Совершая привычные перемещения по исторической части города Омска, в нескольких местах натыкаюсь на мемориальные таблички с упоминанием А.Н.Либерова. В этом здании номенклатурной стилистики он проживал, чуть далее – преподавал на Худграфе. На другом берегу Омки он был видным функционером СХ СССР, а чуть выше по течению реки целый музей с его наследием. Либеров-центр. Перед старинным двухэтажным особняком – монумент, в коем он увековечен. Малость странно сознавать, что с человеком на постаменте я неоднократно встречался. В реальной действительности. Было бы преувеличением сказать, что был с ним знаком, но несколько раз обменивался малозначимыми репликами по поводу контента различных экспозиций. И всегда почтительно кланялся антикварного вида седобородому старичку, если натыкался на него в коридоре или на улице. Дедок внушал безусловное почтение уже одним тем, что был изрядным мастерюгой и титул академика живописи, по всей видимости, не на помойке нашёл. Считать его свадебным генералом оснований не было. Хоть по прошествии лет сознаю, что ничего особо выдающегося он за свою долгую жизнь не налабал. Всё его наследие – крепкий ортодоксальный реализм. Этакая вариация шиловщины в пейзажном её преломлении. Но в Омске и других провинциальных городах народ падок и до реализма и до генеральских лампасов. А старичок явно пёрся от статуса великого художника, академика, городской достопримечательности и маэстры мировой величины. В роль вошёл крепко и сам верил в то, что иначе и быть не может. Когда в сквере у Драмтеатра, рядом с домом, где через несколько лет табличкой будет удостоверено его проживание, образовалось подобие Арбата – он молча пройти не мог. Постоянно притормаживал. Становился в позу мировой знаменитости и выносил вердикты. Портретистам и моделям его приходилось слушать. К тому времени он такой остался один. Его ближайший конкурент в сфере классического реализма, Кондратий Белов, недавно помер. А этот дед был не менее легендарным. И по сей день считаю непревзойдённым – как он «красил» предгрозовое вечернее небо. Палитры ему было мало – несколько больших тюбиков белил и всего прочего давил на большую столешницу. И это небо его пережило. Оно и по сей день экспонируется в его именном музее, таком же двухэтажном особнячке. Но без персонального постамента перед фасадом. И чуть далее от центра. Кондратий Белов служил у Колчака, был знаком с Верховным главнокомандующим. В последующие годы время от времени изображал его на фоне своего знаменитого неба. Чуток утрировано и малость карикатурно. Возможно, он вынужден был в этом моменте косить под Кукрыниксов. Ибо остаётся загадкой – как это так? Омские чекисты ему извинили такой дебют в карьере? Но ведь они никому и ничего не извиняют. Даже одному моему фрэнду первый дед как то разбухтелся осуждающе: «Кондратий то… У Колчака служил….» ( типа – фуй знает что творится на белом свете… куда только ЧеКа смотрит….)
Но рассказать то я собирался не про этих почтенных патриархов. Не совсем о них. Скорее о том, как бывает больно шмякнуться. С возвышенности, где по прихоти обстоятельств оказался.
«Лёд тронулся» немножко раньше, но весной 1986 это стало заметно уже невооружённым глазом. То, что Советскому Союзу оставалось жить пять лет – никто представить конечно не мог. Но старый мир начинал сыпаться в нарастающем темпе и предел обвала пока не просматривался. Наступили новые времена и в художественной жизни Омска. Выразилось это в том что на стены выставочных залов наконец то было нахлобучено то, что годами и десятилетиями лабалось по подвалам и мастерским. Под трёхтопорный Портвейн777 и Агдам. Для своих. А в Омске было на что взглянуть – как не крути, город обладал крепкими традициями и нехилым потенциалом. И тем, кто всё это штукатурил, не было нужды оглядываться на мнение будущего выставкома. Только на Вечность. И вот случилось так, что все эти художества поднялись со дна уже этой весной 86-го года. «На мутной волне горбачёвской перестройки»(гы-гы…). Незамеченным это не прошло. Никогда ещё в истории Омска народ не пёр на художественные выставки толпами. Открытия и закрытия экспозиций доселе проходили лишь в присутствии функционеров СХ, заинтересованных лиц и их родственников. Если автор обладал чинами и понтами – приходила мадам(товарищ) Генова, Начальница Отдела культуры. Не более того. Но столь внушительную толпу народу в зале на обсуждении итогов выставки местного андеграунда я наблюдал только весной 86-го. В узком месте сошлась и официозная номенклатура и вся имеющаяся в наличии околохудожественная богема.
