За окнами большого столичного вокзала южного направления по-осеннему рано надвигались сумерки, а в залах ожидания с высоченными потолками становилось всё светлей от яркого искусственного освещения. Третьи сутки вокзальной жизни оказались для Ирины Владимировны самыми трудными и волнительными. Мало того, что ночевать приходилось в неудобных креслах, предназначенных для краткосрочного отдыха, а соседствовать между рядов с суетливыми, взволнованными пассажирами, жутко боявшимися опоздать на свой поезд и бомжами, нестерпимо вонявшими при некотором сближении и обустроившимися здесь, казалось, навсегда.
Произошёл ещё и нехороший, непредвиденный случай, заставивший старожилов вокзального бытия громко и подробно обсуждать событие и всякий раз делиться новостью с вновь прибывающими. Впрочем, неприятным он был не для всех. Некоторым, похоже, наоборот, - недурно повезло.
- Посмотрите, как весело и радостно носятся дежурные менты, - взглядом указала крупная, колоритная, с немыслимо устаревшей причёской соседка по креслу на порхающих из зала в зал милиционеров, и в самом деле выглядевших довольными, не скрывающими приподнятого расположения духа. - Ещё бы им не радоваться! Умерла пожилая бомжиха Настёна. Шла к стойке бара купить кофе в стаканчике и пирожков, и вдруг грохнулась вперёд головой прямо на пол. К ней подбежали, а она уже мёртвая. Позвали дежурных. Менты тут же её стали обыскивать. Нашли в лифчике паспорт и две тысячи долларов, завёрнутых в тряпочку. Видать, она никогда с ними не расставалась. Конечно же, между собой разделили, иначе не скакали бы резвыми козликами. Вон, всё никак не отойдут от неслыханно привалившего счастья.
- А вам откуда это известно? - с сомнением оглядывая кучу дорожных сумок и баулов удивилась Ирина Владимировна.
С таким неподъёмным грузом едва ли пойдёшь собирать новости по местам событий.
- Прислушайтесь о чём говорят бомжи. Для них теперь самое главное происшествие - смерть их товарки. Рядом спали, вместе побирались. Вон как громко обсуждают что к чему. Они же тут как братья и сёстры по промыслу. Дружат, пирожками делятся. Во всяком случае приносят их из бара себе и под заказ соседкам. Сколько раз видела!
На второй этаж поднялась продрогшая от сырости очередная попрошайка из обитавших на вокзале, направилась в их сторону. Присела рядом с живописно подпоясанной пуховой шалью побирушкой, чем-то неуловимо похожей на неё, и уже подробно обсудившей происшествие, но явно жаждавшей поделиться ещё с кем-нибудь.
- Ну что, кердык Настёне? - без следа сочувствия к покинувшей грешный мир, поинтересовалась вновь прибывшая у носительницы подробностей, как отошла в небесную обитель их общая знакомая и конкурентка в непрестижном, затрапезном уличном бизнесе.
- А то! Отправилась пирожков купить, да оказалась аж на том свете.
- Вот и я говорю, пожрать никогда толком не могла, на одних пирожках да чае сидела, всё жадничала. Так скупердяйкам и бывает! Теперь менты радуются её наследству.
- Напраслину не нужно возводить. Она экономила, чтобы квартиру себе купить, хоть однокомнатную. Да ещё и за три сумки барахла платила, что в камере хранения держала.
- Вот до сдоху ничего и не купила. Она хоть знала сколько квартира стоит, даже на окраине? До третьего пришествия могла бы деньги в мошну откладывать.
- Придумаешь тоже! Настя собиралась в медвежьем углу, в каком-то районном центре квартирку приобрести. Да всё денег не могла наскрести, - продолжала заступаться за умершую более пожилая.
- Меньше бы нас доили, тогда наскребла бы, - устало согласилась пришедшая. - А то пока каждому отстегнёшь, чтобы рот заткнуть, на себя уже почти ничего не остаётся. Разуться, что ли? А то собственных ног почти не чую, - скинула без стеснения и поставила рядышком утеплённые, растоптанные до уродства бахилы, служившие ей, похоже, и повседневной и праздничной обувью.
После очередного мало разборчивого звукового объявления, толстуха с баулами шумно засуетилась. Откуда-то сбоку подошли два мужика, вероятно, её родственники, вместе с ней подхватили бесчисленные сумки и торопливо зашагали на посадку. И вот так днём и ночью, круглые сутки. Приходят, располагаются, ждут подачи поезда, потом подхватывают свой багаж и спешат занять места в вагонах.
