Как известно, физический, химический опыт, в равных условиях должен воспроизводиться любое количество раз. Это парадигма современной науки.
До того процветала ее предтеча, загадочная Алхимия. Ее принцип, если отбросить мелочи, - многократное воспроизведение одного и того же эксперимента; до тех самых пор, пока он, каким-то мистическим образом, не перейдет в совершенно новое качество. Это тысячекратная дистилляция воды (используемой в дальнейшем для приготовления заветного Эликсира), очистка металлов («металлоидов»), выпаривание жидкости, прокаливание осадка, снова его растворение – без каких-либо изменений, на протяжении многих лет. Только тогда рядовой результат может как-то вдруг смениться чем-то поражающим воображение.
И, увы, этот опыт, уже не может быть воспроизведен. Чудо вообще сложно поддается повторению. Сами алхимики на вопрос о подобном поведении материи отвечают туманно: дескать, так развивается терпение, а за ним и другие сверхъестественные способности алхимика. Или же, на один из опытов накладывается соответствующее, благоприятное положение планет, которое невозможно предугадать.
Следующий закон алхимии напоминает современный принцип запрета Паули: в одной микрочастице (атоме, молекуле) не могут пребывать одновременно две корпускулы (электрона, протона, и т.п.) в одном энергетическом состоянии. В трактовке алхимиков сие положение звучит так: любая природная сущность уникальна (вне времени и пространства, так сказать, и по вертикали), потому несколько несколько формально независимых физико-химических опытов, проведенных в одном месте, последовательно, друг за другом, дабы им в точности не повторяться, дают все более удивительный, иногда даже неправдоподобный результат. Этого момента алхимик ждет с вожделением. Обычно «знак» перехода в новое состояние – и материала экспериментов, и души самого Делателя представляет собой появление на поверхности расплава звездчатых кристаллов, либо возникновение в тигле совершенно нового материала, на поверхности которого, как в миниатюре, отражается Млечный Путь.
Вещества эти похожи на известные нам металлы – медь, золото, и пр., однако, в дополнение тому обладают многими удивительными свойствами. Душа ахимика, получив высокую степень очистки, выходит из-под власти человеческой обыденности, тело же получает способность контролировать себя (изменяться, омолаживаться по желанию, избавляться от болезней, и пр.)
В современном научном мире определенную известность приобрела теория морфогенетических формообразующих (М) полей британского профессора биологии Руперта Шелдрейка. Очень коротко: любой вид живых существ, включая и растения, обладает собственным М – полем, помогающим образовывать следующие им подобные формы. Поле активно прежде всего для развивающихся, растущих, то-есть, изменяющихся во времени творений. Все «прошлые» существа одновременно действуют на ныне существующие подобия, таким вот образом закрепляя данный вид. Чем больше единообразных предков – тем выше степень стабилизации каждого рожденного представителя рода.
Данное положение распространяется на неодушевленные формы. Если верить примерам, приведенным британским профессором, некоторые кристаллы вначале выделяются химиками с великим трудом, в специально подобранных условиях. Затем (после серии одинаковых экспериментов, укрепляющих морфогенетическое поле) кристаллы формируются проще, повсеместно, даже и без какого-либо лабораторного инструментария.
Формы одного вида взаимодействуют не только по вертикали времени, но и горизонтально. Примеры Шелдрейка – вот, некие птицы открывают для себя способ склевывать крышечки с емкостей для молока, выставляемых у дверей англичан молочниками, и, практически одновременно, этот способ подхватывается синицами всей Британии. Крысы, научившиеся быстро находить выход из лабиринта, передают это знание сородичам, не пребывающим с ними в прямом родстве, и т.п.
…Мы видим две, достаточно спорные теории, противоречевые, но все же, весьма интересные. Первая, «алхимическая» вещает об уникальности каждого эксперимента, и о том, что наслоение подобных, по возможности, опытов во времени, ведет к рождению совершенно новых химических процессов и материалов. Вторая – профеесора Шелдрейка, провозглашает принцип стабилизации формы, облегчение ее проявления, в результате действия всех прошлых ее подобий. Прояснить ситуацию способны только практические физико-химические эксперименты.
