ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ
ЗМЕИННАЯ СКАЛА
Первые солнечные лучи настойчиво растворяли розовую зарницу, нежная лазурь медленно заполняла небосвод. Обильная роса стекала жемчугом на травы.
Сойки и зарянки привечали своим пением раннее утро. А само поле дышало оранжевыми жарками вперемешку с малиновым крапом клевера. Шмели и пчёлы, жужжа настойчиво кружились над цветочным ковром.
Свежий воздух был напоён ароматом цветущей дикой сирени. Казалось, что сама природа останавливала Николая, заставляла насладиться этой первозданной красотой. Как же тут не полюбоваться жарками, когда они намного ярче и крупнее подмосковных!
– Это же Купалица, Царь-трава! Матушка так любила эти цветы, часто говорила, что они оберегают от нечистой силы и всегда радовалась, когда я приносил букет, – восторгался поручик цветущим полем.
У Николая вдруг возникло желание собрать эти солнечные цветы в большой букет и подарить Неликэ, но тут же отбросил эти мысли:
"На обратном пути сорву, возвращаться плохая примета".
По дороге поручик вспомнил Осипа, боль потери близкого человека ещё не прошла. В память о нём никакой вещи не осталось, разве только винтовка и ремень.
"Загляну-ка я на его могилу, здесь ведь недалеко, время в запасе у меня ещё есть" – вдруг осенило Бородина.
Ему стало как-то не по себе, ведь после гибели солдата, он только два раза проведал место захоронения. И то, последний визит был пять дней назад. Тогда, с Неликэ, он поправил могилу и обложил свежим лапником кедра.
Поручик свернул с тропы и направился в сторону берега. Амур спокойно нёс свои воды, лёгкая дымка тумана неизменно поднималась над рекой.
На маленьком островке, что был напротив и которым восхищался Осип, собрались бакланы и утки. Этот кусочек земли служил хорошим ориентиром местности.
Могила солдата бросилась в глаза сразу. На оголённом берегу с небольшим крестом, она была приподнята свежим бугорком и прикрытая зелёными ветками сосны. От нахлынувшего волнения застучало в висках – крепким узлом была связана их совместная служба на Кавказе.
Наклонившись, чтобы поправить ветки, Николай тут же почувствовал боль в области сердце, на мгновение у него перехватило дыхание, холодный пот прокатился по спине, двинуться с места он не мог. Сердечных приступов он никогда не испытывал, только беспокоили редкие колики, да он и считал это перегрузкой.
«Вот и дожил до ударов…». Слабый прохладный ветерок слегка обдувал тело. Через несколько минут всё прошло. Мелькнула мысль: « Потеря Осипа, как и родителей, тяжела».
Бородину было жаль Осипа, этого доброго и весёлого балагура. Он понимал, что больше такого верного друга не найдёт, и писать о его гибели некому – родственников не было, да и деревню, где его пожилой друг жил не знал, да и новое поколение было не в курсе.
Осип был старше Николая почти на четверть века, и заменил ему отца. Он делился с ним всем сокровенным, то, что волновало душу. Денщик всегда находил выход из серьёзной, казалось неразрешимой ситуации, в нём он чувствовал родного человека.
Крупные скупые слёзы горькой утраты, невольно катились с глаз – они появились от бессилия, от того, что нельзя ничего исправить, ничего вернуть назад. Поручик плакал редко – несладкая жизнь закалила его, да ещё безжалостно отнимала близких ему людей.
– Когда вернусь, поставлю настоящий, крепкий крест, – решил Николай.
Он не заметил, как прошло почти два часа, роса высохла, а солнце торопливо подкатывало к зениту, становилось душно. Поручик заторопился – надо успеть к обеду на пост.
Но вот тропа стала сворачивать к широкому болоту, оставляя берег. Впереди стояла сопка со Змеиной скалой.
– Не буду её обходить, там ещё болото тянется четыре вёрсты, потеряю только время. Байки какие-то придумали для развлечения, а тигр может встретиться в любом месте. Братья говорили – он и к Амуру подходит.
Осмотревшись, Николай ничего подозрительного не заметил. Ни внезапный шум птиц, ни треск сучьев не тревожили благостную тишину.
– Оружие есть, справлюсь, летом зверюга не нападает, насколько я знаю, – сам себя уговаривал поручик, затем быстрым шагом направился к сопке.
Сопка своим гранёным боком, с противоположной стороны, упиралась ребром в другую, рядом стоящую и более мощную и заросшую, а та переходила в кряж.
Её обнажённая скалистая вершина, лишённая растительности, выглядела неприступной. Сопка оказалась более высокой и каменистой, чем смотрелась со стороны. Её пиковидная верхушка была мастерски отполирована и заточена, и с виду походила на лезвие кинжала.
Крепкое основание плавно переходило в расплющенную гранитовую лепёшку, как будто мастер-великан поработал над её необычным дизайном.
Обросшая скудным низкорослым кустарником, напоминающий шиповник и аралию с длинными колючками, сопка перемешала их с изредка растущим кедром, и казалась лысой, но была сплошь усыпанная полукруглыми гранитными валунами.
Эти древние камни почти заросли ползучим зелёным мхом, некоторые из них доходили до двух сажень, как в ширину, так и высоту. Но были и небольшие, напоминая гладкие отполированные шары.
