Хозяйка домика была уютная маленькая бабуся.
Голова её повязана белым ситцевым платком, концы под подбородком. Она показала мне чистую крошечную комнатку, которая станет временным жильём, пока не дадут квартиру.
Редактор районной газеты пообещал.
Другую комнатку сдавала бабуся молодой женщине с ребёнком. Маша была отчаянно красива деревенской здоровой красотой. Её пшеничные волосы были завязаны сзади в узел. Она души не чаяла в своём крепеньком двухгодовалом малыше. Утром Маша уносила его в садик, а сама шла на работу.
По вечерам, когда я возвращалась из поездок по району за материалами, мы с Машей шептались. Она поведала мне, что впервые влюбилась и кинулась, как в омут головой, в эту первую любовь. Заезжий ухажёр забыл её. А вот ребёнок остался.
Бабуся была не ворчливая. Иногда к ней в гости заходила такая же подружка. Они наливали себе вина в гранёные крошечные стопочки и беседовали тихо.
Но зимой в домике было холодновато. Бабушка, видно, экономила дрова.
От холода она спасалась на русской печи, залезала по ступенькам деревянной лестницы и ложилась погреться. Иногда звала меня посидеть с ней. Не знаю, сколько ей было лет. Наверное, больше семидесяти. И она вспоминала в эти минуты своего деда.
Вытягивала вперёд свои старые с бороздками вен, тёмные руки и говорила:
- Вот так мы с ним обнимались. И почти всю жизнь в обнимку прожили.
И она пела мне песню.
Сухой бы я корочкой питалась.
Студёну воду б я пила.
Тобой бы, милый, наслаждалась.
И тем довольна бы была.
Сруби ты мне комнатку уютну,
Где б век могла я коротать.
Приди ко мне хоть на минуту.
Тебя, мой милый, буду ждать.
А коль ты ко мне ходить не будешь.
Так комната мне не нужна.
Сруби ты мне доску гробовую.
В могиле буду я одна.
Когда ж поможет бог расстаться
Мне с распроклятою судьбой?
Коль здесь на земле нам не расстаться,
На небе свидимся с тобой.
Сухой б я корочкой питалась.
Холодну воду бы пила.
Тобой бы я милый любовалась.
И век довольна бы была.
Песня трогала за душу тоской надрывной. Скрипучий голос старой женщины не портил её.
Откуда она прилетела к ней эта песня?
Не всё мне понятно в ней.
Не каждого постигнет такая любовь и её неизбывная тоска.
Под Новый Год бабуся отправилась в гости и нам строго- настрого наказала:
- Сидите смирно!
Никаких ухажёров не водите!
Никого не впускайте!
- Что вы! Что вы! – зачастила Маша.
Уж, какие парни?! Я ведь с дитём.
И мы остались одни.
За маленькими окошками кралась морозная уральская ночь. На небе сверкали частые звёздочки.
И Путь Соломщика можно было увидеть. И Ковш Большой Медведицы. Морозище!
Не было в этом уютном доме телевизора. В тишине вечерничали мы, попили чая с конфетами. Маша убаюкала малыша. Он сладко сопел и не знал ещё, что нет у него папки.
И вдруг мы услышали какие-то глухие удары в стену, в двери. Переглянулись.
- Надо посмотреть, кто там? - сказала я.
- Нет! Я не пойду! Боюсь! - У Маши от страха округлились глаза.
- А вдруг там человек замерзает? - предположила я.
Фонарика не было. Я взяла в руки огарочек свечки. Чиркнула спичкой. Загорелся неровный язычок пламени. Прикрывая его ладонью, я отворила двери, потом скинула крючок с входных дверей. Отомкнула засов.
По двору шатался случайный пьяный мужик. Он инстинктивно искал тепло и стучал во все двери подряд, хватался за попавшиеся дверные ручки. Во дворе стоял деревянный скворечник туалета. Он рванул дверь и вошел туда. Потоптался и, обессилев, упал на снег навзничь.
Я всё это торопливо рассказала Маше.
- Надо его спасать. Где тут телефон?
Телефон был только в соседнем доме. Мне пришлось и к ним стучаться.
МЧС в то время не было.
Когда приехали на грузовике милиционеры, мужик только стонал и бормотал что-то.
Милиционеры, принюхавшись, брезгливо подняли его и закинули в кузов грузовика.
Утром я посмотрела на разорённый туалет. Старая сумка, в которой у бабуси лежала газетная бумага, была сорвана. О рулонах туалетной бумаги мы ещё и не знали.
Вот так я проводила 1981 год.
И, может, тот бедолага выжил.
А вспомнилось мне сегодня всё это, когда утром увидела, как моя доченька, примерно уже в моём том возрасте наскоро жуёт кусок вчерашнего пирога, который испекла сама и одарила пирогами других. А надо урвать время у тёмной ночки и у белого дня, когда двое малышей на руках и когда всё делаешь на бегу…
Я посмотрела на неё, улыбнулась и сказала:
Сухой бы я корочкой питалась.
Студёну воду бы пила…
Как странно к нам приносит память то, что почти забыто.
фото из интернета