Речи мэтров сводились примерно к следующему – А хрена вы тут вылупились ваще?? Мол, всего этого модернизма и аналитического кубофутуризма мы насмотрелись ещё во времена нашей незабвенной молодости. Сразу после отступления Колчака в направлении Иркутска. И вплоть до того дня, когда партия не придавила его к ногтю и не наступил социалистический реализЬм. Алексей Николаевич Либеров толкнул свою обкатанную речь про Высокую Правду Искусства и про каких то белых гусей на залитой утренним солнцем зелёной деревенской лужайке. Которые хоть и гуси, но не фуё-моё….. А именно эту Духовную правду русского реализма в себе и заключают. Чувствовалось, что большинству присутствующих основные тезисы были много раз знакомы. Но слушали из вежливости. Чем там закончилось с гусями – так и осталось до конца невыясненным. В центр неожиданно вылетел какой то всклокоченный белобрысый юнош, комсомольского вида и возраста. Рявкнул он внезапно и резко:
- Слушайте, Алексей Николаевич!... Шли бы Вы на херрр вместе со своими гусями!!! Вы туго соображаете… Иначе бы поняли, что место Ваше – вон там у стеночки. ВАШЕ ВРЕМЯ КОНЧИЛОСЬ! Отползайте в уголок и наблюдайте за процессом. Только молча.
Закидон приключился диковатый. Благообразному мэтру отвесили звонкую звездюлину. Лично я слегка охренел от произошедшего. Как и большая часть публики. Но раздались аплодисменты… Ошарашенный и бледный Алексей Николаевич проковылял не в уголок, как было предписано… А на выход.
Сценка эта зацепилась занозой и долго не выходила из головы. Отрезок времени протяжённостью в пару месяцев прошёл, прежде чем изложил её одному приятелю. Я в то время исполнял функции художника-оформителя на большом промышленном предприятии. Изображал наглядную агитацию и пособия по ТБ. Из цикла «Не разевай ибало – не лезь куда попало!». А человечек этот был конторским клерком. Вёл социологические исследования и оформлял пролетариат на уборку картошки. Нередко заваливался ко мне в мастерскую потрепаться об отвлечённых абстракциях. У него было высшее филологическое образование и получил он его в том же вузе, откуда вышло почти всё поголовье омских художников. Только их ФилФак находился ниже этажом. С некоторым недоумением он вспоминал, как у них на Факе боролись с пьянством. Заподозрив кого в намерении раскатать бутылку портвешка, администрация тут же принималась гнать подлецов на четвёртый этаж. На Худграф Фак.
- Идите к художникам и там кочегарьте!
- Чё за хрень?! Почему это им можно а нам, филологам, нельзя? Дискриминация!!
- Ну дык они же – художники…
Короче, чувак привык быть в курсе бытия художественной общественности. И сценка с обсуждением кубофутуризма вызвала у него живейший отклик. Только малость не тот, что я ожидал.
- Есть!!! Хоть одному вмазали как подобает… Ты наивно думаешь, что он этого не заработал? Ха! Смишной… Если бы ты знал – скольким людям эти благообразные седые дедушки жизнь переломали… За попытку гнуть свою линию. За нежелание слушать херню про гусей. За абстрактный экспрессионизм. Отсутствие партийности, идейности энд народности. Я многих помню. Кого они с Фака отчалили. В Красную Армию. И в солнечный Афганистан. Исполнять интернациональную задолжность. Сам то я никому ничего не задолжал по интернациональной части. Служил год после филфака. В стройбате на БАМе. Можешь не верить, но прошёл через ад и чудом остался жив. Хоть и с отбитыми внутренностями и язвой желудка. Но до дембеля дотянул… Мне там с порога сержант обозначил: «Высшее образование, бля? Филологическое, нах?! Гыррр!! Год до дембеля? Щазззз! Сдохнешь, мразь, тут у меня. Я позабочусь об том. Восьмикилограммовым карандашом будешь бетон всю зиму ковырять, чтоб не замёрзнуть. И мешочки с цементом из вагона тягать. Но до Омска не доедешь». Но я доехал до Омска, хоть и инвалидом. И вот хрен его знает – чё это мне не жаль… Академика живописи А.Н. Либерова.
И глядя на этого щуплого чувачка в филологических очёчках, типа пенсне, я вынужден был согласиться… Надо было быть упёртым садистом-извращенцем, чтобы целенаправленно швырнуть его туда, где он побывал. Позже, когда рулил несколько лет командой профессиональных грузчиков-стропалей, думал о том, что хрен бы его взял в бригаду, даже если бы он попросился. За полной профнепригодностью. Парнишку этого потерял из виду уже лет 20 тому назад. Но в домашней библиотеке остался его презент – последний том академического собрания Пушкина, с эпистолярным наследием поэта.