Г. Антюфеев.
Москва-Киев
рассказ
Поезд «Москва-Киев» бежал по своему маршруту.
В купе находились трое: я и двое мужчин. Обоим попутчикам было за пятьдесят. Крепкие телосложением, с руками, знающими, что такое труд и нелёгкий заработок. За окнами проплывали пейзажи среднерусской равнины с широкими просторами, окаймлёнными перелесками, стайками берёз, оврагами, лесами с буреломами. Когда состав, громыхнув по мосту, поплыл мимо поля, один из попутчиков произнёс с глубоким вздохом:
– Зэмлю пора ораты…
– А чё на неё орать-то? На скотину, оно – понятно. Ты куда пошла? Ну-ка назад! Или вперёд… Куда надо, туда и орёшь... А на землю… К ней с лаской надо, а не с ором подходить, – возразил пассажир, который сидел напротив.
– Я ж нэ говорю, що на неи трэба крычаты, я кажу, що потрибно ораты.
– А какая разница: орать или кричать?
– От ты непонятливый. Ора-аты. Розумиешь? Нэ крычаты на землю, а саму ораты…
– Не пойму.
– Ну як тоби поясныть? Ты знаешь, що е такый Будынок ООН, Организации Объеднанных наций?
– ООН знаю.
–Так у тий Амэрыци е скульптура Вучетича. Называеться «Пэрэкуем мэчи на орала». Той скульптор у вас на Мамаевому кургани таку вэлычэзну Батькивщыну-Мать зробыв! З мэчэм. Був я в Сталингради. Ото я тоби скажу скульптура! Аж подых зупыняеться! Так от, про орала. Пэрэкуем. На плугы, на лемихы… Розумиешь? Словьяны так звалы плугы – орало. От того слова и ораты землю. По-российськы… Пахать! Вы ж, кацапы, позабувалы наши словьяньски слова, понавыдумувалы нэпонятни. Вместо мисяць говорите луна… То писня луна, а як мисяць може лунаты – не уявляю.
– А я вот, к примеру, не понимаю, что такое песня-луна, – с вызовом возразил русский. – Или песня, или луна, а то песня-луна.
– Луна, лунае – это значыть звучыть, алэ нэ просто так, а красыво, з душою, плывэ по-над селом, по-над ставком з вэрбамы. Аж душу пройма. Ось, що означае писня луна.
– Ну да, песня, как луна, плывёт над твоим селом…
– Хай будэ и так. Головнэ, ты поняв.
– Понял, понял…
– А ще кажэтэ «топор». Що це за топор? То пёр, то запёр…
– А по-украински как же будет топор?
– Сокыра. Як наши пращуры казалы «секира».
– Сравнил. Секира – это боевое оружие. Секир-башка, как говорится.
– Ну, башка не башка, а в наший мови мы нэдалэко видийшлы вид слова, що когда-то звучало на берегах Волгы та Днипра.
– Угу, и до сих пор все той секирой машете.
– Ну, не вси… А махають ти, яки позабувалы, що мы выйшлы из Киевськои Руси: и украинци, и руськи, и билорусы… Алэ то на ных якась лыхоманка напала. Пройдэ якось…
– Ну, сосед, и хитрова-ан: знаешь русский язык и прёшь на меня, как танк… Я по-украински плохо кумекаю и возразить нечем. Гостевал у вас, но давно, кое-что выучил, да позабывал уж. Давай-ка оставим в стороне слова и славянизм.
– Нэ возражаю.
– А то, что на твоих сородичей лихоманка накинулась – это ты в самую точку попал. Чего враждуют? Зачем кричат про недругов из России? Чего делят? Вот нам с тобой нечего же делить? Нечего! Ты, вижу, работяга, и я того же роду-племени.
Эх, бывало, куда ни прибудешь, везде родную душу найдёшь. Кроме прибалтов… Они как-то кисловато к нам относились…
– Среди них и добрые люды булы.
