воскресенье я не поехал в госпиталь. Проснулся в десять утра, разбитый и усталый. Долго не мог встать с постели и думал, и вспоминал. Ну почему, ну зачем мне вчера приснилась Настенька. Только немного утихла боль, только-только стала заживать рана и потихоньку успокаиваться совесть и вот все сначала. Я вспоминал бесконечные мотания между Калугой и Москвой на стыке тысячелетий. Я был тогда вне времени, я не ощущал расстояний и реальности. По первому ее зову, я после работы срывался в эту сумасшедшую гонку по раздолбанной, местами в ремонте дороге, с вечными пробками на въезде и выезде в Москву. Сквозь снег, дождь, засыпая периодически за рулем, я мчался к ней. Это время я до сих пор не могу восстановить в хронологическом порядке, я не помню абсолютно ни каких деталей. Я помню только одно, неземное желание видеть ее и то, что постоянно крутилась пленка Митяева. Максимум два часа в Рязани и опять обратно в Москву. Дома в районе трех-четырех часов ночи. Короткий сон, подъем в шесть утра, на работу и затем опять ожидание встречи. Сколько это продолжалось? Я не могу сказать, я даже не пытаюсь восстановить хронологию нашей любви. Зачем скупые цифры, которые все равно не объяснят моего состояния. Я просто жил в ином, не земном измерении. И жизнь в этом измерении не поддается описанию, или по крайней мере я не нашел слов для этого. Я собирался жениться на тебе. Я собирался развестись со своей женой, оставить ей всё, и начать с тобой новую жизнь. Я понимал, что каждая минута, прожитая без тебя, превращает мою жизнь в ад. Наверное, что-то подобное испытывает наркоман, при отлучении от дозы. Через некоторое время без тебя у меня начиналась ломка. Я терял рассудок, я мог сорваться ночью, вскочить в машину и кружить вокруг твоего дома, мысленно призывая выйти тебя на улицу. Свято веря, что вот-вот ты появишься рядом. Но наступало утро, и я видел тебя выходящую из подъезда с мужем. Я ехал за вами на своей машине и встречал тебя уже у ворот больницы. Ты смеялась, говорила, что я сумасшедший и что мне надо лечиться. После этого я готов был каждую ночь проводить подле твоего дома и ждать твоего появления утром. Я не знаю, сколько времени это продолжалось.
Моя бедная жена, она всегда безгранично верила мне. И я до сей поры не понимаю, как она не замечала происходящего со мной в то время. Просто она была жена реаниматолога, и ее жизнь была полностью подчинена моей работе, моей карьере. Она всегда безгранично верила мне, и мои ночные, дневные исчезновения она ассоциировала только с моей работой, героической работой в реанимации. Я с ужасом думал, что скоро мне придется ей сообщить, о том, что я ухожу из семьи и что я полюбил другую. Я прекрасно осозновал, что это предательство и боялся, что этим могу убить её. Моя любимая жена была безупречна во всем, Она была изумительной женой. На протяжении всей семейной жизни всегда на час раньше меня вставала утром, готовила завтрак. Каждое утро меня ждали свежие носки, свежая рубашка. Я понятия не имел, как приготовить поесть. Я был полностью освобожден от быта. Я и дети все время были окружены её любовью. И вот я представлял, как за все это я ей отплачу. Конечно же, я должен был давно уйти к Настеньке, но страх за жену не позволял мне решиться на поступок. И еще, конечно же, страх оказаться подлецом. В такой двойной жизни я прожил несколько лет. Убегая от самого себя я с радостью летал в командировки в Чечню, в Дагестан, в Ингушетию. Но я был заговорен и ни разу со мной, ни чего не произошло. Наверно я тогда интуитивно искал смерти, как избавления от своей бытовой трусости и нерешительности в выборе между двумя дорогими и любимыми для меня женщинами.
