Олег Сенатов
Вакцинация
Этим летом в Горном Алтае имел место случай заболевания бубонной чумой. Мальчик заразился ею от сурка, а сурок подцепил инфекцию на одном из могильников, где в латентном состоянии имеются бактерии этого заболевания, некогда выкосившего миллионы людей. Сейчас время чумных эпидемий закончилось, так как существуют противочумные вакцины – просто этот мальчик не был привит.
Ситуация с бубонной чумой гораздо более спокойная, чем с другим страшным недугом – коммунистической идеей. Хотя коммунизм, как заболевание, был успешно подавлен в большинстве стран мира, бациллы коммунистических идей будут сохраняться в скотомогильниках сочинений классиков марксизма в течение еще многих лет, представляя смертельную опасность для новых поколений, не переболевших коммунизмом, и поэтому лишенных иммунитета. Поэтому для здоровья будущих поколений необходима эффективная вакцина от этой тяжелой заразной болезни.
Недавно я, корреспондент либерального еженедельника «Поздний рассвет» , посетил институт, возглавляемый доктором философских наук, профессором Семеновым, на территории которого в рамках целевой программы «Профилактика общественных катастроф» создан заповедник социализма, предназначенный для выработки у наших граждан иммунитета против коммунизма.
Семенов вызвался сам провести для меня экскурсию по заповеднику, чтобы рассказать о разработанной им методике, которая сейчас проходит стадию клинических испытаний.
Профессор, моложавый мужчина за пятьдесят, с живым интеллигентным лицом и густой русой шевелюрой, выше среднего роста, коренастый, подвижный, - встретил меня у выхода на внешнюю территорию своего института. Пока мы шли по направлению к проходной «Лагеря» - так здесь окрестили заповедник, обнесенный высоченным забором, поверху отороченным колючей проволокой, - он давал мне вводную информацию о проекте, ставшим делом всей его жизни. Семенов говорил ровным спокойным голосом прирожденного лектора, но в его речи чувствовалось воодушевление человека, верящего в важность своей миссии.
«Наша методика построена на погружении наших постояльцев в атмосферу «реального социализма», которая разбавлена до концентрации, не наносящей непоправимого вреда их душевному здоровью».
«Как вы отбираете своих «пациентов»?»
«Поскольку сейчас методика проходит этап экспериментальной проверки, мы набираем добровольцев. Если она будет признана успешной, мы будем рекомендовать поголовную вакцинацию всего населения, что сделает навсегда невозможной вспышку коммунистической эпидемии»
«Есть ли трудности с набором добровольцев?».
«Существуют достаточно много молодых людей, играющих с левыми идеями, так что проблем с набором нет».
«Какова длительность пребывания в заповеднике?»
«Среднее расчетное время вакцинации составляет два месяца. С каждым из наших «пациентов» мы заключаем контракт на трехмесячный срок. Контрактом предусмотрено, что наш постоялец будет здесь жить на те средства, которые он заработает сам. Причем мы ему обеспечиваем работу в соответствии со специальностью по диплому, а если диплома нет, то согласно справке с последнего места работы».
«Можно ли выбрать профессию по желанию?»
«Нет. Разве в Советском Союзе было легко поменять профессию? Впрочем, наши пациенты могут, как и в советское время, по собственному желанию, если им это захочется, невзирая на образование, работать дворниками или истопниками».
«Можно ли сюда поступать семьями?»
«Можно, если есть на кого оставить детей. Несовершеннолетним сюда вход запрещен. Мы не можем подвергать столь суровому испытанию неокрепшие детские души».
«А студенты?»
«Студентам мы отдаем предпочтение. Здесь они продолжают учебу по своей прежней специальности, но, естественно, с добавлением Научного коммунизма, марксистско-ленинской философии, политэкономии, и «Истории КПСС». Все они получают хорошую стипендию.
«Какой здесь уровень зарплат?»
«Мы выбрали за основу то время, которое вызывает среди наших граждан наибольшую ностальгию – 1980 год. Тогда средняя зарплата была 220 руб.; минимальная - 150 руб. В этих пределах и устанавливается зарплата. По нашему заказу Гознак напечатал несколько сотен тысяч советских рублей, и они здесь являются единственным средством денежного обращения; использование современных российских денег, а тем более, любой иностранной валюты незаконно, и влечет за собой наказание».
«Какие у вас применяются наказания?»
