Яйца в стеклотаре

                (Комедийный рассказ)

      Когда я вышел на пенсию, то переехал на постоянное место жительства в другой район своего города. Моя старая квартира была близко от моей последней работы, а новая — к месту жительства моей дочери и внучки. После развода с женой дочь давно предлагала мне поменять место жительства, чтобы быть ближе друг к другу, но я упорно держался за работу. И вот теперь я переехал в новую квартиру и начал обживаться на новом месте.
      У меня, старого интеллигента, сотрудника научно-технологического института, научно-технические разработки, изобретения и «ноу-хау» стояли на первом месте в любое время нашей непростой и порой непредсказуемой жизни. Даже тогда, когда нам после распада СССР месяцами не платили зарплату или платили гроши, или даже угрожали закрытием института. Поэтому у меня не было ни машины, ни гаража, ни дачи. Может, именно из-за этого от меня и ушла жена. И я остался папой-одиночкой.
      Некоторые мои друзья, соседи и бывшие коллеги с распадом СССР быстро перестроились, бросили свою неприбыльную работу, начали мотаться то в Польшу, то в Турцию, то хотя бы в Одессу и торговать, торговать, торговать. Торговали даже кандидаты наук с доцентами. Пооткрывали свои киоски, магазины, а один даже стал оптовым торговцем леса. Естественно, они перешли в разряд зажиточных людей и купили то, чего у меня не было — свои дома, машины, гаражи, дачи. Некоторые из них частенько засиживались в гаражах.
      Я много слышал о посиделках мужиков в гаражах и даже  пару раз сам побывал у них в гостях. Первый раз — когда родился сын у моего старого приятеля. Тогда я просто при встрече намекнул, что такое дело и обмыть не грех — он и выставился, но не дома, а в гараже. Там он и объяснил, что квасил от рождения своего отпрыска до выписки жены из роддома и теперь был у неё не в милости. Второй же раз — ребята на какой-то праздник меня туда затащили. С тех пор прошло уже лет двадцать, а я так и не был приучен к гаражным посиделкам.
      После покупки новой для меня квартиры и до перевозки мебели и вещей у меня оставалось с неделю времени на её ремонт. Благо тёплая и солнечная погода позволяла проветривать квартиру во время этой работы. Собственно говоря, это был не ремонт в полном смысле этого слова, а её чистка от грязи, поклейка свежих обоев и покраска затёртых дверей. На большее я не тянул деньгами и своими способностями. Единственное, что я намеревался сделать серьёзно, так это на кухне перенести раковину с одного места на другое, чтобы создать удобную рабочую площадку со столешницей, газовой плитой и мойкой.
      Для этих дел мне потребовалась болгарка и электродрель, которых у меня сроду не было. Не было не потому, что я не мог позволить себе купить, а за ненадобностью. Мне для домашних дел было достаточно молотка, плоскогубцев и отвёртки. Да и вообще я не любил домашнюю работу, а больше предпочитал умственный труд — что-то читать, считать, придумывать. К сожалению, мой зять оказался из таких же придурков-интеллигентов, как и я, — хотя, может, оно и к лучшему. Поэтому у него тоже не было ни болгарки, ни электродрели.
      Помыкавшись со своими планами переноса раковины, которая стояла в стороне от газовой плиты, я решил обратиться к своим соседям. На моей лестничной площадке на четвёртом этаже старенькой «хрущёвки» их было два. Одного соседа я видел — такой молодой щуплый интеллигент в очках. Сейчас такие очкарики бывают хорошими программистами, но никак не слесарями. Я у него и спрашивать не стал. К другому соседу звонил днём раза два-три — никто не отозвался. Скорее всего, все были на работе или в отъезде.
      Вечером же на мой звонок дверь соседа, наконец, открылась. В проёме показался крепенький мужичок с пивным пузиком лет пятидесяти пяти–пятидесяти семи с полуседыми волосами в спортивных брюках, футболке и стоптанных тапочках. Я представился:
     — Здравствуйте. Я ваш новый сосед из 45-й квартиры, — и махнул рукой в сторону своей полуоткрытой двери.
     — Добрый вечер, — ответил тот, — ну что ж, будем знакомы: меня зовут Степан Петрович. Для Вас просто Стёпа, ведь мы практически ровесники. А Вас как величать? — спросил он, выйдя на лестничную клетку и прикрыв за собой дверь.
     — Стрельцов, Виктор Николаевич, — как-то неожиданно официально отозвался я и тут же поправился, — можно просто Витя. — И тут же перешёл к делу. — Я вот по какому вопросу к вам зашёл. Мне тут надо кое-что просверлить и водопроводную трубу обрезать. К сожалению, у меня нет дрели и болгарки. Может, у Вас есть?
     — Ну что ж, как тут соседу не помочь? Иметься-то оно имеется, но всё в гараже. Теперь только завтра. Я с утра буду брать машину и Вам дам инструменты, если Вы со мной сходите в гараж. Тут недалеко, — и сразу же спросил, — может, ещё что нужно? Ну, там зубило или пила по металлу?
     — Большое вам спасибо. Вы мне позвоните в дверь, когда будете выходить из дому, и я с вами пойду. А я подумаю до утра, что мне ещё нужно. По крайней мере, того, что вы назвали, у меня точно нет. А может пригодиться. Я в долгу не останусь, — заверил я под конец.
     — Ну, вот и договорились. А будете прописываться в этой квартире, и меня на рюмку чаю приглашайте. — Шутливо подмигнул он. — Спокойной ночи!
     — Спокойной ночи! — повторил я соседу вдогонку, который зашёл к себе в коридор и уже начал закрывать дверь.
     Обычно я встаю рано, не позже семи часов. Так что когда сосед позвонил в мою дверь в четверть восьмого, я уже был готов к походу.
     — Доброе утро, сосед! — Первым поприветствовал он. — Как спалось на новом месте?
     — Доброе утро! — отозвался я, беря приготовленную сумку, выходя за порог и запирая за собой дверь. — Спалось как-то не очень. То ли от нового места, то ли от того, что спал на полу, на надувном матрасе.
     — Ничего, скоро перевезёшь сюда вещи и отоспишься, — перешёл он на «ты», но тут же поправился, — не против, если мы перейдём на «ты»? Мы ж соседи, делить нам нечего, да и по возрасту близки.
     — Я не против, Стёпа, — ответил я соседу, семеня за ним по ступенькам подъезда.
     — Вот и договорились, Витя. Как-никак ты сюда переселяешься не на один год. Вот и будем соседями, а может, и приятелями. На старом месте много друзей осталось?
     — Да не очень. Те, с кем дружу, живут совсем в других местах. И то раз-два и обчёлся. Я работал инженером-исследователем в НИИ, сейчас уже на пенсии. И то ушёл на пенсию по сокращению штатов. Хотя хотел ещё поработать. А кто проворнее был, тот уже живёт в Израиле, Германии или Штатах, работают на хороших должностях. После развала Союза разъехались.
     — А ты почему не поехал? — Спросил Степан, доставая пачку сигарет и протягивая мне, — закуришь?
     — Спасибо, не курю. Правда, баловался по молодости, но потом окончательно бросил.
     — А я вот никак не брошу. Вроде, и пора уже по возрасту, а никак не получается, — он остановился, чиркнул спичкой, прикурил сигарету и с удовольствием затянулся. — Так почему ты не уехал за границу-то? — Переспросил он.
     — Да понимаешь, тут родственники, дети, теперь уж и внуки пошли. Куда я от них? Да и менталитет у таких людей, как я, не пригоден для жизни за границей. Мы готовы за маленькую зарплату делать то, что принесёт прибыль государству, может, через двадцать лет. А там бизнес: давай конечный продукт, и давай сейчас. Хоть разорвись. Мы же воспитаны в Советском Союзе на других принципах.
     — Понятно, — пробубнил сосед, мерно шагая по тихой улочке и прищуривая глаза на восходящее солнце. — А вот мы как строили, так и продолжали строить даже после развала нашей страны. Я бригадиром строителей работал, — уточнил он. — Потом пошла приватизация. Наш домостроительный комбинат приватизировали, скупив за бесценок наши акции. А затем новый хозяин набрал денег у людей на строительство новых домов и смылся за границу. Фирма обанкротилась. С тех пор я работаю охранником в рай-энерго. Дежурю «сутки — трое». Лучшую работу не нашёл, да особо и не искал. Эта устраивает.
      Почему устраивает — он не объяснил, а я — не спросил. Так за стандартными разговорами, которые обычно проводятся при новом знакомстве, мы минут через семь дошли до гаражей.
     — Привет, Кузьмич! — поздоровался Степан Петрович с пожилым мужичком, который виднелся через открытую дверь в дежурке на проходной.
     — Здоров, Степан! — ответил тот, — что, покупателя на свой гараж ведёшь?
     — Нет, это мой сосед по квартире. По делу мы в гараж. Что тут нового?
     — А что тут нового может быть? Пожара, взлома гаражей и краж транспорта не было. И то, слава Богу.
     — Ну, дай вам Бог ещё и здоровья! — бросил Степан через плечо.
     — И тебе не хворать, — отозвался тот.
     — Нам здесь за угол, а там, недалеко, и мой гараж, — теперь уже тише произнёс сосед.
      В это время территория гаражей была почти безлюдной. А в том ряду, где находился гараж моего спутника, и совсем никого не было видно. Гараж его ничем не выделялся среди соседских гаражей, но был шире них примерно на метр. Степан заметил мой удивлённый взгляд и сказал:
     — Тут гаражи строили с двух сторон да, видать, просчитались. Я свой строил в последнюю очередь, вот у меня и получился шире. Зато как посиделки какие-то устраивать, так ко мне всегда приходят. У меня тут и столик постоянно стоит, и табуретки. — Начал объяснять сосед, открывая замок. — Я-то не сильно налегаю на водку, но посидеть с компанией люблю.
     — Я тоже не злоупотребляю. Хотя раньше жизнь была как-то веселее, — подметил я, помогая Степану открыть вторую створку дверей его гаража.
     — Да и мы раньше моложе были. А вот и мой верный конь, — сказал он, ласково проводя рукой по крышке капота стареньких «Жигулей» шестой модели. — Сколько раз он меня выручал. Дачка у нас в пятнадцати километрах от города. Без неё мы бы и не выжили в девяностых. А так хоть основная часть продуктов была своя, — он щёлкнул выключателем и, пройдя мимо прислонённого к боковой скамейке столика с засунутыми под него двумя табуретами,  начал копошиться в дальнем большом ящике.
     — А у меня дачи нет, вот и машина не нужна. Хотя после развала Союза мы тоже поначалу взяли огород за городом. Поскольку с женой работали, то ездили туда только по выходным. Однако огороду нужен почти каждодневный уход. У нас же то бурьяны, то засуха, то кроты, то воры. Вот так и получалось: что посадили, то и собрали. Или и того хуже. Намаялись года три с этой дачей, воду сделали, сарайчик для лопат и граблей, а потом решили, что это дело не наше. Ну и продали её.
     — Да, к даче нужен подход. Жена у меня из села. Вот она-то и занимается больше всей этой огородиной да консервацией. Я ей только помогаю. А вот и дрель, — сосед достал её из ящика и передал мне, — сейчас и болгарку найдём.
      Я положил дрель в сумку и, привыкнув к полумраку гаража, начал рассматривать его содержимое. Всё было так, как обычно бывает в частных гаражах. Некоторая часть всяких принадлежностей относилась к машине. Другая часть — и она побольше — состояла из того, что не нужно в доме, но может когда-то пригодиться в хозяйстве. И третья часть относилась к даче и огородному делу.
