Там, где начинается Волга ©
(часть 8-я)
После двухнедельной стоянки на Полоновке, в обществе приятных соседей из подмосковного Люблино, решил я с женой и дочкой навестить Заплавье, начальный пункт нашего путешествия в северной части Селигера, чтобы пополнить запасы продовольствия. На сей раз оставили байдарку соседям, взяв для прогулки их двухвёсельный ялик, и через час были уже на месте. Закупив в магазинчике всё необходимое, направились в саму деревню, с целью разжиться молоком и картошкой. Завернув за угол первого же дома, увидели множество народа на протяжённой улице: как оказалось, мы стали свидетелями празднования Дня рыбака, поскольку бОльшая часть деревенского населения работала в местном рыбхозе, о котором давал знать уже при сходе с трапа теплохода дебаркадер с большим количеством деревянных бочек под рыбу, источающих запах солёной продукции…
Промысел вёлся на самом глубоком плёсе, Кравотынском, названным далёкими предками местных жителей в память о набегах ордынцев, после которых вдоль всего побережья на выдернутых из тына * заострённых брёвнах в страшных мучениях корчились тела тех, кто оказывал кочевникам яростное сопротивление. Помимо традиционных лещей, язей, окуней и щук плёс славился угрями, только в нём обитаемых, доходящих в размерах до метра и весом в несколько килограмм; копчёный в местных цехах, этот деликатесный продукт шёл, в основном, на экспорт, давая приличный доход рыбхозу...
Мы вступили было уже в эту разухабисто-весёлую толпу, как из крайнего дома деревенской улочки выскочил в разорванной нательной рубахе парень лет двадцати, а через пяток секунд – и второй, постарше заметно, на ходу вырвал из плетня здоровенный кол, нагнал уже за калиткой первого, и спина убегающего приняла на себя удар типичного орудия сельских потасовок. Из терраски дома выбежала тут же женщина лет пятидесяти, бросилась к парням, громко причитая: «Что же ты, ирод, рОдного брата бьёшь!?.. Креста на тебе нет!..». Не знаю, чего не поделили единоутробные, но мать не успела их ещё и разнять, а уж несколько десятков подвыпивших мужиков влезли в драку, примерно поровну с каждой стороны, – близстоящие плетни тут же рухнули, лишённые вертикальных своих опор...
А на меня накатило воспоминание из послевоенных детских лет: отец взял меня с собой, усадив в кабину полуторки, в поездку за дровами в лесхоз, километрах в десяти от города Чаплыгина, Рязанской области, где мы тогда жили. В селе, перед лесхозом, праздновался какой-то летний церковный праздник, и на околице, на обширной зелёной лужайке, веселье было в самом разгаре. С грузовой машины, с откинутыми тремя бортами, бойко велась торговля традиционными горячительными напитками и закусью – районный буфет на колёсах перевыполнял свой месячный финансовый план...
За порядком следил милицейский наряд, присланный из райцентра, но вмешиваться ему пока что не приходилось – веселье не переходило за рамки плясок под срамные частушки, да умеренно поддатого гармониста, наярившего на тальянке всё, что требовали подгулявшие его односельчане...
Отец много мне до этого рассказывал о моём прадеде-кузнеце, большом любителе кулачных боёв, в царской России распространённых в сельской местности. Особым шиком считалось выйти на стенку из десяти человек одному, самому крепкому и драчливому в деревне, чем мой прадед и славился. Обладая недюжинной силой, он всегда выходил из такого мордобоя победителем, но не без потерь, разумеется, – ссадины и кровоподтёки на физиономии предка тоже присутствовали. Но в тех состязаниях в удали и силушке существовали и неукоснительные правила: нападать на супротивника разрешалось только спереди, и без всяких металлических вкладок в кулак, вроде – серебряной полтины того времени, которая значительно усиливала удар, ниже пояса бить также возбранялось...
Нечто подобное мы с отцом увидели и на этом празднике в честь какого-то святого, с той лишь разницей, что друг дружке противостояли две стенки мужичков, по десятку в каждой, в белых нательных рубашках. Подбадриваемые толпой односельчан и односельчанок, и – нарядом милиции, колхозные «гладиаторы» приступили по команде к весёлому делу - каждый начал молотить себе предназначенного из десятки. Побеждённым считался тот, кто падал после полученного удара оземь, его тут же оттаскивали с поля брани любимые жёны и подруги, а победитель, по своему уже выбору, усиливал мощь кого-то из своей команды. Борьба была довольно скоротечной, и шла с переменным успехом, но наступал и тот момент, когда, как у Лермонтова в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», оставалась только парочка самых крепких и упорных. Окончательный победитель в пускании юшки, организации скуловоротов и прочих «приятностей» кулачного боя под восторженные зрительские крики, в обнимку с бывшми соперниками, принимали на грудь уже не удары, а кое-что и покрепче, способное свалить с ног любого местного Микулу Селяниновича...
В Заплавье же, видимо, давно были утеряны старые традиции, и местному фельдшеру предстоял огромный фронт работ по оказанию медицинских услуг в части выбитых зубов, свёрнутых челюстей и прочая, и прочая (etc, etc... как говорилось в таких случаях у классиков золотого века литературы). Мы же, забыв о картошке и молоке, спешно ретировались в свой ковчег – бережёного, как утверждают те же предки, Бог бережёт...
* Тын – в старину оборонительное заграждение из врытых в землю заострённых брёвен
5 июня 2017 года