Ночь больше никуда не уходила, она только приподнимала и опускала свое покрывало над зачумленным городом. Солнце не заглядывало в Амаранту с самого начала эпидемии. Время от времени прорехи в небе расходились и оттуда валился грязноватый мокрый снег, намертво липнущий ко всему. Ветра почти не было, и специфический запах беды и болезни висел над домами целыми неделями – чума неустанно напоминала о том, что она здесь главная и уходить никуда не собирается.
Смертность достигла максимального уровня довольно быстро, и с тех пор стабильно держалась на максимуме. Каждый день уносил жизни примерно трехсот человек, город вымирал со страшной скоростью. Целые кварталы безлюдели и превращались в кладбища.
С того момента, как Тузендорф заболел, Орландо больше не получал ежевечерних сводок о состоянии дел в стране и городе, да он и не интересовался. Встречаясь время от времени с госпожой Брадаманте, он узнавал у нее общую ситуацию и довольствовался этим. Чего тут придумывать, он и сам все видел.
- И все-таки учет нужен, строжайший учет. Каждый человек должен быть в идеале опознан, но на худой конец, хотя бы посчитан.
Замминистра заносила цифры в замусоленный блокнот, и не открывала тайну, откуда они ей стали известны.
– Вы же сами сказали, что я каждому в лицо смотрю. Вот и смотрю.
- Не хочу показаться невежливым или навязчивым, но мне интересно, кого вы ищете?
Тайная советница послюнявила карандаш, и Орландо лишний раз отметил про себя царственную красоту этой женщины, которая не померкла даже от лишений и страданий.
- Очевидно, того, кто мне дорог.
- Вы же говорили, что вы одиноки и никому не нужны.
Госпожа Брадаманте вздохнула:
- Я не нужна, а мне кое-кто нужен.
- Печально. Могу только позавидовать этому счастливцу и сказать, что он осел.
Улыбка тронула строгое лицо чиновницы, разогнав жесткие складки у губ и сделав ее на мгновение мягкой и человечной.
- Это уж точно.
И, тем не менее, она продолжала делать свое дело с упорством автомата, который завели на год вперед. Орландо очень боялся, что с ней что-нибудь случится, ибо она работала со смертниками, с убийцами и извращенцами. Не приведи небо им придет в голову какая-нибудь пакость, да и чуму еще никто не отменял. Но ни тени страха не увидел правитель на ее лице, когда она закрывала свой блокнот и шла работать. Само присутствие госпожи Брадаманте вносило в жизнь Правителя спокойствие, и он не хотел лишиться такой нужной ему сейчас опоры.
Навестив Тузендорфа, он и вправду нашел его в очень плохом состоянии, даже вся злость, если она еще оставалась, вмиг прошла. Бедный барон исхудал, кожа повисла на нем дряблым мешком, и глаза провалились так глубоко, что казалось и не достать.
- Что ж вы так? Все от чумы мрут, а вы себе какую-то нервную лихорадку подцепили. Опять все не как у людей…
Полубезумный взгляд министра был ему ответом. Говорить Тузендорф не мог, рот ему перекосило, да и половина лица не двигалась. Орландо посидел с ним немного, пожелал ему выздоровления, и снова вернулся на улицу, где он теперь проводил большую часть своего времени. Даже во дворец он не каждый день возвращался, ибо не хотел тратить время на дорогу.
Его работой стало спасение живых. Если госпожа Брадаманте занималась мертвыми, то он искал живых – ходил по домам, методично обходил каждую комнату и смотрел людей, которые ему попадались. По большей части это были трупы, но иногда, в настывшем доме он вдруг обнаруживал живую душу, и тогда поступал по ситуации: если человек выглядел здоровым, то он отводил его в те районы, которые чума не очень подкосила, и где постепенно собирались выжившие. А если человек был болен, то его задачей становилось доставить его в Касаблас, в госпиталь, которым заведовали ведьмы, набранные госпожой Брадаманте по окрестным селам.
Когда он попал туда в первый раз, он подумал, что сошел с ума – его встретило жуткого вида существо с птичьим клювом, которое неодобрительно посмотрело на его тележку с больным стариком.
- Здесь больница? – хрипло спросил Орландо, офонаревший от вида персонала.
- Здесь, - раздался глухой ответ откуда-то из глубины клюва.
Мимо прошли две сиделки с точно такими же клювами. Страшно было смотреть на больных, но вид тех, кто должен был их лечить, пугал еще больше.
- Кто вас так нарядил?