      Окинув внутреннюю часть гаража беглым взглядом, и потеряв к ней интерес, я вспомнил свой дачный опыт:
     — А мы с женой городские, в дачных делах не мастера. Вот я, например, на одной грядке посадил кабачки, а рядом — тыквы. Так у меня к концу лета на обеих грядках выросли какие-то тыквокабачки. И не кабачки, и не тыквы. А что-то среднее. Это всё из-за перекрёстного опыления. Нужно было их в разных концах огорода садить. А мы этого не знали.
      Думали молоденьких кабачков пожарить или даже законсервировать. Не тут-то было! И на одной грядке, где росли кабачки, и на другой грядке, где были тыквы, получилось неизвестно что. Ни жарить, ни консервировать, ни семечек нормальных — в общем, ничего не получилось. Всё отдали местной бабульке на корм козам.
     — Да, и не такое бывает, если в первый раз, — заулыбался сосед, продолжая переставлять ящики с разными железяками.
      Пока он искал болгарку, я ещё несколько раз скользнул безразличным взглядом по полкам гаража соседа, пока не наткнулся на маленькую полочку с одиноко стоящей литровой бутылкой из-под молока, какими теперь никто не пользуется. Чего она тут делает, да ещё и стоит как будто на почётном месте?
     — А что у тебя делает советская молочная бутылка? — не выдержал я от любопытства.
     — А это не обычная бутылка, а какая-то то ли импортная, то ли советская экспериментальная. Помнишь, ещё до развала Союза мы покупали молоко, кефир, сметану в подобных бутылках, а потом сдавали обратно в магазин? Так вот, в то время я был в командировке в Москве и по этому случаю перед отъездом домой купил две литровые бутылки какого-то специального молока.
      Дома мы его выпили, но тару в магазин обратно не приняли. Сказали, что она нестандартная. Видишь, у наших обычных бутылок было длинное горлышко и за ним почти до средины бутылки конусное расширение. А в этой бутылке горлышко короче и сразу за ним идёт полукруглое расширение, как плечи у человека. Да и сама бутылка чуть ниже.
      Одним словом, бутылки у нас не приняли, и они оказались в гараже. Думали, что в другом месте сдадим. Но так и не сдали — то забывали, то не до того было, поскольку Союз развалился, то вообще молоко начали продавать только в пакетах. А потом с одной из бутылок целое приключение получилось. Мы её и потеряли. — Степан подозрительно улыбнулся и хихикнул под нос. — Другую же мы оставили для памяти об этом событии. Как говорится, и смех, и грех.
     — А вот и болгарка, — вытянул он её из-под какого-то хлама, — на, клади в сумку.
      Я взял тяжёлую, по моим меркам, болгарку и положил её в сумку. Степан подал мне ещё несколько инструментов, приговаривая при передаче каждого:
     — Может пригодиться. Может тоже пригодиться. А это точно пригодится.
      Когда инструменты были собраны в сумку, Степан сказал:
     — Историю приключений одной нашей молочной бутылки в двух словах не расскажешь. Давай присядем, я может, ещё перекурю, а ты просто передохнёшь. — Степан подвинул ко мне табуретку из-под столика, а сам сел по другую его сторону, на другую табуретку. Снял с полки большую стеклянную пепельницу, поставил на стол. Не спеша достал пачку сигарет, спички и положил их перед собой. Видать, разговор предполагался не краткий.
     — Понимаешь, Витя, дело это было в средине девяностых, когда люди лишались работы, заработка и не знали, как свести концы с концами. Пить же не перестали, сами делали самогонные аппараты, гнали самогон — не на продажу, а сами же его и пили. Но некоторые на этом заработали солидные капиталы.
      Мы, например, использовали обычную советскую скороварку, к ней присоединяли трубочку от системы переливания крови, а на другой конец этой трубочки одевали спирально скрученную медную трубку, которую клали в обычную эмалированную миску с проточной водой, а миску ставили в раковину под кран. А дальше, с другой стороны медной трубки, была приделана вторая половина трубочки от системы переливания крови, из которой капал самогон в подставленную посудину.
      Всё, самогонный аппарат готов. Если же его разобрать на части и положить их в разные места, то никакая милиция его бы не обнаружила. Ведь скороварка — это обычна кухонная посуда.
     — Мы тоже делали подобное в то время, но ещё проще, — вставил я.
     — Да, все тогда что-то сами делали. Ведь надо же было праздники встречать, гостей угощать, но речь не об этом. Куда тогда было податься обычному человеку? В ресторан или кафе не сходишь — не по карману. Вот и устраивали посиделки в гаражах. Дома тоже праздновали с семьями, но редко, поскольку жёны возмущались. А напряжение от всяких стрессов надо было снимать регулярно. Вот мои соседи по гаражу частенько после работы и забегали ко мне, поскольку у меня места было больше, чем у других. Да и балагур я был, весельчак, всякие истории там рассказывал, анекдоты. В конфликты не вступал. Вот все меня и уважали. Знали, что я всё улажу и даже сильно подвыпившим домой помогу дойти.
     — У наших соседей и знакомых тоже так было. Но я машину не купил, поэтому и в гаражных делах участия практически не принимал, — вставил я.
     — Да, — продолжал Степан, — мужики тоже разные бывают. Никто никому в рот водку насильно не заливал. Тем более, когда в средствах были ограничены. Все сами определяли, когда, что и сколько пить. Чаще всего встречались тут по пятницам, в конце рабочего дня, или по субботам. Я чаще просто компанию поддерживал и пил не более двух-трёх стопариков. А то, бывало, и одним пивом обходился. Поэтому у меня и с женой практически никаких трений не было. Главное, чтобы работу свою я выполнял.
      А вот мой бывший сосед слева по гаражу — царство ему небесное, Санька Сычёв — Сыч, как мы его называли, тот помногу закладывал и часто. Другие как-то держались в некоторых пределах, а этот был слаб на сивуху. И где только он её брал в таких количествах?
      Мой собеседник замолчал на полминуты, чтобы достать и прикурить сигарету. Глубоко затянувшись, он продолжил:
     — Так вот, однажды в пятницу после работы мы с Сычом сидели вот здесь, на этих табуретках, как сейчас. А почему на табуретках, а не на скамейке? Потому что если стол отодвинуть, чтобы сесть на скамейку, то он упрётся в машину, и мимо него на другую сторону уже никак не пройдёшь.
      Да, не только с Сычом, тогда уже и Витька Хохмач сидел вот здесь, на скамейке, — его гараж вон там, напротив моего стоит. Мы только хотели пива попить да таранку погрызть, но не успели даже бутылки открыть, как к нам завалился весёлый и улыбающийся Васька Семёнов — его гараж тут недалеко. А в руках у него — трёхлитровая банка самогона. Я как раз напротив сидел и сразу рассмотрел эту банку. Он и говорит:
      «Привет, ребята! Я вот плату за свою шабашку получил! Домой не могу нести — отберут. И в гараже не могу оставить — найдут. А если пить в одиночку, то я от такого количества умру. Вы что пьёте? Только пиво?» — Спросил он, увидев на столе три бутылки пива и леща.
      «Пиво, пиво!» — Подтвердили мы.
      «Давайте я вас угощу самогоном. Сегодня — я вас. А вы меня как-нибудь потом, по очереди угостите, когда у вас самогон появится», — заинтриговал он нас.
      Мы, конечно, про потом не думали. Главное сейчас, да ещё и на шару. А Санька Сыч сидел к нему спиной, бутыль не видел, поэтому возмутился:
      «Это мы-то тебя по очереди поить будем? Не борзо ли предложение?»
      «Так вот же, сколько самогона! — Ткнул ему банку под нос Васька. — Тут на всех хватит!»
      «Ооо!!! Мы с тобой дружим! — Воскликнул Сыч, ставя банку на стол. — Присаживайся на скамейку. Эй! Хохмач! Двигайся дальше! Сегодня Васька почётным гостем у нас будет».
      «А по нечётным мы его угощать будем! Ха-ха-ха!» — заржал Хохмач, перемещаясь ближе ко мне.
      Я же достал с полки ещё одну кружку для вновь прибывшего. Стаканы у нас как-то не держались — часто трескались, а эмалированные кружки были более практичными и более универсальными. В них и чай можно было заварить на сухом спирте.
      Между тем дело не стояло на месте — Сыч снял крышку с банки и начал наливать в первую кружку.
      «Эй! Ты там не гони лошадей! Наливай по половинке, а то удовольствие быстро кончится!» — Забубнил на него Витька Хохмач.
      «А ты под руку не говори, а то разольётся добро», — возразил Сыч.
      «А чем мы закусывать будем? Этим тощим лещом? Петрович, может, у тебя что завалялось?» — Не унимался Хохмач. Но ему никто не успел ответить, как из-за порога послышался голос:
      «Закуска у меня есть! Да и выпивка тоже! Возьмите и меня в компанию!» — это Серёга Павлов пришёл, сосед по гаражу справа. Ему было уже под тридцать, но он ещё не женатым оставался. После развала Союза у многих парней как-то с этим делом заминка была. И заработки были нестабильны, и свадьбы не на что играть, и семью содержать проблематично. Вот подолгу и жили парни холостяками. А мы уже были все с семьями, женились ещё при Союзе. Поэтому старались для своих семей, из дому лишнего не выносили.
      Да, мы были женаты, но сидели без закуски. Правда, у меня где-то лежали дежурные консервы, да и в погребе огурцы, помидоры были, но, как на жаль, не было хлеба. Поэтому удивились, увидев на пороге гаража холостяка с закуской и магазинной поллитровкой. На что получили от него быстрый ответ:
      «Телеграмма пришла! — У моего брата сын родился! Теперь я дядей стал!»
      «О, поздравляем! — понеслось со всех сторон. — Да и тебе пора уже жениться!»
      «А я ещё не нагулялся!» — шутя отвечал тот.
      Серёга принёс целую буханку хлеба, полкило колбасы и полдесятка сырых яиц. Купил, что было в киоске у Эдика Миневича — у него тут машина в гаражах и киоск недалеко от гаражного кооператива. Всё, кроме яиц, он передал Сычу. А яйца осторожно сам положил на стол, заметив:
      «Будьте внимательны — они сырые».
      «Двигайтесь, ребята, — сказал Сыч Ваське и Витьке. А обращаясь к Сергею, добавил, — А ты садись на лавку, тоже почётным гостем будешь. Тебе повезло — мы ещё и по первой не успели выпить».
      «Степан, поищи нож и кружку», — попросил Хохмач.
      Я подал ящичек с нехитрыми кухонными принадлежностями и ещё одну кружку, а также достал с дальнего угла пару банок кильки в томате. Пока я открывал одну из них, Хохмач нарезал хлеб и колбасу на газету, которая тут, в гараже и нашлась. А Сыч продолжал оставаться на разливе самогона.
      «Слышали? Говорят, деньги менять будут. То ли два, то ли три нуля отбросят. А медь поменяют, или оставят, как в шестьдесят первом году?» — Начал было от безделья выяснять Васька Семёнов.
      «Да кто хотел поменять, тот уже давно поменял. На доллары», — вставил своё резюме Сергей.
      «Кончай баланду травить! — самогон не водка, гораздо быстрее испаряется!» — остановил всех Сыч. Подгонять ещё раз больше не пришлось — со всех сторон дружно потянулись руки к налитым кружкам.
      «Ну, тогда за новорожденного! Он теперь наш главный герой», — сказал Хохмач и потянулся своей кружкой к кружке Сергея. Остальные тоже начали чокаться с дядей новорожденного.
      На некоторое время наступила тишина. Только и слышно было, как глоток за глотком пятеро мужчин с жадностью пьют слегка вонючую жидкость. Наконец, Василий прокашлялся:
      «Кхаа! Не меньше пятидесяти градусов будет. Точно не соврали, что самогон хороший».
      «Нынче хороший самогон — это редкость. — Добавил Сыч. — Вот у моего знакомого есть этот…— он слегка замялся — измеритель градусов».