…В первых, амбициозных экспериментах, я пробовал показать влияние предыдущих опытов (подобных процессов) на ныне проистекающие. Простейший вид – в кювету с застывающим гипосульфитом устанавливается небольшая «метка»; фигурка треугольника, квадрата или же пятиугольника. Затем расплав удаляется, кювета очищается (на ней не остается никаких следов пребывания метки), в нее вливается точно такая-же порция расплава кристаллов.
Иногда таким образом, удавалось получить точную копию прошлой формы – с проявившимся в фактуре кристалла, изображением метки. Но, данный эффект быстро затухал. Даже если произвести подряд десять форм с меткой, в чистой бюретке наблюдается унылый однообразный фон.
Нечто такое происходит и в серии опытов с одинаковыми металлическими пластинами. Мы берем десять оцинкованных пластинок размерами (в одном из вариантов) 8 на 12 сантиметров. Производим на них отличия – например, прорезаем треугольное отверстие. Затем окунаем в соляную кислоту – одновременно или последовательно, чтобы, изменить наши формы во времени (частично уничтожить) соответственно, создать некое начальное «М-поле». Предполагаемый результат – появление на такой же пластине, но без метки, пятна, вызванного замедленным или ускоренным растворением цинка.
Иногда призрак метки действительно проявлялся, вызывая бурное воодушевление экспериментатора. Иногда же – нет.
В третьей серии опытов измерялось количество газа, выделенное одинаковыми металлическими пластинами в соляной кислоте, разумеется, определенного количества и степени разведения. Здесь начали появляться некоторые, трудно уловимые, но все-же, закономерности.
Первый эксперимент, как правило – рекордсмен по продуктивности. Далее выход продукта (газа) резко уменьшается, к пятой-шестой пробе поднимается, хотя и не достигает уже начального уровня. Происходит, прослеживаемая до, как минимум двенадцати опытов, стабилизация.
При том, что выход газа уменьшается, скорость взаимодействия металла с кислотой, определенно увеличивается. На фото представлен характерный ряд опытов. Первый – скорость реакции минимальна. Затем она резко увеличивается (кислота съедает почти весь цинк на поверхности), и возвращается практически к исходным значениям. После того следует протяженный ряд довольно однообразных результатов – скорость реакции, как правило, выше начального.
Я воспроизвел ряд опытов с кристаллами в одинаковых бюретках, без меток. Цель – отследить скорость кристаллизации, установить общий принцип воспроизводимости одинаковых опытов. С этого и надо было все начинать.
Здесь выявилась подобная статистика. После первого опыта следует спад скорости кристаллизации (бюретка фотографируется спустя 30 минут после залития расплава, без крышки). Затем скорость кристаллизации увеличивается на 7-8% (визуально) и остается такой на протяжении 8 проводящихся последовательно опытов.
Выявляется основная закономерность: первый эксперимент всегда особенный, после него следует всплеск выхода продукта, скорости реакции, а затем результат несколько стабилизируется.
Мы можем «оторвать» одну серию экспериментов от другой, если передвинем место проведения опытов в другое помещение, или даже всего лишь на другой край лабораторного стола, выберем емкости иной формы, изменим концентрацию кислоты и длины сторон пластинок. Тогда, и только тогда мы сможем наблюдать новую горку изменений после начального эксперимента.
В этой статье скорее ставится постановка проблемы, чем даются окончательные ответы. Выявление закономерности «всплеск после первого опыта» возможно лишь в серии следующих друг за другом экспериментов. Спустя сутки результат – при той же концентрации реагентов, температуре среды, прочих подобных условиях, может отличаться до 40% выхода продукта.
Мы можем вспомнить о работах российского доктора биологических наук, Симона Эльевича Шноля, представляющих нам теорию «макроскопических флуктуаций». Отнюдь не застывший в академических догмах профессор МГУ, еще пятьдесят лет назад вывел ряд закономерностей протекания физико-химических, в том числе и электронных процессов, в зависимости от времени суток, года, т.н. «местного времени» и географической широты. Выход продукта реакций (практически, любых) меняется в течении года, соответственно положению Земли в мировом пространстве, и, так же, циклически повторяется.
