Валерий Венда
ВНИИ технической эстетики был новым институтом. Дизайнеров и эргономистов в стране не было, а кадровый состав директор должен был пополнять. От численности работников зависели его статус и зарплата. Так что институт был, как паноптикум.
Благодаря такой спешке директора и моему новаторскому, нашумевшему на весь мир инженерно-психологическому дизайну информационной системы, я тоже оказался экспонатом этого паноптикума. В двадцать пять лет стал заведующим первого в стране отдела эргономики.
Среди прочих, был в отделе шустрый чернявый младший сотрудник Володя Мунипов. Очень он набивался в друзья.
Нет, ничего нетрадиционного ко мне он не выказывал.
Скорее нетрадиционно он относился к женщинам. Он их обожал и боялся одновременно.
Однажды пригласил он меня домой на празднование Нового, 1965 года. Подвыпив, он рассказал публике, что давно коллекционировал изобретения, помогающие импотентам хоть как-то быть мужчинами. В то время не знали такой химии, как Виагра, так что Мунипов пробавлялся какими-то поддерживающими железками и прочей чепухой. Его страстный рассказ впечатления ни на кого не произвел. Других такие проблемы явно не волновали. Мунипов разобиделся, спрятал свои ненаглядные пособия и замолчал.
Утром, когда мы проснулись в его квартире, мы увидели дым из трубы. «Что за предприятие работает в такую рань да еще первого января. «Так это же крематорий», - ответил Мунипов. Так и остался он в моей памяти как символ мрачного бессилия по соседству с крематорием.
Вскоре пришел к нам в отдел Пашутин. Был он существенно старше, прошел войну, был в плену. Фашисты били, испытывая плети и даже члены мертвых быков. Потом Пашутин отсидел за сдачу в плен в советских лагерях. В общем, натерпелся вволю, но интереса к женщинам это у него не отбило.
Отношение к женщинам у Пашутина было совсем не такое, как у Мунипова.
Пришло время, и Пашутина повлекло к молодым
женщинам. Большинство мужчин делают это секретно, опасаясь испортить отношения с женой, детьми, внуками. Те, кому позволяют финансы, тайком содержат любовниц. Наиболее талантливые мужчины имеют много любовниц и стремятся иметь больше денег и власти, чтобы иметь еще больше молодых красивых женщин.
Каддафи постоянно пополнял свой гарем. Берлускони не скрывал от народа свои ненасытные половые аппетиты. Он открыто говорил, что все молодые и красивые женщины делятся на две категории. Примерно 30% составляют из них те, которые хотят с ним переспать, а 70%, когда он обращается к ним, недоуменно спрашивают: «Как, опять?». Берия высматривал молодых красавиц из окна служебного лимузина. Брежневу приводили их услужливые вассалы. Это все были власть предержащие.
А что делать простым смертным, которых сжигает страсть по молодым красавицам, но нет ни власти, ни денег, чтобы завладеть хоть одной.
Карьера у Пашутина не получилась. Денег получал он немного, был мелкого роста, таланта на докторскую диссертацию не было. А жен менял часто, и каждый раз брал себе очередную красавицу не старше двадцати лет.
Часто мы играли с Пашутиным в пинг-понг после работы. Пытался я выяснить у него, как ему, такому пожилому и невзрачному человеку удавалось соблазнять и сковывать семейными узами юных красавиц. Как раз в это время он распрощался со своей очередной женой и готовился обручиться с нашей лаборанткой Верой, которой только что исполнилось девятнадцать лет.
Брат Веры, лет на десять-пятнадцать старше ее, работал в нашем институте. Он тщетно пытался оторвать ее от старика Пашутина. Разница в возрасте была близка к полувеку.
Вера смотрела на старичка влюбленными глазами и ни о ком другом думать не желала. Мало-помалу Пашутин выдал мне свой секрет. Оказалось, что для того, чтобы соблазнить Веру, Пашутин организовал семинар для молодежи. Надо сказать, что педагог он был талантливый. Загорался сам и зажигал слушателей. Бегал по комнате, изображал в лицах разных психологов, вовлекал слушателей в микро спектакли.
Особую роль он отвел Вере. Застенчивая, даже скорее забитая в жизни, стеснявшаяся при людях выразить свое мнение, она почувствовала себя талантливой актрисой, более того, птицей, которая, как голубь, вырвавшийся из тесной голубятни, под вдохновляющий свист хозяина взмывает высоко в небо, обгоняя всех своих товарищей.
