Начало: http://www.proza.ru/2017/06/02/1546
Редко, но бывает непреходящая любовь. Вокруг копошился сонм горожан, а Лада с тоски никого не видела, расфокусированный взгляд контуженой. Как перемогла отчаянье первых суток, оцепенение вторых, одиночество последующих? Почему не слегла, лишь схуднела от горя? Как сумела обойтись без Шатрова?.. Прихорашиваться перестала, разучилась смеяться, свыклась плакать, трепетно ждала телеграммы, письма, телефонного звонка, но известия не было. Рабочий день отвлекал от горестных дум, а к ночи налегала такая дурнота, ничем не развеять. Неправда, что время лечит, бывают утраты бессрочные, годы лишь притупляют боль. Когда, наконец, здраво уразумела произошедшее? Затворилась в скорбях, воспоминаниях, наяву довлело только – дознаться, куда запропал?.. Не рассуждая, вечером сходила с троллейбуса у гостиницы, шла подземным переходом к месту расставания. Подолгу сидела на граните памятника, безучастная к пристающим, чуткая к проходящим. Как дрессированная сука, которой велели напоследок: «Ждать!» Когда хозяин придёт, собака удивлённо вздрогнет. Шатров бы непременно отчитал её за сидения на голом камне, но любимый не подходил, заговаривали другие, а в ступор не простужаются.
Деморализованная горем, утеряла остатний интерес к работе, к активной деятельности как таковой. Лишь тосковала по нему, грезя о всяких небывалых случаях, вновь сводящих людей вместе. Как жительница разрушенного города надеялась воссоздать распавшийся брак на месте руин. Пусть бы бил бы, пусть бы пил бы, лишь бы был бы! Понемногу начинала верить, что разлучённые взаправду умирают от злой давящей тоски. В отъездах Шатров всегда писал ей длинные письма, раздувающие конверт. Когда разлука достигала десяти дней, выявленный ими порог терпимости, становясь пугающим как психоз мучением, она по строкам-таблеткам, словам-капелькам перечитывала адресованные ей письма и поэзы. Включались внутренние резервы, сходило временное облегчение, дабы без сумасбродства уныло ждать. Но теперь она избегала касаться переписки, страшась разбередить душу.
Снова, в который раз, она обыскала комнату, перебрала вещи. Всё было на своих местах, даже окурки в жеоде, служившей Шатрову удобной пепельницей с дней доразведки Лисаковского месторождения оолитовых железных руд. Фотоальбомы, зимняя и рабочая одежда, сапоги болотные и геологические, его выходной костюм, веломайка и велотрусы, белые высохшие велоноски на спинке стула. Эффект присутствия был такой, будто он вышел справить нужду да умыться. Не было главных документов, удостоверяющих личность, её писем к нему, некоторых рукописей. Сиротливо легла на казённую койку и вспомнила день первой встречи, борьбу с растущим чувством любви, выпрошенный поцелуй, ошеломившее признание, совокупление под елью. В рабочее время выполняла задания, общалась с коллегами, но как заторможенная, бездумно. Стала оплошно забывчива: не в тот транспорт вошла, нужную остановку проехала, была в магазине, а ничего не купила. Окаменела лицом, оскудела эмоциями, как будто рухнул смысловой стержень всего. Даже видеть родных детей стало нерадостно. Они не разделяли и доли того драматичного состояния, в коем она пребывала. Впрочем, этого не понимал никто. В любви не бывает везунчиков, есть одни проигравшие.
На работе ждала, как она умела, спиной. Отворится дверь и войдёт Шатров, повергая в трепет, негромко окликнет: «Лада». Мягко тронет сзади за плечи, накроет ладонями груди. Наваждение час от часу нагнеталось, как запуганный окриками ребёнок она всё ниже клонилась над столешницей. Наконец, перебарывая себя, оборачивалась. Удушливый спазм подступал к горлу, чтобы не зарыдать прилюдно вставала, спешила в туалет. Запершись в кабинке, глушила рыдания шумом спускаемой воды. Выходила, споласкивала зарёванное лицо, не вытирая, мотнув головой, стряхивала капли. Нехотя возвращалась в рабочий кабинет. Просторное помещение с тремя рядами рабочих столов, кульманов, шкафов и полусотней сотрудников. Некоторые на свой лад пытались утешить её, торопясь заменить Шатрова. Свежий кавалер может предложить в беде свой фаллос в качестве целительного средства. Иногда родители взывали к её уснувшим материнским чувствам. Все реаниматоры брались устранить болезнь, а не её причину.
