На фото: дом Сазонова или Осташевский терем. Находится в лесу Чухломского района Костромской области.
Часть 1
Жил когда-то в старь стародавнюю Иван - сторож кладбищенский. Любой знает, что на Руси Иванов, что грибов поганых, да не всякий Иван - болван. Вот и этот Иван жил - не тужил, летом огород сажал, на охоту, по грибы-ягоды ходил. А зимой баню топил, отвар травяной пил, да кисель овсяной хлебал.
И всё бы хорошо, да подросла у него дочь Лизаветушка. Дочь единственная, любимая. Подросла и запечалилась, закручинилась. Не было у неё родной матери, не было и подруг верных. Некому поведать тайны девичьи, сердечные.
А потому и не было, что жили они на Николо-Острове.
А остров тот стоял на Святом болоте.
И на острове том - лишь церковь с кладбищем.
Но вот однажды прошло лето красное. И в Куприянов день* слетелись на болото журавлики. Решало вече журавлиное, куда на зиму лететь надобно. И такой тогда шум поднялся, что до Николо-Острова дошёл. Услыхала его Лизаветушка, бросилась Ивану в ноги и такие слова молвила:
- Скушно мне на болоте, батюшка. Отпусти ты меня, родненький, со стаей журавлиной. Хочу увидеть края далёкие, тёплые. Море синее, бездонное. Цветы диковинные, лазоревые.
Отвечал ей Иван, сторож кладбищенский:
- Хорошо, дочь моя милая, ненаглядная. Свет очей моих Лизавета Прекрасная. Лети с журавлями в края тёплые, к морю синему, горам высоким, ущельям глубоким, рекам быстрым. Но нигде не останавливайся. В чащи разбойничьи не заглядывай, на болота клюквенные не опускайся. Да не потеряй ожерелье заговорённое. Снимешь его - в журавушку белую превратишься. Оденешь - снова девицей станешь.
Перекрестил Иван дочь единственную. И надел на неё ожерелье жемчужное. А в руки дал склянку с маслом конопляным. Поклонилась Лизавета Прекрасная, поцеловала батюшку и к журавлям побежала.
Идёт по болоту, а ноги в мох проваливаются. Одну вытащит - другая увязнет. Запрыгала она с кочки на кочку. А на кочках тех - клюква. Ягода болотная, краснобокая. Жалко такую красоту губить. Тогда схватила Лизаветушка палку длинную, сучковатую и побрела напрямик через топь болотную. Мимо осинок, да берёзок чахлых. Ноги стройные промочила, руки белые осокой изрезала, но, ни одной ягодки не тронула, не раздавила.
Добралась Лизавета Прекрасная до веча журавлиного и попросилась в стаю. Закурлыкали журавлики серые, крыльями широкими захлопали, на длинных ножках запрыгали. Знали они Лизаветушку, а потому обрадовались.
Вышла тогда Лизавета Прекрасная из болота на землицу твёрдую, встала лицом к зорьке белой и слова такие молвила:
- Мать-Сыра-Земля! Уйми ты, всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела!
Вытащила из рукава склянку с маслицем, плеснула на землю и к зорьке алой обратилась:
- Мать-Сыра-Земля! Поглоти ты силу нечистую в бездну кипучую, да в смолу горючую!
Полила опять землю маслицем и на юг повернулась:
- Мать-Сыра-Земля! Утоли ты все ветры полуденные с ненастьем, уйми пески сыпучие с метелью!
Маслицем окропила и повернулась к северу.
- Мать-Сыра-Земля! Уйми ты ветры полуночные с тучами, сдержи морозы с метелями!
Бросила с размаху склянку в камень и разбила. Потом сняла ожерелье жемчужное и белой журавушкой стала. Поднялась тогда в синее небо стая, вытянулась в косяк. И полетела в края тёплые, дальние. А в стае журавлики все серые, и лишь последний, с ожерельем в клюве - беленький.
Часть 2
Быль, что смола, а небыль, что вода. Пролетела стая журавлиная леса чухломские, и очутились в стороне глухой, залесской. Но и там жизнь мирная, посадская. За Окой - деревеньки с церквями, погостами. А у Москвы-реки терема высокие, деревянные, резьбой узорчатой украшенные. Захотелось Лизаветушке на них полюбоваться. Забыла она наказ батюшки. Опустилась на лужок и отстала от стаи.