      «Ареометр» — быстро подсказал Сергей.
      «Во! Ареометр. Так он мерял у разных производителей. Получалось то тридцать, то тридцать пять градусов, а один раз было даже двадцать восемь. Дурят нас старушки!»
     Потом захрустел хлеб, и в ход пошла колбаса. Васька, Витька и я взяли ложки и налегли на консервы, поскольку открытая банка кильки к нам стояла ближе, чем колбаса. Нетронутыми остались лишь яйца, поскольку были сырыми. И лещ ждал своей очереди. А Сыч прежде, чем закусывать, открыл бутылку, плеснул себе в чашку пива и залпом запил самогон. Остальные же к пиву пока не притронулись, чтоб не мешать его с самогоном.
      Через пару минут жевания Сыч сказал:
      «Между первой и второй — перерывчик небольшой. Давайте выпьем за нашего основного сегодняшнего благодетеля — за Ваську!» — и начал повторно разливать самогон из трёхлитровой банки по кружкам. Когда налили по полкружки, Хохмач, обращаясь к Ваське, добавил:
      «Дай Бог тебе здоровья! И дальше продолжай так шабашить!»
      Вся честная компания дружно подняла кружки, и каждый, хаотично соударяясь с соседскими кружками, прикоснулся и с кружкой Васьки. И опять все дружно выпили, покрякали, занюхали кто хлебом, кто колбасой. Снова пару минут пожевали, кто что хотел. Потом я открыл вторую банку кильки, а Витька дорезал остаток хлеба. И всем как-то сразу полегчало, забылись жизненные проблемы, а по жилам разлилось тёплое блаженство. И сразу захотелось закурить.
      Кто-то достал «Беломорканал», кто-то — «Приму», а я любил болгарские сигареты — «Родопи», «Стюардесу» или «Ту-134». Помнишь, такие были? А-а-а, как ты можешь помнить, если не куришь! Извини, я сейчас…
      Степан достал сигарету из пачки, чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся, пуская дым кольцами. Видать, за компанию с воспоминаниями. Затем продолжил:
     — Короче, у меня одного оказались сигареты с фильтром. Так и закурили, кто что имел. Только Сыч попросил «Приму» у Серёги, поскольку своих не имел:
      «Угости сигареткой, именинник», — после чего тот достал сигарету и ему.
     Санька вечно побирался куревом. И работы постоянной не имел, и выпить любил, и дома с женой что-то не клеилось. Да и гараж у него пустой стоял, поскольку он свою старенькую «Ниву» давно продал. Он бы и гараж продал, так там, в погребе, жена держала овощи и консервацию. Благо дача у них недалеко была, и ехать до неё удобно было на автобусе. Вот она-то их семью и спасала в суровых девяностых.
      Пока закуривали и затягивались дымком — помолчали. Потом Витька Хохмач спросил своего соседа:
      «Слышь, Васька, — а ты где шабашил-то? Может, и мне работёнка там найдётся?»
      «Нее! Там шабашка кончилась. Это я своего знакомого помогал перевозить на новую квартиру. Он меня, своего приятеля и брата пригласил для погрузки-выгрузки. Короче, поляну накрывать негде было. На старом месте уже нельзя, а на новом — бардак, ни пройти, ни проехать. Да и жена его вымоталась с упаковкой своих вещей да сковородок. Вот он со мной и этим приятелем и рассчитался одним самогоном. Ну, а с братом как — то уже не наше дело. Он там ещё остался помогать по дому».
      «Всё равно повезло, — вставил Сыч, — я бы тоже не отказался».
      Нам, мужикам, — кроме Серёги, конечно же, — на то время было лет по сорок-сорок пять. Сычу, правда, было уже под пятьдесят. Начинать новую жизнь после закрытия заводов и развала всей экономики страны было нелегко. Поэтому мужики ещё по инерции где-то числились в отпусках за свой счёт. Но семьи кормить надо было. Вот они и соглашались на любую работу или подработку. Ну, и конечно же, отвести душу хотели от такой неурядицы.
      Когда перекур уже двигался к завершению, а курящие стихийно разбились на две-три группки по темам разговоров, Витька Хохмач начал подгонять Сыча:
      «Санька, наливай! Третий тост, как-никак!»
      А когда тот налил самогон в его кружку, поднялся и продолжил:
      «Предлагаю выпить за прекрасную половину Человечества! За наших любимых женщин! Короче — за любовь! А тебе, — обратился он к Сергею, — желаю найти свою половинку! Мужчины за дам пьют стоя!!!» — закончил он возгласом.
      Все встали, и в задымленном помещении опять послышался стук кружек, глотки самогона, покашливание, занюхивание и загрызание. Именно занюхивание и кое-где загрызание, а не закусывание, потому что колбаса и консервы уже закончились, остались только сырые яйца, лещ и немного хлеба.
      Сыч плеснул в свою кружку немного пива и начал чистить леща.
      «Мужики! Я ж забыл — у меня тут старый приёмничек завалялся!» — Вспомнил я и достал с верхней полки транзистор. Включил его и крутнул ручку настройки.
      «КакАо-какаО!» — послышался из динамика голос Марины Хлебниковой.
      «Работает!» — перекрикивая Хлебникову, добавил я, но меня перебили.
      «О! Вот это дело! Давай музыку!» — захмелевшим голосом почти заорал Сыч.
      «Да её тут на базаре целыми днями крутят! — Вставил Васька. — Давай что-нибудь другое!» — Крикнул он в моём направлении.
      «К сожалению, он другое не ловит! То ли гаражи в низине, то ли он старый, то ли батареи уже сели!» — Переходя на повышенный тон, чтобы было слышно всем, разъяснил я.
      «Ладно, пускай хоть что-то играет», — согласился Василий.
      После включения радиоприёмника стало гораздо шумнее. Приходилось перекрикивать не только соседа, но и приёмник, который создавал постоянный звуковой фон. Кто-то опять закурил.
      Сергей, который был лет на десять-пятнадцать моложе других, ещё развивался физически и мужал. Соответственно, был и голоднее других. Поэтому он уже давно приглядывался к куриным яйцам, но не находил повода начать есть их первым. Почти в углу с его стороны стоял ящик или, может быть, даже два — сейчас уже не помню — со стеклянной тарой для сдачи в пункт приёма. Те же две злосчастные нестандартные литровые бутылки из-под молока были выставлены из ящика выше, на полку. Они выделялись из окружающих железяк, и были в пределах досягаемости Сергея.
      То ли от любопытства, то ли от нечего делать он взял одну из них и начал крутить её в руках и так, и эдак. По-видимому, и ему она показалась нестандартной, но за шумом нашей кампании он это воспринимал только на подсознании. Через некоторое время он её положил себе на колени и взял первое ближайшее к нему яйцо. Начал перекладывать из руки в руку, не решаясь пробить отверстие, а потом попробовал осторожно засунуть его острым концом в лежащую на коленях бутылку — влезет или не влезет.
      Яйцо вошло в горлышко только на треть и остановилось. Сергей слегка наклонил бутылку в обратную сторону и аккуратно переложил яйцо снова в ладонь. Потом, слушая других мужиков и песню из транзистора, как-то чисто механически положил его обратно на стол и взял другое яйцо, видимо, чуть меньшего размера. Повторил эксперимент. Яйцо плавно проскользнуло внутрь бутылки.
      Только сейчас до его сознания дошло то, что было сделано, и он, как маленький ребёнок, воскликнул:
      «О!!! Получилось! Яйцо влезло в бутылку! А вон то, — Сергей пальцем показал на стол, — не влезло! А почему?» — спросил он, вытаскивая яйцо из бутылки и кладя его обратно на стол.
      «По качану! — Не выдержал Сыч. — Петухи-то все разные! Один большой, а другой маленький! От большого петуха большие яйца получаются, а от маленького — маленькие!» — ехидно закончил он.
      «Ха-ха-ха! Га-га-га!» — взревели смехом мужики, почти не видя друг друга за табачным дымом.
      «Серёга! Ты скоро сам это поймёшь, когда женишься!» — с подвохом проговорил Хохмач.
      Хорошо подвыпившая компания ещё больше развеселилась, и прошло ещё несколько минут хихиканий и вытираний выступивших слёз прежде, чем послышался почти трезвый голос:
      «Наливай!» — это Василий дал команду Сычу.
      «Есть наливать!» — ответил тот.
      Сыч начал наливать самогон из трёхлитровой банки в кружки, а Хохмач взял из посудного ящичка ключ и открыл две оставшиеся бутылки пива. Вопросов ему не последовало, все это восприняли как само собой разумеющееся. Дескать, скоро водка кончится, значит, и пиво пойдёт в ход. Сыч к этому времени уже почистил леща и сам успел кусочек пожевать.
      Когда в кружки налили, как всегда, грамм по сто самогона и начали их разбирать по рукам, Хохмач пробасил:
      «Я хочу выпить за то, чтобы в нашей стране, наконец, прекратился этот бардак! Я вообще считаю, что в Советском Союзе жилось лучше, чем при нынешнем капитализме! Давайте проголосуем за нашу бывшую родину и вернём всё обратно! Давайте…»
      «Кончай трепаться! Ты не на партийном собрании! — перебил его Сыч. — Тост сказал и хватит! Вот когда выпьем, тогда и разглагольствуй!» — и залпом выпил, не чокаясь. За ним, не чокаясь, выпили и все остальные. Получилось так, как будто выпили за упокой Советского Союза. Но на это тогда никто не обратил внимания.
      Поскольку другой закуски не было, то Серёга стал наливать себе пиво, чтоб запить самогон, а Васька с Витькой взяли по яйцу и собирались их выпить сырыми с остатками хлеба. Но тут Васька, который сидел рядом с Сергеем и в одной руке держал куриное яйцо, другой рукой взял бутылку у того с колен и громко произнёс знаменитую фразу, повернувшую всю дальнейшую историю нашей компании в иное русло:
      «Интересно, а моё яйцо влезет в эту бутылку?!»
      Он-то подразумевал куриное яйцо, но можно было вложить в эту фразу и иной смысл. И Хохмач — недаром он носил такую фамилию — моментально выпалил:
      «А ты снимай штаны — сразу и проверим!!!»
      После этой фразы иной смысл вопроса Василия сразу стал понятен всем.
      У меня кусок хлеба, которым я вымазал остатки томата из консервной банки и нёс ко рту, на полдороге вывалился из рук на пол. И я залился громким смехом, представляя, как Васька будет пихать свою волосатую мошонку в узкое горлышко молочной бутылки.
      Сыч уже давно балансировал на двух ножках табуретки, но после знаменитой фразы Василия прямо затрясся со смеху, схватился руками за голову и грохнулся вместе с табуреткой навзничь, продолжая смеяться и дальше, не чувствуя боли от удара задним местом о цементный пол.
      Серёга в это время запивал водку пивом, со смеху поперхнулся последним глотком и долго со слезами на глазах не мог прокашляться, периодически переходя с кашля на смех и обратно.
      Сам виновник смеха, то есть Василий, намеревался протолкнуть куриное яйцо в бутылку, держа его в левой руке, а бутылку — в правой. Но после того как к его мозгам дошла двойственность его же реплики, сам затрясся от бурного смеха, а яйцо, которое он держал очень нежно, вывалилось из руки, упало ему на колено, разбилось и потекло по штанине.
      Хохмач начал смеялся раньше всех, но, видя как у соседа яйцо упало на колено и разбилось, попытался крепче сжать пальцами яйцо в своей руке — чтоб оно тоже не выпало, но перестарался и раздавил его прямо в руке, что придало ещё большего веселья как всей компании, так и самому Хохмачу.
      Для хорошо подвыпившей компании, которая за трудовой день, а то и за всю неделю не видела ничего радостного вокруг себя, фраза Хохмача «А ты снимай штаны — сразу и проверим!!!» имела эффект как показа мизинца дурачку, так и разорвавшейся бомбы с веселящим газом для нормальных людей, т.е. эффект спускового механизма.
