Конец Багровой Империи

                Всего — 48  стр.                                                                                (2-я редакция)               
               
                I
 
     После того, как откуда-то издалека, словно с другой планеты, противно пропел электронный будильник, Вайд почувствовал сквозь медленное просыпание, как отец произнес свое обычное: «Пора вставать! Просыпайся!». Он послушно открыл глаза и сказал: « Да, я знаю…», но позволил себе еще немного полежать в такой удобной пневмокровати, в которой всегда снились такие необыкновенные сны! Он так не любил эти ранние подъемы, особенно в сезон дождей, когда не поймешь, глядя в окно — утро сейчас или вечер. Он не просто не любил их, он их ненавидел и не понимал, зачем они выдуманы. Ему казалось, что каждый день у него кто-то ворует как минимум час самого лучшего сна… Но ничего не поделаешь — все так встают, а иные и раньше, и ему, семикласснику, даже как-то стыдно жаловаться на это, да он и не жаловался и никогда не спорил с отцом, но все же, чем более он размышлял, тем более ему казались все эти порядки неестественными и мучительными, как и многое в их Багровой Империи. Поэтому его так увлекали рассказы отца о других планетах, где порядки были совсем иные, хотя в них и не верилось. Эти миры проходили в школе в курсе астрографии, но сообщали о них совершенно иное. До четвертого класса Вайд невольно верил тому, что преподавали, но потом, когда отец начал свои рассказы, он понял, что все это пропаганда. Он и до этого смутно догадывался, что им сообщают лишь полуправду, если не откровенную ложь, особенно — на уроках истории — и о Первом Царе, основателе Империи, и о борьбе с оккультизмом и мистикой, которые были с тех пор запрещены и даже осуждены научными кругами и якобы не имели последователей, так, что сам запрет уже терял свою остроту. Но Вайд прекрасно знал, что это ложь, и что за найденную оккультную литературу могли быть большие неприятности, а для взрослых — и прямые репрессии. Поначалу он не воспринимал все это всерьез, но когда отец, считая, что он уже не маленький, открыл ему, что сам давно принадлежит к Тайному обществу, Вайд сперва не на шутку испугался, но страх быстро прошел после первых упражнений по саморегуляции…
     Он решительно спрыгнул на пол и машинально подошел к пульту, отключил ночной режим суперкровати и включил кондиционер на усиленное проветривание. Послышался привычный шум наружных жалюзи, легкое гудение и свист воздуха в вентиляционных решетках. Его отец принадлежал к верхним слоям среднего класса, а значит, мог позволить себе довольно просторную квартиру на 103 этаже в спецрайоне Z со встроенной микроклиматической установкой, утилизатором и бытовой робототехникой.
     Пока Вайд делал гимнастику и умывался, отец уже приготовил завтрак и ожидал его в большом кухонном холле, из сферических окон которого открывался панорамный вид на почти весь центр Базилита с торчащими зубьями небоскребов различной формы и высоты, с разноугольными зелеными пятнами местных скверов и бульваров далеко внизу — и далее, на окраинные районы с более низкой застройкой, с приземистыми кубами и пирамидами промышленных зданий, перерезанных каналами и автострадами, с паутинными плетениями развязок, и еще далее, у самого горизонта, в сиреневой дымке, широкой кобальтовой полосой виднелся за многочисленными островками извилистой лагуны океан, с многочисленными белесыми полосками пирсов, кубиками яхт-клубов, морского вокзала и океанариума, над которыми огромным оранжевым кругом обычно восходила местная звезда Ариустус. Но теперь, в сезон дождей, который заменял зиму и подходил к концу, ничего этого нельзя было различить. Сплошной ливень, шедший ночью, постепенно стихал, и теперь лишь легкая кисея висела перед окнами, сквозь которую медленно просеивался этот оранжевый свет. Вайд уже успел привыкнуть к подобному, а в начале, когда они только что переехали, он с их застекленной террасы часами рассматривал всю эту панораму в стереотрубу, отыскивая различные детали… Вот уже год они жили без матери, и Вайд старался  ничем не обременять и не беспокоить отца; между ними с тех пор установились особые доверительные отношения и четкое распределение обязанностей. Он быстро оделся и повязал малиновый галстук — Вайд был багрионом, как и большинство школьников, считавшихся лучшими. Не вступить было нельзя  — это означало сразу же попасть в число «деградантов» — так называли всех либо неуспевающих, либо детей из подозрительных семей — их всех постепенно переводили в школы низших ступеней, а если требовалось — в спецшколы, совершенно ужасные, по словам ребят, заведения. Поэтому в школах высших ступеней была создана в целом благоприятная обстановка: не было ни отстающих, ни тем более школьных хулиганов, и если бы не система целенаправленной лжи в области гуманитарных предметов и не строжайшая дисциплина, особенно для младших школьников, то школьную систему Багровой Империи можно было бы назвать даже образцовой. Она и была таковой с точки зрения воспитания законопослушного гражданина, должного занять строго определенное место в социальной иерархии. У каждой социальной группы была своя школа, свой район проживания, свой круг общения и никакого смешения между ними не допускалось, но не в силу какого-то специального запрета, а скорее, стойкой традиции и определенных правил. Но  эти правила во всех группах строго соблюдались не столько из-за страха наказания или внешнего контроля, сколько в силу особенного воспитания, то есть сознательно, и чем выше была социальная группа, тем больше было этой «сознательности» и меньше отклонений — во всем этом имперская система управления достигла поразительных результатов. Что же касается перехода из одной социальной группы в другую, то он, опять-таки, не запрещался (кроме вертикальной иерархии), но был связан с такими формальностями и ненужными хлопотами, на которые мало бы кто пошел. В вертикальной же иерархии продвижение наверх было в принципе открыто, но стоило всегда таких усилий, компромиссов и самых прозаических денег (не в смысле коррупции, это было исключено, но для поддержания нового имиджа), что и в этом направлении могли продвигаться лишь единицы. Например, если твой отец был инженером, работающим в такой-то компании, то и ты должен был с младшего школьного возраста готовиться стать таким же инженером, и желательно, в той же компании, но только гораздо лучшим — это особенно подчеркивалось. Можно было, конечно, выбрать другую специальность и место работы — но это не приветствовалось и не поощрялось. Но зато в пределах своей соцгруппы и профессии для твоей деятельности и роста создавались все условия, к которым добавлялась еще и семейная традиция. Подобная кастово-иерархическая и узкопрофильная организация хотя и ограничивала реально свободу выбора и держала почти всех в тисках суровой дисциплины, но зато обеспечивала невиданную на соседних планетах производительность труда и в корне пресекала все отклонения в поведении: не было никакой безработицы, никаких неформальных группировок, никакого метания в выборе профессии: каждый с детства знал, кем он станет, но почти каждый, мало-мальски осознав всю эту систему, чувствовал, что начинает задыхаться в ней. Но и это быстро проходило, и после окончания школы каждый был готов занять заранее ему предписанное место в этой образцовой социальной стратификации.
     Отец Вайда Эрвин был в этом отношении самым что ни на есть типичным представителем своей соцгруппы и подгруппы, инженером-электронщиком 2 категории (всего их было 10, и 1-я считалась высшей), то есть принадлежал, говоря нашим языком, к элите технической интеллигенции. Но по понятиям Багровой Империи даже инженеры 1-ой категории не могли к ней принадлежать, так как элитой назывались лишь представители реальной власти всех звеньев и уровней с венчающей этот Олимп суперэлитой высших чиновников Правительства, которые даже жили в отдельном городе рядом со столицей. Но и над этой суперэлитой возвышалась еще одна гипер-элита, то есть сам верховный Правитель Империи, именовавшийся по нашему аналогу примерно Гросс-канцлером, и его Администрация, или Гросс-Конклав, обитавшие на специальной ближайшей планете-спутнике. Первоначально верховный пост в Империи занимал собственно император, которого в народе называли просто Первым Царем, утвердившимся после великой Национальной революции, положившей конец старому не-иерархизированному и не-компьютеризированому обществу, но после смерти Второго Царя неожиданно возник кризис власти, нисколько, впрочем, не заметный для рядовых граждан, и во главе Империи встал тогдашний канцлер, то есть премьер-министр, ставший для отличия именоваться Гросс-канцлером. Сперва он занимал этот пост временно, но постепенно так хорошо вошел в роль, что было решено (неизвестно кем) сделать его постоянным. После его смерти должность Гросс-канцлера вдруг стала выборной. Это оказалось настолько неожиданным для имперского порядка, что многие почувствовали, как по всей иерархии сверху вниз словно прошла легкая зыбь оживления. Но выборы эти происходили исключительно в сфере правительственной элиты, и прочие граждане не только не имели к ним ни малейшего отношения, но даже не знали, где и как они происходят.
