Воспоминания – вещь, которая не поддаётся контролю. Годы проходят, наполненные повседневностью; есть о чём беспокоиться, кроме давно минувшего, пережитого, да ещё в далёком уже детстве. Но… вдруг нахлынет, и нет покоя.
Где же вы теперь, друзья-однополчане?.. Может быть, несколько кощунственно называть так тех, с кем свела на три месяца судьба, в самом начале моего первого класса. Может, да, а может – нет.
Живы ли те, кого смутно помню? Десятилетняя девочка-землячка, казавшаяся мне, семилетней, очень умной и взрослой; пятилетний пацан, сорви-голова, и другие - те, про кого только помню, что они были… не один, не двое, а десятки детей. Дети – жертвы чьей-то научной любознательности, чьей-то безалаберной самоуверенности…
Чьей? Ищу ответ на этот вопрос, но ничегошеньки, нигде, в наш век развитых информационных технологий…
Не найти ответа на простые вопросы: сколько это продолжалось, когда прекратилось, как много детей это прошли и сколько из них ушло безвременно...
Что брать за точку отсчёта? День, когда обнаружилось, что предупреждения взрослых об опасности контакта с уличными животными – не пустой звук?.. Небольшие красноватые и зудящие образования на руках младших сестёр, наконец, вызвали беспокойство у мамы.
Моя кожа на руках была чиста, зато чесалась голова с правой стороны от макушки; волосы стали вылезать оттуда, без всяких усилий с моей стороны.
Панна Ивановна, врач-дерматолог нашей сельской больницы, после краткого осмотра при свете специальной лампы, вынесла вердикт – стригущий лишай на голове. Тут же выписала направление в единственную на область больницу , где решалась такая проблема.
Знать бы, что это приговор к заключению на три месяца в закрытое учреждение, где умные медицинские головы придумали лечить стригущий лишай на голове очень оригинальным передовым методом…
Не ставя в известность об этой возможной методике даже родителей несовершеннолетних пациентов.
Не предупреждая о возможности побочных эффектов, как это делается сейчас в любом объявлении медицинского характера, будь то реклама дантиста или лечения геморроя. Не надо было искать того загадочного специалиста, с которым непременно надо посоветоваться.
Панна Ивановна сказала - надо, значит, надо.
Сёстрам моим, ею же, было назначено домашнее лечение – смазывание тривиальным йодом. Им очень повезло…
Мне, невезучей, гарантировалась внеплановая поездка в город Кунгур - родину моей мамы. Где и находилось злосчастное заведение, в народе именуемое «детской грибковой больницей». Туда попадали исключительно те, у кого заболевание обнаружилось на голове. Это считалось тогда очень тяжким, трудно излечимым недугом.
Сначала поезд, везущий в Пермь, моя первая поездка на таком виде транспорта – в памяти остались полосатые носки пассажира с верхней боковушки и ничего более.
Далее – электричка до Кунгура. Краткое свидание с бабушкой, маминой мамой, ночёвка в её доме.
Мама всё-таки старалась смягчить горечь расставания и пошла на это, хотя меня, мелкий источник страшной заразы, не положено было вводить в контакт с кем бы то ни было – я стала бродячей кошкой, опасной для здоровых людей и животных.
На другой день мы отправились искать ту самую улицу, тот самый дом. Адреса мама не помнит сейчас абсолютно, а у меня почему-то маячит название улица Детская, хотя, возможно, это кусок названия больницы зацепился в памяти… Google Earth показывает, что есть на улице Детской в Кунгуре похожее здание - там сейчас кожвендиспансер. Оно? - не оно?
Чем ближе к месту назначения, тем более тягостные мысли одолевали мою семилетнюю голову. Идти не хотелось, уже обещанные месяцы в чужом незнакомом месте воображались смутно, но совершенно безрадостно.
Периодически останавливалась, говорила, что дальше не пойду и стояла до тех пор, пока мама не отдалялась метров на пятьдесят, а то и более.
Не выдерживала, боясь потеряться в чужом незнакомом городе, казавшемся страшно большим и запутанным, и бежала догонять.
Первое впечатление… Возможно, именно оно не даёт забыть навсегда.
Четыре конных всадника на фоне огромного заходящего солнца…
Мы почему-то попали в небольшой кинозал – в этом учреждении думали о том, как развлечь маленьких узников, виновных в несоблюдении правил гигиены.
По-моему, это сотрудники больницы посоветовали маме показать, как здорово я тут проведу время.
Сколько фильмов посмотрю здесь! Не все запомню, не все пойму, но «Неуловимых», «Человек-амфибия» и ещё кое-какие из культовых фильмов того времени, впервые увижу именно в этой больнице.
