Действующие лица:
Старший преподаватель кафедры Кинематики - Игнат Семенович Гринг. Тучный невысокий мужчина средних лет.
Доцент кафедры Общей биологии - Валерий Павлович Серов. Высокий худощавый мужчина, приблизительно тех же лет, что и Гринг.
Погода ясная. Середина мая. Примерно семь часов вечера. Доцент и старший преподаватель сидят уже целый час на лавочке возле университета. Ведут беседы, меняя тему за темой. Все часы на сегодня отработаны. Но каждый из них совершенно не спешит домой.
Серов. Вы мне лучше вот что скажите, Игнат Семенович, это правда, что Ильюша с вашей кафедры свадьбу отменяет, чтобы в Москву на стажировку ехать?
Гринг. Да, это верно. Шустрый парень. Такой молодой, а уже в кандидаты лезет.
Серов. Его эта стажировка хорошенько запутала. Уже ведь и столовую сняли и пригласительные разослали. Я даже слышал: тетка с Германии должна была приехать.
Гринг. Немногим потеряют, только из залога за столовую вычтут. Тут на кону жизнь. Нечего ему жениться. Молодой еще. Пусть о себе пока думает.
Серов. (с досадой) Запутали его просто.
Пауза.
Серов. (Задумчиво, поднимая глаза к небу) Невеста у него красивая очень.
Гринг. Красивая она будет не так долго. Он еще дальше нас с вами прыгнет, если, конечно же, на стажировку поедет.
Серов. Разве в этом смысл?
Гринг. А в чем же по-вашему?
Серов. Ай ну вас, Игнат Семеныч. Не советуйте того, чего не чувствовали. Не рушьте молодым любовь.
Гринг. Я ведь и сам, знаете ли, женился в молодости и, как полагается, по любви.
Серов. Никогда бы не поверил.
Гринг. Оооо, в те времена я каждый день признавался будущей жене в светлых чувствах. Носил на руках. Клялся в любви. И мне тогда даже не приходило в голову о пятнадцати годах существования в общежитии, и о том, что когда-нибудь чувство любви перестанет нам заменять чувство голода.
Серов. А чего тогда быстро женились? Вас же никто не заставлял.
Гринг. Мне вот никто стажировку в Москву не предлагал. Просто в сердце свербело. И хотелось кричать «Да! Да! Да!». Вот так меня и спросили в ЗАГСе: «берете ли вы ее в жены?». А я: «Да! Да! Да!».
Серов. А как по мне, так верно сделали.
Гринг. То есть, как это верно?
Серов. Как по мне, вся правда в молодости. В этих чувствах… В молодых чувствах, когда за тебя все говорит сердце. Вот я, например, наоборот, женился в сорок. Пять лет назад.
Гринг. Ну.
Серов. И всё вышло так, как я и планировал: вышел на докторскую, скопил на квартиру и только тогда уже нашел себе жену. Достойную женщину, нужно сказать. Добрую, работящую. Вышел, так сказать, по расчету. Вернее, как и рассчитывал...
Гринг. Вот вы, Валерий Палыч, говорите, я все верно сделал. А как по мне, так это вы все верно сделали. Я вот уже тридцать лет занимаюсь Кинематикой, и мне для всего формула нужна. А у вас все налицо: карьера плюс возраст, плюс разум и минус подростковая дурость - равно счастливая семейная жизнь.
Серов. А с чего вы решили, что я счастлив? Разве я к этому вел? Я конечно не физик, и формулы счастья мне не вывести. Хотя, как по мне, для счастья нужен лишь правильный набор качеств.
Пауза. Серов немного задумался.
Чепуха, что каждый человек может быть счастливым. А вот по вашей формуле выходит, что любой. А я вот думаю, нужен просто набор качеств. Люди, обладающие этим набором качеств, тем и отличаются, что если у них появляется то, о чем они мечтают - вы больше о них не услышите. Но ведь есть и люди, которым как жизнь не меняй, им всё худо будет. Возможно, у них есть нужда бежать за красивой мечтой. Они как безнадежные марафонцы…
Гринг. (иронично) Вам, видимо, нужна хорошенькая пробежечка.