     Инженерство же Эрвина было, конечно же, одним из его лиц, которое все воспринимали, как истинное, и которое и было истинным, вернее — одним из истинных, но самым поверхностным, поскольку в Империи всякий мало-мальски развитой человек должен был иметь несколько лиц, чтобы выжить. Но человек, как говорил Эрвин, может иметь только одно истинное лицо, все же остальные — маски или же роли, которые невольно приходится носить или играть, и не твоя вина, если другие принимают их за твои истинные. Поэтому Вайд старался хорошо учиться и быть хорошим багрионом, так же, как и его отец — инженером. Но настоящих друзей у него не было, почти все его недолюбливали и втайне завидовали — он учился лучше всех и всегда на ходу запоминал новый материал. Его, конечно же, следовало  бы перевести в школу высшей категории, но начальство почему-то всякий раз откладывало такой перевод, да и Вайд, когда его спросили, хочет ли он, ответил отрицательно. Но он не хотел вовсе не потому, что не стремился повысить свою иерархию — все в Империи, кроме низших слоев, стремились к этому — а потому лишь, что отец не советовал, зная, что такое школы высшего разряда: качество образования то же, но гораздо меньше свободы и больше идейного оболванивания. Хотя выпускнику такой школы, независимо от того, к какой подгруппе среднего класса он принадлежал, открывалась иногда дорога на самый верх…   
     Пережив минуту невесомости в скоростном лифте, в котором нужно было спускаться, пристегиваясь, он, с небольшой группой таких же школьников на местном электробусе, обслуживающем только их район, быстро добрался до школы, которая по виду напоминала не то парадную казарму, не то местную управу, — впрочем, раньше в ней действительно было какое-то из этих учреждений, но зато теперь — одна из лучших школ в городе, учиться в которой могли только дети высших страт. Строгая охрана с видеокамерами и электронными картами, охранники на всех этажах и мгновенное обнаружение постороннего. Никто не мог ни войти, ни выти из здания, не будучи отмеченным и записанным электронными устройствами.  Впрочем,  подобные строгости были почти везде в элитных районах и все к ним давно привыкли, не обращая даже особого внимания, поскольку они были введены не по причине действительно какой-то грозящей опасности, а лишь во имя хорошей традиции и соблюдения дисциплины.
     Классная надзирательница Дора Абст (у всех граждан Империи, кроме элиты, были такие короткие имена) недолюбливала Вайда, вернее, относилась к нему с подозрением — ни о какой «любви» ни в каком смысле между учениками и классными воспитателями не могло быть и речи! Она сама, правда, не знала, почему, но во всех отчетах в графе: «общая характеристика» писала: «слишком развито чувство собственного достоинства», «ведет себя так, как будто умнее всех», «ни с кем не конфликтует, но и не дружит…». И ведь надо отдать ей должное: «старая кобра», как ее называли ребята между собой, все же заметила некоторые особенные черты Вайда, но заметила лишь потому, что он вовсе и не скрывал их, а надо было бы! Если бы отец узнал, как сын характеризуется в закрытых докладных, то не на шутку встревожился бы — ведь Вайд невольно привлекал к себе ненужное внимание, а согласно инструкции, ученикам вплоть до 8 класса запрещалось как-то особо выделяться из своей группы, и тем более какими-то странными способностями или увлечениями, не имеющим прямого отношения к процессу обучения. Все это могло навлечь на Вайда и отца подозрение в причастности к оккультизму, и, хотя никто не посмел бы обвинять их бездоказательно (в Империи это, в отличие от нашей недавней истории, было запрещено!), но лишние проблемы им тоже были не нужны. А быть уличенным в связи с мистиками и оккультистами считалось для граждан Империи, и тем более, для учащихся, величайшим проступком, ибо противоречило методологии того тотального рационализма и технократизма, который господствовал во всей имперской жизни. В тюрьму теперь за это, правда, не сажали, как при Первом Царе, но виновным в такой связи грозило исключение из нормальной школы и помещение в лучшем случае в спецшколу, а для взрослых — ссылкой в отдаленные провинции с понижением социального статуса. За распространение же оккультной литературы устанавливалось более строгое наказание — принудительные работы на рудниках, что было равносильно каторге и смертному приговору. Причем, все эти преследования проводились под эгидой борьбы за истинно-научное мировоззрение, которое должно было в скором времени окончательно победить. Но поскольку все члены каких бы то ни было тайных обществ одновременно имели вполне официальный статус и работали во вполне официальных учреждениях, то правительству чрезвычайно трудно было их распознать. Никакое внедрение агентов или слежка здесь не помогали, ибо для начала нужно было знать, куда конкретно внедрять и за кем следить, а члены таких обществ имели строжайшую конспирацию, и обнаружили бы любого агента раньше, чем Служба безопасности — их. Прослушивание телефонов и просматривание компьютерных сетей тоже не давало никаких результатов, поскольку оккультисты были не глупее правительственных агентов. Но если не удавалось обнаружить тайные оккультные общества, то иногда спецслужбам удавалось-таки нападать на следы оккультистов-одиночек. И недавно таковых обнаружили даже среди студентов элитных Вузов, что заставило правительство всерьез задуматься. До этого по старинке считалось, что оккультистами могут быть только какие-то отщепенцы, личности вне всякой иерархии и структуры, каким-то чудом существующие где-то в глубоком подполье и в далекой провинции. Теперь же оказалось, что ими могли оказаться практически любые граждане Империи, даже из высших страт. А поскольку невозможно было подозревать всех и еще более невозможно — проверить всех, то было решено несколько изменить отношение к оккультизму: было объявлено, что принадлежность к оному более не влечет никаких репрессий, но подлежит только моральному осуждению как пережиток и предрассудок. По-прежнему лишь каралась открытая пропаганда оккультизма и распространение оккультной литературы. Когда Указ об этом был опубликован, то многие просто не поверили, думая, что это какой-то розыгрыш или массовая провокация, — хотя такие шутки в Империи были недопустимы. По прошествии же некоторого времени среди разных слоев имперской интеллигенции и студенчества развернулось вдруг движение за поддержку данного Указа и за скорейшее его введение в действие; и власти не могли ничего поделать, поскольку эти слои выступали не против Указа, а за него; стали раздаваться даже голоса о его расширении и улучшении, затем — о расширении вообще прав граждан, затем —  соблюдении прав человека и освобождении политзаключенных — и так далее, и тому подобное. Власти уже начали жалеть, что пошли на это послабление, которое вызвало все нарастающую волну общественной активности, но отменить Указ — значит еще более ее усилить. Но ни о какой открытой критики имперских порядков не могло быть и речи, а если б она и возникла, то ни к чему бы не привела — это ведь не наша Перестройка, которая лишь расшатала и сокрушила колосса на глиняных ногах — социальная структура Империи была слишком хорошо продумана и отлажена, чтобы поколебаться от какой-то интеллигентской критики, — но всего этого было достаточно, чтобы сбить с толку многих обывателей и заставить насторожиться традиционалистов, в том числе и в школе, которая казалась наименее затронутой этими веяниями. Вот почему Вайду и его отцу нужно было по-прежнему скрывать свою причастность к тайному обществу, и вот почему Вайд  старался ничем не выделяться среди ребят. Но это оказалось не так-то просто. Как он ни изворачивался, как ни прикидывался — он не мог быть глупее и хуже, чем был на самом деле.
     В конце концов, классная надзирательница вызвала в школу его отца, который, несмотря на предубеждение, произвел на нее впечатление вполне благопристойного гражданина Империи и уж меньше всего мог походить на какого-нибудь тайного мистика или оккультиста. После этого Дора Абст вызвала Вайда и течении получаса долдонила ему о школьной дружбе и товариществе, допытываясь, почему он ни с кем не дружит. Вайд как мог объяснил ей, что он не против дружбы, но что не может заискивать перед кем-то и набиваться в друзья, что он и ребята живут разными интересами и что у него могут быть друзья и вне школы. Но Дора и слышать ничего не хотела.
     — Вот перейдете в восьмой класс, тогда и будете делать, что хотите! — говорила она, как будто восьмиклассникам действительно предоставлялась полная свобода. А теперь, мол, Вайд обязан соблюдать все писаные инструкции и неписаные правила поведения для средних школьников!