А и были те хоромы богатые, боярские. Как увидел старший сын журавушку белую, схватил лук тугой и пустил стрелу тонкую, калёную. А и младший-то помешал ему. Недолетела стрела до журавушки, сломалась о забор каменный. Пустил старшой вторую стрелу. И опять ему помешал младший сын. Перелетела стрела через забор и сломалась о валун придорожный. Разозлился старшой, оттолкнул младшего и пустил в третий раз стрелу калёную. Попала она точнёхонько. Но не в птицу белую, а в ожерелье жемчужное. Испугалась журавушка, взлетела ввысь, да и пропала за лесом. А ожерелье-то по траве рассыпалось.
Долго ещё братья бранились, ссорились. Старший-то любил еду жирную, вкусную. Потому и был поперёк себя шире. Закричал он, ногами затопал
- Ну, какой же ты дурень, Михалко! Пошто не дал мне журавля прибить? Обед знатный кухарке сварить? Правду сказывают люди добрые, в воре что в море, а в дураке, что в пресном молоке. Отвечал ему брат младшенький:
- По мне, Андрюшка, лучше дурнем быть, чем красоту сгубить. Да и в камень стрелять - только стрелы терять.
Махнул рукой и пошёл на луг. Туда, где журавушка прыгала. Ожерелье-то рассыпанное и увидел. Упал тогда Михалко на траву-мураву. До вечера искал жемчужины недостающие. А когда нашёл, то собрал ожерелье и под подушку спрятал.
Опустилась на святую Русь ночка звёздная. Заснул в опочивальне боярин с боярыней. Заснул Андрей, старший сын, заснула челядь хозяйская. Заснули в чаще лесной звери страшные, а на елях и берёзах птицы быстрые. Не спалось лишь Михалко, сыну младшему. Смотрел он в окошко резное на звёзды частые и месяц ясный. Да всё журавушку вспоминал. Но сморило и его на белой зорьке.
И приснилось Михалко болото огромное, клюквенное. И на том болоте журавушка белая. Прыгала она с кочки на кочку, ожерелье искала. Подошёл к ней Михалко, боярский сын. Бросил жемчуг на шею тонкую. И превратилась она в красавицу писаную. С глазами синими, как цветущий лён, с волосами светлыми, как лён отбеленный.
- А как звать, величать тебя, красна девица?
Отвечала она добру молодцу:
- Батюшка Лизаветою кличет, люди Лизаветой Прекрасною, а птицы и звери -Журавушкой.
Протянула она к нему руки белые….
И надо же тому случиться: кукарекнул петух на заборе и проснулся Михалко. Открыл очи соколиные. Открыл, да раздосадовался. Петуха ругает, а дивный сон вспоминает.
Напала на молодца грусть-тоска. Но река не море, тоска не горе. На Никиту - гусятника ** явился к боярину гонец с указом царским:
«Государь- батюшка, надежа православный царь устраивает потеху, утешающую сердца печальные. А потому приказывает сыновьям боярским ко двору явиться тотчас же»
Правда божия, а воля царская. Погоревали боярин с боярыней, потужили. Да делать нечего. Собрали сыновей в дорогу. И всё бы ничего, да не захотели братья вместе идти. Младший-то, Михалко, вышел рано утречком, взяв с собой только ожерелье жемчужное. А старший, Андрей, решил выйти после обеда, ближе к вечеру. И припас мешок с едой. Вот идет Михалко налегке по лесу дремучему, каждым деревцем, травинкой любуется. Воздухом утренним дышит - не надышится. На зорьку белую не нарадуется. И вдруг видит поляну широкую. И слышит плач девичий, тоненький
Не красно растут
Дубы в дубровушках,
Не цветно цветут в траве,
Цветы лазоревы,
Без тебя, родимый батюшка,
Без тебя, моя сторонушка.
Уж ты, солнце, солнце ясное!
Ты взойди, взойди, со полуночи,
Освети светом радостным,
К родному дому дороженьку.
Уж ты, месяц, месяц ясный!
Ты взойди, взойди с вечера,
Освети светом радостным
Чащи мрачные, залесские
Уж ты, ветер, ветер буйный!