- Это специальный противочумной костюм, - пояснило существо, - в клюве находятся ароматические травы, которые мы вдыхаем, избегая миазмов. А вот вы зря не бережетесь, чума не дремлет.
- Вот оно что… Фантазия у вас однако… Я бы просто маску сделал с травами, а не надевал на себя такое страшилище.
Существо пожало плечами.
- Вы хотите оставить его?
- Да. И, пожалуйста, верните мне каталку, она мне еще пригодится.
С тех пор он стал частым гостем в этом месте, и хоть вид персонала заставлял его каждый раз вздрагивать, он упорно привозил сюда людей. Помогли хоть кому-нибудь? Он не знал, но надеялся, что помогли. Тысячи и тысячи комнат Амаранты, пройденных им в бесконечном пути, снились ему в те краткие часы, когда он наконец закрывал глаза и забывался, выпадая из реальности.
Он все ходил и ходил по комнатам в своих тревожных снах, искал кого-то и не мог отыскать. Как госпожа Брадаманте искала среди тысячи лиц одно, самое необходимое, так и он, все маялся и пытался найти чей-то образ. Когда Орландо просыпался, он понимал, кого именно он ищет, а во почему-то сне забывал, и это было обидно.
Но вообще он ненавидел свои сны. Пустые и дымные, они проносились, как пыльные завихрения на осенних улицах, оставляя поутру только резь в глазах. Правитель не высыпался, худел и чернел на глазах, но это его больше не волновало. Он так давно не видел себя в зеркале, что даже не представлял, как сильно изменился. Резкая проседь, как и у замминистра, прочертила линии в его волосах, только у него это было не так заметно. Орландо понемногу менялся, но не замечал этого, а теперь в одночасье преодолел барьер между зрелостью и старостью и стал другим.
Постаревший и страшный, он бродил со своей каталкой по улицам мертвого города, как призрак, который никак не может угомониться. Если ему встречались случайные люди, они шарахались от него, как от чумы, но он даже внутренне не протестовал. Черт с ними, пусть думают, что хотят.
А народная молва несла на своих крыльях небылицы одна другой ужаснее – мертвец в Амаранте правит страной, и жрет своих подданных, которые живут в городе и окрестностях. По сути, если подумать, все так и было, так что Орландо давно смирился с существующим положением вещей, и не обращал внимания, если слышал что-либо подобное. Тяжелая монотонная работа без малейшего проблеска надежды стала его лекарством и успокоением, он сам удивлялся, почему чума его не брала. Как заговоренный, он заходил в любые дома, брался голыми руками за гноящиеся тела, но болезнь бежала от него, будто издеваясь. А так было бы славно – почувствовать жар, ломоту в суставах, потом благословенное беспамятство, которое забирает с собой любые мысли, и, наконец, смерть. Пора бы уже, он слишком устал и слишком никому не нужен. Все равно в жизни больше не будет ничего хорошего.
Временами ему хотелось умереть, по-настоящему хотелось. Он не искал смерти специально, но рисковал так, как не приходило в голову самым отчаянным самоубийцам, что, собственно, и породило легенду о его неуязвимости. Рисковал не он один, но его отчаянность удивляла даже госпожу Брадаманте, которая и сама могла дать фору кому угодно.
Вот уже второй день, как он мучился желанием побывать на могиле Лии. Обычно он ходил туда не реже раза в месяц. Но в связи с последними событиями совсем позабыл об этом, и теперь неисполненная обязанность томила его. Там он бывал сам собой, сидел на могильном камне, рассматривал плериэльский пейзаж, до боли знакомый, и разговаривал вслух с призраком принцессы. Все воображение, благодаря которому он много лет беседовал с портретом королевы Брижитт…
- Как там она? - думал правитель, - соскучилась, поди. Грустно лежать одной на склоне леса, кроме меня ведь к ней никто не приходит.
Как будто давно умершей девушке было какое-то дело до его визитов! Он был умный человек, он все понимал, но не мог отказаться от иллюзий, отравлявших его жизнь, и предпочитал думать, что Лия там лежит и ждет его прихода.
- Батюшки, я же совсем забыл! – внезапно поразила его мысль о том, что он не сделал распоряжений относительно своих похорон. И правда, подхвати он чуму, и молодцы госпожи Брадаманте зароют его в общей яме с сотнями других несчастных. Тогда он и за гробом будет разлучен с Лией.