Как известно, бескорыстной женской дружбы не бывает. Соболезнуя с улыбкой, Натали советовала подруге вести себя так, словно ничего не произошло. Тогда всё действительно образуется, хотя и без Шатрова. Да брось ты горевать! Твой несчастный вид уже опротивел! Научись быть счастливой без него. Наплюй на гордость, иди на любые уступки законному супругу, займись детьми. Следование привычке поможет забыть случившееся. Но избыть депрессивное настроение сразу было нереально. Родной город потерял былую привлекательность, люди утратили обаяние, предметы утеряли нужность, а мысли значимость. Пересела от входной двери за неудобный столик с телефоном, чтобы первой видеть входящих. Сознавая тщетность ожиданий, всем естеством хотела чуда. Проходя мимо геологического сектора, воровато заглядывала в дверную щель, хотя за бывшим столом Шатрова давно сидел другой человек. На лестничных пролётах курили другие и по коридору шагали другие мужчины, ничто в сравнении с ним! На конец рабочего дня сутулила спину тяжесть фанатичного ожидания.
На выходные ездила в Каменск, но к детям входила странная особа, лишь напоминавшая прежнюю маму. Былые поклонники не сочли бы её привлекательной, так испохабила гордую красавицу бедовая любовь. Не столь от неё хорошеют, как дурнеют; взглянула в любимое домашнее зеркало и охнула: один день год на кости накинул, год десять лет заел. Исхудалая тётка с блеклыми выплаканными глазами, с прорезью морщин в углах скорбного рта испуганно глядела на неё. Горная нимфа безответно влюбилась в Нарцисса и высохла от тоски по возлюбленному так, что от неё остался только голос. Прежняя солнечная, источающая флюиды веселья Лада осталась в последнем совместном дне, нелепо прерванном на вокзале. Злосчастный плачевный день она скрупулёзно исследовала и не нашла отгадки, пока случайно не взяла в руки машинописный сборник стихотворений, с посвящением «Ладе – Богине моей». Из картона скоросшивателя выпал свободно вложенный листок писчей бумаги. Как палый древесный лист, колеблясь, лёг на немытый, с чёрного дня не подметаемый пол, лицевой стороною вверх…
Она поднесла листочек исписанной бумаги к губам и поцеловала. Прочесть сразу не смогла, не различала буквы. Долго отирала слёзы, потом принялась читать. Рукописный текст был странен. «Ревизованная истина. Мать плачет, как река льётся; сестра плачет, как ручей течёт; жена плачет, как роса падёт. Взойдёт солнышко, росу высушит. Такие слова поёт русский народ, а он не ошибается, в одной из протяжных песен. Теперь сядь за письменный стол, – повелевал Шатров, – успокойся. Не выношу зарёванных бабьих рож!.. Через месяц душевная боль пройдёт. Через квартал плохое забудется. Начисто выветрится всё через год. Психологи знают: пара лет после разрыва, и пациент готов к новым встречам; скорбные вдовушки не исключение. Не вставая, возьми «Большой словарь иностранных слов»; третий сверху в стопе книг. Раскрой на странице 457». Начальную прощальную записку он намечал выложить перед уходом на самое видное место и с вечного недосыпу забыл это сделать. Вспомнил о непоправимом упущении, когда ехали с Ладой в трамвае. Роковая забывчивость! Не столь тяжек проигрыш, как преждевременный выход из игры.
В обнаруженной второй записке было написано: «Налей полстакана кипячёной воды, накапай туда валерьянки. Валидол и валерьянка – в левом верхнем ящике стола. Хорошенько взболтай и выпей. Две таблетки валидола сунь под язык. Посиди, пускай растают. Теперь возьми в руки четвёртый том «Истории всемирной литературы», он в тумбочке у кровати. На койку присядь. Мужайся! Лучший лекарь – новое чувство привязанности и нужности следующему супругу. Желаю успеха в новой амурной игре. Страница 205».
Она открыла тёмно-зелёный фолиант на указанной странице. «Иллюстрация к поэме Джона Мильтона «Потерянный рай», чёрно-белый рисунок. Ничего достойного внимания на развороте двести четвёртой и двести пятой страниц не было. Недоумёвая, листнула на страницу двести шесть. «Я поймал счастье за хвост. Оно вырвалось, оставив в кулаке перо; им и пишу. Станислав Лец». На правом поле разворота тоже синела рукотворная надпись, похожая на афоризм. «Он пришёл к реке. Река была на месте. Эрнест Хемингуэй». Уяснить смысловое значение этой фразы она так и не смогла. Стрелка указывала листать. Рукописное обращение, написанное поверх книжного текста, было содержания убийственного, а она возликовала. Летящий почерк Шатрова, такая привычная и совсем новая запись. Демиург бессмертен! Она поверит в любую нелепость, кроме этой. Смерть любимого существа непостижимее собственной, влюблённые уходят парами! Толенька бежал отсюда в духовных путах. Значит, каждый день вспоминает об оставленной Ладе. Как она очерствела, коль женским чутьём не провидела вынужденного бегства!..