     В подтверждение своих слов она решила извести его всякого рода поручениями и общественными нагрузками. Но извести его было не просто. Часть порученных ему дел он честно выполнял, а от другой, явно непосильной части, отказался. Дора шипела от злости и снова требовала папу. Но только папа больше не понадобился: поскольку Вайд умел владеть собою и отражать психоагрессию, то вся злоба Доры обратилась на нее же и она вдруг тяжело заболела. К их классу формально прикрепили классную надзирательницу соседнего класса, которой на них было глубоко наплевать. Вайд, а за ним и весь класс, вздохнули, наконец-таки, свободно. Теперь никто не мучил их всякими дурацкими поручениями, никто не заставлял заучивать патриотические стихи и песни, никто систематически не расхваливал райскую жизнь в их царстве и не утверждал, что оно лучше всех, не жужжал под ухом про Первого Царя, портрет которого в обязательном порядке висел в каждой классной комнате и каждый день рано утром дежурный должен был торжественно протирать его влажной тряпочкой под звуки государственно гимна. Теперь в классе никто заниматься этим не хотел, и их старосте пришлось протирать портрет собственноручно, до чего он прежде никогда бы не унизился. Об этом было сообщено командору школьной имперской молодежной организации (имперсомол) Ману Верду, тот в свою очередь, доложил директору, и над их классом был усилен контроль. Теперь, как и прежде, на классном часе им прокачивали мозги сказками о благополучной жизни в Империи, заставляли распевать патриотические песни и имперский гимн «Славься, славься великая, непобедимая Багровая империя!», подключаться к компьютерным страницам Правительства и Гросс-канцлера...
     Тем временем, последняя четверть летела к концу, и все уже настраивались на долгожданный летний отдых. Многие отправлялись с родителями на юг, в одну из традиционных зон отдыха своей соцгруппы, иные — в тропический элитный курорт Регус, а самый богатый школьник собирался даже лететь вместе с родителями на планету-спутник Лудс, всю состоящую из элитных Лудс-парков и Кибернейлендов, на которых отдыхали и развлекались только представители элиты и попасть куда хотя бы разок мечтал каждый мальчишка.               

                II
 
     Наконец школьные мучения закончились и вскоре Вайд с отцом мчались уже на своем джипе-амфибии по одной из автострад в сторону той загадочной деревни, в которой Вайд никогда не был, но которую им почему-то необходимо было посетить. Когда отец впервые сказал, куда они поедут, Вайд подумал, что он шутит. Дело в том, что в Багровой империи городская и сельская жизнь были строго отграничены друг от друга и никак не соприкасались; более того, настоящая жизнь была возможна только в городах, ну разве еще в пригородной зоне и на курортах, а в сельской местности никакой жизни не было вовсе, им так в школе и объясняли, да и все прекрасно знали, что так называемые селяне, или деревенщики, представляют собой деградирующую ветвь их расы, которая, наверное, вскоре вымрет вовсе, а пока просто живет, вернее, прозябает по-инерции, предоставленная сама себе. Но отец, не вдаваясь в подробности, заметил лишь, что есть разные деревни, и жители там разные: большинство, действительно, деграданты и мутанты, но есть и равные им, и даже превосходящие их местные оккультисты, хотя себя так они не называют…
      — Но что нам-то там делать? — спрашивал Вайд, с интересом следя за меняющимся пейзажем: они, минуя переплетения соседних трасс и развязок, оставив по бокам стеклоарматурные огромные кубы промышленной зоны, вырвались, наконец, за городскую черту.             
     — Видишь ли, наше Тайное общество решило установить контакт с некоторыми сельскими оккультистами, а в этой деревне как-раз есть несколько сильных магов… И потом — Черный Лес представляет большой интерес… Есть мнение, что это источник нестабильности во всем регионе… Негативной нестабильности…    
     — И что же мы собираемся с ним делать?
     Отец усмехнулся: — Что делать! Как бы он с нами чего не сделал! Лес этот вовсе никакой не лес, а своего рода гигантский ретранслятор, через который из Инфероса в наш мир поступают негативные импульсы, вернее не импульсы, а поток направленной энергии, но не физического ряда…
     — А какого? Психического? — вопросил Вайд, следя по монитору заднего вида, как постепенно уменьшаются гигантские стеклоферитовые пирамиды города, мертвенно взблескивая на солнце.
     — Да нет! Говоря старомодным языком — астрального, но эти уточнения ни к чему. Главное — как этому противодействовать!
     Вайд поинтересовался, есть ли позитивные ретрансляторы, и отец ответил, что есть, но гораздо дальше, и они, может быть, отправятся и туда. Затем он спросил, зачем вообще нужны ретрансляторы, неужели транссферы не могут воздействовать напрямую, на что отец ответил, что могут, если это отдельные личности, но их задача — воздействовать на социумы, особенно — на города…Через некоторое время они замолчали, и Вайд с интересом стал смотреть в окно. Он, как и большинство школьников, во время учебного года почти не бывал за городом, гуляя в парковой зоне своего района. Они проезжали теперь так называемый 1-й круг пригородной зоны, в которой по традиции располагались дачные поселки и курорты — по обеим сторонам автострады, на некотором удалении, были видны утопавшие в разнообразной зелени двух-трехэтажные корпуса мини-отелей, вилл, коттеджей с черепичными, под старину, плоскими, сферическими, и ребристыми кровлями. Между ними идиллически блестели искусственные озера с очищенной водой и виднелись теннисные и иные корты. Автострада шла на некотором возвышении, и с нее открывался  вид как с моста,  и от этого вида, от неожиданно открывшихся просторов до самого горизонта, у Вайда захватывало дух.
     Каждый крупный город Империи и тем более — столица Базилит — были окружены специальной пригородной зоной, состоявшей из трех кругов. В 1-м круге, который они сейчас проезжали, находились дачи для социумов, начиная со среднего класса и выше со своей внутренней иерархией; во 2-м круге, более удаленном, располагались суперсовременные фермы и сельхозфабрики, работавшие только на данный город, и в 3-м круге, самом обширном, лежали поля, на которых выращивались зерновые и технические культуры, располагались местные хранилища, пункты управления, наблюдения и контроля. Таким образом, каждый город обеспечивал себя всем необходимыми сельхозпродуктами, и поэтому в Империи никакой оптовой торговли сельхозтоварами не было: городам это было не нужно, а деревням и селам, затерянным в многочисленных непроходимых лесах, это было недоступно и все они также всем обеспечивали себя сами, ведя натуральное хозяйство. Говоря точнее, Правительству Империи было вообще наплевать на сельских жителей, они как-бы исключались изо всей системы имперской иерархии и жили сами по себе, и от этого, как ни странно, имели немалые выгоды: во-первых, никакие чиновники до них не добирались, никаких налогов они не платили (но и город не посылал им ни денег, ни семян, ни техники — вообще ничего!); во-вторых, они могли владеть или не владеть любым имуществом, землями и прочими угодьями — по совместному согласию, вести единоличное, или же коллективное, или кооперативное хозяйство, и вообще любое, какое им заблагорассудится — имперские власти не были столь безумны как, например, наши, чтобы объявлять какие-то там дикие непроходимые леса с болотами, пустоши, степи и пустыни государственной собственностью. Наконец, в-третьих, в самой глуши этих деревень постепенно вызревала новая, параллельная имперской цивилизация, если ее так можно назвать, безо всякой пропаганды, но и безо всякой культуры и техники, там складывалась своя, примитивная иерархия, существующая во всякой деревне, и даже, по некоторым непроверенным слухам, кое-где начали развиваться ремесла и междеревенская меновая торговля. И как знать! Может — пройдет несколько сотен лет и в лесах созреет невидимая и неведомая для города новая цивилизация, которая постепенно, с помощью минимальной, ею же созданной техники, расчистит новые пашни, осушит болота, размежует леса и проложит дороги, и тогда она выйдет из леса и встанет перед городом таким же вечным и беспощадным антагонистом, каковым город всегда выступал перед ней, или попросту окружит каждый город в силу своего превосходства и невиданных, скрытых пока еще сил экспансии…
     Но пока ситуация была совершенно контролируемой и безопасной для города, говоря откровенно — Багровая Империи и состояла из одних только городов, окруженных пригородными зонами, между которыми простирались на многие тысячи миль сплошные массивы лесов, полей, лугов, пустынь, вплоть до самого океана. Побережье тоже было цивилизовано — там располагались либо курорты, либо военно-морские базы — в силу специфики планеты, флот и космоавиация с гиперзвуковыми самолетами и космолетами — были основными родами вооруженных сил Империи.