Ты возвей, возвей с полуночи,
Принеси обо мне весточку,
Во родимую сторонушку.
Удивился Михалко. Что за чудо чудное! На полянке никого, только цветы, да трава высокая. И вдруг приметил среди травы журавушку белую. Она тоже молодца узнала, испугалась.
- Стой, - закричал Михалко, - не улетай, не враг я тебе, а друг верный!
Да куда там! Журавушки и след простыл. Опечалился Михалко и дальше побрёл.
А в это время Андрей-то ещё сны видел. Встал он с постели ровно к обеду. Поел, тогда и к царю отправился. Долго ли, коротко ли, но опустились на землю тени длинные, тёмные. Забрался Андрюшка на дуб, чтобы переночевать, а мешок с едой внизу оставил. И только ветку крепкую нашёл, как увидел святого Егория. Ехал тот на белом коне, а за ним волков стая. Остановились под дубом. И стал святой волков обучать, да еду Андрюшкину раздавать. Страшно стало Андрюшке, шевельнуться боится. Вот отдал хозяин волчий последний кусок. Звери скрылись, во все стороны разбежались. Остался лишь старый, хромой волк, что пришёл последним. Не досталось ему хлебушка-то.
- Что же мне делать? - спросил он хозяина, - как быть?
- Не с бедой горевать, не с тоской вековать,- отвечает ему святой Егорий,- твоя еда на дубе сидит.
С тем и отбыл. А волк сел под дерево и ну, зубами щёлкать!
Думал, думал Андрюшка, как волка перехитрить. Но так ничего и не придумал. И просидел на том дереве три дня и три ночи.
Часть 3
Все реки впадают в море, все дороги ведут в Москву. Три дня и три ночи шёл Михалко. А на четвёртый увидал на семи холмах терема высокие, белокаменные. Церкви златоглавые с колоколами стозвонными. Удивился молодец граду чудному. Да пошёл искать царя-батюшку.
Москва же город затейный, что ни шаг, то съестной и питейный. Пришлось поплутать Михалко и по улицам извилистым, и торговым рядам шумным, пока отыскал палаты царские. Зашёл во двор - а там шум и гам. Царь с князьями, боярами на коней садятся. Бегают по двору стрелки птичьи и сокольники. Встал Михалко в сторонку, смущается. Тут-то и заметила его дочь царская. Усмехнулась она и молвила:
- А и вовремя ты пришёл, Михалко, боярский сын. Бери ж коня ловкого, быстрого. Да скачи на забаву молодецкую.
Засмотрелся Михалко на девицу. Хороша Варвара-царевна, красота ненаглядная. Брови чёрные, соболиные. Руки белые, лебединые. Глаза серые, насмешливые. И одежда богатая, царская. Сарафан кружевной, лазоревый. Сапожки жемчужные, сафьяновые. Русая коса с золотою подвескою. А на голове - венец из серебряных звёздочек.
Удивился парнишка:
- А скажи мне, царевна, откуда имя моё знаешь? И про какую забаву сказываешь?
Улыбнулась Варвара-царевна:
- Имя твоё старец-пустырник шепнул. А забава - охота соколиная. Неужто, не слыхивал?
Замялся Михалко.
- Слыхать-то слыхивал, да не видывал.
- Тогда не теряй времечко. Бери моего жеребца горячего.
Не посмел Михалко ослушаться. Сел на коня и поскакал вслед за боярами.
А впереди царь на белом коне.
А по праву руку - главный сокольничий.
А рука-то у сокольничего в перчатке замшевой.
А на той перчатке Царь - птица, кречет белый.
А на голове-то кречета клобучок***, золотым шитьём украшенный.
А на груди-то кречета нагрудничек бархатный.
А на хвосте-то кречета нахвостничек со каменьями драгоценными.
А на ногах-то бубенцы серебряные.
За царём и сокольничим выезжали князья с боярами. За ними стрелки с сокольниками. Ну, а за всеми, бежала чернь московская, любопытная.
Добрались охотники до той рощицы, где под дубом старый волк сидел. Испугался он, да и юркнул в чащу. А Андрюшка-то срама боится, не показывается.