      Время шло, мужики уже и животы надорвали, а смеяться не переставали. Наконец, Сыч не выдержал:
      «Налейте хоть пива в кружку, а то уже в горле пересохло!»
      Сергей начал наливать ему пиво, пока тот вставал с пола.
      «И мне!» — подставил свою кружку Хохмач, всё ещё продолжая хихикать.
      «Тогда наливай всем, — подвёл итог Василий, — мы ни воды, ни сока, ни лимонада не взяли, а пить хочется».
      Выпили пива. Закурили. А Хохмач опять начал приставать к Василию:
      «Слышь, Вася. Ты слов на ветер не бросай — предложил проверить, влезет ли твоё яйцо в бутылку, так проверяй. — Народ опять захихикал. — Нам тоже интересно».
      «Да не буду я ничего и никуда пихать!» — завозмущался тот.
      В это время мимо моего гаража проходил Эдик Маневич. У него гараж стоял дальше, он туда машину после работы ставил. Обычно он в своём киоске работает до 10 вечера, так что и нам хорошо: кто не успел в магазин сходить — у него может скупиться, хоть и подороже. А в предвыходные, выходные и праздничные дни он работает, пока люди ходят. Бывало до двенадцати, а когда и до часу ночи сидит в своём киоске. Днём может жена сидеть, а вечером — только он.
      «Здорово мужики!» — заглянул он к нам в гараж, приоткрывая шире дверь.
      «Здорово, коли не брешешь!» — отозвался Сыч.
      «Добрый вечер!» — добавил Серёга.
      «Привет, привет!» — пробубнили остальные. Я выключил транзистор, чтоб лучше было слышно пришедшего.
      «Что вы кричите! Уже полдвенадцатого ночи! Домой пора!» — забубнил Эдик.
      «А мы не кричим, а смеёмся» — возразил Сыч.
      «С чего же смеётесь?» — не унимался Эдик.
      «А ты иди, куда шёл! Тебе-то чего надо?» — возмутился Василий, который издавна недолюбливал Эдика по каким-то своим личным причинам.
      «Мы смеёмся с того, что Вася хотел проверить влезет ли его яйцо в эту бутылку или нет», — хихикая, сказал Хохмач, взяв в руку молочную бутылку и показывая её Эдику.
      «Не моё яйцо, а куриное», — Василий показал рукой на оставшиеся яйца на столе.
      «Ну и что — влезло?» — заулыбался Эдик, понимая двойственность задачи.
      «Он ещё не пробовал, но мы его настойчиво просим» — ответил Сыч. Остальные, хихикая, тоже продолжали скалить зубы. Серёга же добавил:
      «А он не хочет пихать своё яйцо в бутылку».
      «Видимо, стимула нет» — рассудительно подвёл черту под разговором Хохмач.
      «Ну, тогда наливайте! Есть тост!» — предложил Эдик. И Сыч сразу же схватился за трёхлитровую банку с остатками самогона. Василий же возмутился:
      «Кто без приглашения приходит, тот сам приносит и выпивку, и закуску!»
      «Будет тебе и выпивка и закуска — наливай!» — отозвался Эдик.
      Сыч по привычке разлил почти заканчивающийся в трёхлитровой банке самогон только в пять кружек, а про Эдика забыл. Это заметил Сергей:
      «Саня! Ты ж и Эдику налей!» На что тот, беря в руки банку с остатками самогона и намереваясь налить его и Эдику, ответил, обращаясь ко мне:
      «Петрович, давай ещё одну кружку». Я отрицательно покачал головой, что, мол, нет у меня больше кружек.
      Потом я взял свою кружку с самогоном и передал Эдику:
      «На, возьми мою, а я себе найду. — И добавил, показывая рукой, — Возьми вон тот ящик в углу и садись к столу. —  Потом я встал и возле себя на полках нашёл майонезную баночку, протёр её пальцем, налил в неё пива и опять обратился к Эдику. — Ну, говори свой тост».
      Эдик начал:
      «Я предлагаю выпить…», — но его громко перебил Василий:
      «На шару!!!», — после чего Эдика на мгновение как переклинило. Потом он, негодуя, с размаху шлёпнул свою кружку на стол, аж часть самогона из неё выплеснулась, и сказал Василию прямо в лицо:
      «Я даже пить не буду! Но тост скажу! — и дальше уже всем: — я предлагаю выпить за исполнение самых сокровенных желаний!»
      Первое мгновение публика была разочарована. А что в этом тосте такого? Почему присутствующие, хорошо выпившие мужчины, должны слушать тост пришлого, да ещё и трезвого человека, который пьёт за их счёт? Но тут Эдик опередил их вопросы. Он поковырялся в нагрудном кармане своей куртки и с размаху прилепил на стол стодолларовую бумажку:
      «Даю сто долларов тому, кто сам засунет свои яйца в эту бутылку! Не куриные, а свои! И оба!» — чётко проговорил он с ударениями на уточнениях.
      В гараже на минуту воцарилось молчание. Кто-то перед этим слушал Эдика и ещё не сообразил, что делать, кто-то протянул кружку в центр стола, чтобы чокнуться, а кто-то уже подносил кружку ко рту, но никто ещё не успел выпить. И вдруг такое…
      «За это сначала нужно выпить! — наконец, выдохнул Хохмач, — иначе не поймём!»
      Всем уже надоело держать кружки в руках, все уже были разгорячённые, поэтому, не переспрашивая и кое-как чокнувшись,  молча выпили. Серёга, наконец, взял яйцо со стола, надбил кончик, снял ногтём скорлупу и с наслаждением выпил его, закусив затем крошками хлеба. Некоторое время все молча осмысливали предложение Эдика…
      Степан прервал свой рассказ, снова полез в пачку, достал сигарету и закурил. Сквозняков в гараже не было, поэтому дымок от сигареты поднимался строго вверх, иногда завиваясь кольцами.
      Он был замечательным рассказчиком, придавая своим словам нужную интонацию и стремясь подражать своим героям. Иногда он сам заливался громким смехом там, где шла речь о чём-то весёлом. Я тоже от души смеялся вместе с ним.
      Только после второй затяжки, немного переведя дух, он продолжил:
     — В то время сто долларов — это была приличная зарплата за один рабочий месяц. Люди были счастливы, если стабильно зарабатывали по пятьдесят долларов в месяц. А многие не имели и этого, поскольку у них была мизерная зарплата, которую месяцами не платили. Некоторых же, таких как я, вообще уволили с работы. А тут на столе лежала целая месячная зарплата! Соблазн! Можно было поправить своё пошатнувшееся финансовое положение!
      Примерно так тогда в гараже мог думать каждый из присутствующих. За исключением, конечно, самого Эдика, которого за глаза называли Хитрым Лисом, поскольку он своей выгоды не упустит никогда. Даже не пьёт, чтобы не тратить деньги. Как же тут ему было не жалко расставаться с деньгами? А может, он и не собирался с ними расставаться, а хотел только посмеяться, наблюдая, как мужики будут пихать свои мошонки в молочную бутылку и не запихнут их?
      Я не знаю, кто и что тогда думал об Эдике, но Вася, скорее всего, так и думал. И ещё он, по-видимому, считал, что Эдик зашёл в гараж на шум пьющей компании, чтобы самому выпить на шару. И повеселиться. Тоже на шару. А стодолларовую купюру положил на стол так, для приманки, чтоб потом обратно её забрать.
      Я видел, как у Василия сначала побагровело лицо от злости, а затем он медленно встал за столом — там, где сидел — и с невероятной скоростью выпрямил вперёд обе руки со скрученными дулями, направленными Эдику прямо в лицо:
      «На-ка, выкуси!!! Думаешь, ты самый хитрый тут?! — Намекая на свойство и кличку Эдика, почти прокричал он, ворочая большими пальцами вверх-вниз. — Думаешь забрать обратно свои поганые доллары?! А с нас посмеяться?! Не выйдет!!!» — и он, не отводя гневного, подогретого алкоголем, взгляда от лица Эдика и опустив руки вниз, начал, как в стрип-баре, медленно расстёгивать ремень на своих штанах.
      Компания была в шоке! И Эдик тоже, похоже, оторопел. Я думаю, что он хотел просто пошутить, а когда желающих вставить свои яйца в молочную бутылку не найдётся, — забрать свои доллары обратно. И всё! Но Василий повернул ход истории снова не в ту сторону. Уж соблазн был чересчур велик — это раз. У каждого из присутствующих мужиков была хроническая недостача денег — это два. Мужики были хорошо — даже очень хорошо — разогреты самогоном, и им было море по колено — это три. Ну и, конечно же, всех подстрекнул Вася. Никто от него такого не ожидал.
      «О-о-о! Смело!» — кинул реплику Сергей.
      «Так держать!» — подзадоривал Хохмач.
      «Деньги ваши — будут наши!» — резюмировал Саня Сыч.
      Между тем Василий расстегнул ширинку и опустил до колен штаны. Под ними оказались почти до колен чёрные семейные трусы.
      «Дай бутылку», — продолжая смотреть на Эдика, попросил он Витьку, поскольку тот показывал её Эдику и отставил в сторону. Хохмач уже нетвёрдой рукой подал ему молочную бутылку прямо в ладонь левой руки.
      «А теперь смотри, морда!» — обращаясь к Эдику, сказал Вася и начал правой рукой опускать резинку трусов вниз, продолжая левой рукой держать возле паха горлышко бутылки. Но как только он опускал одну сторону резинки, в это время другая её сторона подскакивала обратно вверх. Он сделал несколько попыток, но у него ничего не получилось. Публику эти усилия Василия начали веселить. Хохмач и Серёга, которые сидели по обе стороны от Васьки, и которым это действо было наиболее хорошо видно, уже хихикали вовсю.
      «Да поставь ты бутылку на стол и обеими руками сними трусы!» — заплетающимся языком проговорил Сыч.
      Василий действительно его послушался и поставил бутылку на стол. Затем, нагибаясь вперёд, обеими руками медленно опустил трусы почти до уровня штанов. Когда же он, наконец, поднял туловище, то всё его хозяйство оказалось закрытым длинной рубашкой, поскольку он был невысокого роста.
      «Ну, давай! Посмотрим, как ты это сделаешь!» — подзадорил его Эдик.
      «Щас увидишь!» — ответил Василий, правой рукой отодвигая в сторону всё лишнее и начиная примериваться своей волосатой мошонкой в горлышко молочной бутылки, которую он продолжал держать левой рукой.
      Тут он, наконец, опустил глаза и слегка наклонил вперёд голову, чтобы видеть, что и куда запихивать. Примерившись, он понял, что мошонку с двумя параллельными яичками в бутылку никак не засунешь и что засунуть их можно только по очереди, друг за другом. Это поняли и другие, продолжая хихикать и просто ржать.
      Сыч уже не пробовал балансировать на двух ножках табуретки, а просто сидел на ней, но схватился за живот и с раскрытым улыбающимся ртом продолжал просто часто, с придыхом дрожать животом. Сергей откинулся спиной назад и, истерически хохоча, своими вытянутыми ногами сползал под ноги Сыча. Я в это время курил, поперхнулся дымом и долго откашливался. Хохмач же от смеха вытирал руками слёзы, а Эдик со злорадством просто улыбался.
      В это время Василий всё-таки засунул одно яичко в горлышко бутылки и радостно улыбнулся. Но всякие попытки следом засунуть и второе яичко не увенчались успехом — мошонка была короткой и больше не растягивалась. Тогда он вынул из бутылки первое яичко и попробовал вперёд засунуть второе яичко. Так же, как и первое, второе яичко легко вошло в горлышко бутылки. Но всякие попытки протолкнуть туда и оставшееся яичко так и не увенчалось успехом.