     Никаких дорог в сельскую местность не было, не то, что автострады, даже обычные шоссейные дороги туда не вели, соединяя только города, курорты и военные базы, но пробраться туда все же было можно, свернув с шоссейных дорог на обычные грунтовые, а с них — вообще не лесные тропы. Поэтому Эрвин и выбрал джип-амфибию, а не обычный автомобиль. Хотя та деревня, куда они держали путь, вовсе не была особо удаленной от города и располагалась сразу за 3-м кругом пригородной зоны, но и в нее не вела никакая мало-мальски удобная для проезда дорога.            
     Миновав вскоре городские сельхозполя с одинокими роботокомбайнами, их джип свернул, съехав с автострады на обычную дорогу, и снизил скорость. Наконец, еще через несколько миль, он въехал на узкую запущенную дорогу, по которой в сезон дождей вообще нельзя было проехать. По обеим ее сторонам росло какое-то мелколесье на болотистой почве, затем потянулась скучная пустошь, заросшая пепельно-желтыми кустарниками с ядовитыми цветами, потом они проехали мимо каких-то заброшенных строений — не то сараев, не то амбаров, сложенных из массивных, почерневших от времени бревен — Вайд впервые видел подобную древность и смотрел во все глаза — затем дорога повернула и пошла в гору; вновь показались деревья, но какие-то искривленные и спутанные, наконец, за следующим поворотом открылась и сама деревня. На вид в ней было десятка три домов, таких же темно-бревенчатых, только различной формы покрытия крыши несколько оживляли их: в центре стояли даже два кирпичных дома, построенных тоже очень давно — один старосты, а другой, чуть поменьше, — кузнеца, вокруг которого, как и в прочих селах, вращалась вся деревенская жизнь. Деревянные дома были неоднородны: приглядевшись, можно было отметить, что приличных домов всего десяток, а все остальные совершенно запущенные, с полупровалившимися  цоколями и балками, с кое-как залатанными крышами и какими-то пленками вместо стекол. Возле некоторых изб возились грязные, оборванные ребятишки, из окон выглядывало несколько бородатых стариков землистого цвета — все они во все глаза уставились на остановившийся посредине села джип, сияющий серебристой полировкой и утыканный антеннами. Ребятишки точно уж не видели ничего подобного; старики, если и видели, то давным-давно, когда и модели были попроще — но по всему было ясно, что к ним в село давно не заезжала никакая техника, что казалось Вайду весьма странным, поскольку автострада, с которой они свернули, находилась совсем рядом. Но, видно, прав был отец, когда говорил, что жителям города, тем более средних и высших сословий, совершенно нечего делать в деревне, и поэтому ею никто и не интересовался, о ней просто забывали, хотя конечно же, знали о ее существовании, но никому из них и в голову не могло прийти лично туда отправиться. Поэтому Вайду с Эрвином можно было не беспокоиться, что их здесь может кто-нибудь увидеть из их социальной группы — все были уверены, что они отправились на какой-нибудь курорт.
     Эрвин, тем временем, вылез из машины и направился к каменному дому, где по его соображениям должен был проживать староста, а Вайд, опустив солнцезащитное боковое стекло, с опаской наблюдал за окружившими джип местными мальчишками. Они для него были словно существа с другой планеты, впрочем, как и он для них. Вообще на всех селян, которые могли наблюдать их въезд в деревню,— остальные, по-видимому, были в поле,— они произвели примерно такое впечатление, какое бы произвел опустившийся где-нибудь посреди глухой российской деревеньки инопланетный звездолет.
     Староста, степенный бородатый мужик, ничем по внешнему виду не отличавшийся от нашего и одетый чище других, — хотя с точки зрения горожанина, в какую-то совершенно невообразимую самодельную робу, — увидев направлявшегося к нему горожанина, вышел к нему навстречу, снял шапку, и, поклонившись слегка, произнес:
     — Здравствуйте, господин. Я староста этой деревни. Чем могу вам служить? — такая форма обращения была обычной в Багровой Империи. Для селян все горожане выглядели как господа и начальники, а у Эрвина, кроме всего прочего, был приколот значок, говоривший о его статусе.
     — Не беспокойтесь, — молвил Эрвин,— я совершенно частное лицо! — он сказал это для того, чтобы староста не принимал его за чиновника или полицейского агента, которым, конечно, нечего здесь было делать, но в прежние годы подобные визиты бывали; — мы разыскиваем некоего N, это наш друг, который несколько лет переселился к вам. Знаете ли вы такого?
     На дремучем лице старосты изобразилась учтивая задумчивость, он даже почесал затылок и после некоторых усилий заявил, что нет, пусть господин не обижается, но он чего-то не припомнит. Нет у них таких.
     Но Эрвин понимал, что староста может хитрить. Ему казалось, что тот не поверил его уверениям относительно частного лица, а всех чиновников и полицейских, он это знал, селяне и ненавидели, и боялись, и уж с ним никто не стал бы откровенничать. К тому же Эрвин жалел, что выбрал слишком официальный  тон, да еще заговорил о себе в третьем лице.
     — Послушай, друг! — проговорил он как можно более мягче, используя совершенно неожиданные для старосты формы обращения, — ты со мной не хитри. Я никакой не чиновник и тем более не полицейский. Я простой инженер, а там, в джипе сидит мой сын. Мы преследуем только  свои собственные, частные цели, понимаешь?   
     Староста кивнул, настороженно разглядывая Эрвина.
     — Так что же ты не хочешь нам помочь? Мы действительно ищем своего друга!..
     — Что вы, господин, — испугался вдруг староста, — да я всеми силами, да только нет такого у нас! Я своих-то всех знаю! Так что уж не обессудьте…
     Эрвин этого никак не ожидал, но от старосты ничего нельзя было  более добиться. Он хотел было расспросить про соседние села, но сообразил, что вряд ли староста знает, и поэтому спросил лишь, где бы они с сыном могли поселиться на несколько дней.
     — Да хоть бы у меня! — заулыбался староста в бороду, — для меня это честь! Коли узнают, что у меня гостил господин из города, меня до гроба уважать будут, это уж точно! Я-то своих знаю! — прибавил он и причмокнул.
     Эрвин кивнул, и вместе со старостой они вошли в дом. Места действительно было достаточно, хотя на любого горожанина такое жилище произвело бы удручающее впечатление. Но у старосты было хоть более-менее чисто, в отличие от других изб, и Эрвин согласился, спросив лишь, когда они снова выходили на крыльцо: — А что, живет у вас еще бабушка Нерга?
     — Живет, живет, старая ведьма! — оживился староста, — а вы-то откуда ее знаете? Живет, и смерть никакая ее не берет!
     — Да уж знаем…от нашего друга, который должен жить в вашем селе…Он городской, но переселился к вам…
     Староста снова недоверчиво посмотрел на Эрвина.
     —Я извиняюсь, — молвил он нерешительно,— но господин что-то путает. Такого не может быть и не было никогда! Ни  мы к вам, ни вы к нам селиться не можете!
     — Да почему же не можем?
     — Да уж не можете,— молвил свое староста, — не положено это. Селянина, нашего брата, в город вообще не пустят, а городские к нам сами не захотят, да и запрещено это.
     — Да, так принято считать, и так было,— молвил Эрвин, — но времена меняются, поверь! И мы знаем, кого ищем…
     — Да как вам будет угодно, господин! — изрек староста, и хотел уже было идти прибирать в дом, как вдруг, заметив окруживших джип мальчишек, схватил специальный, видно для таких дел предназначенный длинный прут, и зашагал к ним.
     — А ну брысь! — гаркнул он, разгоняя их короткими ударами, — брысь отсюда!
     Как показалось Вайду, бил староста довольно больно, и мальчишки должны были взвыть от боли, но вместо этого, нисколько не обижаясь на него и что-то глухо урча, они бросились врассыпную.         
     — Эй! — крикнул издали Эрвин — не надо, пусть посмотрят!..
     — Да что вы, господин не нужно им это! — оборотившись к Эрвину, прокричал староста. — Вы ж их не знаете! Это голь перекатная, детишки бедняков! Еще украдут чего, а мне отвечай! Вы уж не обессудьте, у нас с этим строго! — и еще раз кивнув Эрвину, он направился к своему дому, думая, что произвел нужное впечатление на городского гостя.