Пришлось вернуться во дворец и написать завещание, которое получилось на удивление коротким. Вся жизнь его уместилась в трех предложениях, которыми он завещал похоронить себя рядом с принцессой и все свое скудное имущество отдать в казну. Ничего он не нажил, ничего не создал и ничего не оставлял за собой.
Закончив писать, он оглядел любимый кабинет, уже две недели стоявший неубранным, и принявший такой же вид, как и весь город, и через силу улыбнулся.
- Все проходит. Если я не вернусь, вспоминайте меня иногда. Стены…
А кроме стен и некому было его вспомнить. Орландо вышел в застывший морозный день, привычно пахнущий смертью и болезнью, храня завещание за пазухой. Он решил отдать его госпоже Брадаманте, и сначала направился на Чумное кладбище, потому что там она бывала каждый день, но, почти дойдя до моста Школяров, остановился и задумался.
Несколько минут он стоял в нерешительности, а потом повернул и медленно побрел назад, во дворец. Там он долго шарил в ящиках стола, разыскивая ключ, который ненавидел всей душой, и в то же время никогда с ним не расставался. Наконец, ключ был найден, а завещание отправилось на его место.
- Все равно найдут, да и, если я помру, мне будет все равно. Наверное…
И он снова вышел на улицу.
Сеймор больше других районов Амаранты пострадал от чумы. Когда-то здесь яблоку негде было упасть, а теперь Орландо шагал по совершенно пустым улицам, жутким в своей немоте. Дома щерились мертвыми глазами-окнами, в которых не осталось стекол, двери были распахнуты, и снег залетал внутрь, покрывая все белым саваном, скорбя о тех, кто жил в этих домах, но больше никогда в них не вернется.
Оставленные человеком дома и вещи всегда производят тягостное и жуткое впечатление. Орландо уже ничего не боялся в своей жизни, но сейчас даже ему не хотелось заходить внутрь, хотя он уже привык странствовать по таким домам. Некогда густонаселенный район был совершенно пуст, и ему хотелось покинуть его как можно скорее, но путь его лежал на самую окраину.
Долго-долго брел он по мертвым улицам, уже и день начал потихоньку таять. Разницы, правда, особой не было: серость и серость - хоть днем, хоть вечером, но днем, все равно, было как-то радостнее. Самая окраина Сеймора и в яркий солнечный день выглядела не очень, а при таком освещении и вообще повеситься можно: болезненный, густой полумрак, пустые улицы, по которым катился мусор, и больше никакого движения. Даже воздух и тот не двигался, висел болезненным смрадом над вымершими домами.
Орландо прошел до самого конца и почувствовал усталость в ногах – странно, он уже давно не чувствовал ничего подобного. Возле бывшей бакалейной лавки, где теперь хозяйничали призраки, он остановился и перевел дух. Оставалось совсем недолго: сейчас он завернет направо и увидит длинные ряды складов, в которых гниют брошенные хозяевами товары. Вместе с запахом чумы здесь стоял совершенно специфический смрад, который был способен вывернуть наизнанку даже старого мусорщика.
Это удивило Орландо, ведь на улице стоял мороз. Он не знал того, что многие из здешних складов имели отопление, которое лопнуло после того, как отсюда сбежали рабочие. Кипяток разлился по полу, превратив многие склады в паровую баню, ну и результат не замедлил себя ждать.
- Надо бы все это поубирать отсюда, а не то мы впридачу к чуме получим еще какую-нибудь заразу.
Но это он красиво подумал, а сам понимал, что делать это сейчас некому. Если так будет продолжаться, то вскорости в городе просто не останется людей. И он, по горькой насмешке судьбы, останется последним, чтобы сойти с ума в каменной пустыне.
Нужный ему склад был недалеко. Он обратил внимание, что маленькая тропинка, которую он протоптал, никем не была нарушена – никто не ходил здесь с того раза, как он в последний раз открывал большую деревянную дверь. Ключ скрипнул, отмыкая ее и пропуская внутрь поток воздуха, носившего чуму. Орландо брезгливо поморщился, но вошел внутрь вместе с этим воздухом, как с неразлучным другом. Подземный коридор был тих и темен. Немного повозившись, правитель зажег факел и двинулся вперед – не любил он этого места. Совершенно несуеверный человек, Орландо почему-то боялся встретить тут привидение с тем лицом Лии, которое было у нее в гробу.
Проходя темным коридором, он думал, что, в сущности, вся жизнь его представляет одинокое путешествие в темноте неизвестно куда. И, похоже, что он сбился с дороги, многие годы блуждает по этому подземелью в поисках выхода, которого нет. Мимо него мелькнул поворот на тюрьму, и он снова почувствовал боль в сердце, как в тот самый день, когда Тузендорф показал ему разобранную кладку.
