«А паспорт у тебя есть, москвич?». «Спасибо, извините». Высокий лохматый парень в очках с невесомой оправой печально спрятал улыбку в полосатый шарфик и сутулясь заспешил к выходу. «Докажите, и я поверю Вам!»: кричали его мысли, возмущая бездушный эфир сонного вокзала. Страаанно. Человек беседует с другим человеком и уже не верит его словам. Всегда думал, что если разговор начался, то оба его участника в какой-то степени доверяют друг другу и уверены, что некоторый процент истины в словах собеседника содержится. Я доверяю собеседнику настолько, насколько нуждаюсь в нем, в его словах. Иначе, без доверия, разговор просто не состоялся бы, не имел бы ни малейшего шанса начаться.
Вступая в разговор, я доверяю тебе свой ум, свой духовный мир, готовый к восприятию, беззащитный и наивный, в надежде на чуткость и деликатность. Я страшно боюсь, что сам не сумею быть в достаточной мере чутким и деликатным, чтобы быть услышанным и понятым тобой верно, ведь твой ум и твой духовный мир так же неповторимы и уникальны как красота снежинок, кружащихся за окном, и так же далеки от меня, от моего понимания красоты. Я понимаю, как страшно быть не понятым другим человеком, когда ты не хотел ничего дурного, просто хотел спросить, или просто хотел сказать… но не успел, и разговор поломался. Рухнул, развалился, как с треском и грохотом рушатся в спешке наведенные переправы, мосты, как падают краны под порывами урагана. Но тут всё случилось в оглушающем движении тишины. Гулкой шуршащей тишины Курского вокзала. Поток пустоты отчуждения хлынул и залил всё пространство меж нами. Он стремительно расширялся, рос, заполонил собой Курский вокзал, растворил его стеклянный сосуд, хлынул наружу и …растворился в серой промозглой Москве. Я стоял на улице обдуваемый колючим ноябрьским ветерком курил и злился. Злился и благодарил. На кого злился, кого благодарил? Не знаю. Не случилось ничего особенного, экстраординарного. Я спросил о чем-то женщину в зале ожидания, она сухо спокойно ответила. Всё. Нет. Всё дело в том, что она сухо, спокойно и вежливо уклонилась от ответа, т.е. отказала мне в ответе. Просто отказала мне в маленькой единице участия в моей жизни. Больше ничего. Она права. Зачем напрягаться? Я ей не нужен, не интересен. Я ничем не могу ей помочь в её проблемах. Я для неё – чужой. Это моя вина: надо думать, смотреть, кого спрашивать, кого приглашать заполнить свою жизнь, даже самое маленькое мгновенье, необходимое для ответа. Это моя вина, что я такой чувствительно-мягкотелый и впечатлительный. Все говорят, что я максималист и не умею прощать. А что прощать? Кому? Этой женщине её равнодушие? Или тому человеку во мне, который не смог просто сказать «Спасибо» и пройти мимо, который паникует при малейшем намёке на равнодушие, на нелюбовь к себе такому искреннему, который в своем эгоцентризме не видит людей в их собственной жизни, а видит их только, как персонажи и массовку своей собственной пьесы, только в применении к себе, своему болезненному восприятию мира.
Доверие. Наверное, я не доверяю этому миру. Не верю людям, его населяющим, не верю в завтра, что оно будет просто хорошим, а не болезненно лживым, не верю рекламному счастью, не могу, не хочу, не буду доверять нашим правителям, потому, что мне страшно. Страшно от того, что никто в этом мире никому не нужен. Здесь нет любви. Нет даже самой маленькой любви человеческого участия. Того участия, которое направлено наружу, а не внутрь себя самого.
Просто мне плохо. Уже давно. Как страшно разувериться в человеке. Сначала страшно доверять ему свои сокровенные мысли, свои маленькие радости и большие чувства. Чувства, которые разрывают в клочья грудную клетку, которые не вмещаются в формат интернета. Им нужна свобода, небо, простор и бесконечность. И страшно понять, что эта вселенная кружилась и пульсировала бесполезно. Бессмысленно. Бесцельно. Она никому оказалась не нужна. Она оказалась не нужна ей. Но мне, почему-то казалось, что она – эта вселенная - создавалась только для неё. Специализированно для неё. Так, что без неё и не может быть никакой вселенной. Ведь этот стремительный водоворот жизни, который кружил, ломал и строил, растил и воспитывал тебя и всех твоих друзей и родных, твои привычки и таланты, создавал, как живые декорации улицы и сцены твоих городов, стадионы и мегабайты твоих побед, калейдоскоп и симфонии твоих путешествий – весь сонм страданий и радостей, всех моих жизненных испытаний и переживаний создавался только для неё. Я уверен в этом. Но она говорит, что я драматизирую. Что это не так.
Значит, она просто не верит мне. Это понятно. Это объяснимо. Ведь я тоже не верю её последним словам. Всё логично. Я не верю ей, потому, что она не верит мне. У нас нет веры друг к другу. А все говорят, что нет любви. А как же вселенная? Эта, в которой я живу. Зачем она крутится? Почему вселенная кружится, если в ней нет любви? Как могут виться эти снежинки, бездумно, беспечно засыпая со всех сторон серых замерзающих прохожих. Зачем, куда дует этот ветер? Я не могу больше никого любить. Нет никаких перспектив, никаких гарантий, что когда-то где-то будет иначе. А для чего тогда было всё? Куда я иду, зачем? Куда идет этот автобус? Кто бы знал. Как хочется поверить, хоть кому-нибудь. Хоть чуть-чуть.
Помоги мне, Господи.