А потом пришел ужас. Заболел сын. И диагноз был с девяносто девяти процентным прогнозом смертельного исхода. Наступило страшное протрезвление. Жена, черная от горя и потихоньку подвывающая по ночам. Мое ощущение бесконечной вины:
- Промотался, упустил начало заболевания. Не видел, что у ребенка начинается смертельная болезнь, которую можно было остановить на ранних стадиях. Не видел потому, что занят был только собой и своей любовью. И вот теперь расплата. Ребенок умирает. А ты врач, который должен был поставить диагноз и спасти сына, оказался косвенно убийцей своего сына. И нет тебе пощады.
Затем полтора года рядом с сыном, полтора года посвящая все свободное время сыну. Полтора года борьбы за жизнь сына, и полтора года запрещая себе даже думать о тебе. Ибо я дал клятву Богу, что если он не отнимет у меня сына, я более ни когда не буду видеться с тобой. И я думал, что болезнь сына это моя Божья кара, за мой блуд, за мое беспутство, а ты просто ведьма, и была послана мне Сатаной. Мой сын выздоровел. Это было чудо, и я до сих пор не могу в это поверить. Но, боясь, каждый день рецидива заболевания я строго соблюдал обет, данный мною Богу не встречаться с тобой.
Но я нарушил клятву, я встретился с тобой. Я встретился с тобой на твоих похоронах. Это случилось два года спустя после нашего расставания и начала болезни моего сына.
В тот день, когда я сказал тебе, что расстаемся, ты ушла от мужа. Ты два месяца жила у подруги. Мы периодически видели друг друга, и это не могло не быть, работая в одном госпитале, но я упорно не замечал тебя. Затем ты вернулась к мужу. Через год я перевелся в другой госпиталь. Сын продолжал выздоравливать. Я не знал о тебе практически ни чего. И вот страшная весть. Ты умерла. Нелепая страшная смерть. Автокатастрофа. Ты была за рулем, ты была одна в машине и, по всей видимости, заснула и совершила лобовое столкновение с громадным трейлером. Шансов выжить не было ни одного, и ты погибла моментально. Я узнал о твоих похоронах за два часа до погребенья. Я успел, я видел твой гроб, он был закрыт, но я чувствовал, что там была ты. И, это был не сон, не фальсификация. Я стоял в отдалении, стараясь не попадаться на глаза нашим общим знакомым. Что было потом я помню смутно. Окончательно я очнулся поздним вечером, сидящим на корточках возле твоей могилы.
Но ужас не кончился. Через два дня твоя лучшая подруга принесла мне письмо, и оно было от тебя. Галина рассказала мне, что ты продолжала любить меня до самого последнего дня. И ты ни когда не винила меня за то, что я бросил тебя. Ты была уверена, что так сложились обстоятельства и, что я покинул тебя ради спасения моего сына. Письмо состояла всего из нескольких строчек:
- Любимый, когда ты прочтешь это письмо, я буду очень далеко. Милый, любимый мой благодарю тебя за те дни, что мы были вместе и то, что ты подарил мне самое прекрасное на свете – ЛЮБОВЬ. Я так люблю тебя мой дорогой, мое солнышко, что просто не могу больше жить без тебя. Прости мой ненаглядный за мою слабость, но я боюсь, что сойду с ума и поэтому я ухожу. Береги себя, береги свою семью. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Груз предательства, ощущение запредельной подлости и гнусности, по отношению к самому себе все эти годы давили постоянно. И, к сожалению лекарства не было. Ошибка совершенная мною и приведшая к смерти любимого человека перевернула всю жизнь. Четыре года я зализывал рану. Четыре года депрессии. Четыре года антидепрессантов.
Метафора «Романса о влюбленных» превратилась в мою реальную жизнь. Резчайший переход от цветного, яркого фильма к серой документалистике черно-белого кино.
Я не запил, лишь потому, что просто не переносил алкоголь. Любой. На самую маленькую дозу спиртного у меня начинала страшно болеть голова, до рвоты, до полуобморочного состояния. Я не стал употреблять наркотики, лишь только потому, что страшное головокружение и неукротимая рвота сопровождали даже внутримычешное введение минимальных доз. Я оставался беззащитным, и порой депрессия тихонько подталкивала меня к пропасти самоубийства. Но я все же православный грешник знал, что грех самоубийства страшнее всех грехов. Или нет, наверно я просто боялся.