      Первоначально появившаяся на лице Василия улыбка постепенно сменилась огорчением, а потом и разочарованием. Ему, видать, очень не хотелось, чтобы Эдик забрал свои доллары обратно. Эта цель была для него дороже, чем своя личная выгода. И, похоже, у него вырисовался новый взгляд на дальнейшие действия. Он прекратил попытки засунуть свою мошонку в бутылку и медленно поднял бутылку на уровень глаз сидящего рядом Хохмача.
      «Теперь твоя очередь! Не дай этому проходимцу забрать свои доллары! Выиграй их!» — глядя на Эдика и не поворачивая головы в сторону Хохмача, твёрдо проговорил Василий и тыкнул тому молочную бутылку под нос.
      «Позвольте! — медленно вставая, завозмущался заплетающимся языком Сыч. — А почему он следующий?! — Глазами указывая на Хохмача. — Я тоже хочу выиграть доллары! Давайте по старшинству! А здесь я самый старший!» — и начал расстёгивать ширинку. Ремня же у него не было вообще.
      «Саня! Перестань! — вмешался Сергей, — и тебе ещё достанется» — положа свою ладонь на плечо Сыча, пытался разрядить обстановку Сергей. Он, по-видимому, понимал, что и у Хохмача не получиться засунуть свою мошонку в горлышко молочной бутылки так же, как это не получилось у Василия.
      «Н-е-е!!! Подожди, Серёга! Если ты не уважаешь мои годы, то давай бросать жребий!» — не унимался Сыч.
      «Ребя-я-та-а!» — вставая, медленно протянул я, стараясь своим авторитетом утихомирить спорящих.
      Из нашей компании только у меня было высшее образование да техникум у Сергея. Остальные же были без специального образования, а Сыч вообще закончил только восьмилетку. Несмотря на то, что я не был старшим по возрасту, мужики относились ко мне, как к старшему брату, и часто использовали меня в качестве третейского судьи. Может, я был в своих суждениях в чём-то и неправ, но после моего слова споры, как правило, прекращались.
      «Если вы помните, — продолжил я, — никто из вас первым не выявил желания принять вызов Эдика. Только Василий согласился запихнуть своё наследство в эту бутылку. — Я махнул рукой в сторону Семёнова, который продолжал держать её в руках. — Следовательно, право распоряжаться этим пари перешло к нему, а не к кому-то из вас. И, конечно же, он сам решает, кому передать эстафету этого пари. Согласны?»
      Все закивали головами в знак согласия, кроме Сыча, который молча, с огорчением об упущенной выгоде опустился на табуретку. Он вначале, вроде бы, подчинился мнению большинства, но тут же опять задал вопрос Эдику:
      «А если не только Хохмач, но и я засуну свои яйца в бутылку, ты и мне дашь сто долларов?!»
      «Дам!!!» — уверенно сказал Эдик, глядя ему прямо в глаза и понимая, что тот скоро свалится с табуретки от выпитого самогона, и вряд ли будет дальше участвовать в этом состязании.
      Успокоенный ответом Эдика, Сыч поднял взгляд на Виктора и выкрикнул — то ли от озорства, то ли от любопытства, то ли чтоб ускорить процесс:
      «Ну, давай, Хохмач!!! Засовывай свои яйца в бутылку!»
      Толпа опять зашевелилась, захихикала, послышалось, как эхо: «Давай! Давай! Засовывай!»
      Хохмач встал, и видно было, что деньги ему тоже нужны, хотя, наверное, он также желал поддержать и Василия. В обоих случаях требовалось делать одно действие. Он поставил на стол молочную бутылку и, не трогая ремень, начал расстёгивать ширинку, пытаясь оттуда достать свою мошонку. Это ему кое-как удалось сделать, и он левой рукой опять взял бутылку и горлышком приставил к ширинке. Но мешали штаны, и засунуть мошонку в бутылку не удавалось. Василий же предложил:
      «Давай я подержу бутылку, а ты всовывай яйца».
      «Э, н-е-е!!! Мы так не договаривались! — возразил Эдик, — человек сам, понимаешь? сам должен это сделать, без посторонней помощи! Я это сказал в самом начале, как условие конкурса».
      «Тогда, Санька, снимай штаны, а то так неудобно», — предложил Василий.
      Пришлось Хохмачу расстёгивать ремень и опускать брюки вместе с трусами вниз. У него тоже оказались семейные трусы, но только синего цвета.
      Мужиков уже порядочно развезло от самогона с пивом. Помнится такую смесь, — но только с водкой, — раньше называли северным сиянием. А тут — с самогоном. Наверное, это было адское сияние, поскольку в подобных случаях у некоторых заводились адские белки. Но у нас, слава Богу, до белочек тогда дело не дошло…
      Степан снова прервал свой рассказ, достал сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Он немного помолчал, периодически то улыбаясь, то впадая в какую-то грусть. Было видно, что он вспоминал детали того вечера. Наконец, он продолжил:
     — Мужики уже отсмеялись в первый раз и во второй раз смотрели на происходящее, как на спортивные соревнования. Хотя все улыбались и периодически хихикали. Хохмач же, между тем, начал повторять то, что делал и Василий. У него тоже одно яичко вошло полностью в горлышко молочной бутылки, но дальше ничего не получалось — мошонка тоже была коротка. Он также пробовал поменять яички местами, но результат не изменился. Видно было, что эти неудачи его тоже очень огорчили. Он немного помедлил, не признавая своё поражение и, видимо, соображая, что ещё можно сделать, но других вариантов не придумал.
      «Всё! — подытожил с разочарованием Хохмач. — Не получается! Теперь ты пробуй!» — протянул он бутылку Сычу.
      Сыч взял бутылку левой рукой и, опираясь правой рукой о стол, встал. Сергей начал негромко ему аплодировать. Его аплодисменты поддержал как Вася, так и я. А Хохмач в это время застёгивал свои штаны.
      «Ну, Саша, давай! Не посрами рабочий класс!» — подстёгивал Василий Сыча.
      «Щас, щас», — бурчал тот, продолжая ковыряться правой рукой в пуговицах своей ширинки. Видимо, у него были тугие петли, и одной рукой расстегнуть ширинку не получалось. Тогда он, наконец, догадался поставить бутылку на стол и уже двумя руками расстегнул остальные пуговицы, после чего штаны сами упали на пол. Внизу трусов показались худые, как палки, но серые от волос ноги.
      Сыч двумя руками опустил вниз и трусы, которые после этого тоже свободно упали вниз, на скомканные штаны. Публика этим зрелищем развеселилась. После этого он взял со стола пивную бутылку и хотел было приставить её к своей мошонке. Мужики заржали, видя, что Сыч уже совсем пьян и ничего не соображает.
      «Э! Ты не ту бутылку взял! — начал подсказывать Василий. — Поставь пивную бутылку и возьми молочную! Молочную возьми! Ты понял?!»
      «Да понял я, не глухой!» — огрызнулся тот.
      В конце концов, Сыч разобрался с бутылками, но учудил другую хохму — начал пихать в горлышко молочной бутылки свой мочеиспускательный орган, чем ещё больше развеселил компанию.
      «Любезный! — не выдержал Хохмач, — это не писсуар! Туалет у нас там, возле дежурного! В бутылку нужно запихнуть свои яйца, а не писюн! Слышь, Сыч? Ты понял?!»
      Сыч поднял помутневшие глаза на Хохмача, потом опустил их вниз и, наконец, понял, что он не так делал. После этого он начал примерять свою мошонку к горлышку молочной бутылки, но никак не мог в него попасть. Несколько раз он промахивался, и только с четвёртого или пятого раза, наконец, запихнул половину яичка в горлышко бутылки. Дальше оно не лезло. То ли большим было, то ли мошонка короткая — мы не присматривались. Да и сам Саня начал понимать, что сто долларов ему не видать — не те данные у него. То ли от отчаяния, то ли он уже толком не понимал, что делал, он прокричал:
      «Наливай!»
      Серёга потянулся было к своей бутылке водки, чтобы налить Сычу, но Василий жестом его остановил:
      «Да куда же ему наливать — он скоро с ног свалится!»
      «Я сказал — наливай!!» — не унимался Сыч.
      Неизвестно, чем бы кончилась эта возня, если бы не мелкий стук в гаражную дверь и женский голос за ней:
      «Александр Сычёв с вами?! Я дочь его, Полина!»
      Полину, подростка лет четырнадцати знали все в гараже, поскольку она не раз приходила за своим отцом, помогая ему добраться домой.
      «Здесь он, здесь! — загудел Хохмач, — вот только штаны оденет!» — подтрунил он над приятелем.
      «Папа! Иди домой! Тебя мама ждёт, ругается», — взмолилась Полина за дверью.
      «Да иду уже, иду!» — Сыч начал лихорадочно подтягивать штаны и застёгивать ширинку. Затем он, пошатываясь, встал, но видно было, что шагать ему будет непросто. Заметив это, Василий позвал:
      «Полина, зайди сюда! Помоги отцу дойти до дома!»
      Гаражная дверь открылась шире, и в накуренное помещение застенчиво проскользнула хрупкая миловидная девчонка. Но как только она увидела состояние своего отца, то быстро подбежала к нему, подставив под его руку своё худенькое плечо.
      «Пошли, папа. Мама же беспокоится», — залепетала она ему.
      Эдик поддержал Сыча за другую руку и выпроводил его с дочерью за дверь.
      «Пока!» — помахал на прощанье  Саня свободной рукой.
      «Будь здоров! Спокойной ночи! Привет жене!» — послышалось с разных направлений в ответ.
      Когда дверь гаража под силой своей тяжести прикрылась до образования узкой щели, и все утихомирились, Эдик спросил:
      «Ну что — есть ещё желающие соревноваться?! Или пойдём и мы домой?!»
      Он, видимо, собирался забрать свои доллары и тоже уйти домой, поскольку было уже поздно, на что Василий отреагировал почти мгновенно:
      «А чего это домой?! У нас ещё два человека не участвовали в соревновании! — и добавил с иронией, — что, посмотрел бесплатно спектакль и хочешь умыкнуть со своими деньгами?! Не выйдет!!!»
      Тут он с надеждой посмотрел на меня, потом на Сергея, потом снова на меня, видимо, оценивая, кого легче уговорить на следующий тур испытаний. Решив, по-видимому, что Сергей более молодой, более худой или более пьян по сравнению со мной, он выпалил в его сторону:
      «Сергей! Теперь надежда только на тебя! Не дай этой гниде, — он кивнул в сторону Эдика, — поиздеваться над нами!»
      «Ты потише с выражениями!» — завозмущался Эдик, но Василий его оборвал:
      «А ты помолчи!! Заварил тут кашу!», — но гнидой уже не назвал.
      Потом, ласково улыбаясь, обратился опять к Сергею:
      «Серёжа, пожалуйста! Только от тебя зависит наша репутация и честь нашего коллектива. Смотри, и выигрыш-то какой — целая зарплата за месяц! Минута дела — и зарплата в кармане!» — и начал потихоньку вытаскивать конец ремня из его узких джинсов. Сергей поначалу попытался сопротивляться, но потом слегка заплетающимся языком как-то невнятно сказал:
      «Я сам!» — и начал расстёгивать змейку своей ширинки.
      Не знаю, что им тогда двигало при принятии этого решения — желание отстоять честь нашего маленького коллектива, отомстить Эдику или просто быстро заработать приличные деньги — мы сегодня этого уже не узнаем, но процесс пошёл.
      Через некоторое время Сергей, наконец, расстегнул тугую застёжку на поясе и опустил до колен свои джинсы. А после этого — и облегающие плавки-трусы. Василий во время этих процедур наклонился вперед над столом, чтобы достать молочную бутылку с того края, где сидел Сыч. Поэтому он часть этого стриптиза заслонил от нас собой, но когда выпрямился, и все увидели детородное хозяйство Сергея, Этик с восторгом воскликнул:
      «О! С таким инструментом тебе в женитьбе не откажет ни одна баба!»