Серов. А вам, видимо, нужно выбросить старческую дурость, она куда пагубней подростковой.
Пауза. Гринг нелепо всхлипнул от услышанного и растянул свои толстые щеки в смазанной улыбке, как это делают люди, которым неудобно, что они заставили нервничать уважаемого собеседника. Но и в то же время, которым приятно, что они могут заставлять понервничать.
Гринг. И все же лучше, чтобы Ильюша еще не спешил. Пусть подумает, погуляет. Не нужна ему пока эта женитьба. Еще не до конца решено, есть ли польза от женитьбы. Тем более с его-то тягой к знаниям.
Серов. Пусть сам все решит. Прошу вас, только не нужно ему давать советов. Не нужно мешать чужому счастью.
Гринг. Не буду, не буду. (иронично)Доверимся опыту доцента в любовных вопросах.
Молчание. Серов выпятил напряженные губы и медленно пошатал головой в разные стороны. Как это делают люди, которым очень неприятно фамильярное общение собеседника, но старающиеся не показывать этого своим видом.
Гринг. А сколько в среднем должно длиться это самое «счастье», про которое вы говорите?
Серов. Ну снова вы, Игнат Семеныч, все на физику перекладываете. Все посчитать хотите. Вы хоть студентам такие вопросы не задавайте.
Гринг. А если это самое счастье всего лишь мгновенная величина?
Серов. (скривившись) Ну так давайте же его засечем под секундомер, Игнат Семеныч.
Гринг. (не обращая внимания на реплики собеседника, витая в своих мыслях) Вот, к примеру, я люблю… Я очень люблю арбузы. И с нетерпением жду конца лета, когда на прилавке появится первый привоз. (Говорит с удовольствием, прикрывая немного глаза). Только я прихожу домой, и вот первый кусочек уже хрустит у меня во рту и обволакивает мне небо и вызывает во мне такие сильные мурашки, что кажется: «Да, вот ради этого стоило жить». Третий кусок я ем с удовольствием, но уже без этих самых мурашек. К концу сезона мне вообще они надоедают. Но я к тому, что вот это вот «счастье», о котором вы говорите, может оно совсем и не должно быть продолжительным априори.
Серов. Ай, ну Вас, Игнат Семеныч. Вы бы еще чего сравнили. Это совсем не то, что я имел в виду (с досадой отмахнулся рукой).
Гринг. Почему это не то?
Серов. Ну разве можно так говорить «любовь к арбузам»? Да и еще как-то иметь в виду при этом самое настоящее «счастье»? Ну вот если бы вы были постоянно счастливы, получая ваши так называемые «мурашки», то в лучшем случае заработали себе только нервный тик.
Гринг. Так я к этому и веду, что все эти чувства и не должны быть долгосрочными.
Серов. Нельзя делать такие выводы, исходя из вашей любви к арбузам.
Гринг. А почему нельзя? Вот с женой все точно так же: страсть, любовь, «мурашки», но ведь надоела так, что терпеть ее не могу уже. Но только она уезжает к матери, так и скучать начинаю, и жду. А как приедет, так на второй день уже тошно. Арбузы намного проще любить. Они растут по сезонам, и я их жду, а как начнут надоедать, так и сами пропадают. Выходит, что я могу их любить. Любить по-настоящему.
Серов. Весьма неудачный пример, Игнат Семеныч.
Гринг набрал воздух, чтобы разъяснить все еще раз. Но Серов покачал головой, что означало «лучше не стоит тратить время». Игнат Семеныч выпустил накопленный воздух.
Гринг. Зря вы так.
Они недолго помолчали.
Серов. Не нужно такие чувства сравнивать, Игнат Семеныч. У меня ведь тоже когда-то была любовь в юности. Громкая. Чистая. Открытая. И мы хотели всегда быть рядом. Хотели бежать друг за другом против ветра. Верили во что-то самое светлое. Во что-то такое, что мне сейчас и не вспомнить…
Гринг. И что же?
Серов. Испугался я. Испугался уже даже и не помню чего. Наверное, что подведу ее, что не выполню какой-то очень важный свой долг. И убежал от нее через боль и страдания. А ведь только теперь понимаю, какую ошибку совершил. Ведь долг в том и был, чтобы остаться рядом с ней.