На пятый год боль потихоньку ушла. Но каждое напоминание о тебе на несколько дней выбивало из колеи обыденной жизни, и ввергало в депрессию. Я больше никогда ни заходил в кофейню, где мы так любили сидеть по вечерам, по утрам и днем. Я больше ни разу не был зале импрессионистов «Пушкинского» музея. Я всегда объезжал то место на Чистых Прудах, где мы четыре часа простояли в «пробке» в занесенной снегом твоей машине, во время того знаменитого снегопада. И это были одни из самых счастливых четырех часов моей жизни.
На следующее утро в семь утра я уже стоял у постели несчастного парня. Все было ясно. Парень если выживет то останется инвалидом, с неработающими руками и ногами, не чувствующий своего тела ниже уровня ключиц. Естественно, не контролирующий работу тазовых органов со всеми вытекающими из этого последствиями. А именно - постоянный катетер для удаления мочи и непроизвольное отхождение кала. В принципе при громадных средствах отца можно было предпринять ряд мер для адаптации парня к новым условиям жизни. Современные западные реабилитационные центры возвращали к активной жизни даже таких инвалидов, обреченных в большинстве своем случаев в России к смерти. Компьютерные системы жизнеобеспечения, интегрированные с предметами обихода и средствами передвижения, возвращали подобных нашему мальчику инвалидов к относительной свободе передвижения не только в доме, но и на улицах города, позволяли выполнять интеллектуальную работу, зарабатывать себе на жизнь и быть минимальной обузой окружающим. Я видел в Швеции знаменитую профессора математики полностью парализованную с семилетнего возраста, после неудачного падения с дерева. Так вот, она преподает в университете, читает лекции, пишет монографии и путешествует по миру. Это при полной парализации. Так, что, отправив парня в современный западный реабилитационный центр, отец нашего пациента мог бы всего этого достичь, но при этом отдав громадные деньги за лечение.
Но до этого нужно было дожить. Впереди предстояли несколько месяцев искусственной вентиляции легких и масса разных непредвиденных и предвиденных осложнений. В одиннадцать часов мимо моего кабинета в отделении прошли трое человек, ни на кого не обращая внимание. Я понял, пришел папа. Да, это был он. Высокий, в дорогом костюме (по моему Brioni) и белой рубашке в блестящих лаковых ботинках в сопровождении двух халдеев бандитского типа. Я резким окриком остановил их,
- Господа, одну минуту, Вы куда?
Папа, взглянув на меня презрительно, сквозь зубы прошипел,
- Я к сыну и они со мной.
- Извините, я заведующий отделением, пройдите ко мне в кабинет. Пожалуйста.
- Я к тебе зайду потом, подожди. Сейчас поговорю с сыном и зайду.
От ярости мое лицо перекосило, - Что за дни пошли, сплошное быдло на контакте, - подумал я.
- Если Вы сейчас же не остановитесь, то через несколько минут у Вас начнутся большие проблемы. Мне кажется у Вас их и так достаточно. И поверьте, я знаю о Вашем статусе и прекрасно отдаю отчет, в том, что я Вам обещаю. Так, что в предотвращении недоразумений зайдите ко мне в кабинет.
Медленно развернувшись, троица двинулась по направлению ко мне. Охранники уже мысленно представляли, как делают из меня отбивную котлету.
- Так, папа, пожалуйста, зайдите ко мне в кабинет. А Вы молодые люди постойте здесь, пожалуйста, мне нужно сообщить папе очень важную информацию о состоянии ребенка, и поверьте, она глубоко личная.
Папа взглядом показал охранникам остановиться и молча, зашел в мой кабинет.
Закрыв плотно дверь, я начал разговор,
- Геннадий Сергеевич, я все про Вас знаю, но поверьте, сюда захаживают, периодически, люди к которым Вы вползаете в кабинеты на коленях. И если Вы того желаете, то я непременно позвоню, сию минуту одному из них. Но поверьте ни Вам, ни мне скандал, ни к чему. Мы с Вами должны думать о спасении Вашего сына. Так, что впредь, прошу Вас, слушайтесь меня на территории вверенного мне подразделения, где я являюсь командиром, то бишь заведующим отделением.