Но разве изначально вокзал предназначался для чего-то иного? Скажем для жизни не устроенных в ней людей? Разве может им быть здесь более или менее комфортно и уютно? Сама Ирина Владимировна уже не чаяла поскорее оказаться на месте отъезжающих пассажиров. Не убивающей оставшееся до поезда время, а сломя голову мчащейся к объявленной платформе, чтобы счастливо расположиться на выкупленном месте. Не сесть, а, наконец-то, лечь во весь рост на вагонную полку, закрыть глаза и, мерно покачиваясь, спешить, наматывать километры навстречу родному дому.
Отдыхающие после "ратных трудов" нищенки продолжали начатый разговор.
- А откуда она вообще взялась, эта Настя? Я что-то не припомню. Она меня как-то мало интересовала, - положив ноги в шерстяных носках поверх, давно потерявших цвет бахил, допытывалась моложавая.
- Да кто ж её знает, где раньше жила? Рассказывала, что детей у них с мужем никогда не было. Они от скуки продали в городе квартиру и купили дом в глухом месте, на краю села. Ковырялись с мужем в саду, развели курочек, ходили в лес по грибы да ягоды. И нравилось им так жить. Вроде как время занято, и интересно было.
- Ну да, хреновы романтики! Погано им в городе жилось, решили на природу перебраться, - недовольно прокомментировала собеседница.
- А это личное дело, кому что по душе! Меня вот, из города не выгонишь, а им, может, нравилось. Говорила - муж деревенский был. А выучился, женился, в городе стал работать и жить. И ещё, вроде, любовь у них была неземная.
- Ну, а то! Верьте сказочкам! Старухой почти была, а про любовь, поди ж ты, помнила. По мне, так вешала она вам лапшу на уши.
- Не скажи! У неё было много фотографий вместе с мужем. И везде они такие довольные! Менты сразу же сумки из камеры хранения изъяли, так сказать, для проверки. Может надеялись отыскать настоящее богатство? Только что в них можно найти, кроме старых Настиных вещей? Фотографии, наверное, выбросят. Кому они теперь нужны? Да и всё остальное - в мусор. Настёна в Москву подалась, когда её муж умер. Горевала страшно. Жаловалась, что тоска на неё напала смертная. Плакала дни и ночи напролёт. Жутко ей было на краю леса оставаться без единой живой души. Могла бы так и с ума сойти. Продала дом, сюда перебралась. А деньги за дом, похоже, обернула в доллары, да и хранила при себе в надежде милостыней подсобрать на квартирку в городе. Да, видать, не суждено было. Стыдилась она побираться. Наверное, сердце от того и болело. А ты говоришь, жадность. По-человечески хотела жить. А людям дела до чужого горя нет, - лишь бы только посудачить!
Странно, но какая большая и неожиданная разница открывалась и даже бросалась в глаза между краткосрочным и продолжительным пребыванием на крупном железнодорожном вокзале! Когда попадаешь на вокзал на недолгое время, то обычно замечается слаженная работа всех служб. Кассиры продают билеты, милиция следит за порядком, уборщица моет пол, пассажиры ожидают объявлений на посадку. Всё идёт своим чередом, как и полагается в таком месте. Однако стоит задержаться подольше, как постепенно начинает всплывать и проявляться подспудная, теневая сторона вокзальной жизни, тоже по-своему насыщенная и богатая событиями местного масштаба.
Ирина Владимировна посмотрела на часы. Слава тебе, Господи, время не стоит на месте, уже двадцать два часа. Поезд у неё в час сорок. Самое неудобное время. Когда безудержно тянет в сон, топтаться по платформе отнюдь не в радость, но деваться некуда, не столько ждала, - несколько часов для неё уже не проблема.
В камере хранения хмурый приёмщик в униформе с номером во всю спину сказал, что багаж нужно забрать до полуночи, иначе за три места придётся платить дополнительно за целые сутки вперёд. И добавил, что после двадцати трёх у него начинается технический перерыв, а потом придёт сменщик. То ли был сделан намёк на то, чтобы багаж забрали досрочно, то ли мелькнуло предупреждение, дабы позже ей и в самом деле не пришлось нервничать из-за возможной неразберихи. С тремя большими, тщательно упакованными сумками, женщина с трудом поднялась в затемнённый зал, расположенный поближе к выходу на платформу и удобно расположилась в просторном кресле, обложившись ёмкими, туго набитыми сумками.
