Взглянуть сверху на постель, одернутую рассветными лучами — чистая идиллия. Скомканные в кучу простыни, одеяла, сплетенные руки, волосы. Сонно шевелится девушка, с прозрачно-белой кожицей персика вместо человеческой кожи, чуть приоткрыв ротик, щупает вокруг, пытается отыскать второе живое тело, что-то нервно вздыхает спросонья. Мужчина медленно чешет волосы на груди. Он вдавил кровать своей широкой спиной, и мускулы на его жилистых руках мерно выгибаются и вгибаются.
Но стоит нам перенестись в голову мужчине, мы окунемся в мир тяжелого похмелья. Это даже не мир, а междумирье, ад в десяти квадратных сантиметрах. Демоны — клубки спутанных мыслей. Кругом — стучащая боль. Страшная кара — не кипящие котлы, а пробуждение. Нужно карабкаться обратно в сон, брыкаться, не отвечать на жгущее веки солнце… но пробуждение неотвратимо! И вот мужчина всхрапывает, как недовольная лошадь, раскидывает руки во всю ширь, хватает ртом воздух и разлепляет глаза.
Первое, что подумал Юрий — куда он положил воду. Второе — зря он не открыл окно перед сном. И потом закралась третья мысль, осторожно, пока Юрий оглядывал осоловевшим взглядом свою спальню в пастельных бежевых тонах. Он перевел взгляд чуть левее, потом еще чуть левее, уже что-то понимая, но всё ещё боясь, и, наконец, уперся в нагую девчушку.
— Так! — сказал он, отчего девчушка вздрогнула и проснулась.
— Так! — повторил Юрий, выскочил из кровати и быстро натянул штаны.
— Дарья, если ты забыл, — холодно ответила девушка, натянув по подбородок одеяло.
Да, совершенно точно, раз она Дарья — это существо женского пола. Такой поворот событий невероятен. В квартире Юрия запаха девушки не было уже, слава богу, около года или больше. В ней всё было рассчитано на обособленное, маскулинное существование — от отсутствия стульчака до сушащейся на подоконнике посуды. Женщина здесь просто не выживала, не могла остаться утром, не могла — о, господи, — положить на стул разинутой пастью сумку, не могла раскидать свои вещи на комоде. Поэтому Юрий с остервенением пытался воззвать к памяти, тупо уставившись в надувшую губы Дарью. Она, в свою очередь, вдруг рассмеялась.
— Юрий Михайлович, ты совсем уже нихрена не помнишь? — спросила она, выпорхнув из постели.
— Смутно, — сказал тот, разглядывая её тонкие, в синячках, ноги.
— Давай вспоминать, — Дарья, встав у зеркала, словно взбивая перину, укладывала длинные рыжеватые волосы, — мы сидели у стойки и разговорились. Ты меня очаровал, не буду лукавить. Потом вся эта скучная романтика — ты отвратительно целуешься! — и вдруг предлагаешь мне жить у тебя. Теперь я живу у тебя.
— Я? — по артериям Юрия словно прогнали ледяную воду, — это я предложил? Что ты бредишь! Я не мог.
— Мог, мог, Юрий Михайлович. Ты тряс меня за руки, уверял, что ни за что меня не упустишь, сказал, что места у тебя полно… Вот тут стоило бы ремарочку вставить! Места было бы полно. Но я прошлась вечерком, у тебя всё забито бесполезным хламом, особенный п***ц в ванной. Ты в курсе вообще, что швабру нельзя в ведре с водой оставлять? Дурак!
— Так, — в третий раз за утро сказал Юрий, — погоди, пожалуйста. Это какая-то чушь несусветная.
Всё вокруг вроде было почти так, как обычно — та же спальня, тот же покосившийся комод, мутное зеркало над ним, полки, забитые советскими книгами, стол, раньше стоял на кухне, теперь, отслужив своё — просто шаткая подставка для ноутбука… и сервиз, сервизный шкаф, шкаф, съевший доисторический, в мутной пыли, сервиз, хрупкая память прошлого или позапрошлого века. Но в самую сердцевину, в кровать, упала бомба-женщина и разбросала свои вещи-обломки по всему радиусу поражения. Как бы хотелось узнать, откуда! Но Юрию мешал гигантский провал в памяти, а значит, не суждено узнать и нам.