Выехали тогда охотнички на поляну солнечную, что рядом с дубом была. Тут-то и увидели птицу белую. Подбросил сокольничий кречета. Взвился он ввысь, превратился в точку. И упал камнем на журавушку. Упал, да промахнулся. Успела она увернуться от когтей смертельных. Закричал тогда Михалко, боярский сын:
- А не троньте птицу эту умную. Вместо неё поймаю я белого лебедя!
Засмеялся царь со свитою.
- Не хотим мы лебедя белого на царском пиру отведать. А хотим молодую
журавушку. *****
Решил тогда Андрюшка, что настал его час. И пустил стрелу калёную. Пробила стрела крыло. Упала птица на землю-матушку и притворилась мёртвой. А рядом Андрюшка брякнулся, на дереве не удержался.
- Кто таков? - удивился царь.
- Я - Андрей, боярский сын. Ты меня ко двору призвал, вот и спешу в Москву белокаменную.
- А что ты делал на дереве?
- Тебя охранял от лютых зверей и разбойников.
Не прост был боярский сын, хитёр. Знал, что любит знать, да власть, лесть сладкую. И не ошибся. Понравился Андрюшка царю. Посадил он его на коня. И решил, что будет теперь жених для Варвары-царевны.
Поохотился славно царь. А к вечеру в Москву возвратился. И повелел устроить гостям обед силён, воздать им честь великую и одарить дарами многими.
Часть 4
В гостях воля хозяйская. С вечера уже к пиру готовились. Пока стряпчие варили и жарили, ключники столы ставили. Во переднем углу - государев стол, золотом и серебром кованый, бархатом золотным крытый. Со двумя ступеньками для кравчего****, ковром персидским обитыми. Под иконами справа - стол большой для почётных гостей. Слева - стол кривой для дружины. На столах скатерти золотом расшитые и судки золочёные, каменьями дорогими украшенные. На кривом столе посуда попроще: серебряная и хрустальная, сердоликовая и яшмовая.
Старший стряпчий меж тем так набегался, что о первом блюде-то и забыл. Им обычно был лебедь жареный. А на сей раз журавушка молоденькая.
Где пьётся - там и льётся. Наутро принялись гости по столам рассаживаться. Первыми сели царь с царевной, за ним по старшинству князья и бояре. Каждый кланялся государю до сырой земли. За ними и остальные гости приглашённые. Посадил царь Андрюшку по правую руку, а царевну - по левую. Рядом с ней сваху лукавую, змею семиглавую. Михалко же оказался в конце стола большого. Не понравилось это Варваре - царевне, но перечить батюшке не стала.
После молитвы пришло время блюда первого. Вот тут-то главный стряпчий и спохватился. Чтобы избежать срама, взял он журавушку и неощипанной на блюдо бросил. Разносолами с зеленью украсил, да стольнику и подал.
Знал он порядок-то. Сначала полагалось блюдо показать, потом унести, на куски разрезать и вновь гостям подать. Вот и придумал стряпчий: вместо журавушки гуся жареного нарезать. И с винцом государевым горючим подать.
Принёс стольник блюдо показывать и поставил на царский стол. А Андрюшка-то впервые был на пиру царском. Одолела молодца жадность. Не стал он ждать, когда царь попробует, взял и ткнул ножом журавушку.
Оторопел царь от такой наглости, но не успел рассердиться. Взлетела вдруг журавушка к потолку, а потом назад в блюдо упала. Крыло-то у неё перебитым было.
Гости засмеялись, из-за столов повыскакивали. Пуще всех царевна веселилась. Один лишь царь брови хмурил, да главному стряпчему перстом грозил.
А журавушка тем временем до конца большого стола допрыгала и к ногам Михалко упала. Вспомнил сон молодец и вытащил ожерелье жемчужное. Бросил его на шею длинную, журавлиную.
Вот тогда все и ахнули, удивилися, поразилися! Белая журавушка девицею стала! Да не простой, а красавицей писаной, какую ещё свет не видывал! С глазами глубокими как сине море, с волосами белыми, как поле ромашковое. Лишь на руке рана глубокая, рваная.
Встала она пред очами царскими, поклонилась. И спросил он ласково:
- Чьих кровей будешь, девица, кто у тебя отец с матерью?