Двухэтажное здание с деревянным верхом и каменным низом – почему-то так представляется. Многие дома этого городка имеют такую особенность. Но точно утверждать не берусь – возможно, что здание было полностью деревянным.
Верхний этаж, где размещались всего две большие палаты, сообщающиеся друг с другом – один общий вход и ещё одна дверь в левом дальнем углу немаленького помещения, ведущая во вторую палату. Тут размещались все новички, находящиеся в самом начале пути к выздоровлению.
Мальчики, девочки. Большие – лет 14-16-ти, совсем маленькие – лет 4-х.
Разницы не было. Разница лишь в том – писаешься ли ты ночью в постель. Для писунов как раз существовала та, вторая палата в палате.
Туалет типа сортир – тёмное помещение с дыркой(ами) в полу находился в дальнем конце коридора, напротив двери в первую палату. Вставать ночью и идти по-маленькому было немалым испытанием. Вообще – поход в туалет в любое время суток стал проблемой. Страшно неприятно и неприятно страшно, даже для меня, привыкшей к деревенским туалетам, но также привыкшей к одиночеству в таком месте.
Может быть, поэтому, стартовав свою жизнь тут, в первой, благополучной, палате, я, через небольшое время, оказалась в позорной палате ночных писунов.
Кровати там отличались клеёнчатыми матрацами, а сама палата пропиталась стойким запахом мочи.
Ничего своего – одежда полностью сдана при поступлении. Теперь мы все зависели от настроения сотрудницы, отвечавшей за выдачу чистого белья. Его полагалось менять после похода в баню, ну и в некоторых критических случаях, каковые очень не приветствовались – посему оставалось только терпеть и ждать.
Унизительнейшее ощущение – вызывают в процедурный кабинет и берут анализ путём засовывания палочки, обмотанной ваткой, в попу, комментируя свежесть казённого бельишка... Стыд и возмущение одновременно… Поэтому ору и вырываюсь, вызывая ещё большее недовольство медперсонала.
Такое послужило мощным стимулом к самоконтролю даже во время сна – пришлось научиться вставать среди ночи и пробираться в темноте туда, к зияющему отверстию на деревянном постаменте.
Баня, периодичность которой не помню, находилась во дворе, в постройке красного кирпича.
Очень страшно спускаться со второго этажа: узкая деревянная лестница без перил вела вниз. Спускались, когда надо было идти в баню или в тот маленький кинозал - длинной очередью, задние поторапливали тех, кто шёл впереди. Помню, как боялась оступиться и упасть в пролёт, казавшийся бездонным.
Ещё одно унизительное воспоминание: нас, девочек, в баню водили, конечно, отдельно от мальчиков. Но некоторым сопровождающим не хватало терпения дождаться, когда партия мальчиков спокойно выйдет из банного помещения, оденется и выйдет на улицу.
Иногда получалось так, что нас приводили в тот момент, когда голые мальчишки только начинали выскакивать из дверей бани. Случалось и наоборот. Не раз, не два – сделав выводы, оставляла на себе жалкие серенькие больничные трусишки до последнего момента, а помыться стремилась очень быстро, стремглав выскочить и одеться.
Привычка мыться за считанные минуты осталась навсегда.
Сами условия не располагали к долгому омовению: очень горячая вода, которую не получалось регулировать, текла из чёрных зонтиков, стоявших у стен. Бдительные служащие следили, чтобы под этой струёй почти кипятка непременно постояла каждая из нас.
Они не были плохими, наши нянечки, как мы их называли – они были разными. Кто-то собирал нас в кружок и что-то рассказывал нам. Кто-то организовывал игры: Чёрное с белым не берите, «да» и «нет» не говорите… Вы поедете на бал? Хорошая тренировка внимательности и умения рассказывать… Была игра в города, игра в «вора и сыщика» и другие.
А кто-то отмахивался от нас – главное, чтобы смена прошла поскорей.
Все эти мероприятия проходили только в помещении больницы - гулять нам не полагалось.
Но мы встретили Новый 1970 год с настоящей наряженной ёлкой, была музыка, был Дед Мороз со Снегурочкой, были танцы.
Черноглазый маленький мальчик лет четырёх, наряженный зайчиком, прости – я, уже восьмилетняя дылда, в марлевом костюме снежинки, схватила тебя и потащила танцевать, потому что мальчишка, который мне очень не нравился, намеревался пригласить на танец меня самоё. Ты просто не вовремя попался под руку и не смог оказать достойного сопротивления моим превосходящим силёнкам.
Я всё же оказалась везунчиком – близкие родственники жили в городке и поблизости от него. Навестила несколько раз мамина тётя, навестила бабушка.