      «Ха-ха-ха! Га-га-га!» — снова взревели смехом мужики, кто показывая большой палец, кто причмокивая языком, кто прихлопывая ушами.
      «Давай, Серёга!! Покажи класс!» — забасил у меня над ухом Хохмач, со своего места почти не видя остальных за табачным дымом.
      Василий подал Сергею бутылку в руку, и тот начал приспосабливать горлышко бутылки под свою низко свисающую мошонку. К счастью или несчастью, но дальнейшее действие пошло очень даже успешно: первое яичко проскользнуло глубоко в горлышко, а за ним следом Сергей протолкнул и второе яичко. Оно тоже проскользнуло в горлышко в широкую часть бутылки и повисло рядом с первым яичком. Сергей с торжеством победителя поднял глаза на присутствующих и расплылся в улыбке.
      «Ура-а-а-а!!!» — во всю глотку закричал Василий и полез целовать Сергея в щёку.
      «Ура-а-а-а!!!» — поддержали его все остальные и даже начали хлопать в ладоши.
      Только Эдик не кричал, а лишь как-то криво улыбался. Видать, он действительно надеялся, что никто не выполнит его условия, и деньги вернутся ему обратно. А когда бурные овации и ликование улеглись, Василий сказал, глядя на Эдика:
      «Ты проиграл! — Деньги ваши — стали наши!» — взял стодолларовую купюру со стола и запихнул её Сергею в нагрудный карман рубашки.
      «Наливай! — дал команду Хохмач, — за это надо выпить!» — после чего Василий быстро схватил трёхлитровую банку с остатками самогона и также быстро разлил всё её содержимое по четырём кружкам, пододвигая их к каждому, кроме Эдика, а потом скрутил дулю и сунул её под нос Эдику:
      «А тебе — вот! Чтоб не пытался быть хитрее других!»
      «Да отстань ты! Не нужен мне твой самогон! У меня желудок болит!» — замахал на него рукой Эдик.
      «Вот и замолчи! Ты — проиграл! Нечего и пить!» — продолжал Василий.
      «Вот и замолчу!» — огрызнулся Эдик.
      «Вот и замолчи!» — не унимался Василий.
      Пока шла перепалка между Василием и Эдиком, внимание всех было приковано к ним. Поэтому никто не обратил внимание на то, как Сергей уже несколько раз пытался вынуть свою мошонку из бутылки. Засовывал он-то по одному яичку последовательно, а в бутылке они висели рядом. Если тянуть бутылку вниз, то рядом висящие яички обратно через горлышко не проходят.
      Сергей это понял, и эта, казалось бы, безвыходная для него ситуация отрезвила его моментально. От ужаса он начал бледнеть, невзирая на выпитый ранее самогон. Когда окружающие обратили к нему взгляды, он уже стоял бледный и, поддерживая одной рукой рубашку, а другой — свой писюн, показывал указательным пальцем на висящую ниже бутылку, в которой начинала набрякать и синеть мошонка.
      «Что?! Что случилось?» — всполошился Василий, поворачиваясь к Сергею всем туловищем.
      «Они не вынимаются…» — промямлил дрожащими губами Сергей.
      «А что там произошло?!» — переспросил Хохмач, который не расслышал ответа Сергея.
      «Яйца у него не вынимаются из бутылки!» — погромче пояснил Василий.
      Хохмач прыснул со смеха, но быстро задушил эти позовы, поскольку ситуация была явно не смешной. Остальные тоже вначале заулыбались, но потом поняли, что тут не до смеха. Один только Эдик ухмылялся, отвернувшись от остальных, чтобы не было видно его улыбки. Скорее, он злорадствовал, что человек, которому он проиграл сто долларов, попал в беду.
      «Ты не волнуйся — продолжил Василий, обращаясь к Сергею, — сейчас что-то придумаем. А ты пробовал вынимать их по очереди, как вставлял?»
      «А как я могу это сделать? Они же в бутылке!» — возразил Сергей, понемногу приходя в себя.
      «Надо одно яйцо чем-то поддеть изнутри», — пытаясь помочь Сергею, предложил Хохмач.
      «Я сейчас найду проволочку, мы её согнём крючком и продвинем одно яичко назад, в горловину бутылки. А потом и второе вытянем» — предложил я, потом полез в дальний угол гаража и нашёл там кусок алюминиевой проволоки. Василий взял её у меня, согнул на конце небольшой кочергой и передал потерпевшему:
      «На, Серёга, тебе самому сподручней будет».
      Все склонились или перевесились через стол, чтобы было лучше видеть. Сергей попытался засунуть проволоку в бутылку между мошонкой и горлышком. К сожалению, в этой попытке мешала то нога, то живот, поскольку приходилось проволоку подавать сбоку, а затем пытаться повернуть и засунуть её вниз, в бутылку, то есть нужно было изгибать проволоку по ходу движения почти под прямым углом. Это заметили и другие.
      «Давай я согну проволоку полукругом. Она тогда точно влезет в бутылку», — предложил Василий, поскольку сидел ближе всех и видел ситуацию лучше.
      Сергей передал ему проволоку, а Василий быстро, но аккуратно придал ей дугообразную форму, изгибая вокруг своей ноги, и вернул обратно. Сергей начал просовывать её загнутую концовку внутрь бутылки. Когда он засунул её ниже мошонки, то эта загнутая концовка оказалась прислонённой к поверхности бутылки. Чтобы её развернуть в сторону центра яичка, нужно было бы всю проволоку прокрутить вокруг своей оси, а поскольку сама эта ось была изогнута дугой, то следовало бы перегнуть в другую сторону и всю проволоку, вращая её вокруг своей оси. Такая задача оказалась невыполнимой.
      Проволоку вытаскивали обратно с трудом. При этом Сергей несколько раз вскрикивал, поскольку крючок на её конце всё время пытался накрутить на себя тонкую и нежную кожу мошонки и тем самым иногда защемлял её. Когда, наконец, её вытащили, то все вздохнули с облегчением, так как она могла оказаться ещё одной неприятностью для Сергея.
      «Сергей! А ты ляг на пол и подними бутылку вверх. Может, яички сами по одному выкатятся из бутылки вниз?» — предложил Хохмач.
     — Слушай, Степан, — первый и единственный раз перебил я рассказчика, — это ты правильно назвал: «яичко», а не «яйцо». У нас был случай такой в институтской столовой. Там была длинная очередь на обед и короткая в буфет. Я стоял в буфет. Стояло там человек пятнадцать, среди которых и молодая библиотекарша в очках. Когда подошла её очередь, она и говорит буфетчице:
      «Дайте мне одно яичко».
      А мужик, который стоял следом за ней, и поправил:
      «Это не яичко, а яйцо!»
      Мужики в очереди заулыбались, некоторые же и заржали, как жеребцы. А она снова, как будто бы не слыша ничего, попросила:
      «Дайте мне одно яичко, кусочек хлеба и компот».
      Мужик опять повторил с разъяснениями:
      «Это не яичко, а яйцо! Яичко — у мужика, а яйцо — у курицы!»
      Библиотекарша быстро положила деньги на прилавок, схватила яйцо с куском хлеба, даже компот не дождалась, и смущённая убежала. Вот так можно опростоволоситься, если бездумно говорить некоторые слова.
      Степан заулыбался моей миниатюре, вынул окурок изо рта и продолжил свой рассказ:
      — Сергей был готов на всё, лишь бы избавиться от бутылки. Конечно, разбивать бутылку да порезаться осколками или, чего ещё хуже — остаться без наследства, — никто не предлагал. Все понимали, что это опасно. Но попробовать разные варианты надо было.
      Эдик отошёл в сторону, чтобы освободить пространство гаража в рост человека. Сергей же вышел из-за стола, придерживая одной рукой литровую бутылку со своими яйцами, чтобы больно не было, а другой — подвёрнутую на пузе рубашку. Однако чтобы лечь, ему пришлось отпустить рубашку, которая закрыла весь перёд, и освободить руку. Но для этого одной руки мало было. Поэтому, видя такие неудобства, Эдик и Василий — два неугомонных противника — здесь впервые выступили заодно и помогли Сергею лечь на цементный пол. Что-нибудь подстелить под него никто не догадался.
      Повременив с полминуты на полу, Сергей начал медленно поднимать бутылку вверх от своего паха. Но буквально через пару сантиметров она накрепко застопорилась, а яйца как были рядом, так и остались, упираясь во внутренний свод плечиков бутылки. Сергей снова и снова пытался снять с них бутылку, даже пытаясь встряхнуть её и прокрутить вокруг своей продольной оси, но ничего не получалось.
      «А ты повернись немного на бок», — подсказывал Василий.
      «Ляг полубоком и повтори», — разъяснил Хохмач.
      Сергей повернулся почти на бок и опять начал пытаться снять бутылку со своей мошонки. Однако и эта поза не помогла разрешить сложную задачу.
      «А если яйца постным маслом смазать?» — спросил Василий.
      «Так они ж от этого в размерах не уменьшатся! И в затылок, как в армии, не выстроятся!» — предостерёг их я от лишних и бесполезных действий.
      «А что же тогда делать? Так и без яиц можно остаться!» — забеспокоился Хохмач.
      «Надо скорую вызывать», — резюмировал я.
      «Скорая в нашем городе только к утру приедет, — возразил Вася, — к тому времени человек может и дуба врезать, а не только яйца потерять».
      «Тогда давайте сами отвезём Сергея в больницу», — предложил я.
      «А кто повезёт?! Мы же все пьяные!» — заметил Хохмач
      «Не надо в больницу. Может, ещё что попробуем?» — заунывным голосов промямлил Сергей.
      «Надо, Серёжа! Надо! Лучше перебздеть, чем не добздеть», — философски констатировал Василий.
      Тут я не выдержал и встал рядом со своей машиной, положа руку на капот:
      «Так вот же машина! А поведёт её Эдик! Он сегодня не пил».
      «Я?! А почему я?!» — сразу встал на дыбы Эдик.
      «Потому что ты эту кашу заварил, тебе и расхлёбывать! — вставил я, делая акцент на слове «ты», — но ты не ссы, мы тоже все с тобой поедем. Как раз все в машине поместимся».
      «Всё правильно, — заметил Василий, — нужно ехать в больницу. Серёжа, давай одеваться, а вы, — окинул он взглядом остальных, — готовьте машину».
      «Эдик! Вот ключи. Садись и прогревай мотор. А я с Витькой, — кивнул я в сторону Хохмача, — открою створки ворот».
      Пока мы с Хохмачом быстренько открыли створки ворот, Сергей ещё даже не успел одеться. Вернувшись к нему и Василию, мы застали такую картину. Василий вначале помог Сергею надеть трусы, растягивая один проём до невозможности, чтобы пролезла бутылка. Потом он попытался натянуть узкую штанину джинсов на опущенную вниз литровую бутылку. Естественно, что штанина, подогнанная по ноге, не позволяла поместить внутрь ещё и бутылку.
      Тогда он попросил Сергея подержать бутылку вверх дном, прижимая её к пузу. Сергей послушно выполнил просьбу. Но в этом случае не застёгивалась не только ширинка, но даже и пояс джинсов. Как ни крутил Василий бутылкой, а идти в таком виде было и непросто, и неудобно, и неприлично — яйца всегда оказывались снаружи, да ещё и в литровой бутылке. От стыда можно помереть!
      «Петрович! — подошёл Василий ко мне, — а у тебя нет случаем какой-либо простыни, простынки или, на худой конец, большой попоны? Надо же прикрыть этот срам, — махнул он рукой на висящую у Сергея бутылку с его мошонкой внутри.
