За дверью смерть, ну и что?

Кондрат Саблев
      Никогда не был бесстрашным, считал себя даже немного трусоватым. Непонятно почему, наверное, просто всегда любил жизнь. Теперь меня удивляет то, что мне не страшно. Вчера, когда принесли записку с угрозой меня убить, я психовал, а теперь, когда киллер стоит за дверью, я спокоен. Совсем.

     Вот и пойми меня, вчера чуть не в петлю лез от страха, а сейчас спокойно зашнуровываю свои кроссовки, проверяю, насколько легко из рукава выпадают нунчаки, хорошо ли открывается нож. Даже рожу свою осмотрел спокойно и оценивающе. Ничего. Взгляд тяжелый, это хорошо. Брови у меня сурово нависают над глазами, выглядит серьезно. Полная фигня, но может добавить моему образу жесткости, вдруг испугается, или хоть задумается?

     Главное, конечно, в том, что я теперь один. Это было больно, но пришлось разругаться с женой вдрызг. Совсем. С воплями на всю улицу, с выкидыванием вещей из окна... Короче - кино в полный рост. Поверили все, даже те, для кого и был спектакль. Зато теперь за моей спиной пустота. Пусть она думает, что хочет, я ее спас, остальное не важно. Объяснять женщине, что со мной теперь не то что не безопасно, а смертельно опасно, дело бесполезное. Любящая рванет умирать в последней битве, обняв любимого, но любимому-то это как раз и не нужно, если он мужик, а не размазня. Пусть проклянет и наговорит бочку арестантов, баба есть баба. Пофиг. Осталась бы жива, дуреха.

     Ну вот. Дверь открыта, киллер на пороге. Мы смотрим друг другу в глаза. Я спокоен, умирать не страшно. Он тоже спокоен, убивать он привык. Молчим. Я ему не понятен, это видно. Я не боюсь, я не буду ничего выпрашивать, я не стану унижаться. Меня можно убить, но нельзя унизить, я не позволю унизить, я сам могу убить, или умереть, убивая, или просто умереть, но спокойно.

     Пауза тянется долго. На моем лице спокойствие и уверенность. Это не правильно, но понятно тем, кто может понимать. Киллер слегка наклоняет голову в легком поклоне, я делаю то же самое, при этом мы не отводим взгляд. Мы больше не встретимся. Он больше не придет, я не его жертва, я вообще не жертва, меня можно уважать, я не боюсь смерти. Меня нет смысла убивать.