Почти на каждом валуне были нанесены рисунки в виде круговой резьбы-спирали, вокруг которой высечены изображения животных и сцены охоты. Но были и человеческие фигурки, сидящие в лодках. Причём края увесистых глыб имели ровный срез, как будто кто-то это сделал гигантской бритвой.
Раньше такого чуда первобытного искусства поручик не встречал, хотя когда-то об этом слышал или читал, да и не придавал этому значения. Но сейчас Николай очень торопился, и рассматривать валуны не стал. Решил отложить эту интересную затею на потом. Себе он поставил задачу затратить на дорогу два часа, не более, и ни на что не отвлекаться.
Плетущие заросли здесь не уживались, и идти было легко. Однако Бородин заметил – сопку оккупировали сороки. Птиц было десятка два, а может и больше.
Они шумно трещали, не переставая, и низко перелетали стаей от куста к кусту. Птицы его не боялись и любопытно поглядывали боковым зрением на неизвестного пришельца. Что удивительно, все сороки его осматривали одновременно, как будто хотели о чём-то предупредить.
Наверх поручик поднялся быстро, а вот спуститься не удавалось. Обливаясь потом, он кружил, как по заколдованному кругу, до самого вечера и очень устал. Сопка имела редкую растительность и, казалось, блудить было зазорно. Пересечь её, по предварительным подсчётом, можно за двадцать или тридцать минут.
Неугомонные сороки стражей летели за ним, продолжая возбуждённо стрекотать и, причём, делали это уже по очереди, как бы ведя разговор между собой. Часть стаи садилась на тощие лапники кедра, и оттуда возобновляли своё наблюдение.
– Эти стрекочущие создания скучать не дадут, лучше бы показали дорогу, – раздражённо ворчал Бородин.
Чувствовалось всем организмом, что какие-то силы не выпускали его из своего пространства, заставляя бесконечно искать выход. Кожей он ощущал, что временами какая-та невидимая тугая волна заставляла его кружить.
Николай вспоминал молитвы, какие знал ещё с детства, осенял себя крестом, но это не помогало. Изнеможённый и голодный, он присел на маленький валун, вставать не хотелось. Змеиная скала смотрела на него, а он на неё. Сейчас поручик был в её власти.
– Что смотришь, ехидна, твоя взяла! Говорил мне шаман, не идти к тебе, не сокращать путь, так нет, всё сделал по-своему, вот и получил подарочек, а ведь скоро ночь! – громко сокрушался уставший Бородин.
И, действительно, стали приближаться сумерки, солнце краем выглядывало из-за кряжа. Незамедлительно Николай стал резать большие ветки, чтобы успеть до захода солнца сделать подобие шалаша.
Голова кружилась, да и разболелась ключица, организм требовал отдыха, даже было секундное отключение сознания – понять это явление Николай не мог, хотя мысли были, что из-за ранения.
Внезапно появившиеся мошка и комары стали проявили активность, облепив собой открытые участки тела. Бородин стал торопливо работать, пока были силы.
– Надо бы развести огонь, съедят ведь заживо, – бурча под нос, поручик полез в карман за кресалом, но вдруг вспомнил, что огниво и кремень Осипа подарил шаману. Им он не нуждался, так как табак не курил.
Ничего не оставалось делать, как заготовить мягкую растительность для подстилки, и вдруг он нечаянно наткнулся на широкую расщелину каменного выступа. Этот лаз Николай сразу не приметил, а ведь бродил возле него неоднократно. Его широкая часть у основания была защищена от взгляда папоротником.
Поручик без всякого труда вошёл в расщелину. Она оказалась свободной и сухой и напоминала берлогу, только к низу расширялась и смыкалась гранитными стенами над головой. Оставленное небольшое круглое отверстие улавливало лёгкий таёжный шум.
За день воздух прогрелся, и даже внутри сохранилось тепло. Эта была надёжная находка и защита от надоедливого гнуса, в дань его бессмысленному блужданию.
В расщелине опасность не угрожала – зверь не смог беспокоить – Николай был рад, всё-таки судьба ему благоволила, а может и добрые духи, как говорил шаман.
У входа логова были разбросаны разной величины обломки позеленевшей горной породы, как с ведро, так и с кулак.
–
Кстати эти булыжники, можно сказать – орудие защиты!
Не раздумывая, Бородин перенёс камни вовнутрь, которые он смог поднять, затем все срезанные ветки.
Увесистой гранитной россыпью поручик надёжно закрыл вход. Пригодился и крупный лапник, которым он заткнул просветы между сооружением, но при этом оставил небольшие щели для вентиляции воздуха.
Сапоги поручик снимать не стал, хотя ноги налились, будто свинцом и гудели. Но у него не было сил даже повернуться.
Усталость пронзила всё тело, наливая свинцом ноги и руки, да и рана напоминала о себе, а ведь могла и открыться. Чоло не разрешал ему вести по хозяйству тяжелые работы, пока окончательно не поправиться. И это поручика угнетало, чувствовал он себя бездельником, а больше нахлебником. Внезапная сердечная боль заставила Бородина свалиться мешком на приготовленное ложе из веток. Сон сразу же его сморил.