Тут Юрий подошел к зеркалу.
Теперь нужно привести тщательное описание внешности Юрия, поскольку иначе мы не увидим того, что увидел он, то есть — соврем, недоговорим, оставим в этой правдивой картине истории пятно на месте зеркала. А там отобразилось следующее. Прежде всего, в меру опрятная лицевая часть Юрия, розоватая, круглая, повсюду понемножку вспухшая от алкоголя. Мясистый нос, и над ними, как два грозных черных ворона, раскидывают крылья брови. Больше, кажется, ничего нет — рот, глаза, куцая щетина, всё это казалось незаметным на фоне входящих в агрессивное пике бровей. Юрий вроде бы остался недоволен лицом, но, не имея привычки глядеться в зеркало, едва пожал плечами и отошел, по-детски взъерошив короткие волосы.
Внешность тоже была всё та же. Ну, чуть помятая сном, бывает. Что же было не так? Как начался вечер? Совершенно точно он шел на площадь Кирова. Это без сомнений — Прохоров должен был отдать пять тысяч наличными. Где-то в пять вечера пятницы он был на площади. Потом прошел по проспекту, свернул в парк, поздоровался с коллегой, встретил на мосту. Ну хорошо, ему позвонил Ваня, пятница — он из вежливости опустошил пинту пива в местном пабе, посидел с его друзьями. Тянучка выходного дня одинаково всеми жевалась, он был в прекрасном состоянии и все помнил — официантка принесла одному парню не то пиво, это точно было, а на улице кто-то затеял драку из-за дамы, это тоже несомненно имело место.
— Где я тебя подобрал, говоришь? — сказал Юрий.
— Во-первых, это кто еще кого подобрал! — сказала Дарья. Она уже оделась и продолжала феминизировать несчастную спальню, заправляя кровать, — во-вторых, ты, Юрий Михайлович…
— Когда мы на «ты» перешли?
— Вчера в десять вечера по Гринвичу… встретил меня в «Студии», стелился по барной стойке, как слизняк.
— Как — я и в «Студии» был? Да я там не мог быть, девочка.
— Был-был. Пришел с какими-то отвратительно мутными личностями. Вы на всю курилку орали песни Цоя, потому что вам, видите ли, музыка не нравилась!
— Курилке? Это ты хочешь сказать, что я курил?
— Как паровоз дымил, Юрий Михайлович!
— Ну, это совсем из сказок!
Голова от непонятной информации кипятилась, Юрий нарезал круги по комнате, царапая ногтями щетину, и беспрерывно пыхтел. Дарья, как будто всё шло своим чередом, беззаботно пошлепала на кухню.
— Так! — в четвертый раз сказал Юрий, — сейчас ты меня оставляешь одного, и я решу, что делать.
— Я и не собиралась сидеть в этом логове. Я на кухню — нам же нужно что-то поесть?
Юрий махнул рукой и сел на краешек идеально заправленной кровати. На стене мерно тикали дедушкины часы.
Субботнее время текло все так же, как и обычно — с пугающей периодичностью проезжали машины, в окно ломилась ветка тополя, только на стуле рядом с кроватью выросла открытая женская сумка, а на комоде — женская одежда. Надо сказать, Юрий себя переоценивал и пил не так чтобы уж очень редко, а все равно храбрился и верил, что до конца держит себя в руках. Ну как не выпить, например, в пятницу? Но чтобы притащить после этого неизвестно откуда девушку, причем не на одну ночь — а жить вместе!
Так он и сидел, почесывая живот, бессмысленно пытаясь понять что-то, а потом квартиру насытил запах яичницы и жареного хлеба, и он по привычке пошел завтракать.
Дарья с серьезным личиком сидела на табуретке и невозмутимо уплетала свою порцию. Движениями она походила на дикого котенка, который уже понимает, что всю жизнь ему придется истратить на изнуряющую охоту. Это была грация не домашняя и ленивая, а злая, вымученная.
— Погоди, ну вот как, — сказал Юрий, — я мог взять тебя к себе жить? И как ты собралась тут жить? Где твои вещи?
— По дороге к тебе мы сказали таксисту заехать за моим багажом, и теперь я живу у тебя.