Гринг.(словно цитируя) Влюбленность заканчивается тогда, когда губы сохнут быстрее обычного.
Серов. К чему это вы? Ничего не понимаю.
Гринг. И чем быстрее сохнут губы, тем лучше голова работает... Все верно вы сделали, что убежали. Вы подошли к женитьбе с умом и возрастом, без всяких глупостей.
Серов. Ну как вы можете мне говорить правильно или неправильно, Игнат Семеныч! (слегка вспылил, но сразу успокоился и продолжил сдержанным тоном). Как вы можете так говорить, если я постоянно вспоминаю ту бледную девочку с длинными русыми косами. А ведь прошло уже больше двадцати лет. Я, может, даже и не помню точно ее лица. Помню только, что веснушки были и что очень тонкие губы. Вспоминаю какие-то отрывки, и внутри все трепещет. А в моем возрасте уже давно ничего не трепещет.
Гринг. Ну, это смешно, Валерий Палыч! Держу пари, что будь Вы на двадцать лет моложе, вы плевались бы на свое решение после нескольких лет в браке. В браке с этой девочкой, лицо которой вы точно и не помните. Ведь в Вас уже тогда росли желания и амбиции. В Вас с первых шагов зрело зерно «побега», раз вы говорите про важный долг. Вы же знаете, что будет, если трубу, даже с маленьким напором воды, закупорить пробкой?
Серов. Но вы же остались с той, которую любили.
Гринг. И очень пожалел, я и был той самой пробкой.
Серов. Но в Вас же, я смотрю, зерно «побега» так и не проросло за все эти годы. Пробку-то не вырвало.
Гринг. Это, наверное, только потому, что я не смог…
Некоторое молчание.
(громко глотнув слюну) а не смог, потому что трус.
Раньше я боялся даже это произнести вслух.
Серов. Ладно, ладно, Игнат Семеныч, не нужно…
Гринг. (перебивая) Раньше я думал, что я слишком ответственный. Что если я сказал той женщине в ЗАГСе, что до конца - значит до конца. А на деле выходит, что трус. Каждый год думал убежать. Но не хватало смелости. Казалось, что лучше ее не найду. Ведь заботливая, честная. Такая, что рот мне вытрет столько раз, сколько слюна будет появляться. Честное слово, каждый год продумывал, как порвать все это. Пока не появился ребенок. Потом прошло время. Снова думал бежать. Но куда я оставлю женщину с ребенком? И все думал только о том, что уже упустил момент.
Серов: А сейчас? Ребенок уже вырос?
Гринг: А сейчас и бежать-то некуда. Да и не зачем. Сил уже нет.
Серов: Ну неужели все было так плохо?
Молчание. Гринг, задумавшись, долго смотрит за своей раскачивающейся овальной ножкой и чешет пухлую щеку.
Гринг. Да по-разному было. Порой кажется, что и не смог бы я вовсе без нее. А порой кажется, что только из-за нее я и оправдываю свою трусость.
Пауза.
Гринг. А совсем недавно показалось, что люблю я ее. Такой, знаете ли, приобретенной с годами, любовью.
Серов. И все же, как я могу заметить, домой вы совсем не спешите.
Гринг.(рассмеявшись) Да, вы правы. Вот только что сказал про любовь, а домой не спешу. Это Вы правильно подметили. Наплывают на меня иногда чувства, бывает.
Серов. А домой, чего не идете-то?
Гринг. А не иду, потому что все слова в нашем доме уже сказаны. И добрые, и злые. Не о чем нам с ней говорить. Дома слишком пусто. Тотальная тишина. Мне проще радио послушать или вот тут шум машин. А тишина, знаете ли, выматывает. Я даже любовницу подумывал завести. Просто чтобы хоть куда-то ходить, о чем-нибудь новом говорить. За двадцать пять лет брака говорить уже не о чем. Единственные темы для разговора: «Что на ужин?», «Сколько сколько там за свет?» и ее постоянные упреки, что я не застилаю кровать. Мы уже даже на разных кроватях спим. Это Вам не поцелуйчики в восемнадцать.