Не хотела Лизавета Прекрасная правду сказывать. Боялась она за батюшку. Вдруг рассердится грозный царь. В колдовстве его обвинит. И пошлёт на Святое болото дружину лютую, страшную. А потому и молвила:
Я роду ни большого, ни малого:
Мила матушка - красно солнушко.
А батюшка - светел месяц.
Братцы у меня - часты звездушки,
А сестрицы - белы зорюшки!
Усмехнулся царь в бороду. И опять спросил:
- А скажи тогда, девица, как тебя звать-величать?
- Журавушка.
- Ну, что ж, умная ты девица, Журавушка. Будь моей гостьей, поешь сегодня со мной хлеба-соли.
И позвал ей лекаря. Велел государь сначала руку лечить, а потом за большой стол посадить. А место-то только рядом с Михалко было. Сидит девица, дышать боится. А народ на неё дивится, любуется. Михалко-то и, вообще, глаз не сводит. Не понравилось это царевне. Нахмурила она брови чёрные, надула губки алые. Сидит - переживает. И только Андрюшке всё нипочём. Успевал он и брюхо набить и царевне шепнуть слово ласковое. Да сколько ни старался - всё без толку. Не он ей люб, а Михалко. Опечалилась дочь царская. А сваха-то всё подмечала. Думала змея семиглавая, думала. И, наконец, придумала. Как царю угодить, а дочь царскую охмурить.
Часть 5
На алый цветок летит и мотылёк. Подмигнула сваха Андрюшке и за колонну спряталась.
Пальчик сгибает - к себе подзывает. Не хотелось ему стол покидать, да любопытство замучило. Допил Андрюшка мёд хмельной, доел блюдо пятисотое. Подошёл к свахе, хмурится:
- Что тебе надобно, старая?
Зашептала сваха лукавая, заплела паутину тонкую:
- Вижу, молодец, по нраву тебе царевна. А хочешь, сосватаю?
Засмеялся боярский сын. Ну, до чего баба глупая!
- Нашла чего спрашивать. По мне будь жена хоть коза, лишь бы рога золотые. А Варвара-то царевна - краса ненаглядная!
Усмехнулась старая:
- Далеко пойдёшь, молодец. Умён шибко. Быть тебе царём на Руси!
Отравила молодца лесть змеиная, ядовитая. Схватил он старуху за костлявые плечи и давай трясти!
- Говори же, змея лютая, подколодная, что мне делать надобно? Мочи нет, как на трон хочется.
Посмотрела сваха по сторонам. Приложила палец к губам и зашипела:
- Тс-с-с, тише ты, дурень. А ну, кто услышит! Быть беде. Склони ко мне головушку буйную.
Наклонился молодец. Подсказала она ему. Заулыбались оба. Только улыбки те были разные. Андрюшкина-то глупая, довольная, а у свахи змеиная, подлая.
Тем временем пир закончился. Царь уже с гостями прощался и в покои собирался. Тут-то и бросился Андрюшка ему в ноги:
- Государь-батюшка! Надёжа, великий царь! Не вели казнить, вели слово молвить!
Нахмурились брови царские. Хотелось ему спать. Приказал недовольно:
- Сказывай.
Подполз на коленях Андрюшка поближе к царю.
- Государь, заговор против тебя! Смута великая! Слышал я случайно разговор: убить тебя сегодня ночью попытаются!
Осерчал царь, разгневался.
- Сказывай правду, боярский сын. Кто задумал дело пакостное?
Капнула слёза лживая на ковёр персидский.
- Горько мне говорить, а надобно. Братец родной, Михалко, решил на твоей дочери жениться. Потом и на Руси царствовать. А помочь Журавку подговаривал. Чтобы ночью она в твои покои влетала и тебя, сонного, заклевала.
Близ царя - близ смерти. Лучше жить без ласки царской, но и не знать гнева страшного. Подбежали стражники к Михалко, схватили. Но успел он сорвать ожерелье с шеи девичьей. И в карман спрятать. Превратилась Лизавета Прекрасная опять в журавля и полетела на волюшку. Ловили её гости, ловили, да так и не поймали.
А Михалко в темницу бросили. Да заковали в цепи тяжкие, кованые. А потом свезли подальше от Москвы. Заточили его в келье монастырской с маленьким окошком решетчатым. И не видал он больше света белого. Лишь кусочек неба синего, да верхушки елей чухломских.