     Вайд тоже уже через несколько минут не думал об этом, разглядывая деревню и все, что попадалось по пути. Он был поражен лишь тем, что, оказывается, и в этой глухой дыре существует свое представление об иерархии. Знать, она действительно всеобща и непобедима!..
     Отец поставил джип на старостином дворе, обнесенном довольно высоким деревянным забором с зубчатым верхом, так что с улицы его не было видно. У других изб, как заметил Вайд, заборы были пониже и из редких досок, а у трех-четырех развалюх и вовсе не было.
     После этого они отправились к Бабе-Нерге, слывшей у селян за знахарку-целительницу и ведьму одновременно, но поскольку никакой церковной власти ни в городе, ни тем более в селе, давно не было, то ей нечего было опасаться. В городе, правда, подобных знахарок могли бы привлечь к суду по подозрению в оккультизме, но они в городе и не жили. Среди селян их тоже никто особо не любил и никто с ними не водился, и жили они всегда на самом краю деревни, а то и вовсе отдельно, но зато при любой хвори все, кому не лень, шли к ним за помощью, неся с собой различную провизию в качестве платы. Давным-давно, задолго до Великой национальной революции, то есть в до-индустриальную эпоху, была, конечно же, в Империи официальная религия, именовавшаяся Багринизмом, были и места молений, но даже тогда ничего похожего на наше понятие церкви не было, и никто с ведьмами и колдунами не боролся, потому как и в те далекие времена они предпочитали селиться в сельской местности, потому многие и выжили, пережив саму религию.   
      Эрвин же был уверен, что Баба-Нерга должна была знать хоть о что-то о том, кого они разыскивали, — иначе он не выполнил бы задания их Тайного общества и вся их поездка была бы напрасной. Избушка ее находилась за деревней, в какой-то странной лощине, поросшей чертополохом и гигантскими волчьими колючками, а за нею начинался и сам Черный лес. Местность эта выглядела неприглядной и зловещей; местные жители старались обходить ее стороной, а в Черный лес ходили только днем и не далее определенного предела — кто осмеливался по неосторожности или забывчивости углубляться чуть далее — обратно не возвращался.
     Когда они подошли к самой избе, сложенной из почерневших грубоотесанных бревен на высоком основании из дикого камня, то зловещее ощущение от местности как-то само прошло, по крайней мере, от избы оно не исходило. Но каково было их изумление, когда на стук в тяжелую дубовую дверь вышла довольно странная, вроде не старая еще женщина лет 45-и с длинными, перевязанными сзади волосами в одеянии, которое можно было бы назвать местно-фольклорным. 
     — Здравствуй, сестра! — приветствовал ее Эрвин традиционным приветствием оккультистов.
     Нерга подозрительно посмотрела на него, потом на Вайда, и, поняв, что от них не исходит опасность, медленно произнесла: — Здравствуйте и вы. Зачем пожаловали?
     Эрвин, как мог, объяснил ей, кто он такой, намекнув на их подпольное общество Белого Дракона, связанное тайными нитями со всеми прочими мелкими оккультными группами в Империи. Когда Нерга услыхала это, то на ее сильнозагорелом, словно выточенном из старой слоновой кости, лице вновь возникла тень подозрения, смешанная на этот раз с любопытством. Эрвин понимал, что до конца она ему не доверяет, но все же надеялся ее убедить.
     — А почем я знаю, что это действительно так? — медленно произнесла она. — Хотя можете войти…
     Когда они вошли в дом, Вайду показалось, что он мгновенно перенесся на страницы сказок про креатур всех мастей и стихий; особенно поразила его кухня, походившая на действительную кухню ведьмы: огромная закопченная печь, вдоль стен на столиках и полках — различные пузатые склянки, реторты, колбы, кронштейны со спиртовками — почти целая химическая лаборатория, непонятно откуда взявшаяся в этой глуши; на веревках развешаны многочисленные пучки с травами, отчего на кухне царил одуряющий аромат, но Нерга его словно не замечала. При входе в просторную горницу, куда она пригласила нежданных гостей, Вайд чуть не сломал ногу, споткнувшись о старую кочергу, а Эрвин чуть не стукнулся лбом о притолоку, но больше ничего необычного с ними не произошло.
     В комнате, которая внутри оказалась еще более просторной, не было заметно никаких особых вещей, кроме круглого стола со стульями, да большого шкафа с диковинными  фолиантами и старой металлической кровати, застланной обычным покрывалом. Над столом висела на цепях старинная лампа непонятно как зажигавшаяся, но совершенно  естественно подходившая для своего места. Баба-Нерга достала откуда-то высокий и длинный графин и несколько стаканов, и, видя недоуменный взгляд Эрвина, молвила, что это особый эликсир, снимающий усталость и все страхи. Налив всем, она отпила первой и молча уставилась на гостей. Эрвин попробовал немного — вкус ему не понравился и он не стал дальше пить, запретив и Вайду.
     — А зря боишься брат, ничего отроку не будет. Я ведь не отравительница какая…
     Эрвин отделался внешними извинениями и пустился в свои расспросы. В конце концов оказалось, что нужный им человек живет не здесь, а неподалеку, и Нерга объяснила, как его найти. Когда речь зашла о Черном Лесе, то Нерга заявила, что вовсе не считает его негативным ретранслятором, а, скорее, нейтральным.
     — В нем слишком много всякой энергии, совершенно неоформленной энергии… И я, бывает, пользуюсь ею иногда, но никакого вреда никому не причиняю, это на меня наговаривают…
     Эрвин кивнул, давая понять, что и так это знает.
     Они поговорили еще немного, а затем Эрвин просил Нергу проводить их на опушку Черного леса, но та возразила, что сегодня уже поздно, а вечером ходить туда вовсе не следует, и что лучше сделать это завтра, хотя в ее сопровождении нет никакого смысла: все, что надо, она уже рассказала, а во всем остальном Эрвин и сам разберется, если он опытный брат.
     По дороге домой им попались возвращавшиеся с полевых работ местные жители, одетые в какие-то серые домотканые робы, они понуро брели по дороге, и Вайд почувствовал, что от них дурно пахло. Заметив горожан, некоторые из них остановились и сняли шапки, но другие просто почтительно обходили Эрвина и Вайда, ничего не говоря, причем их заросшие бородатые лица выражали вовсе не страх и даже не почтение, а лишь любопытство, но такое же дикое и дремучее, как и они сами. Для Вайда они представляли такой же интерес, как, например, животные в городском зоопарке, и невиданной доселе породы,— и в этом не было никакого особенного пренебрежения с его стороны — просто вся система иерархического воспитания в Империи не предусматривала существования таких вот существ, и Вайд при всем желании никак не мог отнести их к людям.
     В комнате, отведенной им старостой, он совершенно не мог найти себе места: все казалось ему непривычным, неудобным, грубым, и поэтому после неплохого обеда, приготовленного специально для них, он ушел в джип, надеясь посмотреть какой-нибудь фильм по монитору, но отец сперва прослушал информационную программу. Сообщалось вроде все то же самое, но Эрвин все же не мог не уловить в интонации диктора в двух-трех сюжетах тот оттенок некой новизны, которая с некоторых пор настойчиво сквозила из любого официоза и с которой все они связывали надежды на коренное изменение.