Серов. И чрез это все вы приобрели любовь?
Гринг. Да почем мне знать: любовь - не любовь. Что-то приобрел, что-то потерял. Это смотря, что вы имеете в виду под словом «любовь».
Пауза. Серов немного задумался.
Серов.(неуверенно) По мне так любовь - это когда хочется жить только ради одного человека. До конца. Рука об руку. Просто в один момент понимаешь, что она пришла, и что это несомненно она. Ни с чем не перепутаешь. Чтобы каждый рассвет и каждый закат…
Гринг. (перебивает) А вы романтик, Валерий Палыч. Описываете прямо все мои слова за пару лет до женитьбы. (смеется) Мне думается, что в Вас еще не умер юноша.
Молчание.
Серов слегка покраснел и по-мальчишески резко отвернулся в сторону. Гринг неловко кладет руку ему на плечо.
(чрезмерно дружелюбно) Ну будет Вам. По Вашим меркам «любви», выходит, что не люблю я ее. Вряд ли я живу только ради нее. Только чтобы закат и рассвет что-то там…
Пауза.
Серов. (не поворачивая головы) А ведь странное дело. Я вот убежал от своих юношеских чувств, и все мне не то. А вы вот сохранили их, да всю жизнь пытались убежать. Где правда?
Гринг. (смеясь) Вы же говорили что-то про набор правильных качеств.
Серов. (игнорируя, бормочет, словно что-то вспоминая) А нужна ли эта правда...а нужна ли эта правда...
Молчание.
Серов. Вам интересно, почему я сегодня никуда не спешу?
Гринг. Времени у меня полно.
Серов. Не знаю, как начать…
Гринг. Начните с самого начала. Времени у меня полно.
Серов. В общем, друг у меня есть. Точнее уже даже и не знаю, как такие отношения нынче называются. Давно мы уже с ним вместе. Все у него никак не вяжется с жизнью. Захожу иногда к нему, чтобы подбодрить. А он садится за стол, наливает коньяк, и давай рассказывать, как его обманули. Все только по правде делает. Принимает весь удар на себя. Страдает из-за своей правды. Мол, слишком прямой. Мол, по-другому жить не может. Так и сидит без работы, заливает правду коньяком. Вот я и решил его к себе на кафедру лаборантом взять. У нас все по-честному: платят немного, но вовремя и столько сколько обещали. Походил он недельку. И на следующей неделе у него отец сильно заболел. Попросил прикрыть его на кафедре. Говорит, нужно постоянно наведываться к отцу и денег попросил на лекарства. Денег одолжил. На кафедре словечко за него замолвил. Через неделю звоню, спрашиваю, в какой больнице отец лежит, не чужие люди. Могу ведь приехать, помочь или просто проведать. Он говорит, что ему проще самому будет. Рассказывает, как он утки носит, капельницу меняет, кашей по ложечкам кормит, да все медсестер бранит. Все так, единственное, что не выходило у меня из головы, почему его отца в Западную положили. Он же живет в Пушкинском районе, там есть Центральная больница… И так он две недели за ним ухаживал. А я звонил ему через день, спрашивал, как отец. Он мне все по полочкам. Что на обед, что на ужин, какие капельницы капают. И вот позавчера он впервые не поднял трубку. Вчера снова. И я решил позвонить на пост в больницу. А как Вы уже догадались, такого больного не поступало в их отделение. Позвонил в приемный пункт, такого больного вообще никогда не поступало в их больницу. Во мне все вскипело. Несколько раз просил перепроверить. Сразу после университета поехал к нему. Дверь открыта. Спит на столе. На полу два ряда пустых бутылок. Растормошил его. Наорал на него. А он говорит: «отец умер». Во мне все похолодело. Стыдно стало за свой тон и мысли. Говорит: «лучше выпей со мной, больно мне».
Гринг. Ну а с больницей что?
Серов. Растолковал, что перепутал больницы на стрессе. Я с ним выпил вчера. Извинился за недоверие. А сегодня на обеде через свой стыд и замешательство позвонил все-таки для спокойствия в центральную больницу. Конечно же, и туда не поступало его отца. И ни в одну больницу города. А я еще вчера пообещал к нему после работы зайти, обговорить похороны.
