/Сегодня телевизионные передачи вроде "Секрета на миллион", "Пусть говорят", "Детектора лжи" и другие подобные бьют все рекорды по просмотрам. Сегодня жизнь не только "звезд", но и обычных людей становится всё более открытой, всё труднее становится сохранить что-то в тайне. Должны ли быть у человека тайны, или нужно жить и действовать так, как будто все наши поступки и даже мысли доступны всем окружающим?/
Я неторопливо выходил на Садовое кольцо, тихими переулками и дворами огибая пыльную серую высотку на Красных воротах. День был тихий, временами проглядывало солнце, а потом вдруг сгущались на небе тучи и ветер усиливался. Не раз готовилась разразиться гроза, но дождя пока не было. Настроение у меня было довольно умиротворенное, задумчивое. Размышлял я о своей жизни: хорошо ли, разнообразно ли я прожил в сравнении с другими людьми, много ли уже в жизни видел, много ли совершил ошибок, какие типы людей меня окружали? Двадцать девять лет (я недавно отметил свой день рождения) – это середина жизни или только начало? Думал и о том, что ждет нас в ближайшее время в нашей стране: обвалится ли экономика окончательно, начнется ли война, или пронесет на этот раз? Думал о людях, которые жили раньше здесь, в этих двухэтажных старых домах, и которых уже нет на этом свете; и о тех, которым еще только предстоит ходить по этим улицам и дышать этим воздухом в будущем. Почему-то я задумался о том, что почти все эти дворы, дома, переходы, подвалы хранят или хранили раньше свои тайны: как маленькие и смешные детские секретики, так и очень серьезные тайны, в том числе тайны страшные, трагические.
Один совершил в жизни маленький грех, все равно что песчинку бросил, а кто-то, образно говоря, целыми горами песка ворочал… Может быть, в революцию вот здесь, в эти дворах, расстреливали людей, а может, в тридцатые годы был тут где-нибудь лагерный пункт, и я сейчас хожу по человеческим костям. Или в каком-то из этих сумрачных старых домиков жил какой-нибудь убийца или отравительница, которые обманом получили наследство, и никогда не были разоблачены, всю жизнь прожили уважаемыми людьми. Но вот они умерли, а с ними и тайны те страшные рассыпались в прах, и нет уже никого, для кого они были бы актуальны или кто мог бы восстановить справедливость, разоблачить их. Так и остались неузнанными, поросли травой, как вот эта детская площадка. А сколько стукачей, расстрельщиков сталинского времени, сколько бандитов и аферистов девяностых годов прожили потом в тепле и комфорте! И лишь старые тополя во дворе могли бы что-то рассказать, если бы умели говорить…
Впереди у меня было много свободного времени. Только что, после недель напряженной работы я, наконец, сдал в департамент труда свой «ценный груз»: промежуточный научный отчет, в котором рассказывалось о рынке труда в Москве. Отчет был не «для галочки»: на данном этапе я сделал важное: мне удалось одновременно и отчитаться, и высказать кое-какую правду: о том, что иностранные санкции ударили по нашей экономике, несмотря на всё наше шапкозакидательство, и даже еще как ударили, да и деньги за это получить! Я рассказал, что люди теряют работу, а в экономике - всё хуже и хуже. И отчет у меня чиновники, хотя и с кислыми лицами (придираясь больше к оформлению), но все же приняли, выплатив мне, как и обещали, мои законные 70 тысяч рублей. Что ж, этих денег мне до конца лета хватит, и до осени отчитываться больше не надо будет. Теперь можно сделать небольшой перерыв, а после спокойно работать дальше. Не так давно я и сам потерял работу, поспорив с начальником, который, пользуясь кризисом, как водится, стал становиться эдаким рабовладельцем на своем предприятии. И работал я в то лето на удаленном режиме на двух работах: на государственный департамент и на социологическое агентство, живя при этом в Подмосковье, на даче. А в город приезжал только чтобы сдать отчет по очередному этапу работы.