     На следующий день, около полудня, Эрвин с Вайдом двинулись тем же путем, что и накануне, но миновав знакомую избушку Нерги, они прямиком направились к Черному лесу, который с виду выглядел как вполне обычный, только конца-края его не было видно — он словно отгораживал деревню со всеми ее полями от остального мира. Но Эрвину было известно, что конец у него все-таки есть, и даже где именно он кончался и куда простирался: на всех картах Империи это был самый заурядный, правда, большой лесной массив, хотя оккультисты знали, что все изображения этого леса неточны, и что точно нанести его на карту невозможно, потому, что он периодически изменяет свои очертания: там, где недавно было редколесье, вдруг появлялись непроходимые заросли; вместо полян образовывались студеные озерца или болотца; с другой стороны, в самой чаще могли образоваться неожиданные прогалины, но добраться до них было невозможно, поэтому в точности никто не знал, что происходит в самом его центре. Но все эти метаморфозы объяснялись вовсе не тем, что Лес был якобы неким живым существом более высокой иерархии, чем весь растительный мир — так считали лишь немногие оккультисты, склонные к романтической мистике, — большинство же представителей тайных и обычных наук объясняло этот феномен особым ускорением протекания биологических процессов. Но и такое объяснение на деле давало простор самым смелым и необычным теориям: ведь надо было еще объяснить, почему именно в этом лесу эти процессы текли с гораздо более высокой скоростью, что выводило всех на проблему особого временного поля, резко отличающегося от всего остального времени. Но согласно всем физическим постулатам и теориям, временно;е поле не могло существовать само по себе, но было только временны;м отображением такого же резко отличного от прочего пространства, а последнее — являлось лишь коррелятом самих материальных структур, то есть всей лесной биомассы. Но обычное изучение лесной растительности ничего не давало — с точки зрения ботаники, это были обычные деревья и кустарники! Таким образом, получался заколдованный круг, вполне достойный предмета изучения. Наконец, другая группа оккультистов, к которой принадлежал и Эрвин, полагала, что ускорение биопроцессов связано со специфической деятельностью местных элементалов, то есть низших духов стихий. Такое объяснение, каким бы нелепым и невозможным оно ни казалось бы нам и большинству имперских ученых, все же соответствовало классической оккультной доктрине, хотя многие и считали ее устаревшей и отдавали предпочтение неооккультизму, основателем которого был известный только в узких кругах некто Вейгелиус, живший двести лет назад. Но Эрвин прекрасно понимал, что и объяснение с помощью элементалий лишь половина объяснения, поскольку низшие духи не могли бы создать такого мощного источника астрального излучения, каковым является Лес, и было ясно, что они являются посредующе-передающими образованиями, а сам биологический массив Леса используется ими — или не ими? — в качестве естественного усилителя. Таким же усилителем могла быть и река, и море, и океан, но Лес был все же конкретнее, и в нем легче сконцентрировать энергию. Но для чего сконцентрировать, какую энергию и куда она затем направляется, — ни Эрвину, ни членам его братства было неизвестно, и именно поэтому их так интересовал этот Лес, к которому они теперь подошли вплотную и в прямом, и в переносном смысле.
     Подошли и остановились на мгновение. Эрвин думал, не отправить ли Вайда домой, то есть к старосте, не является ли их совместный поход неосмотрительным, он и раньше думал об этом, и так ничего и не решил — он боялся обидеть сына, тем более что тот все равно был посвящен во многие тайны и планы. С другой стороны, ничего опасного в посещении окраины Леса не было: низшие духи на то и низшие, но здесь следовало бы сделать поправку на удаленность места и невыясненную еще связь Леса с высшими и более мощными силами скорее негативного, чем позитивного плана. Эрвин знал, что местные крестьяне ходили в этот лес как в любой другой, но только днем и не очень далеко — он и от Нерги слышал, что в Лесу есть какой-то невидимый барьер, далее которого не пройдешь, и для каждого человека этот барьер определялся по-разному. Вот чтобы проверить все это, Эрвину и нужно было это посещение. Ему было интересно, как элементалы вообще отреагируют на них, а они могли и не проявиться, поскольку считалось, что стихиалии побаиваются оккультистов, как и вообще всех людей с сильной волей и высоким развитием, поскольку таковые уж слишком сильно их превосходят, и на долю последних оставалась лишь их невидимость и способность к трансформации.
     Вайду же было просто интересно, он и не допускал никакой особой опасности от Леса и вообще всецело полагался на отца.
     Они все еще стояли перед Лесом, собираясь с мыслями и энергией для психозащиты — Вайду казалось странным, что вокруг удивительно тихо — он не помнил, как здесь было вчера, может — так же — но сегодня не было слышно ни птиц, ни каких-либо других лесных звуков, только еле уловимый занудливый стрекот местных цикад, напоминавших небольших желтых пауков, висел в жарком воздухе. Было действительно жарко, это он тоже отметил и малодушно подумал о бутылках с тонизирующей водой, оставленных в джипе.               
     Наконец, по одной из проторенных крестьянами тропок, они вошли в Лес, словно в некую заповедную зону, и почувствовали, как жара сменилась духотой, но не как в оранжерее. Сперва было редколесье, затем деревья, похожие на наши дубы и ясени, стали чаще, обрамленные разномастным подлеском и непроходимыми зарослями кустарника, так что идти можно было только между ними. Еще через несколько метров они заметили, что уровень почвы понижается и вместе с тем становится чуть прохладнее, и с тех пор, сколько бы они ни шли, путь их лежал словно под гору, и Эрвин все размышлял вслух, локально ли это явление, или же весь Лес к центру понижается, напоминая гигантское вогнутое зеркало, что и соответствует природе ретранслятора? 
     Стало еще прохладнее, словно впереди скрывалось некое озеро или река; одновременно из глубин Леса стали доноситься какие-то странные звуки, наподобие уханья филина; солнечный свет с трудом проникал сквозь развесистые кроны, и в иных местах можно было наблюдать удивительные застывшие световые потоки.
     Неожиданно деревья поредели, и Эрвин с Вайдом очутились перед довольно глубоким оврагом, по дну которого действительно протекал ручей, но было ясно, что прохладный веет вовсе не от него, а дальше, из самой сердцевины Леса. Противоположный склон оврага был гораздо ниже и далее за ним лес все так же понижался, но был каким-то другим, более темным, что ли, они сразу не смогли уловить это отличие, но Эрвин вспомнил лишь, что этот овраг служит своеобразной границей для местных крестьян, и что за него ходить не стоит. Но ему именно поэтому и нужно было перейти его, чтобы окончательно разобраться, в чем тут дело. Пока что он не ощущал никаких воздействий  на свою астросому, только духота сперва неприятно его поразила, но теперь она прошла, и он вновь чувствовал себя в полной форме.
     Склон оврага был песчаным и довольно пологим, так что спускаться было довольно трудно, но Эрвин заметил несколько массивных коряг, выступавших из склона наподобие ступенек, и решил спуститься по ним. Но как только он ступил на первую корягу, она тут же рассыпалась в прах и Эрвин полетел вниз. Все произошло так внезапно, что ни Эрвин, ни Вайд не успели испугаться, ни как-то отреагировать на это, и когда  только Эрвин поднялся, отряхиваясь от песка и грязи, они поняли, что это неспроста. Казалось бы, что такого, подумаешь, в овраг упал, но в этом Лесу не могло быть обычных случайностей! Эрвин все же сыронизировал на этот счет, хотя сам был настороже и велел Вайду пока не спускаться. Он осмотрел овраг, омыл руки в ручье и почувствовал его странную упругость — когда он погрузил в него ладони, вода словно не хотела их отпускать и когда он выпрямился, от ручья на несколько секунд к его кистям протянулась прозрачная водяная лента, но она тут же опала, рассыпалась и смешалась с общим потоком. Но в этом не было ничего угрожающего или зловещего, наоборот, это даже развлекало. Но было ясно, что этим Лес проявлял свое отношение к ним, хотя совершенно неопределенное и даже смешное. Но неизвестно было, что могло быть дальше.
     Когда Вайд, осторожно, пятясь боком, благополучно спустился в овраг, Эрвин сидел на песчаной отмели у ручья и задумчиво глядел на его непринужденный бег. Вайд молча опустился рядом.
     Они сидели так уже несколько минут, и им почему-то не хотелось никуда идти: этот спокойный, партиархально-мелодичный клекот, словно текущий из тьмы времен, так хорошо успокаивал и освежал, что, казалось, ничего больше и не надо — он словно завораживал, и непонятно было, насколько это от самой природы, а насколько от неких предполагаемых мистических сил, хотя и низшего порядка.
     — Сейчас мы кое-что попробуем,— молвил вдруг Эрвин и сосредоточился. Направив взгляд в одну точку, имевшую гипотетическую проекцию где-то в самом центре ручья, он произнес специальную формулу коагуляции астрала и сделал несколько сакральных движений руками. Вайд заметил лишь, что воды ручья сразу как-то изменили свой цвет, став светлее и прозрачней, и затем в нем образовалось несколько водяных сгустков. Эрвин продолжал смотреть в том же направлении, но было видно, что он очень напряжен, он поднялся и, взмахнув руками, как будто что-то бросал в ручей, воскликнул: — Ну же! Материализуйтесь! Быстрее, быстрее!..
     И вслед за этим Вайд увидел, как из прозрачных сгустков  образовалось несколько таких же прозрачных, но заметных для взгляда созданий, напоминающих небольших серебристых рыбин с человеческими лицами, и лица эти были наподобие женских, очень красивых, но совершенно холодных. Вайд заметил, что они с любопытством смотрели на них, и когда он поймал взгляд этих светло-голубых девичьих и в то же время совершенно демонических глаз, ему стало не по себе, и он спросил, кто это.