«Так как вся советская система была построена на угрозе наказаний; без нее погружение в советское прошлое невозможно. Но мы не можем подвергать наших пациентов драконовскому советскому законодательству и рисковать их здоровьем, сажая их в советскую тюрьму, по двадцать человек в четырехместную камеру вместе с уголовниками. Поэтому, если наш пациент совершит уголовное преступление или административное правонарушение, мы его выписываем из Лагеря, и передаем в российские суды. Суд нашего заповедника может назначать наказания только за идеологические преступления, к которым относятся: антисоветские высказывания и анекдоты, призывы к бегству из лагеря, нарушения двенадцати заповедей строителя коммунизма, спекуляция, хранение и использование российской и иностранных валют. Наказания, в зависимости от их тяжести, варьируются от простого выговора до сверхпланового чтения и конспектирования трудов классиков марксизма-ленинизма с последующим экзаменом. Если нарушитель экзамен сдать не может, ему назначают дополнительное время чтения классиков, и так вплоть до успешной экзаменации».
«Не слишком ли сурово наказание?»
«Ну что вы! В Советском Союзе за это давали пять лет».
«Высок ли у вас уровень преступности?»
«Так как мы ограничены в возможностях наказаний, то делаем упор на профилактику – у нас на каждом шагу – сотрудники, одетые в милицейскую форму – вы сами увидите».
Двигаясь вдоль глухого забора, мы, наконец, поравнялись с двухэтажным зданием проходной. Подойдя к массивной металлической двери, Семенов позвонил, дверь открылась, и мы вошли в проходную, заполненную вооруженными до зубов пограничниками с немецкими овчарками, натягивающими поводки.
«Как я вижу, у вас здесь усиленная охрана!» - заметил я с почтением, опасливо косясь на огромного, недобро поглядывавшего на меня пса.
«Это – ряженые, имитирующие обстановку на границах Советского Союза. Их назначение – создать видимость непроницаемости границ Лагеря, с самого начала создающую атмосферу безвыходности, которая способна предотвратить истерическую попытку побега, инстинктивно возникающую уже через день после поступления, но которая еще отнюдь не свидетельствует о формировании стойкого иммунитета. И лишь непреодолимое желание, приводящее к твердо осознанному решению бежать, складывающееся примерно к концу второго месяца, позволяет пациенту найти лазейку в лагерной стене, и ускользнуть, чему мы не препятствуем, так как такой побег – лучшее свидетельство человеческой нормальности – он означает: курс антикоммунистической вакцинации успешно завершен».
«А что, случаются и неудачи?»
«Да, случаются. Имеются противопоказания: некоторые граждане имеют предрасположенность к социализму, которая выявляется путем предварительных тестов, и при их прохождении случаются сбои. Чтобы избежать пагубных последствий, мы ведем наблюдения за всеми пациентами. Заметив тех, кому здесь начинает нравиться, мы их потихоньку удаляем из Лагеря (на этот случай в контракте предусмотрен пункт, напечатанный мелким шрифтом)».
Из проходной мы перешли в помещение под вывеской «Приемный покой».
«Все пациенты при поступлении переодеваются в советскую одежду» – сказал Семенов. «Чтобы не привлекать излишнего внимания, Вам тоже придется поменять одежду».
Раздевшись до нижнего белья, я отдал одежду мрачному гардеробщику, который запер ее в металлический шкаф. Взамен он выдал мне дурно пошитый костюм из добротного темного материала, на два номера больше, чем мой размер, (который оказался среднестатистическим, и поэтому, как наиболее востребованный, был дефицитен), рубашку из импортной синтетики, и уродливые босоножки из коричневого кожзаменителя.
Теперь меня было не отличить от постояльцев Лагеря, на территорию которого мы вышли. На первый взгляд он выглядел, как квартал заштатного райцентра: несколько прямых, широких, обсаженных деревьями улиц, застроенных панельными пятиэтажками, над которыми возвышались две двенадцатиэтажные башни; на одной из них висел кумачовый транспарант: «Слава КПСС!». Публики на улицах было немного: рабочий день еще не закончился. Нельзя было сказать, что люди были плохо одеты; скорее, их одежда была однообразна. Так, например, половина встречавшихся женщин были обуты в одинаковые импортные сапоги, да и лица их казались стертыми и незапоминающимися. Пейзаж был тоже довольно однообразным: ни палаток, ни рекламы нигде не попадалось, (как это предусмотрено Собяниным для будущего Москвы), лишь иногда на фасадах домов встречались аскетически-строгие вывески: «Продукты», «Библиотека», «Канцтовары», «Служба быта»; перед магазином «Овощи и фрукты» выстроилась длинная очередь.