Андрюшку царь наградил. Советником при себе оставил. Варвару-царевну в жёны обещал. Плачет царевна, убивается, а перечить отцу не пытается. Все её жалеют, лишь сваха коварная радуется. Угадала она волю царскую, отцовскую. И от Андрюшки подарки богатые получила.
Часть 6
Беды мучат - да уму учат. Забилась Журавушка в чащу лесную. Спряталась под старую ель и заплакала. А на ели той Чёрный Ворон жил. Услышал он плач и заговорил человеческим голосом:
- Каррррр, каррррррр, карррррррр, от судьбы не улетишь, не уйдёшь. А как станешь рыдать - пропадёшь!
Обиделась Журавушка:
- Эх, Ворон, Ворон, что ты каркаешь? Не вещая ты птица, а зловещая. Лучше б потешил словом ласковым.
Молчит Ворон. Не отвечает. Подумала Журавушка и по-другому сказала:
- Здравствуй Ворон! Птица добрая. Потешь меня словом ласковым!
Встрепенулся Ворон, удивился.
- Карр, так что ж тебе, девица, надобно?
- Скажи мне, в какой стороне дом родимый?
- Карр, не знаю. Ещё чего-нибудь?
- Да. Где друг любезный, Михалко?
- Карр, не знаю. Надеюсь, всё?
- Нет. Ещё ответь, а есть ли на свете тот, кто знает?
Запрыгал недовольно Ворон, засуетился. Но ответил:
- Слышал, Кикимора всё знает.
- Кто это? - удивилась Журавушка.
- Карр, фурия злобная. Живёт она за болотом. Ни с кем, проклятая, не роднится. Ни кола у неё, ни двора, ни отца, ни матери. Карр, зато видит всё по поднебесью и быстрее всех по земле сырой бегает.
- А как найти её?
- Возьми меня с собой. Я и дорогу покажу, и как с кикиморой справиться -подскажу. Плохо живётся одинокому.
Обрадовалась Журавушка - вдвоём веселее. И полетели они за Волгу в леса чухломские.
Летели три дня и три ночи. А на четвёртый оказались на Святом болоте. Узнала его Журавушка. И хочется ей домой, да как в таком виде батюшке показаться? Попрыгала она, попрыгала и полетела дальше вслед за вороном. Искать эту нечисть лукавую, врага рода человеческого. Не успели за болото вылететь, как с неба камни посыпались. Спрятались за валун, и закаркал Ворон:
- Карр, карр, покажись, Кикимора! Стань на запад хребтом, а на восток лицом! Это я к тебе пришёл, Чёрный Ворон! Помнишь, как помогал, людей пугал? Отдай должок!
- Помню, помню, старый чёрт,- вдруг что-то взвизгнуло рядом.
А из-за валуна выбежало существо. И было оно тонешенько, чернешенько, а голова малым - малешенька, с наперсточек, туловище с соломину.
- Карр, тогда говори, как нам Михалко освободить, а сваху погубить!
- А это завсегда с радостью. Ты, Ворон, лети за одной стрелой, а Журавка - за другой.
Пустила кикимора одну стрелу на восток. И Журавушке лететь приказала. А вслед засвистела, захохотала:
- Лети, лети, стрела, во тёмные леса, в зыбучие болота, в сырое кореньё! Воротись, полетай, куда я пошлю! И сделай то, что приказываю!
Пустила другую, на запад. И Ворону лететь наказывала. Вслед же кричала, бранилась:
- Ох ты, ах ты, стрела огненна! Полетай во горячую кровь и чёрную печень! И пусть моё слово сбудется! Стрела калёна, а слово крепче. Заперто оно на семь замков. Замки запечатаны. Ключи в океан-море брошены и рыбой-кит проглочены.
Часть 7
Как оденут венец - так всему и конец. Горевала Варвара-царевна, прощалась с волей девичьей. Плакала, убивалася, горючими слезами обливалася. Сдержал всё-же слово надёжа-царь. Сказал Андрюшке:
- Царское слово верное. Возьми ты, Андрей, боярский сын, дочь мою Варвару-царевну замуж. А с ней и полцарства. Стар я стал. Как помру, то всем будешь править.