Волчье лицо папы вдруг неожиданно превратилось в лисье. Чиновническое подобострастие перед более высоким по рангу превратило злобного хищника в затравленного зверька, плохо скрывающего оскал своих зубов. Геннадий Сергеевич был опытным чиновником, обладал хорошей интуицией и интстинктом чиновничьего самосохранения. Он сразу прочувствовал, что я не блефую.
- Доктор, что Вы, все нормально. Вы же видите, какое у меня горе. Вы не будете обижены. Я заплачу и даже очень хорошо. Только спасите моего мальчика. Он должен обязательно выздороветь. И тогда Вы будете вознаграждены. Я Вам это обещаю.
- Дорогой Геннадий Сергеевич, вопрос о благодарности будет на Вашем усмотрение. Сейчас же я хочу рассказать то, что мы имеем на сегодняшний день. А на сегодняшний день у мальчика полный перерыв спинного мозга на высоком шейном уровне. У мальчика воспаление легких, после того, как вода попала в легкие. Мальчику проводится искусственная вентиляция легких. Сейчас вопрос стоит о реальной угрозе его жизни. И вот с этого момента прошу Вас быть внимательным. В нашем богоугодном заведении, при всех регалиях и славе его, практически нет лекарств. Поэтому я сейчас Вам напишу список медикаментов, которые необходимы для лечения Вашего сына и будьте добры, помогите нам и своему сыну и приобретите указанные мною лекарства.
Сергей Геннадьевич встрепенулся, встал в стойку и спросил меня,
- Доктор, можно позову своего помощника и он сейчас все запишет и организует?
Помощник, полубандюга, полумент ковыряя зубочисткой в зубах и смотря на меня с наглой улыбочкой взял список лекарств.
= Паша, возьми все, что здесь написано на двадцать дней и сегодня же привези сюда. Если чего не будет, позвони нашему министру здравоохранения и пусть он пришлет из губернии все необходимое с вечерним рейсом, – отдал приказание Сергей Геннадьевич.
Паша, продолжая ковырять в зубах, кивнул своей имбицильной башкой.
- Доктор мы пройдем к сыну.
= Да, конечно, но только прошу Вас всегда предупреждать меня или дежурных врачей о своих визитах.
- Да, да. Обязательно.
Папа и его подельники испарились после визита к мальчику.
Через два часа раздался звонок директора нашей клиники.
- Господин полковник, что за парень Грымкалов лежит у тебя с травмой шейного отдела позвоночника?
Так, директор не знает о VIP-пациенте? А Кирш на пятиминутке распалялся как он выполнял приказ Родины, спасая мальца, и что руководство клиники и лично сам директор контролируют ход лечения парня. Да, жаден «Парамоша», боится, что коллеги попросят поделится. Для этого прикрылся именем директора. Ну-ну.
- Энвер Мехмедович, так Кирш сказал, что по Ваше приказу доставил мальчика в клинику. И папа этого мальчика знаменитый чиновник из Северной губернии. У сына Громкалова Сергея Геннадьевича и впрямь очень тяжелая травма, перелом позвоночнка с перерывом спинного мозга на шейном уровне. Полный паралич рук и ног. Пневмония и парень может погибнуть.
- И что нет ни каких шансов?
- Жизнь мы ему спасем, может быть, но вот полная парализация – это навсегда. Кирш видел перерыв спинного мозга, и это подтвердилось при магнитно-резонансной томографии. Кстати папа ведет себя крайне неадекватно, хамит персоналу и очень трудно управляем. Я пытаюсь наладить контакт, но всё очень тяжело. Да, я еще попросил у папы помочь сыну его медикаментами.
- Сергей, ты, что не полковник что ли? Гони его на х…. и если будет дергаться вызывай охрану. Тут звонил один из замов бывших Лужкова, жаловался на тебя, говорил, что ты требуешь лекарства, не учтив с этим козлом. Так вот мой приказ, если не будет тебя слушаться, вызывай охрану и гони его прочь.