      «Сейчас посмотрю, что тут есть», — с улыбкой ответил я и через некоторое время принёс только один старый, но большой мешок, добавляя:
      «Вот всё, что есть. Остальное либо дома, либо на даче».
      Вася взял мешок, покрутил его и так, и эдак, приложил к себе, видимо, примеряясь, как это будет выглядеть на Сергее. Затем подошёл к нему и обернул мешок вокруг его талии так, что дно и верхушка оказались сбоку, иначе бы мешок не сошёлся.
      Теперь надо было чем-то его перевязать.
      «А верёвки у тебя нет», — опять обратился он ко мне.
      «К сожалению, нет. Есть только трос, но он тебе точно не подойдёт», — ответил я.
      Василий отложил мешок на стол и, сказав Сергею «держи штаны», начал вытаскивать у того ремень из джинсов. Затем опять обмотал Сергея мешком и, обвязав мешок ремнём, затянул его потуже, прихватив и джинсы. Получилась забавная юбка, как у шотландцев.
      Эдик уже прогрел мотор, выкатил машину за порог гаража и ждал возле порога. Хохмач тоже ничего не делал, стоя в углу гаража. Поэтому фактически все видели, как Василий нарядил Сергея. Эдик улыбался, периодически закрывая улыбку рукой. Хохмач и вовсю хихикал, пряча свой голос в слабом рокоте мотора машины, а также периодически отворачиваясь. Я тоже еле сдерживал смех. Как говорится, и смех, и грех.
      «Ану пройдись!» — скомандовал Василий Сергею.
      Тот не сделал и двух шагов, как джинсы от натуги вылезли из-под ремня и упали почти до колен. Сергей чуть было не упал. Я уже не смог сдерживать смех и удалился в дальний угол. Меня прямо трясло минуты две, пока я не успокоился. Поэтому и не видел, что там делалось. Но когда я вернулся, Сергей стоял уже без штанов, в одной юбке из мешка.
      «Вот так-то лучше, — заканчивал объяснения Василий, — вот так и поедем. Садись в машину!» — скомандовал он Сергею и, забегая вперёд, открыл перед ним заднюю дверь.
      «Возьми бутылку с водкой — может пригодиться!» — крикнул мне Хохмач.
      Я взял бутылку и передал через полуоткрытую дверь машины Василию, который помогал Сергею умоститься на заднем сиденье, а сам с Хохмачом закрыл и запер двери гаража. Когда я вернулся к машине, то Хохмач тоже уже сидел на заднем сиденье возле Василия. Поэтому мне досталось только переднее сиденье. Я не возражал, поскольку в случае чего мог показать документы на машину или водителю подсказать дорогу…
      Степан в очередной раз прервал свой рассказ, достал сигарету и с удовольствием закурил. Образовалась некая пауза. Я его не перебивал, боясь сбить с мысли. И вот он, затянувшись второй или третий раз, опять продолжил:
     — Наконец, мы двинулись. Эдик — за рулём, я — рядом, Василий — сзади посредине, слева от него — Сергей, а справа — Хохмач.
      «Ой! На кочках езжайте помедленнее», — подал голос Сергей.
      «Конечно-конечно», — согласился Эдик.
      Пока мы выезжали с территории гаражей, все молчали. На проходной дежурный меня узнал и, перекрикивая гул мотора, спросил:
      «Куда вы, на ночь глядя?!»
      «Едем стеклотару сдавать!» — ехидно ответил Хохмач.
      «Какая стеклотара?! Уже спят все!» — не унимался любопытный дедок, открывая ворота. Днём там использовался шлагбаум, а на ночь гаражи закрывались воротами и запирались.
      «Не совсем так, — добавил Василий, — везём яйца в стеклотаре!»
      «Что за яйца такие?» — принял за чистую монету дежурный.
      «Мужски-и-е!» — прокричал Василий, проезжая мимо ворот.
      «Ха-ха-ха! Га-га-га!» — засмеялись хором мужики, уже не сдерживая эмоций и оставляя в недоумении непонятливого и назойливого дедка.
      «Куда поедем?» — спросил Эдик.
      «Может, в травматологию на Чайковского?» — предложил Хохмач.
      «Так это ж на другом конце города! — заметил Василий, — тут поближе есть, на Электримо… — никак не мог вымолвить он, — на Электродинамической. Тьху, кто её так назвал? Язык можно сломать!»
      «Так если по полкило самогона на нос выпить, то на любом названии язык можно сломать!» — заметил Хохмач.
     — Электродинамическая — это там, где наш институт находится, — вставил я, перебивая Степана, — только он находится на другом конце улицы.
     — Правильно, — продолжил Степан, — но Василий хотел, как лучше, чтоб поближе да побыстрее. Но ты слушай дальше, — и он продолжил рассказ.
      «Так куда едем?» — переспросил Эдик.
      «На Электродинамическую!» — заказал Василий.
     Образовалась некоторая пауза для возражений, но никто не возразил.
      «Ладно, едем на Электродинамическую, — подвёл итог Эдик, — а там куда? Это ж длинная улица».
      «А сразу за базаром слева, — уточнил Вася, — я там покажу».
      Минут через пятнадцать при подсказках Василия благополучно добрались до больницы, которая была в полумраке. Возле неё ни на столбе, ни над дверьми свет не горел. Да и окна были тёмные. Все спали, даже дежурные. Хорошо хоть полная луна освещала дворик, и видно было, куда идти.
      Хохмач садился в машину после Василия, который оказался на заднем сиденье посредине, зажатый с двух сторон. Поэтому первыми вышли из машины я и Хохмач, но Виктор подбежал к двери больницы первым и начал настойчиво стучать в них кулаком, поскольку звонка нигде не нашёл. За дверью была тишина. Следом начал вылезать и Василий, который крикнул мне:
      «Стёпа! Иди, постучи в окно за углом! Может там услышат».
      Я пошёл стучать в окно, а Эдик с Сергеем остались сидеть в машине. Сергей, понятное дело, держал бутылку, чтоб мошонку не отдавить, а Эдик делал вид, что всё это его не касается, а он, мол, — всего лишь извозчик.
      Наконец минут через пять за дверью послышалось редкое шарканье шлёпанцев без задников, и заспанный женский голос уныло спросил:
      «Чего стучите — больные же спят?»
      Потом что-то зашуршало за дверью, защёлкало и задвигалось. По-видимому, там было две двери для утепления зимой, которые обе закрывались на ночь, но в полной темноте открывались не просто. Наконец, минуты через три такой возни открылась наружная дверь и в тёмном проёме засветлела невысокая плотная фигура женщины лет пятидесяти в белом халате. По-видимому, это была дежурная санитарка.
      «Что вам надо?» — также сонно спросила она.
      «Здравствуйте! Мы привезли больного! У нас сложный случай!» — начал было Вася.
      «У нас приёмные часы с десяти утра до двух дня. — Не отвечая на его приветствие, сказала санитарка. — А сейчас полвторого ночи. Приезжайте утром», — так же монотонно продолжала женщина.
      «Да у нас сложный случай! Нужна немедленная помощь! Иначе человек умрёт!» — завозмущался Хохмач.
      «Позовите дежурного врача!» — повышая голос, чтобы было понятнее, вставил и я.
      «Не волнуйтесь, сейчас позову», — спокойно ответила она, закрывая наружные двери и снова запирая их на засов. О больном она ничего не спросила, дескать, не её это дело.
      Мы снова остались в темноте перед дверью больницы. Ждать пришлось минут десять. Василий опять начал стучать в дверь, но тут сквозь щели блеснул свет, задвигался засов и на пороге появился высокий, худой и совершенно лысый мужчина лет тридцати пяти в очках, зажмуривая при этом от яркого света глаза и слегка прикрывая сбоку очки рукой. При этом нас он, по-видимому, совсем не различал, поскольку глаза ещё не привыкли к свету.
      «Где тут больной? — тоже спросонья спросил он, — заносите его за мной в приемное отделение», — и отступил в сторону, освобождая проход для предполагаемых носилок.
      «Сергей! Заходи!» — скомандовал Хохмач, который был ближе к двери.
      Все стоящие расступились, и в освещённую полоску двора перед дверью больницы вошёл Сергей, от пояса до средины бедра обмотанный грубой мешковиной, подпоясанный ремнём и без штанов. Внизу у него были длинные чёрные носки и остроносые туфли. А ноги были покрыты длинными чёрными курчавыми волосами. Комедия, да и только!
      Некоторые из нас начали чмыхать со смеху. Врач ещё ничего толком не разглядел и не понял, а потому повторил:
      «Долго я буду ждать?! Больного заносите!»
      Сергей медленно, чтобы не болталась литровая бутылка с яйцами, и чтобы не было больно, поднялся по трём ступенькам вверх и перешагнул через порог:
      «Я больной…» — грустно произнёс он.
      Врач оторопело посмотрел на это чучело, не понимая, кто перед ним: мужчина или женщина. Сверху, вроде бы, мужчина, а снизу — юбка. И вообще, больной это, или его разыгрывают?
      Те, кто остался внизу перед дверью, видели обоих — и Сергея, и врача, которые стояли метрах в полутора друг от друга, лицом к лицу. А также всё действо, которое потом разыгралось.
      Сергей взялся руками за нижний край импровизированной юбки и медленно поднял её вверх, показывая врачу своё хозяйство. Заметив что-то инородное в этом хозяйстве, врач так же медленно нагнулся вперёд, стараясь это нечто разглядеть и понять причину беспокойства больного. Чем ниже при этом он нагибался, тем сильнее у него открывался рот. В таком положении он больше походил, как говорят, на букву «зю».
      Ещё толком ничего не поняв, врач повернул туловище сначала в одну сторону, затем в другую, стараясь рассмотреть проблему с разных сторон. Наконец-то до него дошла сложившаяся ситуация, он понял, что случилось с мошонкой Сергея и то, что его яйца вытащить из молочной бутылки невозможно. Даже в больнице.
      У врача рот растянулся в широкую улыбку, он в полусогнутом положении затрясся от смеха, не удержал равновесие, рухнул на четвереньки, а затем и вовсе завалился набок, продолжая громко смеяться. Мы тоже, будучи прилично выпивши, дружным смехом поддержали это веселье, хотя среди нас был один человек, который не смеялся — это сам пострадавший.
      Сергей смущённо одёрнул свою юбку вниз и, обиженный таким приёмом, хотел было выйти на улицу, но мы загородили ему дорогу и затолкали обратно в коридор больницы. Врач постепенно пришёл в себя, встал и, с трудом переборов позовы смеха, только и сказал, рукой показывая на один из стульев у стенки:
      «Садись!» — Потом, сняв очки и вытирая слёзы, спросил:
      «Как же тебя дружище так угораздило? Как ты туда запихнул свои яйца? Как они вообще туда влезли?!»
      «Так я ж их по одному всовывал! Друг за другом! А обратно они рядом сложились, вот и застряли».
      «А зачем?» — не унимался врач.
      «Пари такое было: влезут или не влезут», — встрял в разговор Хохмач.
      В это время на шум и смех вышла пожилая санитарка, которая первоначально открывала нам дверь, и высокая медсестра среднего возраста — тоже в белом халате.
      «Здравствуйте! — Поздоровалась она. — А что тут происходит?»
      Мы поздоровались. Врач поднял мешковину и показал медсестре проблему, сопровождая это своим комментарием:
      «Да вот мужчина свои яйца засунули в бутылку на спор».
      Женщина заулыбалась, слегка нагнувшись, чтобы лучше рассмотреть то, что было под мешковиной.
      «Ого!» — воскликнула она то ли от мошонки в бутылке, то ли ещё от чего.
      Санитарка тоже просунулась в проём, стараясь посмотреть, что же там. Сергей от такого любопытства засмущался и закрыл своё хозяйство мешковиной.