    Но Эрвин уже хранил полную невозмутимость, все его напряжение прошло и он совершенно спокойно созерцал вызванных им созданий, которые, словно чуя его силу, стали кружиться перед ним в воде, сцепившись своими небольшими серебристыми руками и хвостами.
     — Это ундины,— молвил Эрвин, — а ты разве не понял? Я чувствую большое препятствие со стороны местного поля, к тому же мы стоим на барьере…
     — Как я сам не догадался!..
     — Да, этот овраг и ручей — барьер для нас, а что будет за ним — неизвестно…Вообще-то не следовало брать тебя с собой, но мне непременно нужно пройти еще немного дальше. Так что соберись…
     Вайд стал уверять его, что ничего такого с ним не случится, и что он вовсе не зря пошел, и вообще он ничего не боится, но Эрвин велел ему замолчать.
     — Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше! Да и думать тоже… не забывай, где мы!..      
     Ундины тем временем как-то заметно потухли, их серебристых тел и изящных головок уже почти нельзя было различить в быстрых потоках ручья; через минуту они и вовсе исчезли, а ручей вдруг забурлил и потемнел, словно ему это не понравилось. Вслед за этим налетел порыв ветра, взметнув в воздух гроздья песка. Эрвин с Вайдом зажмурились, причем Вайд спросил, может ли отец остановить это безобразие, на что тот крикнул ему сквозь ветер, что он не Архидух, чтобы повелевать ветрами, хотя это он, конечно, слукавил, — Архидух не занимается такими низменными явлениями, и если отец мог вызвать ундин, то почему бы ему не угомонить элементалов воздуха? Так или иначе, но ветер вскоре стих, зато ручей теперь нельзя было узнать: из мирного и светлого друга уединенных размышлений, он превратился в быстрый и мутный поток, перейти в брод который теперь было нечего думать.
     Отряхиваясь и приводя себя в порядок, Эрвин и Вайд в некотором замешательстве остановились над ним.
     — Лесу не нравится вмешательство посторонних субъектов, пытающихся проникнуть в его тайну, — отвечал, тем временем, Эрвин на вопрос Вайда, что это было.
     — Но ведь ты говорил, что сам Лес не является субъектом, и что любой человек все равно выше всех низших духов!
     —Да, но элементалы, когда их множество, могут временно превалировать над нами, и именно они субъективируют Лес, наделяя его качествами живого существа… Это вовсе не обычный Лес, вся его растительность — своего рода маска, декорация…   
     — А он сейчас нас слышит?— вдруг вопросил Вайд,— и знает, что мы хотим?
     — Кто он? — укоризненно молвил Эрвин, — Лес вовсе не живое существо! Поэтому ничего он не слышит и не знает, а элементалы, конечно же, слышат и знают, но возможности их ограничены, и во многом. Но одно дело — отдельные элементалы, а совсем другое — собранные вместе в огромной массе и структуре, что мы и имеем на деле!      
     — И что, они могут причинить нам какой-нибудь вред?
     — Не думаю… но  — хватит об этом. Давай все вопросы — потом. Мы и так привлекаем слишком много внимания…
     Вайд обиженно замолчал, а Эрвин стал соображать, как перебраться через ручей, превратившийся теперь в мутный поток. Наконец они перебросили через него несколько сухих стволов небольших деревьиц, валявшихся в овраге, и по ним кое-как перебрались на противоположный берег.
     Рельеф стал еще более уклонным, а деревья более частыми и корявыми. Наконец — они уткнулись в настоящие заросли из каких-то диких кустарников, так что дальше совершенно нельзя было пройти. Солнечного света заметно поубавилось, и кругом царили сиреневые сумерки.
     — Не пускает…— задумчиво пробормотал Эрвин, — но я уверен, что должна быть дорога к самому центру…
     — Но для кого? — задал резонный вопрос Вайд, — кто по ней ходит?!
     — Действительно, для кого? — машинально отвечал Эрвин, — я думаю, есть отдельные личности, промышляющие здесь, черпающие его негативную энергию… Но это для нас она таковая, а для них — самая что ни на есть позитивная! Ведь Лес — ретранслятор, похожий на огромное вогнутое зеркало. И если добраться до его центра да настроиться на восприятие — можно такого натворить!..
     — Но кто эти люди?  Откуда они знают дорогу к центру?
     — Не знаю, но думаю, это члены какого-либо тайного общества, наподобие нашего, но только с негативной идеей… Но — опять мы заболтались! Пора выходить отсюда, — он мельком взглянул на электронный хронометр-компас, но пользоваться им в лесу не было смысла: стрелка то и дело показывала самые разные направления, что говорило о мощной магнитной аномалии, при которой не могли бы работать никакие электронные системы.
    Некоторое время они шли вдоль этих самых зарослей кустарников, преградивших им путь, издававших резкий неприятный запах, но, как они вскоре поняли, для человека не опасный. Издалека доносился шум ручья, который они недавно миновали, хотя по звуку теперь это напоминало рокот горной реки.
     Обратно идти приходилось в гору, и к этому никак нельзя было привыкнуть, и чувство было такое, что подъем этот вскоре кончится, но он не кончался. К тому же под ноги им лезли всякие ползучие растения со змеевидными стеблями, всякие корни и коряги, которых вроде раньше не было! Несмотря на некоторую прохладу, царившую в этой части Леса, они все были в поту и через несколько шагов так запыхались, будто бежали стометровку. Еще их давно мучила жажда, а несколько бутылок с тонизирующей водой были выпиты еще по дороге в Лес. Эрвин начал догадываться, почему в лесу иногда исчезали местные крестьяне: сперва эта духота, затем прохлада, трудный рельеф, очевидно, всяческие перепады давления и еще многие неизвестные влияния могли, например, вызвать внезапную остановку сердца или долгий обморок… И он еще раз пожалел, что взял Вайда с собой и лишь спросил, как он себя чувствует, но Вайд держался молодцом, да и здоровьем отличался отменным — не зря он тренировал его и закаливал как мог. Но они все же остановились на несколько минут передохнуть.
     «Странно, — думал Эрвин, — если кто-то пропадал в Лесу, то что становилось с их телами? Почему нигде не видно никаких следов? Зверей здесь точно нет, даже птиц не видно… Может, через некоторое время после того, как тело станет неподвижным, Лес просто засасывает его как болото?! Да, конечно, как я раньше не догадался! И останавливаться здесь надолго нельзя!» — он подозрительно ковырнул носком своего металлопластикового сапога землю, но не заметил ничего особенного.
     Вайд присел, тем временем, на какой-то довольно гладкий пень и вытирал платком вспотевшее лицо, а Эрвин все думал о своем, как вдруг взгляд его случайно упал на недавно взрыхленную ямку земли — от нее не осталось и следа! Почва леса обладала невиданной способностью к самовосстановлению, которое сопровождалось полным поглощением всяких инородных предметов! Потому-то в Лесу не было ни бурелома, ни валежника, ни каких либо иных органических останков. «Но несколько стволов в овраге все же были!» — машинально подумал он и тут же додумал, что это оттого, что регенерирующие способности почвы не везде одинаковы, а в некоторых местах, что ближе к краям Леса, могут и вовсе отсутствовать, но, додумывая это, он уже был занят Вайдом, вернее — пнем, на котором тот безмятежно восседал, и не находя более времени для объяснений, он крикнул ему, чтобы тот немедленно вставал!
     А Вайд недоуменно посмотрел на отца, не понимая его волнения, и тогда Эрвин подскочил к нему и с силой рванул его с этого пня, но не тут-то было! Вайд словно приклеился к нему, вернее его брюки, и когда с огромным усилием удалось все же оторваться, то два куска материи так и остались приклеенные к проклятому пню. Обескураженный Вайд осматривал испорченные штаны, а Эрвин подойдя к пню, внимательно его рассмотрел. Затем, взяв небольшой прут, он ткнул им в пень, и прут попал в совершенно мягкую и клейкую среду! А ведь еще недавно они прекрасно видели, что это самый обычный лесной пень! Теперь же оказывалось, что если бы Вайд посидел на нем еще немного, то прирос бы к нему не только одеждой, но и телом! Предварительно Эрвин объяснил себе это особым действием микроорганизмов, реагирующих на чужеродную среду с усиленной скоростью.
     — Но ведь у ручья мы сидели, и ничего, — обиженно говорил Вайд, словно был лично виноват в случившимся.
     — Да потому, что овраг был барьером, и потом — вспомни корягу, из-за которой я себе чуть шею не свернул, поэтому — не унывай, мы еще легко отделались. Давай лучше скорее к ручью выбираться!