- Господин директор, спасибо за поддержку. Может сказать Грымкалову, что бы зашел к Вам и представился по форме.
- На х…..он мне нужен, мне без него хватает. Работай спокойно.
- Есть Энвер Мехмедович.
Я задумался:
- Ах Кирш, ах козлятина драная, ах жмот подлый. Вот подставил, так подставил. Ну ладно, главное мальчика спас на первом этапе. Конечно, кассу снял и видно не малую. Но посмотрим, посмотрим. Ведь еще есть наш непосредственный руководитель, профессор Крайнов. А вот он точно не любит крыс и Киршу снесет полбашки если он еще и его наколет.
Ближе к вечеру появился папан.
- Сергей Геннадьевич, зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста.
Грымкалов зашел с видом затравленного и ни чего не понимающего шакала. Видно ему уже что-то объяснили. Но он все равно не мог понять до конца, что происходит. И почему я до сих пор еще в своем кабинете.
- Сергей Геннадьевич, я знаю о Ваших звонках разным людям. И как видите я еще на месте. Мало того, я имею все полномочия выставить Вас из отделения при Вашем хамском отношении ко мне и моим сотрудникам. Так, что я еще раз предлагаю Вам перейти к сотрудничеству ради спасения Вашего сына.
Сергей Геннадьевич, будто не слыша моих слов,
- Доктор, лекарства сейчас привезут. Просто их очень много . Кому передать лекарства?
Грымкалов понял, что не прокатило и решил сотрудничать.
- Сергей Геннадьевич, сегодня дежурит моя старшая сестра и когда привезут медикаменты можно по списку передать ей. А я завтра распишусь в приемном листе.
На том и порешили.
Однако, ни вечером, н на следующий день медикаментов не привозили. Грымкалов появлялся в отделении вечером, когда я уже уходил с работы.
На третий день я все же дождался Сергея Геннадьевича.
- Послушайте, господин Грымкалов, Вы обещали привезти лекарства еще три дня назад. Все эти дни Ваш сын не оставался без лечения. Мы брали в займы все необходимое у других больных, которым приносят медикаменты тоже родственники. Но поверьте, я больше ни возьму у них, ни таблетки и буду лечить Вашего сына тем, что есть в клинике по государственным закупкам. А это, Вам, как человеку занимающий высокий пост в своей губернии, хорошо известно значит ничего.
- Доктор, обещаю, завтра утром все будет. Не могли собрать в моей губернии быстро. Завтра все будет.
Я подумал,
- Ах, жлобина ты этакая. У тебя денег немеренно, у тебя сын умирает, а ты все пытаешься пролезть на халяву. И такой урод руководит громадной областью нашей страны.
Ну а Иван Грымкалов, наш пациент был явно не в отца. Он прекрасно понимал, что с ним случилось. Умничка, отличник, студент одного из самых интелектуальных университетов страны, выдающийся математик и шахматист он за эти дни просчитал все варианты. И он догадывался, что его ожидает. Через три недели нам удалось восстановить у Ивана самостоятельное дыхание. Но руки и ноги молчали, тело не ощущалось с уровня ключиц. На этом этапе спасение было в реальной реабилитационной программе на западе, именно клиниках Западной Европы или Израиля. Я постоянно твердил Грымкалову, что у парня появился шанс и его надо использовать. Отец соглашался, но Иван все продолжал лежать у меня в отделении. Странно было и то, что я не видел матери парня в первые две недели. Однажды Сергей Геннадьевич появился в отделении в сопровождении очаровательной блондинки модельной внешности и еще более очаровательной девчушки лет трех.
- Моя жена Элла и моя дочь Анжелика, - представил он своих спутниц.
Элла явно по возрасту не тянула на мать Ивана, разве, что на старшую сестру.
-Так, а где же тогда родная мама? – мелькнула у меня мысль.
Вездесущие мои сестрички прояснили ситуацию. Жена Грымкалова погибла в автокатастрофе три года назад. Не долго мучился, вдовец, и практически через три месяца с небольшим, женился на Элле, которая вскоре и обрадовала Грымкалова рождением прекрасной дочки.