«Морите пациентов голодом?» - спросил я Семенова с насмешкой.
«Нет, это очередь за апельсинами. А где это видано, чтобы социализм обходился без очередей? Мы снабжаем своих пациентов по нормам, существовавшим в восьмидесятом, а тогда на каждого в день полагалось, пользуясь терминологией большого знатока социализма - Лукашенко, по сто пятьдесят граммов «мясца», по пол-литра «молочка», по двести граммов «творожка», по пятьдесят граммов «сметанки», но всего по осьмушке апельсина. Так как карточки у нас не предусмотрены, а цены постоянные и низкие, то за дефицитными товарами, (а они, почитай, все дефицитны), когда их «выбрасывают», выстраиваются очереди».
«А как у вас организовано проживание?»
«Как и в Советском Союзе, оно почти бесплатно. Мы стремимся каждому пациенту предоставить социальную норму - 9,5 квадратных метров жилплощади, но, так как эту норму точно выдержать невозможно, то получается то меньше, то немного больше, но зато каждый пациент может без всяких ограничений обращаться в несколько инстанций на предмет улучшения жилищных условий, и его в обязательном порядке ставят на очередь».
У входа в книжный магазин расположился стеклянный киоск «Союзпечати». На прилавке лежал полный набор прессы: «Правда», «Известия», «Советская Россия», «Советский спорт».
«Мы наладили ежедневный выпуск ксерокопий газет» - с гордостью сказал Семенов. На газетах стояло число – 25 апреля 1980 года, и цена – 4 коп. Вникать в новости тридцатишестилетней давности было не интересно. Достаточно было пробежать глазами заголовки первой страницы «Правды»: «Искусство партийного руководства» «Намеченное – выполним».
Мы вошли в книжный магазин. Покупателей не было; за прилавком одиноко скучала продавщица. На прилавке, на самом видном месте, на специальном стенде были выставлены красочно оформленные, богато иллюстрированные, отпечатанные на меловой бумаге сочинения Брежнева, удостоенные Ленинской премии: «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Все остальные книги, выложенные на прилавке, были написаны авторами, имена которых никому не были известны ни до 1980 года, ни после него, и которых никто ни разу не читал.
«Откуда Вы достали эти раритеты?» - спросил я Семенова.
«Нам повезло. В подвале одного из старейших букинистических магазинов на Арбате мы обнаружили залежь из десяти кубометров никогда не пользовавшейся спросом советской литературы, которые нам, не веря своему счастью, продали за бесценок. Кое-какие из книг, - из тех, что получше - мы собрали во время рейдов по московским помойкам. По мнению экспертов, представленный в нашем магазине ассортимент изданий репрезентативен для 1980 года».
«Позвольте, но этого же читать невозможно!»
«А разве в советских книжных магазинах в открытой продаже можно было найти что-нибудь другое?»
«Но все покупали книги на черном рынке!»
«Так наши пациенты их покупают там же!»
«Значит, у вас есть черный рынок?»
«Какой же социализм может просуществовать без черного рынка? В магазинах – пусто, но на нашем черном рынке можно купить все, что угодно, доставленное контрабандно «из-за бугра», как здесь именуется все, что расположено за забором Лагеря».
«А где расположен черный рынок?»
«В садике около комиссионного магазина».
«А чем торгуют в комиссионном магазине?»
«Ничего интересного. В основном тряпьем. Кому обрыдло ходить в советском, может там втридорога купить современное российское, то есть на самом деле дешевое китайское барахло».
«Можно мне посетить черный рынок?»
«Можно, только меня все пациенты знают, так что я Вас подожду в сторонке, а Вы сходите».
По чахлому садику, вблизи от входа в комиссионный магазин, размещенный в подвале, озираясь по сторонам, расхаживало несколько подозрительных типов. Когда я приблизился к одному из них, он мне тихо сказал:
«Есть свежая Виагра»
«А книги есть?»
«Последний роман Устиновой, два тома Акунина, и Пелевин, но книги не со мной – я могу их быстро принести – я живу здесь неподалеку».
Спросив цену, я сделал круглые глаза, и, замотав головой, пошел дальше.
«Лэптоп недорого!», «Французская губная помада», «Пол-литра за червонец», «Меняю российские рубли - на советские по выгодному курсу!» - такие раздавались возгласы.
Проникшись атмосферой советского черного рынка, я направился к поджидавшему меня Семенову.
