- ...я н-н-не знаю, п-почему так произошло! Поч-чему?! Он ведь... мы... Ему было всего пять, пять, п-понимааете?!. Мы думали, это просто временный недуг, -
просто... что-то... Мы ничего даже не успели пон-нять...Он просто... один раз... Господи, поч-чемуу?!..
...Джеймс Реес нажал красную кнопку пульта, изображение, вспыхнув, погасло, а с ним растворились и беспорядочные стенания несчастной матери. Которую показывали по телевидению.
«Непостижимая гениальность» - подумал Джеймс с тихой ненавистью. «Выставлять на всеобщее обозрение чьё-то горе, задавать вопросы, «соболезновать». Остаётся лишь дождаться прямого репортажа с места недавно учинённого детского геноцида».
«День, час, минута, секунда: вот кто-то разбился, вот кто-то утонул, вот кто-то напоролся на остриё, вот у кого-то передозировка, инфаркт, опухоль, цироз, бешенство» - думал Джеймс. «Полистать новостные программы — и вот всё это перед тобой, будь в курсе. Президент Франции встретился с премьер-министром Великобритании, под лёд провалился автобус со студентами, в Риме открыли новый национальный музей, пассажирский самолёт упал в поле недалеко от посёлка под Берлином. «Угу» - реагируешь ты. Может, в этом и задача?..»
Митчелл — ближайший друг Джеймса, врач-хирург, бывало, рассказывал ему о том, с чем сталкивается на работе, и если Джеймс узнавал обо всём «прекрасном», что происходит с людьми, из новостных лент и статей в Интернете (сам он работал в офисе), то Митчелл взаимодействовал с этим напрямую. «Ты пересаживаешь пациенту сердце, понимаешь, что от движений твоих рук и пальцев зависит вся судьба этого человека, и одновременно смутно слышишь, как на улице пробегает радостная толпа подростков или ещё кто весёлый — от этого рассудок раскалывается, по крайней мере поначалу.» - рассказывал он году на втором работы.
«Да... Если задуматься... Мы можем быть счастливы лишь постольку, поскольку не знаем о несчастьях других... Если эти несчастья, конечно, не доставляют нам удовольствие. Та же вроде как толпа подростков, да и вообще сотни, тысячи, миллионы людей, которые в этот момент смеются и радуются, вряд ли в этот же момент думают о том, что примерно столько же людей занимаются ровно противоположным — страдают и близятся к смерти.»
«А есть те, кто думает об этом почти постоянно — тот же Митчелл... Это... это тоже своего рода мученики. Они отдают своё счастье взамен на то, чтобы такие вот подростки могли с тем же весельем гулять по улицам, не отягощая себя мыслью о том, что кому-то сейчас важно просто выжить, будучи уверенными, что этому кому-то окажут помощь. И хотя больше половины несчастных эту помощь всё равно не получают, всё же... Всё же безумно больно, что мы столь уязвимы для тех же болезней, ведь будь по-другому, не было бы столько мучеников, стоящих под натиском чужих страданий, чтобы дать остальным возможность не знать или хотя бы не думать об этих страданиях, от мыслей о которых все мы дружно можем сойти с...»
Глаза Джеймса закрыли чьи-то руки, поток мыслей удивительно резко оборвался. «Она как всегда» - подумал Джеймс и улыбнулся.
- Ты что, вместе с телевизором выключился? - усмехнувшись, спросила Джейн, жена Джеймса. Джейн и Джеймс. Нетрудно догадаться, что с такими именами непременно должны начаться дразнилки из серии «жених и невеста». В их случае они начались, когда в университете Джеймса вызвали в кабинет декана отчитывать за разбитое им окно, а Джейн — чтобы сообщить ей, что она ближайший кандидат на звание «Студент года». В том, что разбито окно было случайно, притом в трезвом состоянии, Джеймс не смог убедить никого. Кроме Джейн. - Никак минут десять сидел, как манекен какой-то, уставившись в экран. Что-то тяжёлое опять показывали?
- Да так... Я просто устал, на редкость рутинный денёк на работе. - ответил Джеймс немного вяло. - Даже в сравнении с тем, что обычно, - добавил он со смешком.
«Все мы дружно можем сойти с ума» - промелькнула опять мысль, но он её отогнал.
- И только-то?.. - недоверчиво спросила Джейн. - Обычно после тяжёлых деньков ты идёшь на кухню и устало уплетаешь ужин, а потом устало заливаешь это всё бутылкой пива. А сейчас словно о вечности задумался...
- Н-ну... В очередной раз показывали и рассказывали о смертях тут да там. Это делается постоянно, но иногда всё же наводит на мысли и... удручает. Вот я и вырубил.
- И правильно сделал. Ты офисный работник, а не спасатель или врач, помочь ты вряд ли как-то можешь. Зато у тебя есть сын, и вот о нём-то тебе и надо думать.
«Всё верно» - подумал Джеймс.
- Ричард разделался с заданиями? - оживлённо улыбнувшись, спросил он.
Ооо... да, разделался. Только вот добрую половину времени он опять грезил предстоящей вылазкой на вечернюю ярмарку. Это не удивительно, когда отец «подкармливает» тебя этим всю неделю. - язвительно, но со смехом сказала Джейн.
- «Подкармливает»? - с искренним, но весёлым недоумением переспросил Джеймс. - Да ты просто посмотри, с каким рвением он учился эту самую неделю! Учителя всё не нарадуются. «Мотивирует» - вот подходящее слово. - самодовольным, важным тоном подытожил он.
- Как скажешь, гуру педагогики, - протянула Джейн по-доброму насмешливо и чмокнула его в щёку. - Ричард сейчас переписывает математику в чистовик, иди и ещё немножко мотивируй его, а то отложит ещё до завтра, а потом до послезавтра...
Джеймс, рассмеявшись слегка устало, неторопливо поднялся с дивана. Кинув мрачноватый взгляд на телевизор, он вспомнил, что всё ещё держит в руке пульт. Исправив это, почти швырнув тот на диван, он поднялся на второй этаж, где располагалась комната Ричарда.
Тихо и без стука он вошёл в комнату. Свет был выключен, горела лишь настольная лампа, под светом которой мальчик десяти лет, немного сгорбившись, сосредоточенно строчил цифры. Отца он пока не замечал.
Оглядев обстановку и посмотрев на почти увлечённого своим делом сына, Джеймс радостно подумал: «Без пяти минут вундеркинд, а?»
Он подошёл, осмотрел вписанное в тетрадь и сказал:
- Хм, думаю, цифру 5 можно писать и чуть ровнее.
Ричард, немного вздрогнув, оглянулся, увидел отца. Глаза его просияли, он с радостным «Пап!» кинулся обнимать того.
- А вообще, кто бы говорил! Когда ты мне объясняешь все эти примеры, твои цифры выглядит намного хуже — все цифры!
- Поосторожнее со словами, молодой человек, - нацепив искусcтвенно серьёзную мину, сказал Джеймс. - Иначе мне придётся пересмотреть свои планы на завтра.
- Ээй, а вот это нечестно!
- Вот чтобы справедливость восторжествовала, заверши-ка своё задание. - рассмеявшись его возмущению, парировал отец.
Через пять минут Ричард закончил с этим. Закрыв тетради и убрав все принадлежности в портфель, он тут же развернулся к отцу и пытливо, почти с мольбой в голосе спросил:
- Мы ведь точно идём туда завтра?..
- Однозначно, - ответил Джеймс. - Но! - тут он снова сделал серьёзное лицо, подняв указательный палец. - Сперва нужно изведать Планету C253.
Прежде чем Ричард успел отреагировать на переход к их любимой игровой теме, Джеймс подхватил того за подмышки, усадил на шею и выпрямился. Вдруг послышался тихий глухой стук сверху.
- Ай! - вскрикнул недовольно и жалостливо Ричард.
«Вот те раз» - подумал Джеймс. - «Ещё недели две назад я мог выпрямиться с ним на шее в полный рост и иметь запас между его головой и потолком. Не по дням, а по часам...»
Однако надо было что-то делать...
- Штаб, штаб, на связи капитан Джеймс Реес! Повреждение корпуса, повторяю, повреждение корпуса!
На этих словах он начал, раскачиваясь из стороны в сторону, приближаться к кровати Ричарда и, оказавшись рядом, следя за тем, чтобы тот ни обо что не приложился, рухнул на неё вместе с ним. При этом оба изобразили звук взрыва, не особо претендующий на правдоподобность.
- Мы потерпели крушение, повреждения критические! - подхватил Ричард, уже забыв о готовящейся надуться шишке.
- Рядовому Ричарду Реесу... пшш... приказываю немедленно покинуть корабль и отправиться... пшш... на поиски помощи. - уже начиная посмеиваться, продолжал Джеймс. - …а также отдохнуть и выспаться. - закончил он.