Было начало июля, обеденное время. День был жарким, но не слишком душным, воздух был довольно влажным. Цвели липы, посыпая переулки желтыми лепестками. В лужах кое-где еще плавал давно облетевший, грязный тополиный пух, отцвели и осыпались одуванчики. Мирно щебетали во дворах воробьи. С тротуаров хищно озирались постовые и вышедшие покурить охранники различных фирм, словно готовясь наброситься на какого-нибудь прохожего. В плеере у меня играла песня группы «Матросская тишина»: «Определенные следят и ждут ошибки…» Я увидел грузинский ресторан, и решил пообедать в нем, заодно «отметив» свою зарплату, а после уж отправиться на электричку на Казанский вокзал. Но едва только я подошел ко входу, как меня кто-то окликнул. Я обернулся, и увидел бывшего знакомого студента, который учился в престижном институте на одном потоке со мной несколько лет назад, и с которыми мы, в общем-то, дружили, хотя дружба эта была своеобразной. Уж немало воды утекло с тех пор! Но я его сразу узнал. К тому времени он сделал из нас из всех самую хорошую карьеру, и стал вице-президентом крупного банка, респектабельным, подтянутым и солидным. Вот только с годами в лице его появилось что-то как будто пошлое, дегенеративное, снижающее впечатление от его солидного взгляда и манер.
А в свое время был он, так сказать, типичным российским студентом. На первом – втором курсах, как водится, очень ушлым, умеющим «договариваться с преподами», постоянно прикидывавшимся бедным и голодным – мол, «мне родители денег не дают», и сильно озабоченным разговорами на эротические темы. Он раньше всех окончил автошколу (разумеется, как и большинство, проплатив экзамены), и понтовался своими правами. Он раньше из нас из всех женился, притом выгодно – на дочери декана факультета, с которой, однако, спустя пять лет столь же успешно разошелся, прихватив себе при этом часть имущества. Позже жил еще с какой-то молодой аспиранткой. Работать он тоже начал на первых курсах, и тоже гордился этим, правда, работка была, конечно, не пыльная: в каком-то аудиторском офисе. Защитил он через некоторое время после окончания института диссертацию на тему, как водится: «оптимизация и реконструкция чего-то там в бизнесе», после чего занял еще более высокий пост, и дела его сразу резко пошли в гору. А от меня он, в зависимости от текущей ситуации, то отдалялся и высоко поднимал своей нос при встрече со мной, делая вид, что мы даже не знакомы. А то, напротив, вдруг резко приближался ко мне, пытался сдружиться, особенно когда надо было помочь ему сделать курсовую или ему надо было занять у меня денег.
Увидев меня – он изобразил искреннюю радость и предложил мне пообедать вместе. Делать нечего, я согласился – почему бы и нет? В конце концов, самому с собой отмечать успешную сдачу отчета и зарплату, это как-то не очень. Да и давно уже я не общался с бывшими студентами, и хотя сплетни не очень любил, но разве не интересно было узнать, у кого как жизнь сложилась! Мы начали пробовать грузинские блюда и выпивать (в то время я еще не бросил пить: простое, но худшее решение, чтобы расслабиться и забыть о проблемах. Хотя как сказать – иногда под алкоголем человек проявляет свои лучшие качества)… Постепенно, под действием горячительных напитков, мы оба становились более разговорчивыми и развязными. Но ничего особо интересного он мне не поведал. Ну, кто-то там еще из наших женился, кто-то ремонтирует телефоны, кто-то спился, кто-то стал начальником отдела.
И тут он мне вдруг говорит:
«А давай с тобой сыграем в Детектор лжи!»
- Это как же? – я спрашиваю.
– Да вот, - говорит, есть такая передача по ТВ. Ну там участнику вопросы задают, очень личные, о тайнах его жизни, и он должен отвечать! Это жесть! Прикольно наблюдать, как приличные с виду люди такое открывают, после которого им только в лицо плевать остается!
– Да, - говорю, - скелеты и тайны прошлого на лице и на внешности же не отражаются, как правило… Интерес к чужой жизни это всегда показатель неустроенности своей... Но ведь всем интересно. А так, если бы все про всех всё знали, сколько бы семей у нас распалось, сколько людей потеряли бы свои посты и карьеру! Многие ведь двойную жизнь ведут, а то и тройную, и не подозревают их окружающие, какие гады с ними рядом живут. И не карают их молнии небесные…
– Вот именно, блин. Красиво говоришь… Так что, сыграем? Или струсишь?