Так, ситуация мне становилась всё более понятной.
- Зачем тратить громадные деньги на лечении Ивана за границей, когда и так он лежит в самой лучшей больницы страны. Все равно лечи его не лечи, он пожизненно глубокий инвалид. Мало того, всю оставшуюся жизнь он будет нуждаться в уходе. И как это представляется. Что держать его дома. Постоянно наблюдать за его мочой и калом, превратить дом в больницу. Ну нет, это ребенок Грымкалова, вот пусть он и мучается. А у меня есть своя дочь и на её воспитание нужно много - много денег. Грымкалов пусть лучше в России подыщет какой-нибудь приличный дом инвалидов и отправит мальчика туда. Это, конечно же то же деньги, но не такие громадные, как при лечении за границей,- проанализировал я ход мыслей молодой, модельной Эллы.
Иван, же видно просчитал всё это в самом начале и понимал, что отец может бросить его в любую минуту. Иван это чувствовал, но держался мужественно. Но в его взгляде периодически проскальзывала вселенская тоска. Иван понимал, он обречен, и дух смерти постоянно витал у его изголовья.
Вышел из отпуска наш дорогой и любимый профессор Крайнов. На первом же обходе он предложил перевести мальчика в коечное отделение, мол, нечего занимать реанимационную койку. Видно Кирш что-то не так донес профессору, или же вовсе не донес.
В тот же день я предложил Грымкалову подойти к профессору, представиться, поговорить. Ведь его сын лежит в клинике возглавляемой профессором Крайновым и, во-первых, это нужно для соблюдения всех правил приличия, во-вторых, для налаживания контактов. Ведь Ивану, судя по всему, лежать у нас ой, как долго. Конечно, перевести парня в коечное отделение было можно, но опасность его возвращения в реанимацию была крайне велика. Стабилизация в его состоянии была очень зыбка и в любую минуту вспышка пневмонии или мочевой инфекции могли погубить все, что было достигнуто за это время.
Пребывание Ивана в нашей реанимации постепенно превращалось в Ад. Он, находясь в ясном сознании, в палате, где кроме него лежали еще семь человек, которые находились в коме. День и ночь орали тревоги аппаратов вентиляции легких, мониторов, автоматических шприцов. День и ночь включенный свет. Периодически кто-то умирал, кому-то проводились малые операции и перевязки прямо в палате. Постоянно кто-нибудь из пациентов испражнялся и тогда, некоторое время, дышать становилось невозможно. К началу пятой недели своего пребывания в реанимации, Иван, со слезами на глазах умолял меня перевести его из этого Ада.
Наконец наступил момент, и я принял решение о переводе мальчика. Но я хотел перевести его в отдельную палату, с индивидуальным постом. На, что профессор Крайнов ответил категорическим - нет.
- Так, этот придурок, не удосужился подойти к профессору,- подумал я про Грымкалова.
Я решил авантюрнуть. В один из ближайших дней, когда я узнал, что освободилась одноместная палата в коечном отделении и профессор в этот день был в однодневной командировке, я позвонил заведующему коечного отделения и сказал, что буду переводить Ивана и что перевод согласован с профессором. Никанор Степанович Амбарцумян, заведовал этим отделением двадцать пять лет и сумел выжить на этой должности, не смотря на смену государственных формаций, форм правления постоянной смены руководителей больницы. Он сразу же спросил меня, в какую палату класть мальчика.
- Степанович, Вы, что нюх потеряли. Разве не знаете, кто папа у мальца и как он попал к нам в клинику?
Никанор, конечно же знал, но все равно уточнил,
- Мне, что его в одноместную палату класть?
- Нет, положите его в коридор,- предложил я.
И тут старый лис купился, и совершил ошибочку.
- Понял, переводите в одноместную. А шеф в курсе?
- Послушайте, дорогой, что я делаю без ведома шефа?
Я, конечно же согласовал перевод, но вот в какую палату не уточнял.
Иван был переведен в одноместную палату, с индивидуальной сиделкой.
