Звонок на телефон: «Привет, Поволжье». – «Э-э-э». – «Не узнал? Егор и Ирина из Симферополя». – «А-а-а». – «Ты как, собрался, наконец, ехать? У нас отпуск в августе, снова к Данилычу». Глаза мои подёрнулись дымкой – звенящая пустота южного посёлка, растительность а-ля Техас, хмельные посиделки и высеченное на горизонте море. Кажется, что это было давно и неправда.
Терезини – лучший друг комиссара Каттани.
Автобусная остановка. Тяжёлая, как наковальня, полуденная жара. Натужно притормозив, рядом останавливается старенький микроавтобус. Водитель кивает: мол, по пути, подвезу. Сажусь, не раздумывая, цена поездки смешная – пятьдесят рублей. В городе таксисты берут пять сотен. На возмущение туриста, обречённо машут рукой и горько плачутся: эх, только для тебя, триста рублей. Гость доволен, что сэкономил, хозяин авто рад, что невинно надул клиента. Триста рублей – обычная такса и для «бомбил», и для таксистов.
– А ты, наверное, у Данилыча остановился, – прозорливо замечает водитель.
– Знакомый? – буднично спрашиваю.
– Да кто же не знает Терезини. Ну, Терезини, лучший друг комиссара Каттани. А Данилыч бывший судья, мировой мужик. Терезини. Не смотрел сериал что ли?
Я неопределённо киваю в ответ. В то героическое время нашествия «мыльных опер» я был дитя. Расстрел Каттани запал в душу иглой несправедливого фильма и потому сериал предан забвению.
– А вы случаем не комиссар? – Пытаюсь реабилитироваться шуткой.
– Не, бывший прокурор, – спокойно отвечает водитель и, натолкнувшись на благодарного, обалделого слушателя, пускается в рассказы о превратностях Фемиды для её служителей.
Здесь вам не Гагры
Местные мужики, а тем более старики – те, кто мне встречался – вообще мировые. Лежу на пляже, грею надутый после обеда живот, скучаю, думаю предпринять поход направо. Там, по слухам, строилась бальнеолечебница, туда ходят принимать сероводородные ванны. Для моего провинциального слуха – почти Гагры, как в кино. Уже несколько раз поднимался, всматривался вдаль – ходят там люди, лечатся.
– Ку-укуруза, – потешно ухая, призывает отдыхающих пенсионер в тельнике и шортах. – Кукуруза, для здоровья и для пуза!
Ну как без них. Почти свежие мидии и кукуруза, почти настоящая чурчхела и зрелый, без дураков, виноград. Но этот старик, оглядев бронзовые телеса, шагнул именно ко мне; я по природе очень бледный и, скорее, сгораю, чем загораю.
– Ты, парень, здесь недавно. Я тебе скажу, куда ходить не надо, а куда – можно.
Ну, купил я у него початок, купил. И не пожалел.
– Ты туда не ходи. – С интонацией Василия Алибабаевича махнул рукой продавец на вожделенный для меня край галечной косы. – Там сбрасывают отходы и запах сортирный, а гости думают, что лечебное купание. У нас до сливной трубы там действительно строили лечебницу. Эх, времечко было. Лучше иди налево – так дикий край и пляжи есть, ну, с голыми бабами. Ну, давай. Ку-куруза!
Початок я есть не стал, а поход в благословенные кущи предпринял – а что, а вдруг?!
Ай, какой шашлык, рахат-лукум прямо.
Арбуз «Киш-миш», дыня «Торпеда» величиной с торпеду, настоящие крымские бананы, дешёвый болгарский перец, украинская колбаса с горохом; продавцы кидаются к ножу, отрезают лакомые куски, убеждают ласково, бьют в грудь, клянутся предками чуть ли не до Ноева колена, дают пробовать на зуб – так обдаёт вас ветер южного рынка.
И более всех традиционно стараются самые южные народы – армяне и татары. Им, кажется, даны на откуп гастрономические взгляды гостей города. Татары содержат большое количество столовых в городе, армяне – кафе за городом. Но порой можно встретить почти невинное анекдотическое противостояние.
Главная туристическая улица. С одной стороны палатка татарина, с другой – армянина. Оба продают популярный среди приезжающих шашлык из свинины. Только у второго преимущество: он – христианин. А потому с завидным аппетитом демонстрирует, что его товар самый свежий, вчера ещё бегал, радовался жизни.