Тут он потрепал сына по голове (стараясь не дотрагиваться до «места повреждения корпуса») и, пожелав спокойной ночи, вышел из комнаты.
Прежде чем пойти в их с Джейн спальню, он некоторое время стоял в задумчивости.
«Всё же сложно представить жизнь без этих минут радости. И так же сложно назвать счастливых людей эгоистами, всех, по крайней мере. Знай мы о бесчисленности ужасов нашего мира и не умей при этом хоть минуту быть счастливыми, мы бы жили ещё меньше и хуже, чем сейчас...»
На этом он остановил свои размышления и отправился спать, стараясь сосредоточиться на завтрашнем дне.
***
...Грохот хлопушек и фейерверков раздавался со всех сторон, выражая общее настроение горожан по поводу окончания очередной опостылевшей недели.
Не бывавший до этого на вечерних ярмарках Ричард первые минуты подёргивался от каждого хлопка, недоуменно-восторженно пуча глаза и вертя головой во все стороны, чем забавлял Джеймса. Впрочем, он пучил бы их и без пиротехнического шоу — вокруг на сколько хватало глаз раскинулись бесчисленные лавочки, магазинчики, тиры, дополнявшие общий звуковой хаос своим звучанием. Ринувшийся было к одному из последних Ричард вернулся с поникшей головой и обиженно буркнул, что у них нет настоящего бластера. Джеймс, смеясь, попытался утешить того, сказав, что лет через 15-20 они появятся, но Ричард осадил отца вполне разумным замечанием: «К тому времени я буду как ты и не буду в них играть!».
Компенсация нашлась неподалёку — сладкая вата. Ричард потребовал комок побольше, чем на час вперёд обеспечил себя провиантом, а Джеймса — необходимостью каждые пару минут вытирать кусочки ваты у того со всего лица, не переставая удивляться детскому таланту украшать лицо едой.
Они обошли почти всю ярмарку, приобрели пару сувениров (к радости Ричарда они поспели за одними из последних фигурок Дарта Вейдера Оби Вана), все же постреляли в одном из тиров, но не притронулись к хлопушкам, что наконец заметили и решили исправить.
Купив для начала хлопушку поскромнее, они слегка отошли от толпы, которая всё прибывала. Ричард немного боязливо разглядывал и покручивал в руках «бомбушку», благополучно пропуская мимо ушей инструкции Джеймса... Тот, оценив широко раскрытые глаза и полуоткрытый после отсутствующего «А?..» рот сына, немного закатив глаза и усмехнувшись, просто показал Ричарду, за какую ленточку и как дёргать.
Приняв как можно более сосредоточенный вид, Ричард выставил хлопушку немного вперед, медленно взялся двумя пальцами за ленточку, резко дёрнул...
...раздался грохот и пронзительный вопль. Сердце Джеймса подпрыгнуло как от пинка; Ричард, громко вскрикнув, в панике дёрнулся, зашвырнув хлопушку с оторванной ленточкой куда-то в сторону. По затихшей до почти мертвенной тишины толпе, как круги по воде, прошёлся вздох, все замерли, развернувшись в одном направлении.
Ричард испуганно шепнул: «Па, что случилось?». Джеймс, положив ладонь сыну на макушку, шепнул в ответ «Не знаю, но не бойся» и вместе с ним начал аккуратно пробираться сквозь толпу и взволнованное бормотанье. Впереди, уже в паре метров, раздалось громкое «Врача! Здесь есть врач?!»
«Ну, блеск» - подумал Джеймс, выходя к кругу, обступившему пострадавшего. Последний лежал на спине, держа руки к лицу ладонями, не касаясь его, медленно водя пятками по земле взад-вперёд, издавая болезненные стоны через прерывистое дыхание. Рядом на коленях сидела девушка, звавшая врача.
Через толпу протиснулся ещё один человек. Уже пожилой и седой, он выглядел лет на шестьдесят с лишним, но при этом удивительно крепко и двигался резко и пластично. Со словами «Спокойствие, я врач» он тоже опустился рядом с парнем, вытаскивая из нагрудного кармана шприц. «Это обезболивающее» - пояснил он, делая укол в плечо, перехватив ненадолго кисть пострадавшего. В этот момент ладонь поднялась от лица и Джеймс мельком увидел ожог, тут же прикрыв глаза Ричарду. На лице парня глаза оказались единственным, что не пострадало.
Мешанина голосов стихла, успокоенная присутствием помощи и отсутствием необходимости что-то делать самому. Минут через 10 приехала скорая помощь, тогда толпа начала расходиться, а ярмарка понемногу снова оживляться. Ричард потянул локоть отца:
- Он сильно обжёгся, да?
- Угу, - мрачно кивнул Джеймс, хотя и сочувствовавший бедолаге, но сетовавший на испорченную вылазку с сыном.
- У него шрамы на всю жизнь останутся? - спокойно, но с заметной жалостью спросил тот.
- Наверное. - с сожалением ответил Джеймс на очередной безрадостный вопрос, глядя на Ричарда: тот уже вполне осознавал, что в мире есть неизлечимые заболевания и травмы...
Они, не особо задерживаясь, купили некоторые сладости (приближаться к фейерверкам теперь было бы безумием) и покинули ярмарку.
***
Джеймс несколько вяло вышагивал в сторону дома, погруженный в свои мысли. День был тяжёлый и долгий. Подходили к концу сумерки, ветер холодел и уже заставлял неприязненно вжимать голову в плечи. Согреваться приходилось предвкушением уюта дома, ужина, Джейн...
Она, никак не будучи психологом, ухитрялась, вытаскивать Джеймса из любого состояния духа, которое можно расценить и как просто мрачное, и как премерзкое. Последнее как раз настало после той ярмарки. Джеймс явился мрачнее тучи, с нахмуренными до боли в голове бровями, и нехотя рассказал о случившемся Джейн. А выслушав её, успокоился, слегка приоткрыв глаза от удивления внезапной смене состояния, и воззрился на Джейн, излучая благодарность.
«Знаешь, ты ведь больше всего беспокоишься о реакции Ричарда, и это естественно, но — не стоит. Он только в третьем классе, времени на сверстников у него пока ещё масса. И бегать, раздирая в кровь колени, нанося на руки, как татуировки, ссадины и получая синяки везде, где только можно, им надоест ещё очень не скоро. Они уже получили целый набор шрамов на всю жизнь, они привыкли видеть раны. Ожог на лице того парня ужасен, но для Ричарда достаточно знать, что это не смертельно, чтобы такая рана казалась ему почти тем же, что и ссадина. Так что ваша вылазка для него не так уж и омрачена.»
Успокоенный, Джеймс тогда непринуждённо зашёл в комнату Ричарда и, убедившись самостоятельно, что тот выглядит в высшей степени нормально (всем видом давая понять, что дело его — серьёзное, он ставил сцену битвы Оби Вана и Дарта Вейдера), невольно улыбнулся и тихо вышел.
Как и ожидалось, однако, в голову начали напрашиваться мысли о пареньке, которому теперь окончательно поможет лишь пересадка кожи, но Джеймс, ощущая лёгкий укол стыда, всё же прогнал их.
...Мяч подкатился к правой ноге Джеймса, слегка отпрыгнув от неё. Вслед за мячом к Джеймсу трусцой подбежал мальчишка, который при приближении оказался Ричардом. В темноте они не сразу опознали друг друга, а когда опознали, то Ричард растерялся, а Джеймс, немного наклонив голову вправо, с улыбкой сузил глаза:
- Правила созданы, чтоб их нарушать, а? - весело-саркастично начал он.
- Мы продули два матча и очень хотели отыграться...
Со смешком и вздохом Джеймс повторил своё любимое движение — закатил глаза.
Придётся мне проводить тебя до дома. Окна в округе должны оставаться целыми. - делая пригласительный жест Ричарду, вытянув руку в направлении тротуара, сказал Джеймс с наигранной важностью.
Махнув товарищам рукой и пообещав взять реванш в другой раз, Ричард зашагал по левую руку от отца, ведя мяч. Чем ближе они были к дому, тем чаще Джеймс с привычной уже настороженностью оглядывал улицу вокруг, выискивая не очень часто, но всё же появляющуюся здесь стайку дворняг. Были основания думать, что у них может быть бешенство, и следует поторопиться с их отловом.
Они шли так минут пятнадцать, всё это время Ричард с жаром посвящал отца во все подробности их игры, то и дело пиная мяч сильнее.
- ...и наш защитник решил просто не догонять его, а вратарь зазевался, и нам десятый забили! - тут Ричард в порыве праведного гнева с силой запустил мяч далеко вперёд, а тот стал отклоняться влево, выкатился на газон и направился к чьей-то клумбе...