Но через час раздался звонок шефа. Профессор, как всегда был зловеще вежлив и подчеркнуто корректен.
- Вы перевели Грымкалова в палату?
- Да, конечно, как и было обсуждено с Вами.
- Вы перевели его в одноместную палату, не правда ли ?
- Андрей Петрович, я перевел его в отделение, а палату мне указал Амбарцумян.
- Я разговаривал с Амбарцумяном, и он передал мне суть Вашего разговора. И я прекрасно знаю Вас и Ваши методы. Но Вы так же должны понимать, что одноместная палата одна на все коечное отделение. Так, вот в эту палату в ближайшее время должен поступить пациент от директора. Так. что я Вас очень прошу забрать Грымкалова обратно в реанимацию.
Крайнов говорил ровным и спокойным голосом, но я чувствовал, что он в ярости и быть мне в опале ближайшие несколько недель.
- Господи, но какой идиот Грымкалов старший, какой негодяй. Ну, что трудно было подойти к профессору в кабинет, побеседовать. И вот теперь парня возвращать в наш Ад,- с такими мыслями я поплелся в коечное отделение.
Амбарцумян ждал у палаты мальчика.
- Вы, знаете ли дорогой коллега, мне позвонил Андрей Петрович и сказал, что вы сейчас заберете мальчика обратно. Это правда?
- Никанор Степанович, абсолютно верно. Я сейчас заберу мальчика обратно. Прошу Вас извинить за недоразумение.
- Ни чего страшного, всякое бывает.
Да, молод я ещё для обмана Амбарцумяна. Видно после моего разговора, Степанович подстраховался, и позвонил профессору. Прочувствовал Степаныч ситуацию и опять чутье не подвело его.
Я зашел в палату. Было в ней уютно и тихо, свежо и солнечно. Иван радостно поприветствовал меня.
- Ваня, нужно вернуться в реанимацию,- сказал я.
Иван ошарашено посмотрел на меня,
- Зачем?
- Ваня, возникли небольшие проблемы с анализами и мне нужно срочно вернуть тебя в отделение.
Иван всё понял. Мне иногда казалось, что он умеет читать мысли.
Слезы потекли по его щекам. Затем он начал рыдать. Ситуация была ужасная. Я чувствовал себя последней тварью, но помочь парню не мог.
В реанимации Иван лежал с закрытыми глазами, ни с кем не разговаривал, отказывался принимать пищу.
Я позвонил Сергею Геннадьевичу,
- Господин Грымкалов, Вы не удосужились подойти к профессору Крайнову. Ваш сын не нуждается более в реанимационной помощи. Таким образом, завтра Вы должны решить вопрос о переводе Вашего сына в больницу Вашей губернии. Так, что завтра мы подготовим документы к выписке.
Ни чего, не ответив, Грымкалов бросил трубку.
На следующий день, на утреннем обходе профессор, не замечая меня и обращаясь к моему заместителю, предложил перевести мальчика в одноместную палату. Я понял - я в опале, Грымкалов навестил профессора.
После двухнедельной обструкции со стороны профессора, опала, конечно же прошла. Мальчик продолжал лечиться в коечном отделении. Попрежнему, не работали ни руки ни ноги, он не чувствовал своего тела ниже уровня ключиц.
Однажды просматривая новости в интернете, я вдруг встретил знакомые имена. Следственный комитет России извещал нас простых смертных об очередных успехах в борьбе с коррупцией. Так вот Геннадий Сергеевич Грымкалов, занимая высочайший пост в Северной губернии, умудрился мошенническим путем через подставные фирмы присвоить около пятидесяти миллионов рублей из бюджетных средств и из средств пожертвований простых граждан, выделенных на строительство детских домов, детских садов и школ.
Через некоторое время Ивана Грымкалова забрали из нашей больницы и перевели в так называемую реабилитационную клинику, где-то на Севере страны. На самом деле парня перевели в банальную местечковую больницу с индивидуальным уходом для него. Еще через полгода я узнал, что Иван Грымкалов скончался от пролежней и пневмонии в областной больнице Северной губернии.