– Ай, какой шашлык, рахат-лукум прямо!
Татарин делает вид, что не слышит.
До Одессы подать рукой
Соседи по даче, где я остановился, в первый день соблазняли ехать в Севастополь: мол, те же одесские дворики, та же архитектура. Впрочем, по их словам Симферополь – та же Москва, только меньше; для них все дороги ведут в Крым. Потому в мечтах о недоступном пока городе, воспетом классиками, я прогуливался по главной улице. В тени деревьев скрывались торговцы, разложив нехитрые залежи.
В стороне от товарищей, сидя на табуретке, на солнцепёке медленно коптился уличный музыкант. Был он тучен и бородат, имел круглые очёчки и скрипку. Под ногами плохонький футляр, к коленям приставлен кусок картона с размашистой подписью: «Кинь сто рублей и музыкант заиграет». Живую музыку люблю страшно и сотка на юге – не деньги: я заказал «Семь-сорок».
– Ша! Таки каждый поц, – просевшим голосом проворчал он непередаваемым одесским говором. Им я не владею, потому передаю неточно, – сорвёт конспирацию. О том, что я играю знает ограниченный круг лиц на моих квадратных метрах, а если я сыграю "семь-сорок", каждый узнает - Соломон играет за гроши. Вы меня понимаете?
Мы друг друга поняли. Впрочем, это напомнило мне старую комедию, где крупный фабрикант, шовинист с удивлением узнаёт, что его шофёр иудей и по субботам не работает. "Соломон, неужели вы - еврей". Вскоре под стройными кипарисами разливается компромиссный Моцарт.
Понаехали
Привычный нам супермаркет в городе один и почти пустует. Цены здесь космические, но порой появляются жёлтые ценники. По случаю гуляю там, в прохладе, с соседкой по даче. Она идёт к выходу, я замечаю лакомый ценник, иду к кассовой зоне. Там скандал и судя по возмущению кого-то собираются бить, может даже ногами. Виновник самоуправства палит пятки. Не меньше других возмущается моя соседка по даче, родом с Симферополя.
– Очередной беженец, – Гневно кивает в сторону улицы девушка. – Всё им надо без очереди. А у самого «Лексус». Как только началось на востоке, так они первыми сюда понаехали на дорогих авто.
По её словам выходило, что первая волна богатых приезжих скупает землю на побережье; отношение к ним соответствующее.
Впрочем, и крымский частный сектор растёт. На пляж, где невинно пикировались герои фильма «Три плюс два» в Новом Свете я уже не попал, лишь мельком видел ряды черепичных крыш коттеджей не укрывавших, но похоронивших картины моего детства.
Коктебельский – лучший
Темнеет рано. На селе, где я остановился и днём-то разливается кисель, а ночью – мрак полный, даже собаки не лают. Егор и Ирина затеяли шашлык, хозяин Данилыч вынес три бутылки коньяка: початый армянский, невиданный российский и коктебельский. Я, как гость, выбран почётным дегустатором.
Пока мясо наливалось соком, сели за стол.
– Как там у вас люди живут? – дежурно интересуется Данилыч, разливая аперитив.
Как педагог начинаю пересказ трудовых будней, кляну опостылевшее детям и родителям ЕГЭ.
– Это чего такое? – убивают они меня вопросом. Ну как же хорошо-то застрять в прошлом, хотя бы на время отпуска.
Я неопределённо говорю, что скоро сами узнают; те посмеиваются. То, что они теперь в другой стране, едва ли предмет для разговора.
– И не были мы украинцами никогда. – Опрокидывает в себя уже третью стопку Егор. – Хотели к нам как-то приехать, организовать майдан, всем городом ждали, мол, приезжайте, будет нам майдан, вам – погром. Да и кто у них во власти? – разгорячился он, убеждая сидящего рядом Данилыча. – Порошенко. А настоящая фамилия у него – Вайшман. Понимаешь? – едко воскликнул он и по складам выразительно повторил: – Вай-шман!
Данилыч – сибиряк, степенный, с флегмой, не торопится поддержать интонацию постояльца. Для него нет различий по родам-нациям, он впитал в себя южное благодушие. Ну, чего, склоняется он мне. Киваю: «Коктебельский – лучший».
Это люди за день-полтора, виденные и услышанные, в Крыму, а на всех и книги не хватит. Нынче лето холодное и меня вновь тянет к южным людям, к крымскому теплу.