- Рич!.. - начал было Джеймс в негодовании, но сын уже сломя голову рванулся за мячом, будто от этого зависела его жизнь.
Довольно быстро догнав мяч, Ричард выбил его правее, благодаря чему тот не прошёлся катком по хрупким розам. Но на скорости Ричард рассчитывал силу кое-как, и мяч не менее стремительно, чем до этого, покатился вдаль. К дороге.
...Появившаяся в этот момент из-за поворота машина, как и вынужденный снова безудержно броситься за треклятым мячом Ричард показались бы Джеймсу невообразимыми до раздражения банальностями из бульварного чтива, если бы ему самому не пришлось пулей ринуться за сыном.
До Ричарда Джеймсу оставалось метров пять, а машине — два, когда бессмысленный уже крик «Не вздумай!!!» сорвался с его губ.
Полтора метра... Метр...
Водитель оглушительно засигналил. Джеймс, кажется, закрыл глаза...
Остановиться водитель всё же успел. Но звук удара тела о капот, раздавшийся где-то рядом, заставил Джеймса вздрогнуть.
Впопыхах убедившись, что Ричард цел и невредим (хотя и едва ли менее напуган), он направился к только что сбитому человеку.
Вокруг него, тихо и через силу дышавшего, как и тогда на ярмарке, но уже в меньших количествах, собрались люди, в том числе рассыпающийся в извинениях водитель. Один из них напряжённо говорил в телефон, вызывая скорую.
К пострадавшему подошёл и наклонился ещё один человек, которого чуть погодя Джеймс узнал: тот пожилой врач с ярмарки.
- Я вколол ему обезболивающее, до больницы ему станет чуть легче. - сказав это, он быстрым шагом ушёл прочь и исчез за углом, провожаемый взглядами, среди которых самим пристальным был взгляд Джеймса.
Пару часов спустя он вымотанно лежал на диване. Уже состоялся семейный разговор об инциденте, по результатам которого Ричард на время оставался под домашним арестом, за исключением, разумеется, выходов в школу. Когда Ричард понуро, с виноватым и, однако, несколько обиженным видом удалился в свою комнату, Джеймс и Джейн поговорили ещё какое-то время, что, как и обычно, несколько успокоило первого (хоть и не отменяло того, что новость вывела Джейн из состояния спокойствия...). И всё же осадок оставался, как и до сих пор скачущие перед глазами вспышки пережитых кадров.
«Что ж, всё же пережитых» - подумал Джеймс. Он с тревогой подумал о том, что если им с Ричардом и дальше будет «везти» оказываться свидетелями несчастий, то в лучшем случае Ричард, проникшись, решит стать спасателем, врачом или детективом, а в худшем — всё же заработает психологическую травму...
***
Митчелл, ещё трясясь от смеха, чуть подвинул к себе стакан пива.
- А ты дальше слушай! Пациент уже на столе, все готовы к операции, нужно вкалывать снотворное. А у этого кадра шприц в руках как попрыгунчик скачет. Набрал он препарат, смачивает вену, а самого как током шарахает — трясётся как в лихорадке. Тут он начинает этим шприцем жонглировать. Публика в онемении. На десять, двадцать сантиметров его подбрасывает. На фут. И тот - только не спрашивай как! - копьём вонзается ему в кроссовок, попутно избавляя от проблем со сном на ближайшие часы.
Джеймс с красным от хохота над этой и предыдущими историями лицом откинулся на спинку, давая себе отсмеяться вволю.
На глаза пациента смотреть было страшно, - с хихиканьем выговаривая слова, продолжил Митчелл. - ему, кажется, уже начал становиться безразличным успех операции — выбраться бы из этого цирка! Хотя печень-то ему пересадили без накладок. А вот как того малого не вышвырнули — одному Богу известно...
Отхлебнув немного пива, оба несколько секунд помолчали, успокаиваясь. Джеймс, немного подумав, спросил:
- Хм, а печень эта — она... могла пригодиться кому-то ещё?
- Ну, кому — всегда найдётся, - с невесёлой уже усмешкой начал Митчелл. - Но я понял, к чему ты. Этот бедолага был один на всю больницу, кто в ней нуждался, к счастью. Да и редко когда случается, что органов на пересадку не хватает. Больница у нас не особо большая, а городок, сам знаешь, уютный, прилизанный, но глуховатый. Поэтому и толп нуждающихся нет. Но... - тут он, поджав губы, тихо вздохнул. - Да, городов много, больниц тоже, а народу с болячками — гораздо больше. Подобрать орган, который не будет отторгнут организмом — задачка уже бешеной сложности, каждый такой на счету даже в самых современных больницах. И когда прибывает одно сердце, а пациентов, которым нужна его замена, хотя бы больше одного... Видимо, приходится выбирать. От этого кровь леденеет, признаться.
Джеймс, слегка опустив глаза, молча кивнул. Он уже рассказывал Митчеллу о случаях с ожогом и сбитым пешеходом, а сейчас решил рассказать о своих мыслях о жертвах этих случаев. О мыслях, которые ему пришлось отгонять.
- До боли знакомо, дружище. Это самая настоящая ловушка: ты понимаешь, что жизнь близкого на первом месте, но наплевав на страдания постороннего человека, всё равно не выйдет стать непогрешимым в глазах людей. А предпочесть думать о других, нежели о близких — суть безумие, по крайней мере по общепринятым правилам. Как и пытаться разрываться между всеми подряд — тогда не видать тебе счастья по гроб жизни. Куда ни сунься — судеб слишком много, плохих — чуть меньше, но предостаточно, и каждый в этой судьбе считает себя вправе иметь более благополучную, и трудно этому возразить.
Ты как-то сказал, что врачи — одни из тех, кто напоминает мучеников, добровольно выбравших постоянное столкновение с болью других. Но будь ты хоть трижды врачом, никто не спасёт тебя от совести, если придётся выбирать, кому отдать орган или, что схоже, кому сделать одну диагностическую операцию, а кому — другую, при том, что только одна поможет правильно помочь поставить диагноз, результаты придут нескоро, а меж тем не сегодня-завтра один из диагностируемых может умереть. Я с этим не сталкивался — опять же, в мелком месте работаю, - заметил Митчелл. - Но каково тем, кто работает в больницах покруче?
А ещё нам даны такие мозги, который умеют думать о несчастных. Раз они это умеют, значит это для чего-то надо, хотя бы иногда. Не делай этого — прослынешь эгоистом, делай — опять слишком много судеб, а счастье нужно всем, - уже не раз это обдумывавший, Митчелл всё же горестно покачал головой. - Кошмарный капкан.
Разделявший абсолютно те же мысли, Джеймс лишь согласно помалкивал. Тут он вспомнил про старика-врача:
- Помнишь того старика? Хотя... он только с виду старик, - поправился Джеймс.
- Ты его точно никогда здесь не видел? Странновато, что он у вас не работает.
- Странновато, - согласился друг. - Он ведь не только тем двоим помог, коллеги рассказывали, что ещё пациента три по прибытии к нам с благодарностью упоминали этого человека. По имени пока ни один не назвал. Приходит, вкалывает и след его простывает. - Митчелл хмыкнул. - Впрочем, это достойно большой похвалы.
Джеймс, сделав широкие глаза, энергично закивал.
- Хм, - он улыбнулся. - За него.
- За него. - Митчелл с готовностью звякнул своим стаканом о протянутый Джеймсом, и они отпили добрую треть.
* * *
Стояла тихая ночь. Домой Джеймс возвращался в слегка приподнятом настрое. Хотя его с Митчеллом при каждом разговоре неизбежно заносило в тяжёлые темы, он был рад тому, что тот почти полностью разделяет его взгляды и, как и Джейн, может поддержать, когда нужно отвести душу.
Выпитое пиво расслабило, но не опьяняло, придавая движениям небольшую ленивость и лёгкость. Думать о бесконечности судеб не хотелось, потому что уж сейчас это точно было бесполезно.
До дома оставалась ещё пара кварталов. Джеймс неторопливо сокращал это расстояние.
Впереди, чуть правее, со стороны дороги, послышался тихий звук, похожий на дыхание. Если точнее — на плач. Со слабенькими всхлипами и странными паузами, тонкий. «Какая-то бедняжка» - подумал Джеймс, направляя шаги в сторону звуков и пытаясь разглядеть в темноте его источник.
На холодном уже асфальте, на боку лежал ребёнок, продолжая всхлипывать.
- Эй, что случилось?.. - обеспокоенно, но достаточно спокойно произнёс Джеймс, приближаясь. - Почему ты тут лежишь? Кто те... - оказавшись в полуметре, он подавился словами, застыв как воск.
Это был Ричард. Футболка и шорты (домашний арест закончился пару дней назад, в футбол снова можно было играть) были изорваны и покрыты пятнами крови разной величины — от капли до клякс с ладонь. Уже подсохшая, она полосками покрывала и неприкрытые части рук и ног, кое-где ещё медленно сочась. Кровь была от укусов.
