Сегодня, 6 июня 2017 года, моему отцу исполнилось бы 92. Ушел он в День Победы - 9 Мая, чуть больше двадцати лет назад. Не по дням, а по часам, у него развилась острая лейкемия. Дежурный врач Беер-Шевской больницы грубо и нахраписто настояла на срочной небольшой, по ее словам, процедуре по вживлению трубки для начала химиотерапии. По свидетельству окружавших врачей, это действо было уже совершенно бесполезным.
- Не желаю, чтобы в мою ночную смену кто-то скончался. Хлопот не оберёшься с оформлением!,- решительно заявила она, в тоже время, убеждая и обманывая меня последней надеждой на чудо. Она всячески давила, чтобы я настоял и уговорил отца. Папа, по началу, решительно отказывался,
- Сил нет, Милику,- задыхался он,- не выдержу ничего. Дышать нечем
Я же цеплялся за любой, даже эфемерный, но шанс. Кричал, убеждал. Наконец, видя как я разнервничался и не имея никаких сил сопротивляться, отец сдался.
Процедура была простой, но отец не выдержал. Как выяснилось впоследствии, при ураганном развитии лейкемии , это было совершенно бесполезно. А дежурная врач, действительно, избавила себя от нелюбимой процедуры, хитро переложив всю бюрократию по оформлению умершего на хирургическое отделение.
Отец чувствовал, что не перенесет даже небольшого напряжения. Все последние дни и ночи, я , вдобавок к мощному больничному кондиционеру и постоянно обдувавшему лицо вентилятору , активно обмахивал отца ещё и обычным полотенцем.
От постоянной боли в мышцах, режим приходилось часто менять. Работал то двумя руками, держась за края небольшого больничного полотенца, то одной, раскручивая этот кусок ткани пропеллером. Папа поворачивался к потоку воздуха лицом и блаженно улыбался даже маленьким небольшим дополнительным волнам свежести.
Приходилось крутить полотенце все время, часами , всю ночь и весь день. Я пытался этим, хоть немного, но облегчить страдания от ежеминутно возраставшей нехватки кислорода.
Отец умер на операционном столе мгновенно, как только ему сделали общий наркоз, и он заснул. Когда меня пустили попрощаться, папа был ещё тёплым и , как-будто, сладко спал. Морщины разгладились. На любимом лице запечатлелась лёгкая улыбка облегчения и блаженства от улетучившихся куда-то страданий. Исчезая, они прихватили с собой и саму Жизнь.
А ведь ещё совсем недавно, в предбаннике операционной, он, пытавшись храбриться из последних сил, до последнего, пытался меня успокоить. До последней минуты, он думал обо мне.
- Мой ингалы (мальчик,идиш), - тихо, но бодро, произнес он фразу, оказавшуюся самой последней,
- Все будет хорошо,мой мальчик. Разве я, хоть раз, когда-то, тебя подводил ?
После семи лет службы на Тихом океане, в свои двадцать семь, он вернулся бравым старшиной. Папа умудрился, и вправо, и влево, так закрутить в вальсе мою будущую маму, что свадьба состоялась в мае того же , пятьдесят третьего года.
Такими же темпами, отец горячо стремился наверстать, и в работе, и учёбе, все годы гетто, армии, флота, пролетевшие жёстко, без всякого систематического образования.
Вихрем закончив Кагульское педучилище в конце июля пятьдесят пятого и ещё не зная, что учиться будет суждено во Львовском универе, а заканчивать образование, на биохимическом факультете Тираспольского педа, отец подал документы в Черновицкий государственный университет. Строгий экзамен начался 1 августа.
- Украиньске сало истэ (украинское сало едите, укр)? ,- поинтересовалась у боевого матроса экзаменатор, страдавшая от извечного комплекса неполноценности
- Будь ласка, розмолвляйтэ тильки на украинский мови ( пожалуйста, разговаривайте только на украинском языке, укр)
Бывший старшина второй статьи ответил резко и непечатно на румынском, который до 1940 в Бессарабии был официциальным, на идише, на котором разговаривали дома, и на иврите, который изучал в хедере - начальной религиозной школе Сокирян, а, затем, приложил нацистку еще и на русском.
В обнимку с русским языком, он прошел многие годы. И быструю, но нелегкую войну с Японией , и длительную службу в сухопутных частях Порт-Артура, и дальние океанские переходы подлодки и огромного крейсера.
Разбирательство со сволочью из университета обещало превратиться в длительную канитель, если бы не срочная телеграмма, где скупыми строчками сообщалось о моем появлении на свет.
Отец, срочно собрав свои немногочисленные "манатки"( вещички, польск), успел на поезд и радостно понёсся ко мне навстречу...