До отправления поезда оставалось чуть более трёх часов. Вполне достаточно, чтобы почитать, продолжить бездельничать, а то и позволить себе слегка вздремнуть. Однако багаж был на руках, а на вокзалах ворон не ловят. Едва Ирина Владимировна поуютней закуталась в своё длинное, широкое, с меховой подстёжкой пальто, как рядом небрежно плюхнулся подросток в дешёвом спортивном костюме и демисезонной мальчишечьей курточке. Немного посидел, поёрзал на жестковатом, холодном кресле и задал наводящий вопрос: " А Вам далеко ехать?"
Внимательным взглядом педагога она тут же определила, что мальчик наверняка не домашний, возможно давно промышляющий на вокзале и вполне вероятно, что и не один, а в подходящей компании.
- Да, мне предстоит добираться больше суток. А почему тебя это интересует?
- Просто так. Я не первый день за Вами наблюдаю. Всё не мог разобраться, приехавшая Вы или отъезжающая.
- И по каким признакам ты пытался определить мой статус?
- Ну, например, Вы всякий раз платили в туалете. Это могло означать, что билета на руках у Вас нет, иначе бы ходили туда бесплатно.
- Как же ты мог рассмотреть, делаю я оплату в туалете или нет, если он женский? - искренне удивилась соседка.
- А зеркальце для чего? Стань где надо, всё рассмотришь, - просто отозвался подросток.
- Понятно. А как зовут моего наблюдателя?
- Юрка, - похоже честно представился тот.
- И чем моя скромная персона заинтересовала Юрку?
- Да мало ли чем можно интересоваться? - промямлил неопределённо, но вполне спокойно мальчик. - А вы не заметили, что со вчерашнего дня с Вас перестали за вход брать деньги? Это я тёте Тосе сказал:" Ты с этой дуры деньги не бери, она сто пудов с билетом".
- И каким образом ты об этом догадался?
- Так я не догадывался. Подсадил к Вам одного хмыря. Он и подслушал, когда Вы с пассажиркой базарили.
- И за что же мне оказано столько чести?
- А непонятная Вы. Я ведь не видел, когда вы сдавали багаж. В городе у Вас точняком никого нет. Или есть, но поссорились. Лишних денег тоже, вроде, нет, но одеты, однако, прилично. Сумка дорогая, кожаная, её и саму по себе загнать можно.
- Ты, мальчик, и в этом разбираешься?
- Да нет. Имеются тут оценщики.
Ирине Владимировне припомнилось неотступное и навязчивое ощущение, будто с момента появления её на вокзале и в течении последних трёх суток, за ней незаметно, но пристально наблюдал некий третий глаз. Не технический, вроде привычных фото или видеокамеры, а нечто особенное, чего сама она увидеть, и тем более рассмотреть не могла. Однако непрестанно его ощущала. Не однажды насторожённо поднимала глаза к потолку вокзала, присматривалась к стенам, но ни в углах, ни в других местах никаких следов слежения за обитателями зала не обнаруживала. И объясняла своё напряжённое внутреннее состояние нездоровой аурой вокзальной суеты. Вокзал был тем местом, где человек ни на миг не мог остаться наедине с собой. Вероятно отсюда и странное, непривычное и беспокоящее чувство. Ан нет! За ней и в самом деле наблюдали. Надо полагать, не за нею одной. И скорее всего это были малолетние воришки, вроде Юрки, открыто присоседившегося в финале. И действовали пацаны под чутким руководством взрослого, опытного авторитета.
- И что можно возить в таких тюках? - продолжил расспросы разговорчивый юный собеседник.
- Юра, тебе это и в самом деле интересно? Если так, то я тебя посвящу во всё, что тебя интересует. Но и ты, уж будь добр, ответь тем же. То есть пообещай отвечать на мои вопросы без вранья. Согласен?
Юрка пристально посмотрел в глаза женщине, годившейся ему в матери, будто проверяя, не ждёт ли его подвох и очень серьёзно, как-то по-мужски, по взрослому твёрдо ответил:" Да, согласен!" Что скорее всего означало - Ирине Владимировне удастся узнать кто перед ней , откуда он и что ему в действительности от неё надо.