«Там из-под полы торгуют водкой; - позвольте, но здесь Вы неправы - водки вплоть до Горбачевского сухого закона было всегда - залейся!»
«Да, она использовалась, и как утешитель, и как развлечение; это было универсальное средство, делавшее социализм приемлемым. Но мы не можем допустить, чтобы наш проект, направленный на оздоровление нации, способствовал алкоголизации населения. Все-таки три месяца – это немалый срок, и за это время у пациента может сложиться привычка бороться со скукой при помощи водки. Поэтому мы ввели ограничение: одна бутылка водки в неделю на рыло, в воскресенье».
«Но так вы дискредитируете социализм, намеренно уменьшая его привлекательность для народа – такую игру нельзя до конца признать честной – ведь вы претендуете на точное воспроизведение советских условий!»
«Воспроизвести эти условия досконально никак невозможно. Нашему пациенту жить гораздо легче, чем советскому человеку хотя бы уже потому, что он знает: для него социализм закончится, максимум, через три месяца, после чего продлится нормальная жизнь. Советские же люди были уверены, что коммунизм – навечно, и эту уверенность, чтобы не удавиться, нужно было постоянно заливать водкой. Введя ограничения на алкоголь, мы смогли сохранить советский уровень неблагополучия, используя менее опасные средства».
«А как вы обращаетесь с торговцами черного рынка?»
«Мы закрываем глаза на их деятельность, если они не наглеют, а ведут себя осторожно. Но, если они совсем распояшутся, мы их караем по статье «спекуляция».
«И каково наказание?»
«По высшей мере: чтение и конспектирование 1 – 2 сочинений Ленина».
«То-то они с таким страхом смотрят по сторонам!» - прокомментировал я информацию Семенова.
Мы вышли на центральную площадь городка. В скверике, около приземистой статуи вождя, вытянувшего руку как будто для того, чтобы ощупать Бога на предмет проверки: не утаил ли он чего-нибудь, что можно было бы экспроприировать для мирового пролетариата, группа пациентов, одетых в синие халаты, приводили в порядок дорожки и чахлую травяную лужайку. «Ленинский субботник» - догадался я, хотя день был не выходной; такое бывало и при социализме.
«А политзанятия проводятся?» - спросил я Семенова, демонстрируя хорошее знание коммунистических порядков.
«А как же! Раз в месяц по полтора часа после работы. Темой единого политдня текущего месяца было изучение призывов Партии к грядущему, XXVI съезду КПСС». Произнеся термин «единый политдень», Семенов окинул меня победительным взглядом, в котором читалось: «Как я тебя уел! В знании советской реальности никому меня не переплюнуть, тем более – тебе».
«Как у вас дело обстоит с развлечениями?» - сменил я тему.
«У нас имеется кинотеатр, где мы показываем советские фильмы, и все билеты, как правило, проданы – люди могут смотреть один и тот же фильм по многу раз. Кроме того, мы прокручиваем в реальном масштабе времени записи программ Центрального телевидения, сохранившиеся в архивах».
«Ну, и как?»
«Да никак! Не смотрят!»
«Еще бы! Если вы им показываете программу «Время», где «все о Нем, и немного о погоде»…»
«Не только! Есть еще чемпионаты по фигурному катанию и «Кабачок 13 стульев», но эти передачи хороши для бабушек; - современной публике они кажутся слишком пресными, - они предпочитают смотреть в интернете на смартфонах порнуху и тяжелый рок, и сидеть в социальных сетях. А запретить смартфоны – не в наших силах. Так же, между прочим, как в Советском Союзе не могли запретить слушать Би-Би-Си или «Голос Америки»».
Мы уже направлялись к проходной – наша экскурсия заканчивалась.
«Как поступают с заработанными советскими деньгами, которые не удалось истратить?»
«По выходе из Лагеря их можно обменять на российские рубли из расчета 1:100. Нашим пациентам сохраняется средняя зарплата по месту работы, и они еще могут дополнительно здесь заработать».
«Так здесь вполне можно жить!»
«И при социализме жить было можно, но противно! Жить не интересно, если за тебя все уже решили на тысячу лет вперед!
«Это угнетает лишь очень немногих!»
«Да, это так! Но всем остальным просто до смерти скучно! Люди отсюда бегут потому, что коммунистическая идея при ее воплощении тотчас обнаруживает свое убийственное занудство! Именно безвыходность и скуловоротная скука реального социализма позволяют выработать иммунитет против коммунистической идеи!» - завершил свою экскурсию профессор Семенов.
Июль 2016 г.