Безжалостно вычёркивать умеет всякий писатель. Разрыв близких отношений следует воспринимать спокойно, не копя зла. Любой человек возникает рядом с определённой целью, чем хуже его роль, тем серьёзнее урок. Светлана Ровская помытарила Шатрова очевидно затем, чтобы возник автор неподражаемого романа, ибо взаимная любовь неизбежно обогащает любящих. Без её летального участия в его судьбе Шатров никогда бы не задумал книги, нелишней в арсенале знаний о любви. Дабы не иссяк импульс творить, в интуитивной природе писателя усложнить свою жизнь как замысловатый сюжет и воплотить в сочинение на благо всем. За невольное соавторство Шатров простил ей все мыслимые грехи. Желая тревожным неведением смягчить наносимый удар, он избег прямой записи в красный домашний блокнот. Лада теперь жадно перечитывала нервические строки его конечного послания. Читала и плакала скудными слезами, не постигая смысл, смеялась как слабоумная. Заучивая наизусть, бралась читать заново и снова плакала, гадко похохатывала как юродивая. Любовь-страсть есть тема диссертаций врачей-психиатров, то был второй шизофренический вывих за год. Нередко обиженный ребёнок заливисто смеётся, размазывая по щекам текущие слёзы, и наблюдать его весело. Женщина с нечёсаными волосами в припадке нервического хохота выглядела как персонаж, передвигающийся в ступе. Заляпывая, исступлённо целовала необычный лист; рваный ритм содержательных фраз, стиль самобытный и узнаваемо родной. Кольца табачного дыма слетают с губ опытного курильщика, виснут в воздухе, образуя конусовидную спираль. Выдох за выдохом, кольцо за кольцом, расширяясь, бледнея, тая.
«Лада, родная! Прости и забудь! Выбрал единственно праведный путь. Я уезжаю. Совсем уезжаю! С кровью тебя от себя отрываю! Выстрелом в грудь, не щадя, убиваю! Сны стремительных дней в поездах забываю! На бальзам быстротечных минут уповаю!..»
Просто, внятно, кратко, с исчерпывающей полнотой. Она читала и беззвучно, как выучилась на службе, плакала и мерзко, несвойственно ей хихикала, легко уверяясь в скором возвращении блудного мужа. Подмешай в кровь толику слёз, и смесь порозовеет. Шатров ведь не заурядный обыватель, в конце концов, существует всесоюзный розыск. Как известный писатель он всё равно объявится, не бывало на Руси безгласных мастеров. Мой даровитый Толенька ещё задаст трезвону!.. Ай, глупенький, не сполна познал свою Ладу. Я изыщу способ, языком и губами сгоню морщины с его высокого чела. Сам трубил, как хвастунишка: моя навеки!.. наша любовь безбрежна!.. Воспалённым рассудком Лада уже видела фееричное рандеву. Шатров бежит напрямик к ней, разбрызгивая башмаками перронные лужи. От полноты счастья остолбенелая, неспособная шагнуть навстречу она лишь необычайно широко разводит руки. Задыхаясь от нетерпеливого бега, с потерянным лицом он валится в её раскрытые объятия. Намокая, темнеет ткань рубахи на мужском плече: обильные слёзы из-под сомкнутых век, высшая степень радости. Цепко обнявшись, не разнять дюжим санитарам, они мучительно долго постигают мощь сведшей любви. Потом начинают скорбно всматриваться, медленно вытирать ладонями щёки липкие от мокроты. Жизнь затем разводит двоих, чтобы поняли драгоценность союза. Теперь она жаждала узнать только одно – где её любимый Толенька творит свою нетленную прозу? Покинутая геологиня, которую специально обучали поискам и разведке, снова возомнила себя фартовой и дерзкой красавицей. Осанна! Спаси же их. Всемогущий Господи, пролей на них благость Твою, останови пассажирские составы и полноводную реку…
О, чистый звук небесного звучанья! Мне недостанет слов тебя, любовь отобразить! Господь, за муки ниспошли им полное слиянье, назад сведи орбиты жизненной судьбы!.. О, божий дар небесного творенья! Мне недостанет слов, мне недостанет слов силу любви отобразить! Мне недостанет слов, чернил, бумаги…