Она прямодушно и бесхитростно рассказала, что много лет увлечена рукоделием. Чему в настоящее время обучает и девочек-старшеклассниц, в том числе и в Детском доме её родного города. Приезжала за отделочным материалом для текстиля. Шитьё, кружева покупала на фабриках в старинных русских городах. Привозила тюки, оставляла их в камере хранения. С делами управилась значительно быстрее, чем предполагала. Билет на обратную дорогу был куплен заранее. Рассчитывала его поменять на ближайший поезд, но свободных мест в наличии не оказалось. Вот она и торчала трое суток на вокзале в ожидании своего поезда. А так как денег на фабриках истратила больше, чем намечала, то и с гостиницей "пролетела". Ночевать приходилось по соседству с бомжами и отъезжающими пассажирами.
Умолчала о самом главном. О том, что в неприглядных тюках, упакованных на фабриках, тесьмы, шитья и кружев было минимум на пять её годовых учительских окладов. Потому как не всё меряется в жизни объёмом. И метр вологодских кружев ручной работы иногда стоил так дорого, что уже давно был не по карману большинству российских женщин.
И ещё, естественно, не сообщила - помимо собственных денег, истраченных на отделочные материалы лучших производителей кружевного промысла, она вложила немалые средства родителей своих учениц, собравших их ради детей, увлечённых одним с ней делом. Точнее сказать, родительниц, попросивших также выполнить их личные пожелания по приобретению ставшей редкостной в отдалённом южном крае рукотворной красоты по фабричным оптовым ценам. И, если пацана интересовала материальная ценность её груза, то в конкретном случае экспертом он оказался малосведущим и неопытным. Ибо на весь товар имелись документы, подтверждавшие истинно высокую и абсолютно достоверную стоимость каждого изделия.
- Хорошо Вы придумали с этими ремнями, - сделал комплимент, поднаторевший на вокзале новый знакомец, указывая на кубической формы тюк, туго стянутый неширокими полосами кожи и походивший на примитивно устроенный рюкзак.
- Голь на выдумку хитра! Третьей руки человеку не дано, поэтому одну упаковку частенько приходится носить на спине.
- А где Вы ночевали, когда ещё только заготавливали Ваши кружева? - дотошно уточнял Юрка.
- По-разному. На трёх вокзалах. На Казанском и Ярославском, к примеру. И в Вологде, кстати, тоже на вокзале. Но не всю ночь, а до прихода поезда.
- Так Вы почти и не отдыхали, - опять по взрослому, с ноткой сочувствия сделал вывод подросток.
- Ну, в общем-то да, я очень устала.
Преподаватель рукоделия вспомнила своё восхищение и одновременно переживания на каждой из фабрик народных промыслов при выборе товара по каталогам, когда она страдала от осознания мизерного количества имеющейся у неё наличности и малости выбора, который могла себе позволить. Такую удивительную, редкостную красоту создавали мастера ручного труда, что сердце заходилось от восторга и хотелось скупить всё, на что падал взгляд. И не только себе, но непременно и близким на подарки.
- Надеюсь, всем, что тебя интересовало, я поделилась. Теперь расскажи ты, чем занимаешься и почему тоже торчишь на вокзале?
- А что, лучше ночевать дома, где отец с матерью палёную водку жрут до опупения, а потом между собой дерутся и меня лупят почём зря? - вопросом на вопрос ответил мальчик.
- Ты не пробовал на них жаловаться, чтобы власти как-то урезонили твоих родителей?
- Пробовал. Да что толку? Сам два раза в детдом попадал. Потом к ним же и возвращали. Отец после этого ещё больше лютовал. Вот я и сбежал от них.
- И в каком городе ты прежде жил?
- Если скажу, что во Владимире, то будет почти правда.
- То есть, во Владимирской области?
Юрка молча кивнул. Ирине Владимировне было нестерпимо жаль симпатичного подростка, державшегося так, будто он уже давно совершеннолетний. Без слов было понятно, что убежал он из родительского дома не вчера и однозначно в авторитете, как у сверстников, так и у своего старшего, криминального авторитета. Иначе не было бы в нём спокойной уверенности и отсутствия страха за нарушение закона. Болтаться ночами на вокзале без присмотра родителей - самое малое, за что он мог быть привлечён к ответственности. Что ещё числилось за ним, ведал он сам, да ещё немногие. И она к ним, уж точно, не принадлежала.