Посидели с ними в квадратном помещении на первом этаже, где принимали посетителей, не зная о чём говорить.
Триста километров между нашими семьями в то время - основательная причина для того, чтобы я толком не знала родную бабушку, а, тем более, тётю мамы.
Да и бабушка, военная вдова, оставшаяся с пятерыми на руках в 41-м, не отличалась какой-то особой нежностью.
Но многих не навещал никто - их от родного дома отделяло ещё большее расстояние и ещё худшие дороги, чем меня от родного села; а родственников, живущих, по счастливому совпадению, так близко от этой, уникальной в своём роде, больницы не было ни одного. Поэтому мне кое-кто завидовал. Повезло номер один...
Вечерами, тут же, в помещении для посетителей, мы, лысые и бритые, могли читать, играть во что-то, общаться между собой. Это получалось гораздо лучше, чем с родственниками - ведь мы были вместе днём и ночью.
Мамина тётя принесла очень красивые книжки, от которых я, с большим трудом, отказалась – сказала, что возьму их потом, после больницы. Уже знала, что все игрушки и книги, раз принесённые и оставленные, запрещено выносить отсюда. Нельзя распространять заразу.
Книжки мне так и не достались – отец, забиравший меня из больницы, торопился успеть на самолётик, летавший из областного центра в наш районный.
Но читать и так было что. Особенно, когда меня, уже выздоравливавшую, перевели в палату на первом этаже. В той палате стоял книжный шкаф, набитый разными книжками.
«Королевство кривых зеркал» - это и многое другое прочла здесь, - в основном, при свете луны. Моя кровать очень удачно стояла в углу, у самого окна. Отличаясь острым, почти как у кошки, зрением, читала лёжа, отвернувшись к стене, при выключенном свете, пока ещё горел свет в коридоре, а затем перебиралась к подоконнику и читала, положив на него книгу, если небо было ясное, до тех пор, пока глаза не начинали слипаться или книжка не заканчивалась.
А лечение? Оно началось почти сразу. Но сначала у новичков брали кровь. Далее анализ крови служил основанием для назначения способа излечения.
Я не медик, хотя кое-что смыслю в биологии. Смыслю столько, чтобы понимать, как же мне повезло, что я не оказалась достаточно здоровым ребёнком, для того, чтобы получить лечение методом, практиковавшимся в этой больничке в те времена, которые не выбирают…
Это оказалось то самое главное, в чём мне особенно повезло...
Первое, что отмечал любой новичок, когда присматривался к товарищам по несчастью - разница в фактуре одинаково безволосых голов: у одних (пожалуй, большей части), можно было рассмотреть цвет волос, как и очертания волосяного покрова головы вообще – мелкие точечки – белёсые, тёмные, рыжеватые; у других, (таких было не так чтобы много, но и не мало), волос на голове не было вообще, никаких, то есть абсолютно – блестящие, словно полированные, поверхности.
Бильярдные шары – сравнение, какое преследует через годы.
Оказалось, что моя плоховатая кровь оказала мне услугу, цену которой до сих пор точно не знаю. Могу только предполагать, какие болячки впоследствии обрушились на тех, кому мы, бритые, завидовали тогда.
Нам, бритым, полагалось жуткое, по моим тогдашним ощущениям: попеременное смазывание больного места йодом разной крепости. Раз в несколько дней процедура смазывания была даже приятной – жёлтая мазь, не причинявшая никаких неприятностей, кроме того, что пачкала подушку.
Разницу в процентах поняла и осмыслила на собственной шкуре, впитала через кожу головы. Йод пятипроцентной крепости казался детскими игрушками, в сравнении с йодом большей крепости. Уже опытная, старалась заметить цифры на пузырьке и приготовиться к худшему заранее – оно всё-таки не так больно, когда ждёшь именно такого.
Да ещё, время от времени, процедуру бритья надо было повторять. А делали её не заботливые материнские руки, а руки тех, для кого это стало профессией – быстро, не чикаясь.
Зато везунчикам, лысым, никакого йода, никакого бритья - им надо было, всего-навсего, иногда ходить через двор в какую-то постройку, где делали таинственное и притягательное «облучение». Волосы легко и просто покидали головы сами.
Дежурные нянечки, гладя кого-нибудь из новеньких лысых по гладкой голове, утешали:
- Зато у тебя потом волосы кудрявые вырастут!
Как мне хотелось кудрявые волосы! Потому и запомнилось то, что тогда не казалось страшным, а было просто предметом для зависти.
Как хорошо, что не знаю до сих пор – какие же волосы растут после облучения...