Тех дворняг (не было смысла гадать об их бешенстве) так и не изловили... Ричард с зажмуренными глазами и почти безжизненным лицом тихо плакал, стараясь не двигаться из-за боли по всему телу.
Даже в темноте можно было разглядеть, что Джеймс побелел как полотно. Голова у него пошла кругом, хотя весь хмель выветрился напрочь. Он наконец вышел из ступора и в ужасе склонился над сыном, в панике бормоча под нос бессмыслицу.
Не веря в реальность происходящего и позабыв про телефон и скорую, Джеймс отчаянно стал звать на помощь посреди ночи, затравленно озираясь.
- Кто-нибудь, помогите!!! - почти обезумев разрывался Джеймс. - Мой сын может умереть!
Из-за своих криков и барабанами стучащей в ушах крови он не услышал, как к ним с Ричардом кто-то подбежал.
- Успокойтесь, пожалуйста, что у вас... Господи, - незнакомец удивлённо запнулся, но очень быстро совладал с собой. - Не паникуйте, ему нужна очень быстрая помощь...
Джеймс даже вблизи не сразу опознал прибывшего на его вопли незнакомца — снова тот старик-врач. Он, как и тогда на ярмарке, полез в нагрудный карман, вытаскивая, судя по всему, всё то же обезболивающее. «Чёрт возьми, Ричард заражён бешенством, как это вообще здесь поможет?!» - подумал было отец в отчаянии, но посмотрев ещё раз на полуживого (от этой мысли его тянуло схватиться за голову, выдирая клоки волос) сына, понял, что это сейчас лучше, чем ничего. Он был благодарен старику, но в нынешнем состоянии не мог вымолвить и слова — за него говорили панически горящие глаза, ожидающие любого совета.
- Вот так, - пробормотал врач, убирая шприц. - А теперь очень аккуратно поднимите его на руки. Я вам помогу. - Вдвоём, очень осторожно, будто Ричард мог рассыпаться, они подняли его и оставили на руках Джеймса. - Немедленно несите его в больницу. С машинами у них сейчас проблемы, а ближайшая скорая минут пять назад уехала с другим больным — я там был, поэтому знаю. Ждать её минимум четверть часа, и какое-то время добираться — этого времени у нас может не быть.
- Х-хорошо... С-спа... - начал было хрипло лепетать Джеймс.
- Позже! Быстрее несите его туда, но постарайтесь не сильно раскачивать его.
Он последовал его совету. Сам старик быстро куда-то скрылся.
Несмотря на весь ужас ситуации, Джеймс смутно понимал, что им с Ричардом повезло: больница находилась всего в полутора кварталах от того места, где лежал истерзанный собаками мальчик. Вспоминая о них, Джеймс в этот момент испытывал жгучее желание по очереди жесточайшим образом уничтожить каждую из них и пустить пулю в лоб тем, кто закрывает глаза на эту разгуливающую по улицам пакостную стаю, не делая даже попыток найти и обезвредить их.
Но эти мысли лишь разжигали гнев, а ему нужно было сохранять спокойствие, чтобы аккуратно донести Ричарда до... спасения?.. Нет, эти мысли тоже нужно было выдворять вон, за ними таилась чудовищной силы паника. Хоть Джеймс и старался реже смотреть на безвольно лежащего на руках сына, взгляд его то и дело падал то на изуродованные зияющими ранами руки, то на окровавленное рванье, бывшее когда-то футболкой, то на обескровленное лицо, обессиленно и беспорядочно дышащее сквозь плач. Любая мелочь могла вывести Джеймса из хрупкого психического равновесия, установившегося благодаря старику, и он всеми силами старался его поддерживать, одновременно следя за тем, чтобы шаги его были как можно менее резкими и сотрясающими, но достаточно быстрыми и широкими.
Как и бывает часто в таких ситуациях, время растянулось в безжалостно долгий промежуток, проплывающие мимо дома всё никак не кончались, а больница не показывалась.
Когда она наконец замаячила впереди, Джеймс с трудом удержал себя от того, чтобы не броситься к ней, истошно крича о помощи. Впрочем, когда он подошёл к застеклённой двери, он бесцеремонно начал пинать её ногой и повышенным, хоть и умоляющим, голосом требовать его впустить. Когда к двери торопливо кто-то вышел, Джеймс перестал пинать её, но говорить стал ещё громче.
Его впустили, он, всё ещё обезумевший, однако, бережливо передал Ричарда врачам, обрывчато дав понять, что произошло. Джеймсу тогда показалось, что дышать Ричард стал ровнее, а лицо не настолько искажено болью. «На то это и обезболивающее... А может, мне просто хочется в это вери... Чёрт, нет! Брось!». Кроме этих, более менее связных мыслей, в его голове вихрем носились другие, куда менее ясные.
Ричарда торопливо увезли куда-то на каталке, а Джеймса, после довольно долгих уговоров, убедили остаться в коридоре. Убедить его было бы сложно, даже если бы Ричард всего лишь вывернул ногу, но тут всё усугублялось тем, что в глазах и словах врачей была заметная неуверенность... И всё же он, хоть и не находя себе места, быстро шагая туда сюда, остался ждать.
Ждал он до утра. С синяками под покрасневшими глазами и со всклокоченными волосами он жадно выслушал всё, что ему сказали, выйдя наконец в коридор, врачи. «Это однозначно бешенство, а раны очень тяжёлые, поэтому... мы вряд ли можем быть в чём-то уверены. Пока что ничего сказать нельзя, вам придётся подождать.»
Джеймсу стоило неимоверных усилий заставить себя думать, что это был ещё не приговор.
***
В то же утро, вернувшись домой, Джеймс чуть не упал, когда к нему в объятья кинулась тоже натерпевшаяся (обо всём она узнала пару часов назад) Джейн. По натуре спокойная, в этом случае и она всё же дала волю нервам.
В палату к Ричарду их пока не пускали, к тому же у них обоих была работа, поэтому проведывать сына они толком не могли. Митчелл, понимая это, вызвался узнавать обо всех подвижках, которые можно вытянуть из врачей, и сообщать о них супругам, за что они, конечно, были невероятно ему благодарны.
Впрочем, подвижек было ужасающе мало, если не сказать, что вообще не было: в течении первых трёх дней после инцидента Митчелл, говоря по телефону, по сути другими словами повторял то, что Джеймсу уже сказали в то утро, с одной стороны, не давая повода отчаиваться, уверяя, что ничего однозначно сказать нельзя, а с другой — подстёгивая неуверенность, которая в свою очередь неустанно подпитывала страх...
Однако, как оказалось, такие «новости» были бы куда лучше, чем фактическое молчание. Оно настало на четвёртый день. Привыкший уже к тому, что Митчелл звонит ближе к семи вечера, Джеймс тогда сидел в офисе, взволнованно поглядывая на телефон, с постукиванием пальцами по столу с минуты на минуту ожидая звонка. Так прошло двадцать минут, полчаса, час. Звонка всё не было. Потерявший и без того невеликое в последнее время терпение, Джеймс решил позвонить Митчеллу сам, уже готовый, в силу своего настроения из-за всей обстановки, пролить на того тираду обвинений за такое. Но тот не взял трубку. Ни на первый, ни на второй, ни на шестой раз. К тому времени смена закончилась, и Джеймс, пыхтя от злости и отчаяния, направился домой. Там он, едва удержавшись от преувеличений, с жаром рассказал обо всём Джейн. Та, в свою очередь тоже повергнутая в ужас, с трудом всё же нашла силы совладать с собой и принялась успокаивать Джеймса.
- Не торопи так сильно события, мы ведь не знаем наверняка, почему никаких вестей нет, а наведавшись туда и гремя дверями мы ситуацию не улучшим. Нам уже сказали, что к Ричарду пока заходить не стоит — меня от этого тоже коробит, ты знаешь! - но пока всё так, нам остаётся лишь ждать. Я отлично тебя понимаю: то, что Митчелл не берёт трубку, может навести на какие угодно мысли. Но это, видимо, признак, что названивай мы хоть каждую минуту, подвижек больше не станет. Как бы мы ни были беспомощны, нам нужно запастись терпением.
С тяжёлым вздохом несколько раз запустив пальцы в волосы, Джеймс наконец согласно кивнул и, успокоенный, но угрюмый, пошёл в спальню, не особо, впрочем, рассчитывая выспаться: в последние дни он почти полностью лишился сна, лишь иногда проваливаясь в беспорядочные двухчасовые кошмары исключительно из-за переутомления.