Гринг. Так что ж не зайдете и не проясните все, раз и навсегда.
Серов. Думаю, только я ему скажу, что нет такого больного в Центральной, он скажет, что его под другой фамилией записали. Я проверю, а он мне еще что-нибудь. До тех пор, пока невозможно будет его проверить.
Гринг. Попроситесь съездить с ним в морг. Ну, или на похороны. Подловите его на чем-нибудь безоговорочном.
Серов. (отмахивается рукой) Все равно вывернется.
Гринг. Тогда просто выговорите все, что вы думаете и уйдите. А он пусть все сам обдумает.
Серов. Да все то оно так… Не могу я сплеча рубить там, где уже толстые родные узы.
Пауза.
Серов. Сегодня весь день об этом думал и понял только одну вещь: что человек, который постоянно кричит о своей «честности», врет самой гнусной и обидной ложью. И единственная его правда в том, что врет он до конца. И даже если его поймают с поличным, он извернется таким образом, будто бы и сам ничего не знал. Ведь единственная его правда в том, что он верит в свою ложь.
Гринг. В таком случае, он обманул не Вас, а себя.
Серов. В этом-то и проблема, что, получается, обманул он не меня, а себя. Дорог он мне очень. Ближе, чем жена. Но ведь это обязательно повторится. Абсолютно не понимаю, как поступить.
Гринг. Вот и вся суть человеческих отношений. Один раз перейдя за линию - область дозволенного становится шире. Только люди с хромой памятью могут прощать и забывать все, что уже за линией.
Серов. Вот тут вы правы, Игнат Семенович. Я всегда гордился хорошим зрением и исключительной памятью. А ведь только из-за них я так и не научился принимать людей такими, какие они есть. Не бывает человека без изъянов, как и не бывает человека, который не оступался. Чертовы глаза всё заметят, чертова память всё сохранит.
Молчание. Оба ненадолго задумались.
Серов. Может вы и правы, Игнат Семеныч. Убежал бы я от той с веснушками в юности. Просто не хватило времени найти в ней изъяны. И не хватило ей времени на проступки. Так я и запомнил ее: чем-то совершенным и безупречным.
Пауза.
Гринг. В идеальном абсолютно нет смысла.
Серов. В абсолютном тоже. Идеал – слово-то какое растасканное. Немного даже приторное.
Гринг. Оно бы больше подошло бы для названия шоколада. (смеется) Ну вот как можно быть идеальным, когда на руке такое уродство.
Гринг затягивает манжет рубашки наверх. На запястье темно-сливовое пятно.
Серов. Это ваша отличительная метка.
Гринг. Это клеймо моей неидеальности.
Серов устало улыбнулся. Протер кулаком глаза. И посмотрел на часы.
Серов. Мне пора. Вы пойдете?
Гринг. Я еще немного тут посижу. Дома я быстрее умираю.
Серов встал, его высокий сухой стан навис тенью на лице Гринга. Гринг с некоторым усилием поднял голову на Серова. Да так, что шея его спереди распрямилась в одну плоскость, а с сзади наоборот собралась плотной пружиной. Серов обтянул пиджак. Поправил брюки. И протянул руку Грингу.
Гринг.(Пожимая руку) Так что вы сейчас скажете другу своему?
Серов. Разве этот разговор нужен ему? Он сам выдумал для себя этот мир. А мне этот разговор не нужен и подавно. Вряд ли я смогу его изменить. Пусть все остается так, как есть. А сейчас я пойду домой. Очень соскучился по жене. Хочу скорее ее обнять.
Гринг.(улыбаясь) Лукавить не буду. Немного завидую вам, Валерий Палыч.
Серов. А вы долго тут не сидите, Игнат Семеныч. Зависть копится быстрее, когда долго засиживаешься на одном месте.
Гринг.(все также улыбаясь) Ну ничего, значит, с ней вместе посижу.
Серов, прихрамывая, стал удаляться. Гринг долго смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в арке. А после опять стал качать своей дубоватенькой овальной ножкой и думать о своем.
Гринг. (закрывая глаза, себе под нос) Эх, не сезон.
Конец.