— Но ты же не знаешь меня. Да я и не готов. Я же по пьяни, — тут Юрий решил хотя бы для виду смириться с этим, — ты же все понимаешь, это просто ночная глупость. Давай не будем разводить драму.
— А ты всю жизнь такими клише разговаривал? — спросила вместо ответа Дарья.
— Вот что, Дарья. Бери свои манатки и едь домой. Тебе сколько лет-то?
— Двадцать два.
— Не скажешь с виду.
— А тебе сколько, Юрий Михайлович?
— Тридцать пять уже стукнуло.
— А я бы меньше сорока не дала на трезвую голову, — безапелляционно сказала Дарья, и Юрий невольно замолчал, уткнувшись в свою глазунью.
Надо было идти в магазин. Юрий завернулся в бежевую матерчатую куртку и двинул на улицу. Ближайший сетевой продуктовый находился прямо за два двора в сторону озера. В просторной застройке старых жилых кварталов, сплошняком, одинаково состоявших из подпиленных тополей, из импровизированных футбольных полей, на которых в мальчишеском безумии месились юные спортсмены, из нависших по-совиному девятиэтажных коробок, из бесконечных бабушек, кочевавших от скамейки до скамейки, из бюджетных грязных автомобилей, водители которых полушепотом проклинали витиеватые въезды во двор — во всей этой теплой куче Юрий вроде бы смог отдышаться, влиться в общую колею, в которой стыдно было не думать о чем-то важном.
И правда, привычная четкость мысли вернулась, хоть и покрытая похмельной дымкой. Юрий покупал десяток яиц, молоко и сыр. Стоя на кассе, он рассуждал:
«Как поступали испокон веков на Руси с захватчиками? Гнали в шею. Хоть раз был случай, чтобы мы позволили врагу спокойно топтать свою территорию? Да Боже упаси! Тут, конечно, проблема в том, что она говорит, мол, это я её сам и привел. Но не сильно в это верится. Чтобы я? Я за себя отвечаю. А если не отвечаю, это исключительный случай. О чем, впрочем, тут вообще размышлять? Это моя квартира. Прописан в ней только я. Какая-то юная нахалка, решившая сесть на шею, не имеет ни одного шанса спокойно по ней расхаживать. Я же могу ментов вызвать, в конце концов. Ну, не стоит, конечно, таких жестоких мер, девушка молодая, дурость в голове ещё играет. Нужно просто прийти и выгнать её взашей. Как будто мне привыкать!»
Юрию и правда было не привыкать. Когда он продвинулся по службе, его, как и многих других, странным образом сплюснуло с кадровиками. В компетенцию всё чаще стали входить экзамены стажеров, и если в первое время он из жалости мог им что-то прощать, то к моменту истории с Дарьей уже окреп духом, и стальным голосом мог пресечь мечты о карьере любого неуклюжего или несообразительного бездаря на корню.
Так, полный мужественной решимости, Юрий и ворвался домой, грозно звеня ключами. Дарья почему-то всё ещё была в квартире и поливала цветы. Просто лила воду в горшочек из мутной бутылочки, изогнувшись, одетая по-домашнему, в какой-то пестрый халатик. Её лицо выражало самую непринужденную будничность. Она словно бы естественным путем проросла из квартиры, как зеленое яблочко. Юрий подошел, не зная, как и что ему сказать, и совсем стушевался — это Юрий-то Михайлович, пять лет опыта менеджмента! Это Юрий Михайлович, человек-скала, человек-железный-желудок, человек-гроза-стажеров!
Но скала вросла в землю. Дарья что-то спросила сонным голоском, оставив приоткрытым маленький рот. Юрий промычал. Дарья кивнула. Этот бессмысленный диалог, похоже, вообще из слов не состоявший, заставил Юрия примерно вернуться в прихожую, снять ботинки, почистить зубы и пойти ложиться спать.
Юрий решил, что девочка посидит до следующего утра, а там, уже без похмельной оценки ситуации, всё само собой решится. Он не смог смириться с наваждением и поэтому лег на диване в гостиной, засыпая под гнусавый и успокаивающий шепот подлысоватого диктора в телевизоре: «Да, мы показываем проблемы мигрантов жестче и ярче, чем это делают коллеги в Евросоюзе…»