Обрадовался Андрюшка, упал царю в ноги.
И пошёл народ гулять. Вся Москва залилась звоном малиновым. А молодые венчаться отправились. За ними царь со свахой лукавой, змеёй семиглавой. За ними князья, да бояре. А потом и весь народ честной, православный. Все невесту и царя славят. А про жениха-то и помалкивают.
Вдруг откуда не возьмись - стрела калёная. Попала она в Андрюшку. Упал молодец на ковёр персидский. А за стрелою - ворон чёрный! Сел на голову свахе и каркает
- Карр, говори, подлая, как Михалку сгубила, а Андрюшку царём возомнила! Карр, не скажешь - без глаз останешься!
Испугалась сваха, бросилась царю в ноги и всё рассказала. А в конце добавила:
- А и прости ты меня, надёжа- царь, за дела мои лукавые. Не для себя старалася, а тебе угодить пыталася.
Разгневался царь, но свадьбы не отменил. Выдал тут же дочь за честного сына княжьего. И была с ним царевна счастлива. Гулял народ три дня и три ночи. А на четвёртый день вышел указ царский. Приказано было:
«Сваху лукавую гнать метлой поганой.
Андрюшку раненого вылечить и на Николо-остров сослать.
Михалко освободить, подарками наградить, в Москву возвратить.
Ивана, отца Лизаветы Прекрасной, назначить сокольником»
Не знал, не ведал Михалко, что в Москве творится. Заточили его в Авраамиево - Городецкий монастырь. И стоял тот монастырь на крутом бережку близ Святого болота. Среди елей высоких, чухломских. Возле озера прекрасного, синего.
Вдруг однажды утречком в келью стрела влетела. Удивился Михалко, поднял её. И услыхал:
- Здравствуй красно солнушко! Празднуй ясное вёдрышко.
- Из-за горы выкатывайся, на светел мир любуйся.
- По траве-мураве, по цветикам лазоревым лучами-очами пробегай.
- Сердце девичье лаской согревай! Добру молодцу в душу загляни!
Глянул Михалко, а за окном Журавушка бьётся. Хотел он утешить её, да не успел. Гонцы царские пожаловали. А Журавушка улетела. Выпустили гонцы на волю сына боярского. И пошли отведать хлеб-соль монастырский.
Гонцы за стол, а Михалко - на Святое болото. Прибегает, видит - по кочкам Журавушка прыгает. Опять молодец сон припомнил. Подбежал и ожерелье на шею кинул. Превратилась Журавушка в Лизавету Прекрасную. Взяла она Михалко за руку и повела к отцу. Увидел сторож кладбищенский дочь свою ненаглядную с женихом. Благословил молодых и прослезился от радости.
И отправилась Лизавета Прекрасная с Михалкой, отцом и гонцами царскими опять в Москву.
И встречал их царь российский почестями.
И назначил Михалко министром первым.
А как пришли Михалко с Лизаветой Прекрасной в храм венчаться, так сами собой зазвонили колокола церковные. Сами собой распахнулись двери во храмах царские. Сами собой открылись книги священные, задымились кадила благоуханные, затеплились перед иконами свечи поставные. И закатил царь ещё один пир на весь мир. Полетели опять пироги из печек, полилось вино из бочек. Сел народ за столы и гулял три дня и три ночи. Вот вам и сказка, а мне бубликов вязка.
Как оденут венец - так и сказке конец.
Ну, а где любовь, да совет - там и горя нет.
Примечания
* Куприянов день – день святого Киприана, епископа Карфагенского. По старому стилю – 31 августа, по новому – 13 сентября. В этот день на болотах собирается журавлиное вече.
** Никита-гусятник – день святого Никиты осеннего, покровителя гусей. В этот день дикие гуси на юг летят. По старому стилю -15 сентября, а по новому -28 сентября.
*** Клобук – шапка
**** Кравчий - боярин, прислуживающий царю за столом.
***** В те далёкие времена журавль был едой, и его подавали с Покрова.
Список используемой литературы:
1. Журнал «Живописная Россия» т.6, под редакцией П.П. Семёнова. 1898. Очерки Забелина И. Е.
2. А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА, 1901.
3. Русские народные пословицы и поговорки.