Захотелось позвать мальчика с собой. Предложить ему кров и настоящую родительскую заботу. Чтобы забыл он большой и опасный отрезок жизни, весь свой дурной, отрицательный опыт. Но у неё уже была неудачная попытка наставить болтающегося на вокзале подростка из их небольшого, провинциального города на путь истинный. Закончившаяся довольно плачевно. Он оказался жестоким драчуном и наркоманом, избившем её пятилетнего сынишку до полусмерти. С тех пор она стала гораздо осторожней и осмотрительней.
Было в Юрке что-то не то чтобы закоренелое, а твёрдо установившееся. И оно было ей неподвластно. Повлиять на этого определившегося подростка она никогда не смогла бы ни под каким соусом. Ни положительно, ни отрицательно. Никак. В нём чувствовалась сформированная позиция, скорее всего неверная, даже социально опасная, возможно, внушённая кем-то извне, и менять её он не находил нужным. Ведь вёл он себя не хамски и не развязно, а ровно и уверенно, будто нисколько не сомневался в своей правоте. Или же силе, стоявшей за ним.
- Юра, давай договоримся, если ты когда-нибудь передумаешь, независимо что будет тому причиной, и захочешь вернуться к своим родителям, то сделаешь это обязательно. Поверь, ничего нет дороже дома и родных тебе людей. Даже если они и с большими человеческими недостатками. Ты явно неглупый парень и тебе нужно учиться. Не будешь же ты жить без профессии и рта не сметь раскрывать среди образованных людей? Ты - человек с амбициями, поэтому необходимо приобретать знания, а вместе с ними и культуру. Согласен?
- Я то согласен, только жить с такими уродами как мои родаки, противно и тошно.
- Ладно, не горячись. Все мы не без греха. Подумай основательно и поезжай домой. Обидно, конечно, но учиться можно и проживая в детском доме. Главное стать человеком. Ты понимаешь о чём я говорю?
- Да, понимаю. Только, если пахан ещё хоть раз поднимет на меня руку, я его убью, - так решительно заявил Юрка, что Ирина Владимировна невольно внутренне содрогнулась. Вот что вырастает от родительской нелюбви. И почему родители об этом не задумываются? Пусть не все, а такие, к примеру, как Юркины.
Женщине хотелось погладить взъерошенного парнишку по вихрастой голове, успокоить, чем-нибудь порадовать. Но стрелка на часах время неудержимо двигалась по кругу, подсказывая, что пора выходить к доставленному на посадку пассажирскому поезду.
- Юра, возьми деньги, всё, что у меня есть. Это тебе на дорогу. Прошу тебя как сына, поезжай к своим родителям. Будь умным и великодушным, прости их, пожалуйста. Знаешь, так бывает, уйдёт ребёнок из дома и родители спохватятся и задумаются о своём поведении. И жизнь их меняется. Такому человеку как ты обязательно должно повезти. Нужно только очень сильно захотеть добрых перемен.
Когда Ирина Владимировна добралась до своего вагона, он почти пустовал. Она рассовала свои неудобные сумки, по Юркиному - тюки, по свободным полкам, оставила на виду проездной билет, подложила под голову почти порожнюю женскую сумочку, укрылась своим большим, мягким пальто, в шутку называемым супругом плащ-палаткой и мгновенно провалилась в сон.
Входящие пассажиры рассаживались по местам, о чём-то между собой говорили, получали постельное бельё. Проводница громко пыталась доказать, что к билету требуется показать и паспорт пассажира, но никто и ничто в этот момент не могло помешать её сну. Тем более, что она знала: до самого дома ей ничего не понадобится, потому что денег не осталось даже на чай. И только один голос, видимо, соседки по купе, расслышала чётко и ясно, и был он ей бесконечно приятен: "Как же нужно было устать, чтобы не суметь проснуться ни на какие требования! Да ещё так сладко спать на голой полке и с твёрдой сумкой под головой."
От автора.
Со времени этих событий прошло немало лет. И вопрос: "Где ты, Юрка, и как твои дела?" повис в воздухе. И всё же хочется верить, что судьба мальчика сложилась нормально, по-человечески. Хотя предпосылок к этому не было практически никаких. Криминальный мир умеет прочно удерживать попавшегося в его сети и сдавливать в своих преступных тисках. А те, кому на самом деле требовалось дарить ребёнку тепло, заботу и любовь, дарителями оказались никудышними.
Прости нас всех, Юрка!