Следующий день тоже выдался молчаливым. У Джеймса был выходной, и он, в полусонном состоянии сидя на диване, напряжённо ждал звонка уже дома. Когда всё повторилось — за исключением того, что Джеймс уже не пытался дозвониться сам — он не реагировал столь же бурно, однако закрыл ладонями лицо и тихо, протяжно простонал. С ним рядом присела Джейн и, молча обняв его, положила голову мужу на плечо.
* * *
...разорвав в клочья тишину, раздался звонок с вибрацией. Джеймс, сидевший рядом с телефоном и, подперев кулаком голову, глядевший в стену пустым взглядом, вздрогнул, будто рядом грохнул взрыв. Суматошно, почти выронив наконец подавший признаки жизни девайс (молчание продолжалось четыре дня), он лишь с третьего раза, шипя ругательства, попал по зелёной кнопке на сенсоре. Трясущейся рукой поднеся телефон к уху, он дрожащим голосом сказал: «Митчелл?..»
- Э-э, Джеймс... Приезжайте сюда.
- Что с ним? Он будет жи...
Просто приезжайте сюда скорее, мы вам всё объясним.
Трубку сбросили. Джеймс с минуту стоял без движения. Он безуспешно пытался по голосу Митчелла понять, какова плачевность ситуации, но ему ничего не удавалось.
В комнату быстрыми шагами вошла Джейн, одним взглядом спрашивая: «Он?» Джеймс кивнул ей и тараторя объяснил, что им нужно делать. Они мигом собрались и уже через пятнадцать минут прибыли в больницу.
Пройдя по коридору к палате Ричарда, они увидели стоящих у двери двух врачей, видом дававших понять, что они ждали супругов. Немного в стороне стоял Митчелл, выглядевший довольно уныло: наметившиеся синяки под глазами, немного осунувшееся лицо и небрежно причёсанные волосы. Джеймс понял, что его друг тоже потратил изрядную долю нервов, беспокоясь о его сыне, и Джеймса стало больно покалывать чувство стыда, что он хотел нагрубить Митчеллу. Одновременно он оглядывал то одного, то второго врача, пытаясь определить заранее, какую новость им сообщат. Один из них не заставил себя долго ждать:
- Мы хотим сообщить, что ваш сын... справляется, - немного улыбаясь, сказал он. - Нельзя пока констатировать стопроцентное излечение, но иммунитет Ричарда... эм... удивителен. Ещё три дня назад мы были уверены, что... - тут он промолчал, и так видя, что все поминают, что подразумевается. - Но затем он стал выбираться. Наши лекарства, конечно, помогли ускорить процесс, но основная заслуга — и это поразительно — принадлежит Ричарду. Более того, многие его раны уже затянулись, что характерно, преждевременно, и не представляют угрозы. - тут он выжидающе посмотрел на родителей.
Джеймс и Джейн, не веря своим ушам, широко раскрытыми глазами смотрели по очереди на улыбающиеся лица врачей и, как бы удостоверяясь, умоляюще посмотрели на Митчелла. Тот, тоже с улыбкой, чуть кивнул им.
Джейн, выпуская на волю чувства, со слезами уткнулась в грудь Джеймсу. Тот, обняв её, тоже с каплями на глазах, повернувшись ко всем троим, сказал:
Спасибо.
- Спасибо вы можете сказать иммунитету Ричарда, - радостно ответил один из них. Поворачивая ручку двери, ведущей в палату, он добавил, - в лице его самого.
Вне себя от счастья, родители вошли к сыну. Тот, лежавший на расположенной рядом с приоткрытым окном койке, завидев родителей, которых он явно ждал, вытянув руки, радостно воскликнул: «Мам, пап, я тут!»
Те ринулись к нему и чуть было не начали крепко его обнимать, но опомнились и ограничились лишь поглаживаниями по лицу, волосам и осыпанием поцелуями. На глазах Джеймса и Джейн не уставали появляться слёзы радости, и в другом случае Ричард бы удивлённо спросил их, почему они плачут, но сейчас и сам разделял их настроение. Пока они все втроём обменивались счастливыми репликами и шутили, Джеймс попутно внимательно оглядывал сына: большая часть ран на нём действительна зажила, не оставив и следа, а сам Ричард выглядел разве что как подхвативший лёгкую простуду, но уж никак не одно из самых ужасных заболеваний на планете. «Чудеса да и только...» - подумал он.
Неделю не видевшие Ричарда, супруги, если б могли, на неделю и остались бы с ним, но врачи, хоть и всячески уверяя, что они совершенно понимают их, посмеиваясь, всё-таки вытащили окрылённых Джеймса и Джейн из палаты, почти серьёзно обеспокоившись, когда Ричард попытался было сойти с койки и проводить родителей, и в шутку пригрозили тому пальцем.
Ещё через пару дней супругам сообщили, весьма удивив и, конечно, обрадовав, что через две недели Ричарда можно будет выписывать.
***
Возобновив школьные занятия, Ричарду, конечно, поначалу пришлось трудно. За три с лишним недели его отсутствия он пропустил много материала, но самое ужасное — были пройдены целых две новых темы по математике, а значит его ждали тонны дополнительных заданий и долгие часы сидения над цифрами. Радость была решительно одна: написанные уже тысячи раз, они совершенно точно выходили красивее, чем у Джеймса и даже близко по изяществу к цифрам Джейн.
Если последствия болезни явственно отразились на учебном процессе, то об их влиянии на здоровье так было сказать сложно, если не невозможно: Ричард будто и не болел вовсе. Напротив, он очень быстро вернулся к футболу, а его периодически вызывающий беспокойство своим отсутствием аппетит повысился; утомление от занятий уроками у него наступало теперь заметно позже, отчего его настроение большую часть времени было ровным либо приподнятым, а это означало, что даже малейшие ссоры с родителями сошли на нет.
Джеймс, хоть и далеко не сразу, восстановил приемлемый режим и, воспользовавшись пару раз выходными, выспался, как не делал давно. Изредка его навещали кошмары, но они, как и обычные сны, быстро стирались из памяти. Он стал чуть чаще видеться с Митчеллом, к которому стал относиться с ещё большим теплом, что было взаимно.
Джейн, удивительно стойко перенёсшая семейное потрясение, как и ожидалось, в кратчайшие сроки снова стала образцом уравновешенности и благоразумия. Теперь ей, впрочем, куда реже нужно было поднимать Джеймсу настроение, так как и падать оно стало реже.
Не то чтобы не ценившие свою семейную жизнь до случая с Ричардом, супруги поняли, что нынешняя жизнь очень близка к тому, чтобы называться счастливой. Свою лепту тут внесло и то, что Джеймс почти перестал смотреть телевизор и вчитываться в самые плохие новости. Игнорируя их, он вспоминал, как Митчелл говорил про капкан, но вспоминал и слова Джейн: «Ты офисный работник, а не спасатель или врач, помочь ты вряд ли как-то можешь.»
Полгода спустя
- ...То есть как это — закрыться?! - Чуть подавшись вперед в шоке спросил Джеймс.
- Вот так, - глуховатым голосом, глядя на середину стола, ответил Митчелл. - Понимаешь, в чем соль, больных всё меньше. Травмы случаются, да, недавно привезли парня, у которого кисть Бог знает на чём висела... Такие случаи редкость, понятно, но падать и ломаться люди продолжают. А вот болеть... За последний месяц поступил лишь один тяжело больной, и того, интересным, надо сказать, образом, быстро подлатали и не менее быстро выписали.
- То есть ваши... сидят без дела?
- Именно. Уже половина присматривает себе другой город, эту больницу они видят отжившей своё. Интересно, а? - он вдруг поднял глаза. - Городок здоровее становится, куда ни глянь — почти все пышут здоровьем. Взять хоть Ричарда. Я ещё не слышал, чтобы пробежав под стеной ледяного ливня три квартала, десятилетний мальчуган пришёл домой и на следующий день даже не чихнул (тут Джеймс усмехнулся, испытывая гордость). И в то же время другие люди норовят потерять работу и вынуждены искать новое место, при том, что большинство хороши лишь в своей сфере, а переехать в другой город не у всех есть возможность.
- У всеобщего оздоровления есть и другая сторона... - сказал Джеймс задумчиво. - А ты? Тоже думаешь переехать?
- Не исключено, - Митчелл грустно улыбнулся. - Так или иначе, разрывать связи-то я не планирую.
- Даже не думай, - с улыбкой выставив указательный палец держащей стакан пива руки, сказал Джеймс. - Как бы ни сложилось, за тебя.
Митчелл, рассмеявшись и благодарно посмотрев на Джеймса, звякнул стаканом.
На следующей неделе, в четверг, Джеймс, глядя на экран звонящего телефона, не сразу вспомнил высветившийся номер. Гарри Уинстон, некогда одноклассник Джеймса (как и Митчелл), прославившийся ещё в школе своей амбициозностью и твёрдой нацеленностью на государственные посты.
- Алло?