Розыгрыш малых сцен привлек Веру к постоянному участию в семинарах Пашутина, но этого было недостаточно, чтобы зажечь в ее сердце любовь к невзрачному старичку. Для этого он должен был стать колоссом, великим творцом в ее глазах. И он стал таковым.
Очередное занятие он начал с подробного изложения заслуг великого Аристотеля. Когда все слушатели, а среди всех учителя интересовала лишь одна милая девушка, прониклись сознанием непогрешимости гениального греческого ученого, Пашутин выдержал паузу и провозгласил: «Аристотель был не прав, пытаясь объяснить цветовое зрение человека!»
Слушатели были потрясены. Глаза Веры были вперены в лектора, сумевшего, по его словам, впервые за тысячи лет низвергнуть непререкаемого бога науки. Каждый знал, что в средние века за такие слова богохульнику полагалось сожжение на костре.
«Аристотель был не прав!» - вновь торжественно провозгласил Пашутин. Теперь он уже чувствовал себя не столько учителем науки, сколько глашатаем самого бога, именем и силой которого он мог повелевать душами слушателей. Особенно его интересовали душа и тело этой юной прекрасной девушки.
В СССР всякие секты и духовные кружки были под неусыпным прицелом КГБ, в котором было специальное управление по делам религий. КГБ дал рекомендацию поистине святейшему Алексию Второму, это ведомство безжалостно загоняло в Гулаг всех претендентов на управление слабыми душами тех, кто поддавался искусу сект.
Пашутин испытал на своем долгом веку все, так что рисковать встречей с карающим ведомством ему не хотелось. Другое дело научные семинары, ну, пусть не строго научные, на такие у него не хватало образования и культуры. Но в околонаучном бормотании он преуспел, особенно, когда ему надо было заманить очаровательную юную девушку в сети своей новой семьи.
«Аристотель ошибочно думал, что свет сам собой распадается на три составляющие, каковые и попадают в глаз человека, создавая впечатление того или иного цвета и оттенка в зависимости от соотношения силы и количественной доли каждой из составляющих», - Пашутин не был уверен, какие именно базовые цвета рассматривал Аристотель, поэтому он не стал вдаваться в эти подробности. «На самом деле человек воспринимает цветные объекты, как они есть в натуре, в настоящем цвете. Для доказательства моего учения о восприятии цветов я подверг экспериментально-критическому анализу воззрение Аристотеля на дополнительные цвета.
Здесь находится талантливый фотограф института технической эстетики Анатолий Волошин. Вместе с ним мы фотографируем прямо с сетчатки глаза послеобразы, возникающие у человека после длительного наблюдения светящегося объекта. Встаньте, мастер», - попросил Пашутин приказным тоном.
Фотограф встал и низко поклонился лектору. «Да, каждый может принять участие и убедиться», - тихо прошептал фотограф. «Конечно, я приглашаю каждого принять участие в создании новой великой науки, - торжественно провозгласил Пашутин, - Одним из результатов нашей работы будет фотографирование сетчатки насильственно убитого человека, чтобы получить образ убийцы и всего того, что видел убитый перед смертью.
Вы понимаете значение такого открытия для человечества».
Пашутин победно посмотрел на восторженные лица присутствующих. «Пожалуйста, ваши вопросы, - не услышав вопросов, Пашутин слегка кивнул тем, которые захлопали в ладоши и, повернувшись к Вере, сказал, - «Меня очень интересует ваше личное мнение о моей теории. Позвольте вас проводить».
Вера была более, чем польщена. Через неделю она сказала «Да» в ответ на его предложение руки и сердца. Так зародилась очередная семья Пашутина и началось его очередное счастье.
Через шесть лет меня нашел брат Веры и долго рассказывал, как мучится Вера, оставленная Пашутиным вместе с их маленькой дочкой.
Я к тому времени ушел в Академию Наук, с Пашутиным не встречался. От от смертельно расстроенного брата Веры я смог освободиться, только пообещав ему поговорить с моим бывшим другом.
Пашутин при нашей случайной встрече рассказал о своем новом увлечении юной ценительницей его лекторского таланта. Повлиять на него было невозможно.
Он с явным сожалением посмотрел, увидев, что я тогда не понимал его и не был готов последовать его примеру. Мне понадобилось на это еще более двадцати лет. Не мог же я жениться на моей Лиличке, когда мне было пятьдесят, а ей всего двенадцать.