Да, можно понять, почему баронесса Ферро так его ненавидит – он и сам ненавидел себя за это. Зачем он пришел тогда, зачем сидел всю ночь? Ничего не добился, только ободрал себе в кровь всю душу и окончательно погубил принцессу. Зато сейчас ходит на могилку, как заправской родственник!
Подземный ход всегда казался ему дольше, чем был на самом деле, потому что плохие мысли растягивают время. Когда наконец правитель увидел свет, пробивающийся сквозь рассохшиеся от времени доски, он вздохнул с облегчением – на сегодня никаких призраков.
Голубиная роща была покрыта снегом, и совсем не походила на место, которое когда-то показалось ему романтичным и умиротворенным. Деревья тянули голые ветки, как обугленные пальцы, и зловеще скрипели под навалившимся снегом: рр-рок, ррр-ррок, ррроккк… Птиц не было слышно: то ли попрятались, то ли вымерзли все за долгие годы зимы. Одиноко было в роще, ничто не нарушало ее покоя.
Орландо прошел по маленькой тропинке, которую уже порядочно завалило. Но он хорошо вытоптал ее, и давно не боялся потерять, выучив тут каждую веточку. Когда деревья наконец расступились, он шагнул на открытый склон и испугался так, что все его тело словно облили кипятком сверху донизу – на могиле Лии чернела человеческая фигура.
Первым его побуждением было убежать и скрыться. Но ноги примерзли к месту, от страха он даже пошевелиться не мог, так и стоял столбом. Человек лежал ничком и не шевелился, Орландо тоже стоял и не шевелился – и похоже, что лежащий незнакомец был твердо намерен его обыграть по части неподвижности.
Через несколько минут, когда страх понемногу схлынул, и правитель обрел способность соображать, он стал вглядываться в человека внимательнее, пытаясь определить с расстояния – жив тот или мертв. Человек не двигался. Что могло привести его сюда, в такое место, где не летают даже птицы? Следы тянулись снизу, от леса, опоясывающего холм и убегающего в плериэльские поля. Ничего себе!
Правитель еще раз осторожно осмотрелся и начал потихоньку приближаться. Оружия у него с собой не было – даже если бы и было, он все равно не умел им пользоваться. Было похоже на то, что человек пришел сюда в одиночку, потому что ни лошади, ни других следов вокруг не было. Странно, чрезвычайно странно… Орландо, как стервятник, осторожно обходил тело кругами, постепенно приближаясь, но ни малейшего движения не улавливал.
Мертв. Поза человека была неестественной, с запрокинутой назад головой и раскинутыми в стороны руками, странно маленькими и женскими. Правитель подошел ближе – совершенно белые пальцы уже начали синеть, и были скрючены, словно умирающий хватал руками воздух перед тем, как испустить дух. Надо было взглянуть в его лицо, но Орландо почему-то медлил. Небритый кадык его, заросший седым волосом, ходил туда-сюда в нерешительности и страхе. Ему потребовалось несколько минут, чтобы сделать несколько шагов и взглянуть в лицо мертвеца.
Увиденное повергло его в шок.
Мгновенно ослабев, он опустился рядом, в вытоптанный снег и схватился руками за голову. Жуткая, непереносимая боль скрутила его существо, грозя разорвать сердце и убить его на месте. Орландо разом осознал весь ужас, произошедший с ним и с теми, кто встретился ему на жизненном пути. Что он был за человек? Кем был изначально проклят? Почему все так получилось? Он хотел народу процветания и богатства, а принес нищету и горе, он любил женщину, но сумел только убить ее.
Боль вырвалась из его груди хриплым, болезненным воем – ни одно животное так не кричало в моменты боли или ярости, то был чисто человеческий крик. Раздирая ногтями завязку плаща, он рвал и кожу на шее, но даже не чувствовал этого. Душевная боль была намного сильнее, чем любая физическая, которую он мог себе причинить. Но самый большой ужас заключался в том, что ничего нельзя поправить. Как в ненавистный день, когда он бросил первую горсть земли в эту могилу, Орландо ощутил бездну в самом себе, которую ничто не могло наполнить. Для чего он родился на свет и для чего умрет? Никто не был счастлив рядом с ним, и никто никогда не будет.
Вокруг было пусто. Дул промозглый зимний ветер.