- Долго ты с подозрением глядел на номер, а? - поприветствовал его Уинстон, смеясь.
- Как же, от тебя пару лет ни весточки. - весело ответил Джеймс. - Ну так какими судьбами, Гарри?
- Сразу к делу, ценю такой подход, - шутливо начал тот. - Думаю к вам завтра наведаться вечером, не возражаешь, надеюсь? Заодно на Ричарда погляжу, вымахал уже поди.
- Ты не представляешь как, - многозначительно подтвердил Джеймс (что было правдиво: за полгода Ричард прибавил добрые семь сантиметров росту). - Приезжай, мы только рады.
- Договорились. До завтра. - Уинстон, кажется, торопился.
Приободрённый, Джеймс сообщил жене о предстоящем визите старого друга. Джейн легко согласилась вместо мужа помочь Ричарду с уроками, в шутку добавив, что если последний решит начать играть в «Звёздные войны», она не сможет с той же отдачей, что и Джеймс, посвятить себя этому.
***
Никогда не изменявший своей пунктуальности, Уинстон прибыл ровно в семь часов вечера. Открывая ему дверь, Джеймс с улыбкой успел заметить, как тот сверяется с часами (и продолжал замечать это в течение дальнейшего времени).
- Кого я вижу! - лучезарно улыбнувшись, Уинстон распростёр руки. Они с Джеймсом, радостно смеясь, крепко обнялись. - Ни морщины не прибавил, никак эликсиром молодости промышляешь?
- На себя взгляни, с выпуска будто года два скинул! - ответил комплиментом на комплимент Джеймс, сияя.
- Вы там так и будете стоять, а? - шутливо окликнула их Джейн из дома.
Те, похохатывая, вошли внутрь, Уинстон тут же галантно поцеловал руку Джейн, поспешил осыпать её комплиментами и бросил весёлый взгляд на Джеймса, демонстративно кашлянувшего, когда их количество перевалило за десяток.
Тут к ним вышел и Ричард. Уинстон, слегка преувеличенно ошарашенным взглядом внимательно оглядев его, изрёк:
- Ричард Реес? - он с задором повернулся к Джеймсу. - Неужто тот самый? - тут он повернулся снова к Ричарду. - Вам, молодой человек, через месяц-другой впору будет отца на шее таскать!
Засмущавшийся и внутренне переполненный гордостью Ричард опустил голову и немного покраснел, Уинстон потрепал того по волосам.
За ужином он продолжал вести разговор, то и дело крайне метко вставляя шутки и с присущим ему талантом рассказывая историю за историей, а также поведал о том, что метит на пост губернатора штата. Джеймс и Джейн подметили, что чаще всего звучали реплики Ричарда и Уинстона: последний, проявляя к мальчику, кажется, даже больший интерес, чем к супругам и супругу в частности, задавал тому множество вопросов о футболе и школе и не упускал шанса похвалить, чем невероятно ему льстил (как, впрочем, и родителям).
Когда трапеза подошла к концу, Ричард, которому напомнили, что его ждёт математика, с заметным сожалениям вышел из-за стола. Проходя мимо Уинстона, он спросил, придёт ли тот ещё, таким голосом, что ответ «Нет» или даже «Не знаю» вполне мог привести к истерике. К счастью, Уинстон ответил:
- Непременно, друг мой! - взяв руку Ричард и крепко её пожав, он добавил, - А теперь отправляйся и дальше развивать логическое мышление, уж если не цифры, то оно точно тебе понадобится!
Ричард, от радости аж подпрыгнув, резво побежал в свою комнату. Джейн, провожая того слегка удивлённым взглядом, сказала Уинстону: «Учти, Гарри, он теперь твой фанат!» Тот в ответ громко рассмеялся и поблагодарил её. Джейн, с уважением оглядев его ещё раз, ушла вслед за сыном.
- Загляденье, а не сын, Джеймс! - широко раскрыв глаза, покачивая головой и улыбаясь, подытожил Уинстон встречу с мальчиком. Джеймсу, сияя от гордости, оставалось лишь соглашаться. - Когда, ты говоришь, он начал так расцветать?
Примерно полгода назад... - спустя пару секунд раздумий (Джеймс уже успел привыкнуть к почти идеальным физическому и ментальному здоровью сына) ответил тот.
- После излечения от бешенства, да? - совершенно будничным тоном спросил вдруг Уинстон.
Если бы Джеймс успел отпить из уже поднесённого ко рту стакана, он бы очень долго откашливался, но вместо этого он, вытаращившись в чрезвычайном изумлении на друга, замер.
- Разве я об этом расс... - начал он немного не своим голосом.
- Нет, разумеется, нет! О таком да за столом — сплюнь!
- Да откуда ты знаешь, о каком «таком» идёт речь?.. - поневоле начиная повышать голос, вопрошал Джеймс.
- Полагаю, учитывая моё нынешнее положение — до губернаторского кабинета рукой подать! - я могу обладать довольно хорошими источниками, - со слегка таинственной улыбкой ушёл от прямого ответа Уинстон. - Особенно, если речь идёт о городе, в котором живёт семья одного из моих хороших друзей.
- И...и?
- Для начала, остынь немного, я ещё даже не начал, а ты реагируешь уж слишком бурно, - тут Уинстон резко перешёл на серьёзный тон. - А источники доложили всякого, знаешь ли.
Джеймс, глядя на Уинстона едва не шокированно и одновременно беспомощно, сидел с застрявшими в горле словами, не зная чего и ждать. Уинстон, вместе с тоном принявший и серьёзный вид, оценив состояние друга, начал:
- Хорошо... Попробую издалека. Когда вы навестили Ричарда в больнице в третий раз — то есть два дня спустя после первого — вам сказали, что через две недели того можно выписывать. На деле его можно было выписывать и раньше. Но на шестой день первой недели туда прибыли исследователи, которых наши (и мои в частности) люди проинформировали о вашем случае — а, поверь, до нас известия дошли очень быстро. И эта вторая неделя, в течение которой Ричард был уже (Уинстон сделал тут ударение) здоровее, чем до болезни, исследователи собирали все до малейшей крупицы информации и провели целую массу тестов — никаких страшных экспериментов! - тут он, выставив успокаивающе ладони, поспешил уверить в нормальности подразумеваемого заметно напрягшегося Джеймса, затем продолжил, - …и в итоге с торжеством кивнули. Дело в том, что Ричард был далеко не первым чудесным образом исцелённым счастливчиком, но его случай забросил в копилку статистики решающую цифру, чтобы можно было вынести вердикт. - тут Уинстон сделал крайне многозначительную паузу. - Как оказалось, врачи, хоть и не виноваты в этом, вам немного соврали: благодарить за сгинувшую вмиг неизлечимую в большинстве случаев болезнь нужно не иммунитет Ричарда (точнее не совсем его). А его истинного целителя — того врача-старика — который сделал из его и, о, не только его, иммунитета нечто феноменальное.
- Так это же было просто...
- ...обезболивающее, - тут же подхватил, с готовностью кивая, Уинстон. - Так сообщали и все остальные. Но это оказалось несколько другой вещью... Когда до нас дошли данные от исследований первого случая (немного запоздавшие, так как это был именно первый случай), мы, честно говоря, обменялись донельзя скептичными взглядами, не решаясь высмеять наших дорогих учёных только из-за их безупречного послужного списка. Нас можно было понять, но данные оказались, пожалуй, слишком правдивыми: поступивший в больницу с ужасным ожогом лица парень вышел из неё через месяц, сияя чистой, нежной кожей на всём лице.
Тут у Джеймса, мгновенно припомнившего, о ком шла речь, отпала челюсть. Не будь у стула спинки, он бы запросто свалился на пол, в неверии откинувшись назад.
- Первый случай нас, конечно, потряс. Но когда с сумасшедшей скоростью срослись почти в труху разбитые кости в ногах второго парня (Джеймс вспомнил и того сбитого человека), вошедшего в статистику, и данные подтвердили это от и до, мы, признаться, готовы были расстаться с рассудком — от реальности, не знавшей доселе таких случаев, мы подобных номеров не ждали. Но, вооружившись на будущее холодным анализом, мы продолжали наблюдения. Реальность услужливо продолжала выделывать выкрутасы, подкинув нам больного раком, а ныне радостно бегающего вприпрыжку мужчину, затем женщину, доживавшую последние, казалось, дни, с пневмонией, которая сейчас пробегает каждое утро два километра, чахнущего от малярии после поездки в соответствующие места старика, которого сегодня, помолодевшего лет на пятнадцать, проводили на самолёт в Индию... Один раз, правда, реальность подвела наши возросшие до небес ожидания: поступивший с отваливающейся кистью паренёк так и остался с культёй, впрочем, данные подчёркивают, что он, обычно подхватывающий какой-нибудь насморк каждые недели две, забыл, когда последний раз чихал. Столько информации я изливаю исключительно, чтобы подготовить почву, Джеймс.