      «И что ты будешь делать?» — выпрямляясь, спросила врача медсестра.
      «Пока думаю, — ответил он, — тебя-то как звать?» — обратился он к пострадавшему.
      «Сергей» — ответил тот.
      «Так вот, Сергей. У нас здесь — терапевтическое отделение, а не хирургия или скорая помощь. Тебя нужно везти туда. Мы тут ничего тебе не поможем. Я вообще с таким диагнозом не встречался!» — разъяснил врач, выражая своё крайнее удивление.
      «Как же так? — возмутился Василий, который нас сюда и привёз, — вы ж больница, всем больным должны помогать!»
      «Какой же он больной?! — возмутился врач, — он просто недальновидный человек! Я слышал, что некоторые идиоты запихивали себе стоваттные лампочки в рот, а потом их везли в скорую помощь. Но тако-о-о-го, — растянул он слово, — я ещё не видал!»
      «Так что нам делать? Человеку ж как-то помочь надо! А то без наследства останется!» — не унимался Василий.
      «Доктор, — встрял и я в разговор, — вы позвоните в хирургию, скорую помощь или ещё куда, пусть нам скажут, где нам помогут. Или сюда путь едут, или мы подъедем туда, куда скажут. И побыстрее, доктор! Пожалуйста!»
      «Хорошо, я сейчас позвоню. Ждите меня здесь», — ответил доктор и быстро удалился. За ним посеменили и остальные женщины, — видимо, досыпать.
      «Ты как себя чувствуешь?» — спросил я Сергея.
      «Да, вроде, нормально. Когда сижу и поддерживаю бутылку — ничего не болит», — ответил он, держа обе руки под мешковиной.
      «Ну, тогда потерпим», — утешительно закончил я.
      Мужики вышли на перекур, а Сергей остался сидеть на стуле.
      «Эй! Ну как там дела?» — высунулся из машины Эдик.
      «Доктор пошёл звонить в скорую, поскольку тут нужных специалистов нет», — ответил ему Хохмач.
      «Быстрее бы. Уже ждать надоело», — сказал Эдик, на что Василий озлобился:
      «Тебя забыли спросить!! Если бы не ты, то и проблем бы не было! Сиди уж!»
      «Тише, ребята, тише! Больные ведь уже давно спят. Разбудите их» — прикрикнул я на спорящих.
      После этого на несколько следующих минут установилась тишина. Кто курил «Беломорканал», кто «Приму», а я — сигарету с фильтром, не помню уже, какую. Все стояли вразброд по всему дворику больницы. Только я был ближе других к порогу, поэтому видел и слышал, что происходило внутри приёмного отделения…
      Степан прервал свой рассказ и как бы за компанию со своими друзьями закурил. То ли он о дальнейшем действии помнил хорошо и вспоминать подробности надобности не было, то ли торопился побыстрее закончить эту историю и уехать по своим делам, но  он практически сразу же продолжил:
     — Минут через семь ускоренным шагом из глубины коридора выскочил врач, подошёл к Сергею и почти на ухо сказал ему:
      «Ни в скорой помощи, ни в хирургии нужных специалистов, а самое главное — нужных инструментов нет. Есть только у эмчеэсников. Но там за вызов машины и специалистов нужно заплатить определённую сумму. У тебя деньги есть?»
      «Есть, — сказал Сергей и показал сто долларов, — хватит?»
      «Достаточно, — негромко ответил врач, взял деньги и громче, чтобы слышали все, добавил, — ждите, эмчеэсники будут здесь минут через десять», — и удалился так же быстро, как и появился. Видать, пошёл договариваться с ними по телефону.
      Ждать пришлось не десять, а минут двадцать–двадцать пять. Мужики уже и посидели в машине, и ещё раз вышли да перекурили. Обсуждали и высказывали предположения, как же эмчеэсники будут освобождать мошонку Сергея из стеклянного плена.
      Наконец, вдали послышался гул мотора, и из-за поворота в нашу сторону выехала машина. Когда она подъехала к нам, то все увидели светлого цвета «Запорожец» с ушами, в салоне которого сидел только один водитель. Он выглянул в открытое окно и спросил:
      «Эм-че-эс вы вызывали?»
      «Да! Да! Мы!» — послышалось вразнобой в ответ.
      «А где пострадавший?» — уточнил он.
      «Я здесь!» — поднялся во весь рост Сергей.
      Приехавший в это время открыл дверь машины и хотел было выйти, но от вида Сергея чуть было не упал, споткнувшись о порожек дверного проёма.
      В это же время вышел врач, приветливо поднял вверх ладонь и сказал:
      «Заходи, Лёня, ко мне! И ты, Сергей, иди за мной».
      Лёня достал с заднего сиденья чемоданчик и пошёл вслед за врачом и Сергеем. Нам же оставалось только ждать. Но ждать пришлось недолго — минут десять, не больше. Мы до этого больше ждали. И вдруг как-то даже неожиданно вышла санитарка и сказала:
      «Всё в порядке. Дайте вашему больному штаны».
      «Чьи штаны?» — не понял Василий.
      «Можешь свои снять!» — загоготал Хохмач. Остальные мужики его поддержали.
      «Конечно же больного!» — раздражённо ответила санитарка, не поняв юмора мужиков.
      «А где они? Кто-нибудь их брал? Посмотрите в машине! — затараторил Василий. — Эдик! Посмотри в салоне, есть там джинсы Сергея!»
     Тот некоторое время копался в салоне и через окошко ответил:
      «Нет тут никаких джинсов! Вы, наверное, забыли их в гараже!»
      «Как забыли?! — не поверил Хохмач.
      «А так, — отозвался Эдик, — вам тогда не до джинсов было. Позаливали глаза, мать вашу!» — раздражённо добавил он, видимо, давно желая попасть в тёплую домашнюю кровать, под бочок к жене.
      Поняв, что с джинсами ничего не получится, Василий резюмировал, обращаясь издали к санитарке:
      «Забыли мы его штаны! Взяли только ремень! Пусть выходит в том, в чём мы его привезли!»
      Санитарка ушла, а минуты через три вышел Сергей в той же мешковине, перепоясанной ремнём. Только мешковина больше не выпирала спереди.
      «Ну как? Яйца на месте?» — сострил Хохмач.
      «Ха-ха-ха! Га-га-га!» — поддержали его смехом мужики и начали садиться в машину.
      «Всё на месте! — радостно ответил Сергей. — Благодарю вас! До свиданья! — добавил он, обращаясь к санитарке.
      «Пусть Бог вам помогает!» — ответила та и закрыла дверь. А доктор и эмчеэсник даже не появились.
      Поначалу отъехали молча. Потом Эдик уточнил:
      «Как едем? Тебе, Петрович, машину в гараж нужно поставить. А остальным куда?»
      «Сейчас уже никакой транспорт не ходит, — сказал я, — а Сергея вообще нельзя на улицах показывать — в дурку заберут. Так что всех развози по домам, а потом меня в гараж».
      «А я здесь недалеко живу, — заметил Сергей, так что меня можно сразу завезти домой. Джинсы я потом заберу, когда буду в гараже», — и назвал свой адрес.
      «Хорошо», — согласился Эдик.
      А Хохмач, пока Сергей сидел с нами в салоне и не успел выйти, начал уточнять:
      «Серёга! Расскажи, а как тебе яйца вытянули из бутылки?»
      «Сначала эмчеэсник стеклорезом отрезал нижнюю часть бутылки, которая с дном. А потом доктор какой-то лопаточкой вытолкал одно яйцо — бутылка и снялась. Да, вот ещё дали направление на обследование. Завтра надо будет ехать», — рассказал Сергей.
      «Тю, так просто?» — вырвалось у Василия.
      «А может, то был не эмчеэсник, а какой-то слесарь или стекольщик, знакомый нашего доктора? А деньги они потом пополам поделили?» — заметил Хохмач.
      «А какая теперь разница? Главное, что яйца целы!» — ответил ему Сергей.
      «А сколько с тебя взяли?» — спросил далее Василий.
      «За всё взяли сто долларов» — грустно ответил тот.
      «Так ты, получается, сто долларов выиграл и тут же их проиграл?» — не унимался Хохмач. Кое-кто даже захихикал от такого расклада. Но обсудить это не успели.
      «Вот, вот мой дом! Останови возле него!» — показывая рукой в сторону дома, заторопил Сергей.
      Эдик остановил машину возле указанного дома, мы все тепло попрощались с Сергеем и поехали дальше. Тут Василий зашевелился, что-то достал из боковой двери и воскликнул:
      «Сергей сто долларов проиграл, а его бутылка водки-то оста-а-а-лась!» — протяжно закончил он, вертя ею перед носом Хохмача.
      «Я тоже еду в гараж!» — сразу согласился Хохмач.
      «Ну, счастливое окончание такого дела и обмыть не грех!» — вставил Эдик.
      «Что, опять на шару выпить захотел?!» — огрызнулся Василий.
      «Почему на шару? — вставил я, — он ведь полночи баранку крутил. Уж теперь-то имеет право с нами по сто грамм выпить».
      Моё слово было решающим. На том и порешили.
      Ну, не буду рассказывать ненужные подробности. Одним словом, через полчаса Эдик всех нас довёз до гаража, где мы, наконец, освободились от всех своих обязанностей и обид.
      Степан опять закурил и продолжил:
     — Нужно заметить, что всё это приключение нас всех сдружило. Мы вскорости один раз встретились вшестером, чтобы выпить пивка и повспоминать детали наших приключений. Смеялись и вспоминали всякие подробности. Поэтому-то я их и запомнил. А рассказчик из меня всегда был хороший. Ты же тоже, я думаю, не скучал?
     — Конечно, нет! Это удивительное приключение!
     — Вот и мы так решили, и как напоминание о том событии, оставили на видном месте вторую молочную бутылку. Как только обращали на неё внимание, так и смеялись, вспоминая наше приключение и какие-либо забытые подробности.
      Правда, в полном составе нам так больше и не довелось собраться. Сначала — примерно через полгода — Серёга женился и переехал к жене, в другую часть города. Он и гараж тут потом продал, потому что далеко было ездить сюда, а купил там, возле своего нового жилья.
      А всё опять же началось с того приключения. Нет, ведь, худа без добра! Видишь, когда он на другой день пошёл на обследование, то там встретил молодую медсестричку, которая проходила практику после учёбы. Она и стала его судьбой. А поскольку она была одна у родителей, то пригласила мужа переехать к себе. А у Сергея ещё меньший брат есть. Он и приглядел за родителями, и квартиру в наследство получил. Всё сложилось, как нельзя лучше.
     — Так что, вместе уже никак нельзя было встретиться? — спросил я.
     — Нельзя, — грустно ответил Степан, потягивая сигарету, — с того света на встречи не приходят. Ещё примерно через полгода, то есть через год после нашего приключения ушёл в мир иной Сыч — царство ему небесное.
      Но что мы о грустном? — переключился он. — Зато ещё через полгода у Сергея родилась дочь. Вот тогда он тоже выставлялся у нас в гараже. Весело было. Но только в молочную бутылку своих яиц больше никто не совал! — рассмеялся он, отодвигая в сторону пепельницу с кучей окурков и добавляя туда ещё один, который он никак не мог потушить до конца.
     — Надо действительно бросать курить, — заметил он, вставая.
      Я тоже встал, потянулся и с трудом приподнял сумку. Видя это, сосед предложил:
     — Давай я тебя подвезу домой. Ты сам ведь не дотащишь такую сумку.
      Я согласился. С тех пор мы со Степаном стали друзьями. И у меня под его влиянием даже немного поменялось мировоззрение и подход к жизни. А через некоторое время в моей квартире появилась женщина. Пока ещё не жена, но замечательный человек, которому я со своими старомодными взглядами и привычками почему-то понравился.

                ——— . ———