– Конечно. Но всё равно, приезжаешь, примером, в Грузию. Горы! Море! Шашлык! Вино. Ребята гостеприимные! До сих пор вспоминаю, как отдыхалось там… Нет, взяли разбежались в разные стороны… Да ещё и воевать надумали друг с другом… Ну куда это годится?
– Цэ ты правый, никуда не годыться. Если и разбежалися, то всё равно по-людски трэба жить. По-соседски. А сколько в семьях есть мешанины: тут тебе и кацап, и хохол, и молдован, и поляк… Так что же, теперь и из семей из-за национальности тикать? Бардак будет, а нэ життя.
– Я, брат, в пору молодости к вам ездил за сеном. В моём краю засуха траву на корню загубила. Ну и командировали на Украину. Тоже, знаешь, самые лучшие воспоминания остались от той командировки. Расположилась наша колонна чуть ли не в центре села. Да, можно сказать, и в центре, потому что до клуба – рукой подать. Площадь у них огромная такая, мы всем табором на ней уместились. А нас провожали и приказывали: «Вы там работайте да оглядывайтесь, всё же к Западной Украине поближе будете».
– А дэ ж стоялы?
– В Винницкой области.
– То така Западна Украина, как я бандурыст.
– Нам так сказали. День-другой проходит, все здороваются, расспрашивают, откуда и почему. Доброжелательное такое отношение. Чтобы оправдать выказанное доверие, стараемся, вкалываем по полной программе. Начальство ещё наказало не только сено привезти, а и помочь украинцам транспортом, совместными, так сказать, усилиями, подсобить в строительстве школы местному колгоспу (при этом слове сосед одобрительно кивнул головой), в проводке электролинии по селу, укладке дороги... Пашем, как папы Карлы, времени не замечаем. Глядь, уборочная подкатила. И там успели помочь. Ну, народ ихний смотрит: умеют кацапы работать, на совесть упираются. И заприятельствовали хохлы с нами, а мы с ними. Да и с хохлушками тоже. Гарных девчат в селе хватало предостаточно. Холостяки наши всеми силами упрочивали дружбу народов. Им на работу идти, а они только возвращаются после того укрепления. Да и женатые, чего греха таить, отыскивали вдовушек, тоже утром приходили дружбой утомлённые и смачным завтраком накормленные. А тех мужиков, что держались, кто верность оставленным на родине половинкам сохранял, стал люд в гости звать. Как отказать гостеприимным хозяевам?
– Ты, выходит, среди стойких находился?
– Выходит. Это не главное. Главное, заглянешь к какой-нибудь доброй душе, а у неё в хате на столе чего только нет! И огурчики, и картошечка, и сальце. Вот уж истинно: самый полезный витамин «с»! Да с перчиком, да с чесночком! Объедение! Настоящая пища! Ещё мне понравились голубцы и колбаса-кровянка… И ко всему – самогоночка…. Веришь, брат, утром и голова не болела. А!
– Так если добра самогонка, то чего ж голова будет болеть? То от гычанкы трещит, як казан, а если пэрвачок да из сахара… – украинец закрыл в блаженстве глаза. Открыв, спросил:
– А як тэбэ зваты?
– Иваном.
– А я Мыкола. Слушай, ты так смачно росказуешь, что аж есть захотилося. Пообидаемо?
– Можно и пообедать.
Каждый нырнул в свою сумку.
И вскоре на столе появилось много из того, о чём вели речь собеседники: курочка, картошечка, яйца, сало, хлебушек, соль, чесночок, лучок, колбаса-кровянка…
Мыкола настороженно взглянул в мою сторону, потом подмигнул соседу:
– Может, дядю Сэма спробуемо?
– Настоящая самогонка?! С Украины?