Сам Джеймс, хоть и начавший уже чувствовать боль в глазах, которые он последние минуты держал выпученными, не в силах сказать хоть что-то, лишь продолжал внимать.
- Самый тяжёлый случай, стоит сказать, было именно у Ричарда. В обычных условиях болезнь — не хочется тебе так говорить, но это факт — раздавила бы его в считанные дни, тем более ему ещё и крепко досталось от укусов (Джеймс заметно вздрогнул, с неохотой вспомнив, что тогда произошло). Но это дало возможность нашим ребятам в деталях проследить, как работает дедушкина чудо-сыворотка. И оно того стоило. Сейчас я попытаюсь всё разъяснить, хотя суть ты и так, конечно, понял, но лишним всё же не будет: старик, как оказалось, вкалывал ничто иное, как маленький кусочек ДНК — известная вещь, а? - и лишь после тщательных наблюдений за Ричардом удалось понять, что это два полноценных гена. Знаком с тем, как работают вирусы-бактериофаги? Они встраивают свою цепочку РНК в ДНК клетки, она начинает кодировать нужные белки и штамповать тысячи и миллионы копий вируса, а клетка гибнет, и так в другой клетке и так далее. Так вот эти два чудо-гена тоже встраиваются в ДНК хозяина, но запускают процесс поинтереснее: один кодирует производство особых имунных клеток, а второй — стимуляторов ускоренного деления обычных клеток. Поверь мне на слово, Джеймс, смесь убойная (прости за паршивый каламбур)... Эти особые имунные клетки (которые наши ребята быстро окрестили ИКНТ — Имунными Клетками Нового Типа) работают с чудовищной скоростью и эффективностью, с оперативностью спец-служб и меткостью снайпера отслеживая и начисто уничтожая, вдумайся, девяносто девять процентов известных болезней и вирусов. А тут ещё и подарочек: в случае необходимости они умеют и успокаивать (непосредственно и жестоко, стоит сказать) взбесившийся на свой же организм иммунитет — то есть не давать ходу аутоимунным заболеваниям (тут Джеймс, чувствуя, что совершенно выпадает из реальности, начал слабо покачивать головой, хотя верил сказанному)! Стимуляторы же ускоренного деления клеток делают очевидное, но последствия ошеломляющие: опять же, вспомни парня с ожогом и парня с переломом ног — все лавры гену номер два.
И знаешь, я бы не стал с такой уверенностью заявлять столь громкую цифру — девяносто девять процентов, подумать только! - если бы наши не нашли, с громадным, разумеется, трудом, и - тут Уинстон заговорил чуть тише. - кое-где обходя закон, добровольцев и не провели всевозможные испытания с завидной тщательностью, даже въедливостью. Впрочем, разойтись сомнениям как следует данные не позволяли с потрясающим упорством и стабильностью: десятки проверок и перепроверок, даже несколько перегибов, а результаты всё те же — блестящие.
Уинстон сделал двухминутную паузу. Он продолжал сохранять поразительное спокойствие, но с некоторой тревогой пристально смотрел на Джеймса, выжидая и давая тому время переварить выданную информацию. Наконец, он спросил:
Теперь скажи мне: ты понимаешь, о чём речь, Джеймс?
- Это... это же... - Джеймс глядел на Уинстона, делая жест рукой, показывая, что пытается вспомнить слово. - Как же... Па... пана...
- Панацея, - закончил за него будущий губернатор. - По крайней мере первый и достойнейший кандидат на звание чего-то похожего за всю человеческую историю.
Гарри. Гарри... ведь если это всё... правда...
Взгляни на Ричарда, Джеймс. Прости, что снова говорю жестокие вещи, но он вышел с того света, а если каким-то образом этого тебе недостаточно — посмотри на его здоровье, каким оно стало за полгода после того случая. Это лекарство не избавляет от старости, к слову говоря, и, если тебя разорвёт на части, ты не соберёшься обратно, как конструктор, не оглянешься с непринуждённым видом и не пойдёшь, весело насвистывая, дальше. Ты всё же умрёшь. Это не ключ к бессмертию. Но Ричарду раз плюнуть оказалось не заболеть после мощного ливня (Джеймс уже не удивлялся осведомлённости Уинстона), уроки он делает почти как автомат, высыпается идеально, беспокоят его разве что судьбы персонажей в собственных играх. Сыворотка работает, Джеймс.
Последний в этот раз долго сидел, смотря на друга и в полной тишине лихорадочно обдумывал всё сказанное. Занятый этим, он не сразу обратил внимание на лицо Уинстона: бардак в голове и небольшая рассеянность мешали ему прочитать, что на нём было, а может ему и не хотелось... Но через какое-то время он распознал в глаза друга жалость.
- Так почему ты молчишь? В чём проблема? Это же... невероятно, это почти чудо! Почему ты так смотришь?.. - Джеймс начал сыпать вопросами.
- Джеймс. - Уинстон, сложив пальцы рук в замке, медленно подался вперёд. - Старик-врач и его немалые запасы сыворотки больше не существуют, а информация обо всём, что я тебе рассказал, доступна лишь узкому кругу лиц.
Джеймсу стало дурно.
***
...со свистом, придающим внушительность силе, с которой он был запущен, мяч влетел в ворота, прилично натянув сетку.
Раздался гром радостных криков и аплодисментов. Ричард, радостно крича товарищам по команде, спустя пару секунд утонул в их объятьях. Он забил решающий гол в матче за школьный кубок, их команда на голову разбила противника, до этого имевшего репутацию непобедимого в школе. Среди улюлюкавших и хлопавших болельщиков был и Джеймс.
Радостная суматоха поутихла было, но как только состоялось торжественное награждение и Ричард, излучая счастье и вкушая вкус победы, гордо поднял кубок вверх, всё возобновилось с ещё большей силой.
Некоторое время спустя Джеймс уже шёл с не остывшим ещё от пыла матча Ричардом к дому, с упоением слушая его бурные и несколько беспорядочные описания ощущений от матча, пересказы ключевых моментов и, конечно же, выражения радости от победы. Выложив накопившиеся эмоции, Ричард (уже тринадцатилетний) спросил чуть спокойнее:
- Пап, дядя Уинстон обещал, что скоро приедет, нет?
- Да-да, конечно. Если не ошибаюсь, на следующей неделе — раньше никак, у него, губернатора, ведь дел невпроворот.
- Ура! Я ему расскажу про наш сегодняшний матч и новый крейсер из лего покажу — я его неделю собирал, ему точно понравится!
Отец весело рассмеялся: как Джейн и говорила, Ричард стал настоящим фанатом Уинстона. Он приметил ссадину на локте Ричарда и спросил, когда это он успел её заработать.
- А, да упал разок с разбегу — мне ж подножку подставили, представляешь? Жульничество! - она завтра же заживёт, сам знаешь!
Джеймс промолчал, соглашаясь. Да, он прекрасно это знал. На ум вдруг пришли мысли о разговоре с Уинстоном три года назад, глаза заволокло лёгким туманом.
...Когда Уинстон заявил, что ни старика, ни сыворотки больше нет, Джеймсу, побледневшему, кажется, также, как когда он увидел искусанного бешеными псами сына, пришлось принести воды, а потом похлопать по спине, когда тот откашливался, неправильно сделав первые судорожные глотки.
Немного оправившись от потрясения, Джеймс, выжидающе глядя на Уинстона, ждал объяснений, уже, впрочем, не надеясь на что-то хорошее.
- Начнём с того, что для нас так и осталось неясным, откуда у него оказалось это средство. Разумеется, в его ДНК точно также сидели эти два гена, но как они там оказались, всё также непонятно: один вариант, что он попал под излучение, геном его удачнейшим образом мутировал, а лучевая болезнь, обязательно последовавшая бы за таких масштабов мутацией, была тут же успешно уничтожена новоиспечёнными генами — гениальная схема, стоит признать; вторая версия предполагает, что он сам создан эти гены, чёрт знает сколько лет и чёрт знает какими методами экспериментируя, что характерно, тоже чёрт знает где — да, мы обнаружили только его хранилище сыворотки, а вот лабораторию, как ни рыли, не нашли нигде, может потому, что верна первая версия, и никакой лаборатории нет, а может потому, что верна третья: генетический материал в половых клетках его родителей подвергся мутации, и он был таким с самого рождения. Короче говоря, в догадках и заблудиться недолго, но теперь мы точно ничего не узнаем.