– А сыграем! – сказал я, тем более что я, как и мой собеседник, был уже немного «под градусом», а пощекотать нервы мне что-то вдруг захотелось. К тому же это предложение было, что называется, в тему: удивительным образом оно совпало с ходом моих мыслей в тот день, – мне скрывать нечего, думаю. Какие есть огрехи у меня, всегда могу отчитаться! Раз уж претендую я на то, чтобы быть «не таким как все». - А ты сам не пожалеешь о таком предложении? – усмехнулся я.
– Не пожалею. Проигрывает тот, кто не сможет в очередной раз открыть более жесткую свою тайну. Выиграет тот, кто откроет свою самую страшную тайну. Идем от меньшего к большему. Начинаем, я задаю первый вопрос. Скажи, ты порнуху смотрел когда-нибудь? У тебя же интернет-зависимость была, я знаю! Хе-хе…
– Что ж банально так начинаешь, - с наигранным удивлением ответил я – ну смотрел, конечно. Не без этого. Как только интернет у нас появился, лет девятнадцать мне тогда было, так и стал иной раз поглядывать. Тогда в новинку всё было. Так и стал скачивать, один раз четыре гига накачал. А родителям говорил, что только по учебе в интернет захожу! – сказал я.
–Да чо тут такого, подумаешь, это все делают, зато честно! – подбодрил он.
– Ты не скажи, это дело серьезное, - ответил я. Думаешь, женщины добровольно снимаются в таком жанре? Как бы не так! Это мерзко и унизительно. Не от хорошей жизни они туда идут, а потому что работы нормальной нет во многих городах для женщин. Как и для мужчин. Это большая проблема. Вот и снимаются, чтобы прыщавые подростковые идиоты вроде нас смотрели, - невесело пошутил я.
– Да ладно тебе, ты слишком замороченный,- отмахнулся он. Бабы вообще существа меркантильные, шкуры блин, они сами туда идут, знают, на что идут.
Я поморщился, и понял, на чем его можно сразу подловить следующим вопросом.
- Скажи, ты когда-нибудь женщину бил, поднимал руку? – в упор спросил я.
- Ну это, было дело, - как ни в чем не бывало признал он, - цыганке одной по щам настучал как-то, и как-то еще одной шкуре. Выбесила она меня своими истериками…
-Расстрел! – сказал я серьезно, взяв в руки вилку и навел ее на него как пистолет. Но он принял это за шутку, тем более что вид у меня был веселый, под действием алкоголя.
Потом последовали еще малоприятные вопросы про то, воровал ли я когда-либо. И мне пришлось признаться, что в подростковом возрасте пару раз брал у родителей из заначки деньги, правда, потом им в этом признался. И как я довольно бездарно просадил за пару лет немалые деньги, которые родители подарили мне на выпускной. Признался я и в том, что, хотя всегда утверждал, что заступался за слабых, на самом деле один раз специально избил одного мальчика, который был послабее меня, чтобы меня больше зауважали. Он, правда, тоже вредный был, но это ведь не оправдание. Увы, такие позорные факты биографии нашлись и у меня. Собеседник же, в свою очередь, признался в некоторых похождениях периода свой слишком бурной молодости (типичной, увы, для многих безответственных российских студентов), о которых мне было вскользь известно, и которые подробно описывать едва ли есть смысл. Признался, как мучил в детстве животных, как сбил на дороге кота. И вот мы постепенно дошли уже до более серьезных вопросов. За окном в это время потемнело, и, наконец, пошел сильный дождь, смывая слои грязи с трамвайных путей и вздымая ввысь дорожный песок и пух.
Теперь был вновь его ход.
- Ты радовался когда-нибудь чьей-то крупной неудаче, болезни? Только честно! – спросил он.
- Я смерти бабушки радовался, - почесав в затылке, выдавил я. - Ну как радовался… она тяжело болела очень. Сахарный диабет у нее был, и в последние годы почти полная слепота наступила, да еще ногу ей отрезали выше колена. Я ей всегда помогал, но в тот день я радовался, что «она отмучилась»: так я себе это объяснял. Но и тому, что мне не придется больше ухаживать – этому ведь тоже радовался!