– Сама настоящая, а як жэ. Я, когда отправляюсь в Москву, беру з собою килька пляшок, а одну завсегда отставляю на обратну дорогу. Хлопци кажуть: «Зачем она тебе, ты практычно не пьёшь». Отвечаю: «А если добрый человек встретится, а мне нечем будет и угостить. Как-то не по-людськы» – «Бери, бери, всё равно назад привезёшь». Бувало, що и привозил вместе с новыми бутылкамы.
Обернулся ко мне:
– Присоединяйтесь до нас.
– Спасибо, с удовольствием. Пить, правда, не буду. А вот в котёл внесу, чем богат.
Попутчики плеснули в стаканы понемногу, для разгона. Крякнули почти одновременно и потянулись к закуске. Русский положил на кусочек хлеба сало, степенно откусил, пережевал и произнёс с удовольствием: «Пища богов! Не дать-не взять». Усмехнулся: «Шмат сала – он и по-русски шмат сала, и по-украински. Так ведь?» – «Так», – согласно прижмурился сотрапезник.
А я получал удовольствие от их разговора, перешедшего в мирное русло, от здоровой, народной пищи и от растекающихся за окном пейзажей.
Выпив ещё по чуть-чуть, собеседники решили что-нибудь спеть.
– Только тыхэсэнько, тыхэсэнько, як у фильми «З лёгким паром!»
– Не иначе. С какой начнём? С русской или украинской?
– А з любои.
Иван подумал-подумал и затянул:
Распрягайте, хлопцы, коней
И лягайте спочивать…
Мыкола подхватил:
А я пиду в сад зэлэный,
В сад крыныченьку копать…
Допев до конца, хохол с иронией спросил:
– Так чыя ж цэ писня? Ты, мэни здаеться, нэ российскою мовою спивав, га?
Кацап хохотнул и согласился:
– Песня-то вроде русская, а поём, выходит, по-украински. Теперь твоя очередь.
Николай перед началом запева тоже призадумался и начал тихо:
Мисяць на нэби, зиронькы сяють,
Тыхо по морю човэн плывэ .
В човни дивчына писню спивае,
А козак чуе – сэрдэнько мрэ…
После третьей попутчики повспоминали русскую и украинскую кухню, пришли к выводу, что много есть общего, как, например, пшённая каша со шкварками, а есть и различия. Украинские галушки не похожи на русские. А пампушки?… Украинские… А вареники?… И те, и другие, главное, чтобы, когда надкусуешь, например, с вишней, соседу соком, сладким и бордовым, в глаз не попасть... Или, того хуже, соседке. Ха-ха-ха! А блины? Ну, это русское лакомство. Со сметанкой ли, с медком или с вареньицем… Вкуснотища, да и всё! А лапшичка из утятины?…
– Ну, давай ещё по граммуле дёрнем за наши столы богатые.
– Нэ против.
Выпили. Опять заспивалы:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка тёмная была,
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра…
Душевно выводили, с чувством, но громковато. Появилась проводница: «Господа хорошие, вы мешаете соседям. Умерьте пыл свой».
Я встал, выходя из купе, легонько оттеснил проводницу и как можно ласковее произнёс: «Родненькая ты моя, ничуть они не мешают. Напротив, такое наслаждение получаю от пения. Дружба народов – понимаешь? Такое общение дороже всяких дипломатических переговоров, торговых соглашений и прочей бюрократической туфты. Это – от сердца. Пусть поют. А поют они, по-моему, прекрасно».
Девушка улыбнулась: «Мне тоже нравится. Но всё же пусть потише это делают». – «Я прослежу».
Вернулся обратно, обнаружил собеседников, которые сидели рядом на одной полке и рассказывали друг другу о себе, о детях и семьях
Вскарабкался наверх, слушал приглушённый говор, и по душе растекалась прямо-таки благодать. Тепло вперемешку с умиротворённостью заполняли моё естество. Будем жить, ребята! И никакие правители и политические веяния не смогут разбить многовековое братство. Мы ведь одной крови…
Суровикино,
октябрь 2014 г.
(из книги «Вторая ступенька»)