Однако, такое положение вещей нисколько не умаляет предположение о том, что любая физико-химическая, а также и биологическая система, в которой происходит ряд подобных, формально независимых процессов, имеет, от рождения, личный цикл детства, бурной юности и стабилизации, с последующим, возможно, угасанием. Цикл этот, как говорилось, образуется суперпозицией во времени следов от всех тому подобных предшествующих состояний. Представляет он собой не ровную, предсказанную Рупертом Шелдрейком линию, ведущую к своего рода, застыванию данного образа в грядущих поколениях (циклах), но функцию, прежде всего, с явно выраженной «горкой молодости» системы.
Вероятно, существуют и другие закономерности, выявить которые мешает, в данном случае технические сложности с проведением длинной (в сотни и тысячи повторов) серии экспериментов. В одной из разновидности цепи опытов по определению влияния земной широты профессор Шноль использовал точные электронные приборы (исследовались изменения частоты кварцевого генератора), дающие миллионы повторов в секунду. Пожалуй, эту методику можно применить и при выявлении собственной частоты какой-либо системы. В простейшем случае – каждый раз, даже при самой деликатной перестановке кварцевого генератора на другое место (хотя бы и в одной долготе), частота циклов резонатора, отрываясь от прежней серии, согласно сказанному, должна «самопроизвольно» давать всплеск определенной формы.
Что-ж, мы и на личном опыте знаем, что любая перемена обстановки, рациона питания, дальняя командировка, ведут, как правило к «перезапуску системы», некоторому нашему омоложению, творческой активности и свежести чувств.
Еще одно очень интересное наблюдение, отказаться от анализа которого мы не вправе – феномен радиоэха (Long Delay Echo, оно же LDE) обнаруженное в далеком 1927 году скандинавским радиоинженером Джорданом Холлсом. С тех пор оно подтверждено многими независимыми исследователями, наблюдается и по сей день. Суть его заключается в том, что радиостанции, излучив в мировое пространство сигнал определенной частоты, через несколько секунд (настроенные на прием), принимают его радиоэхо. При этом форма сигнала, и его сила практически не зависят от времени задержки (до 40 секунд), что непредставимо в том случае, если радиоволна отражается от ионосферы или даже (туда-сюда-обратно) от Луны. Теорию об отражении сигнала от некоего загадочного корабля инопланетян, а также и гипотезу «зеркальных альтернативных реальностей» мы рассматривать здесь не будем.
Далее, замечено, что в диапазонах частот, которые только-только начинают осваиваться радиолюбителями, феномен LDE проявляется четко и серийно; но через несколько лет радиоэхо «размывается». Происходит сдвиг частоты и сжатие времени между ответными сигналами, по сравнению со временем между импульсами основного сигнала. В конце концов, чтобы вновь насладиться эффектом радиоэха, любознательному исследователю приходится подыскивать какую-либо иную длину волны.
Мы можем предположить, в данном случае электронное устройство «вспоминает» свое прошлое состояние. Предыдущий опыт (активное состояние излучения радиоволны) действует на настоящее, и наводит сигнал в весьма чувствительном колебательном контуре. Это кажется фантастикой? Но, оно и нисколько не более нон-фикшн, чем болтающиеся на околоземной орбите инопланетяне, думающие, как бы это им зашифровать для землян некое пророческое послание. В конце концов, наши опыты с кристаллами и пластинками, достаточно достоверно подтверждают эту версию.
Установить истину поможет следующий, не такой уж сложный (но практический, поставленный на высоком уровне) опыт. Следует заключить радиостанцию в т.н. «клетку Фарадея», непрозрачную для радиоволн, и попробовать поймать радиоэхо вновь. Излученный в пространство сигнал, согласно нашим максимам совершенно не при чем, он не возвращается, и не действует на приемник. Если LDE будет воспроизведено и в такой удивительной постановке эксперимента, значит, действительно, «система вспоминает казалось, безвозвратно минувшее состояние, прошлое определенно действует на настоящее) и модернизированная теория морфогенетического поля сделает еще один шаг вперед. Мы получим новые знания о развитии систем – как биологических, так и неодушевленных, возможно, найдем способы борьбы с угасанием, в самых разных его проявлениях.