- Да ну и что тут такого! Это у всех! – опять же подбодрил меня собеседник, - хорошо бы у нас эвтаназию разрешили. Такие тяжело больные люди сами должны принимать решение об уходе, а не мучить своих родственников, живя как овощи…
Тут на меня нахлынула ярость, но не от алкоголя, - так иногда со мной бывает, когда хочется нанести кому-то удар за всё, за всю «мировую несправедливость». Я подумал, что долго такой игры не выдержу, и бить надо сейчас, и бить верно. Мне кажется, я знал, на чем его поймать.
- Ты диссертацию честно защитил? Прямо честно-честно? – спросил я вдруг, пристально вглядываясь лицо собеседника.
Он сначала начал отпираться: что писал он исключительно сам, с большими трудностями, мол, но до защиты дошел честно. Но я знал, что в то время он жил в гражданском браке с девушкой-аспиранткой, очень тихой и «богобоязненной», и что она работала по близкой теме.
И тут он, видимо, испытывая действительную потребность выговориться, поведал мне свою "историю успеха". Оказывается, именно эта девушка фактически и написала ту диссертацию, у них были совместные статьи, которые писала в основном она. И вот она защитилась, но тут личная жизнь дала трещину: она бросила моего собеседника, уйдя к другому парню. Я что-то слышал про то, что ушла она не просто так, там была какая-то серьезная причина. В общем, он ей не простил этого, и затаил злобу. И, используя возможности законодательства, написал на нее донос в Высшую аттестационную комиссию, найдя в качестве доказательства «недобросовестности» ее диссертации то, что в одной своей статье она не упомянула его как соавтора. Два года длилась эта «тяжба», он писал доносы еще и еще, пока, наконец, ее диссертацию действительно не отклонили. После чего он, удачно используя ее материалы и статьи, сам вышел на защиту с этой темой, и успешно защитился. «А чо, так и надо ей, шкуре меркантильной. Мужики должны уметь за себя стоять, правда, бро!» - пьяным голосом сказал он, и, видимо, для большей вескости, добавил: - Да и вообще, бабам в науке особо нечего делать…
И посмотрел на меня, ожидая одобрения. Но на этот раз я не нашел никаких ободряющих слов, мне внезапно стало нехорошо, я почувствовал головокружение, но виду не подал.
- Что ж, ты выиграл! - сухо говорю.
А после этого началась самая скучная и мучительная для меня часть нашей беседы. Я уже ерзал на стуле, а он много и долго рассказывал мне о принципах конкурентной борьбы; о том, как банки помогают российскому населению бороться с кризисом и вкладываются в промышленность; как дешевая ипотека под нынешним мудрым руководством поможет обеспечить население жильем и о том, как важно сейчас бороться за нравственность среди нашей молодежи и не допускать пагубного влияния «развратной Европы – Гейропы». Всё это тоже было, должно быть, очень интересно и поучительно, но только почти ничего больше из всего, что он говорил, кроме этого случая с аспиранткой, у меня в голове не отложилось. Я сослался на приступ боли в животе, и, вяло попрощавшись, быстро вышел на улицу и зашагал к электричке.
Освежающий дождь, смыв городскую грязь, сделал воздух свежим и влажным, за окнами электрички проносились подмосковные поля и дорожные столбы. Волнами доносился сладкий прелый запах, уже не цветочный, как в июне, а травяной. Я думал о том, как много страшных тайн хранят наши лесополосы, поля, перелески, дорожные станции…
Глядя на едущих со мною людей, я думал, в какие ямы жизни они смогут упасть, случись чего-нибудь в нашей стране. Да и без того, в мирное время сорваться, или уже сорвались… Думал и о том: придется ли мне самому когда-нибудь столкнуться с таким выбором, что надо будет или проявить подлость и пойти вперед, или упасть? А наверняка в жизни моей еще много событий будет, радостных и грустных, много мелких стычек и серьезных боев. И раз уж я поставил себе задачу бороться в нашей стране за справедливость, то нельзя мне сейчас мечтать о том, что весь мой путь будет розами устлан. И пусть первую треть своей жизни я тихо прожил, и не всегда так уж достойно, но главные мои перекрестки и выборы еще впереди. И я мысленно просил: Судьбу ли, Бога, Верховное существо –как хочешь назови, просил вот эту землю, речку, эти поля, природу: дать мне силы для будущих битв и побед, дать сил не сломаться и не сложить руки.