Теперь что касается того, почему нам... - Уинстон впервые за время разговора тяжело вздохнул. - …пришлось его убрать вместе с лекарством. Понимаешь в чём дело: ты сам прекрасно видишь свою реакцию на новость о существовании (по крайней мере временном) сыворотки, способной излечить практически любую болезнь и за день затянуть даже сравнительно глубокую царапину: реакцией этой было, что ожидаемо, предложение взять и раздать лекарство всему миру (это подразумевалось). Это с учётом того, что ты достаточно уравновешенный человек, к тому же живущий в достатке и не знающий особых жизненных потрясений, а значит не настолько, казалось бы, сильно нуждающийся в подобной вещи. А теперь представь, как на ту же или даже приуменьшенную информацию отреагирует та половина мирового населения, которая регулярно испытывает голод, проблемы с экологией, нехватку пресной воды и, разумеется, постоянно страдает от широчайшего спектра болезней. Эта информация, подкинутая даже в самом безобидном виде, в мгновенье ока разрастётся в снежный ком, слухи будут на неё наслаиваться, как сладкая вата, разбухая до абсурдных размеров — сравнение такое ещё и потому, что слухи на то и слухи, что они пусты, как вакуум, но сладки и привлекательны, как сахар. Едва заслышав от тринадцатого лица в самом искажённом виде об этой сыворотке, страшная толпа озверевшего народа взревёт, требуя — причём вполне справедливо! - представить ему это лекарство сей же час. Саму сыворотку, кстати, изготавливать не сложно — бери да штампуй копии этих генов - поэтому её массовое производство при желании можно было бы наладить и большими партиями переправлять всем нуждающимся. Но на семь с лишних миллиардов её всё равно понадобится неимоверное количество, а народ, как я уже сказал, будет сотрясать целую планету, топая ногами и взывая о помощи, а рано или поздно предпримет попытки добыть лекарство любыми методами — желательно самыми непосредственными. И речь пока идёт лишь о народе бедном, проживающем в тяжёлых условиях. Остальную половину населения никто не вычёркивал, она тоже будет требовать своего, и немалая доля при взгляде со стороны не насчитает и двух отличий от людей из бедных стран! Вопреки ожиданиям, Джеймс, весть о панацее вызовет не реки счастливых слёз и бум надежды по всему миру, а панику и хаос, просто потому что даже правда о лекарстве до ужаса напоминает сказку, и до неё будут жадно тянуться сразу несколько миллиардов рук.
Это, пожалуй, главное, но есть и другие нюансы. Массовая вакцинация, сыгравшая немалую роль в повышении уровня здоровья по всему миру, проводилась и проводится бесплатно. Массовое же, кхм, излечение по хорошему должно проводиться точно также, только ещё и с учётом того, что желающих, мягко говоря, побольше, и настойчивость у них на уровне. Так вот учитывая, что в сроки доставлять всем сыворотку никак не выйдет, обязательно всплывут крайне предприимчивые люди с талантом бизнесменов, и обязательно найдут своих клиентов. Больше всех их будет там, куда лекарство будет идти с опозданием, и найдутся страждущие, готовые отдать любые средства за шприц для себя и семьи. Любые средства. А значит, бизнесмены эти в лёгкую награбят целое состояние, обобрав немало людей до нитки. И да, если им будет нужно, они смогут убедить народ и в том, что для поддержания идеального здоровья уколы необходимо делать регулярно, а следовательно и покупать сыворотку нужно больше одного раза. Разумеется, это ложь: гены из ДНК не выковыряешь, и лекарство действует до конца жизни, но ты и сам знаешь, что даже неглупых людей при «правильном» подходе можно много в чём убедить. Теперь прибавь этот фактор к первому: ряд стран не получает свои партии лекарства, а население в этих странах либо спускает последние деньги на бессмысленные повторные инъекции, либо не может ничего приобрести — и это при том, что в действительности самое что ни на есть главное, что требуется от каждого на планете - это дождаться бесплатной доставки сыворотки, но огромная часть даже не будет этого понимать!
По твоему лицу я уже вижу, что ты убедился, какова будет предполагаемая ситуация в мире, если он посчастливится узнать о таком. Но давай уж пойдём до конца. Ваша больница ведь закрылась, так? Митчелл, я слышал, переехал в другой город. Да, Джеймс, именно это я имею в виду. Когда люди в мороз не простынут, в жару не слягут с солнечным ударом; будучи покусанными какой-нибудь дрянью, пролежат в постели от силы пару недель, а собрав сантиметровый, утрируя, слой бактерий с какой-нибудь немытой раковины, никак не ощутят не себе натиск орд микробов — потому что орды будут побеждены быстро и бездарно, кому тогда нужны врачи? Конечно, девяносто девять — это не сто, в одном проценте тоже достаточно болезней. Но раз в вашем небольшом городе, сыворотка в котором распространилась всего-то на половину населения, отпала регулярная необходимость в медицинской помощи — что будет, если лекарство станет массовым и затронет куда как больше городов? Да, сотни миллионов врачей, медиков и прочих просто-напросто потеряют работу или необходимость учиться по своей специальности, а значит закроются сотни вузов, потеряют место миллионы преподавателей и так далее, и так далее. Это как с альтернативными источниками энергии: их преимущества попросту очевидны, их применение объективно разумнее, нежели дальнейшее истощение и загрязнение планеты из-за использования устаревших ресурсов. Но стереть, как графит, старое и аккуратно нарисовать новое не выйдет — слишком многое ниточками привязано к старому, и рухнет, если эти ниточки оборвать. Изменения должны вводиться постепенно, безболезненно. Но есть проблема: как я уже сказал, долго ждать прихода панацеи, мягко говоря, вряд ли многие захотят.
О подвигах Ричарда, бегающего под холодным дождём в лёгкой одежде, спокойно падающего и обдирающего себе конечности, а в конце концов чувствующего себя прекрасно, многие уже наслышаны, я думаю. Так и люди, получив сыворотку, поневоле расхрабреют и примутся подвергать своё здоровье куда большим рискам. Страшно подумать, но не исключено, что банально соблюдать гигиену многие станут с меньшим усердием — особенно дети. Возрастёт количество травм, а как показал пример с парнем, лишившимся руки, с ними совладать уже не так просто, как с болезнями. Вполне вероятно, возрастёт и смертность, и хотя она вряд ли даже приблизится к уровню смертности от болезней, она будет ощутима.
И вот ещё что: я не зря не упускаю из виду тот один процент (на деле, конечно, цифра плавает, но близка к названной) неизлечимых болезней. Не проси меня даже говорить их названия — не вспомню, но поводов не верить словам наших ребят о том, что даже лекарство старика не справится с ними, у меня нет. О, не беспокойся, вывод о том, что болезни эти непобедимы, сделан не на основании смерти от них добровольцев — это всё исключительно точные расчёты.
Вдобавок ко всему, вирусы умеют мутировать, а значит, если сыворотку мы сами не будем улучшать, один процент постепенно будет расти — это ещё одно напоминание о том, что наша дорогая панацея — лишь кандидат на звание панацеи. И... - Уинстон вдруг замолк, увидев состояние Джеймса: лицо у него стало серым, глаза потухли, сам он весь сник.
Уинстон со спины подошёл к нему, положил руки на плечи и, вздохнув, какое-то время стоял так рядом с ним, не говоря ни слова. Затем, не возвращаясь к своему месту за столом, он продолжил:
- Главное, о чём теперь тебе нужно помнить, Джеймс — что эта информация обладает ужасающей взрывной мощью, и её ни в коем случае, ни в каком виде нельзя разглашать ни одной живой душе. Ни одной. Мне понадобилось много времени, чтобы самому вникнуть, а потом озвучить все объяснения. Объяснения того, почему, хоть на первый взгляд это и так, мы не лишились шанса спасения и ключика идиллии, а избежали кошмарного количества проблем, с лёгкостью перевешивающих все преимущества сыворотки.
А ещё: Ричард успел её получить, Джеймс. И вполне вероятно, что он может передать эти два гена своим детям, чем заметно облегчит им жизнь. И хотя я прекрасно понимаю, что тебе хотелось бы разделить своё счастье со многими, но боюсь, пока мир всё равно устроен так, что всеобщее благо недостижимо, как бы ты того не желал, и тебе, отбрасывая порой чувство стыда, нужно радоваться за себя и близких.
Джеймс, хоть и услышавший последние слова Уинстона даже отчётливее остальных, тихо заплакал. Уинстон продолжал стоять, положив тому руки на плечи.
…Ричард с отцом вернулись домой. Джейн как всегда почти торжественно их встретила. Сын с радостью побежал на кухню помогать матери готовить обед, а Джеймс, проводив того умиротворённым и бесконечно любящим взглядом, опустился на диван.
На ощупь найдя пульт, он нажал на кнопку, заставив экран вспыхнуть. Джеймс переключил на канал с новостями, где в очередной раз показывали кадры разбившихся самолётов, подорванных домов, автобусов, сюжеты о нехватке гуманитарной помощи.
«Как жаль, что я не врач и не спасатель».
Он выключил телевизор.