     Они усилили шаг, хотя это было нелегко, и через некоторое время вышли к злополучному оврагу, но только теперь он слегка напоминал каньон Колорадо: и ширина, и глубина его возросли вдвое, если не втрое, соответственно возросла и крутизна склонов, особенно — противоположного, но что самое плохое, вместо безобидного лесного ручейка с легкомысленными ундинами, по его дну бурлил мутный горный поток шириной с небольшую речку, в которой теперь могли водиться только русалообразные ведьмы.
     Эрвин ожидал, правда, чего-нибудь подобного, но это походило уже на ловушку. Они не могли заночевать в Лесу, не могли присесть и немного передохнуть, они могли только двигаться, но двигаться было также некуда.
     Но Эрвин не потерял самообладания — иначе чего стоил бы весь его оккультизм! Сосредоточившись, он пришел к выводу, что овраг этот не мог быть везде однородным — где-то он был шире, где-то — уже; возможно, что они сами немного сбились с пути и вышли либо левее, либо правее первоначальной переправы; стало быть, оставалось одно — идти вдоль берега, но вот в какую сторону? Интуиция подсказывала ему, что идти нужно вправо, и они так и пошли. Действительно, через некоторое время мутный поток стал несколько уже, а склоны оврага — ниже, но все равно, это был не тот овраг и не тот ручей, через который они еще совсем недавно переправлялись. Но долго раздумывать и искать более удобной переправы было некогда — стало уже темнеть, а в темноте оставаться в Лесу было совершенно невозможно.
     Эрвин быстро вытесал походным топориком две крепких палки, и они стали спускаться в овраг, напоминавший все же небольшой каньон. Но палки нужны были вовсе не для спуска, а для перехода этого проклятого ручья вброд — и они не столько спустились, сколько съехали на дно, изрядно испачкавшись и чуть не вывихнув ноги и руки. Теперь предстояло самое трудное — перебраться на противоположный берег, и их палки должны были служить для измерения глубины потока, которая могла быть совершенно различной.
   Сняв узкие брюки, напоминавшие наши джинсы, они остались, тем не менее, в обуви — рельеф дна мог оказаться совершенно неизвестным и состоять, например, из острых камней.
     Когда Эрвин первым вступил в поток, то сразу поразился его силе и холоду — долго находиться в нем было просто опасно, и он осторожно пошел вперед, нащупывая палкой дно и наказав Вайду ступать строго за ним. Когда вода дошла до колен, он всерьез стал опасаться, перейдут ли они вообще — жуткий холод пронизывал насквозь, и зловещая упругость хлещущих струй стремилась сбить с ног. Оглянувшись, он увидел, что Вайд, закусив губы, идет точно за ним. Эрвин продолжал путь. Несколько раз то справа, то слева открывались ямы, и он, чудом балансируя, находил между ними проход, предупреждая заранее Вайда. Он и думать не хотел, что будет, если его или сына собьет с ног и понесет неведомо куда — от такого купания без всяких дополнительных неожиданностей можно было отдать концы, а неизвестно еще, куда этот проклятый поток впадал. Наконец, Эрвин дошел до середины потока — вода плескалась теперь у самых его бедер.
     — Держись! — крикнул он Вайду, — дальше будет мельче! — и через несколько минут, насквозь продрогшие, с посиневшими ногами, они выползли на берег, и внимательно осмотревшись, уселись на нескольких совершенно безобидных камнях, растирая ноги и вытирая их носовыми платками — больше ничего под руками не было. Немного отдохнув, стали думать, как теперь выбраться наверх. Но это было совершенно невозможно по причине крутизны склона и отсутствия всякой растительности на нем. Оставалось одно: идти вдоль ручья, в надежде встретить хоть какое-нибудь изменение в рельефе. Наконец, заметив нечто похожее на извилистый уступ, они по нему с трудом выбрались наверх и заспешили прочь из коварного Леса. От дневной духоты не осталось и следа — теперь в спину им дул холодный ветер с той лишь разницей, что это был не ветер в нашем смысле слова, а неизвестно что: по крайней мере, деревья от него не колыхались.
     Когда лес остался позади, они вновь очутились в лощине перед избушкой Бабы-Нерги, одиноко возвышавшейся впереди наподобие декорации к спектаклю о всех ведьмах, колдунах и магах Империи. Почти совсем стемнело — лишь у самого горизонта горела еще огромная переливающаяся оранжевая полоса заката, который всегда в этих местах сопровождался невиданно-красочным зрелищем, какое редко увидишь на Земле. Коронообразные гигантские лучи Ариустуса медленно таяли в густой синеве, переходившей выше в звездную черноту, в которой торжественно светились голубовато-сиреневым сиянием три местные Луны: планета развлечений Лудс, планета-резиденция Гросс-канцлера и всей элиты — Магдантус, которую все называли просто Магом, и дальняя мертвая планета Орос. Лудс был ближе к Онту и светился голубоватым светом, Магдантус — дальше, и отливал синевато-зеленоватыми тонами, а безатмосферный Орос сиял, как оранжевая Луна. Все пространство между ними и вокруг было заполнено ярким звездами и несколькими Млечными Путями, тянувшимися из одного края неба в другой наподобие серебристых поясов — ночное небо Империи представляло собою картину совершенно неожиданную и захватывающую для стороннего наблюдателя, но местные жители обращали на все это не более внимания, чем мы на закат или полнолуние — Онт лежал в другой, более интенсивной галактике, чем наша, и находился более близко к ее центру, чем наша провинциальная Земля, и поэтому все астрономические явления в его небе были более красочными и разнообразными.
     Ледяной сквозняк, дувший им в спину, прекратился, и им показалось, что даже заметно потеплело, хотя была самая обычная для этого времени температура — чуть выше двадцати градусов. Когда они проходили совсем рядом с избушкой Нерги, дверь вдруг распахнулась и в проеме света показалась сама Нерга, с любопытством уставившись на них.
     — Ну, что, живы-здоровы? — с оттенком легкого ехидства вопросила она, словно домохозяйка, поджидавшая к ужину свое семейство.
     Эрвин отвечал ей общими фразами.
     — Не думала я, что вы так легко отделаетесь! — проксрипела она вдобавок, — ну да я рада, что все хорошо кончилось! — и, постояв еще немного на своем высоком пороге, скрылась в недрах избы.
     — Нехорошая она, эта Нерга! — молвил Вайд.
     — Вовсе нет, самая обычная!
     — Но ведь она нам зла желала!
     — Кто тебе сказал? Просто она знала, что такое Лес, и что ходить туда опасно. Но ведь и я это знал, но мы все же пошли, и я об этом не жалею… Вот только зря тебя промучил!
     Но Вайд тут же пустился уверять отца, что он вовсе не замучен, и что он тоже ничуть не жалеет, и что все его школьные товарищи лопнули бы от зависти, узнав, в какие приключения он пустился…
     А Эрвин, вскользь заметив чтобы Вайд не болтал потом лишнего об их поездке, подумал: что, если бы он не вернулся из Леса, а Вайд остался бы совсем один в этой дыре и это было бы еще хуже, чем если бы они погибли вместе; и он невольно содрогнулся, представляя, как это могло случиться: было одинаково жутко — быть ли засосанными коварной лесной почвой, остановись они на ночлег, попасть ли в паучьи сети густых кустарников с ядовитыми шипами или подохнуть от холодного шока, будучи унесенными разыгравшимся лесным ручьем... 
     — Ну да ничего! — молвил в задумчивости Эрвин, когда они уже подходили к дому старосты, — теперь мне, по крайней мере, понятно как гибнут в Лесу крестьяне, если зайдут дальше положенного,— и он сказал Вайду, что завтра они покидают деревню, поскольку делать в ней больше нечего, и направляются на поиски одного оккультиста, который, по сведениям Нерги, должен был проживать где-то по соседству, хотя никто из местных жителей не знал, где именно.

                III

     Когда наутро их джип-амфибия, напоминавший с виду серебристую рыбину с антеннами, выполз из-за старостиного забора, то все селяне, случайно оказавшиеся на улице (если ее так можно назвать), снова уставились на него как на инопланетное чудо, а сам староста, видно, навсегда приобрел в их глазах самую высокую репутацию. Поскольку из деревни была всего одна дорога, по которой они и приехали, то путь их вновь пролегал по ней же, но с нее, не доезжая автострады, было необходимо свернуть на другую, тоже непрезентабельную сельскую дорогу, которая и должна была привести их в соседнюю деревню, и теперь было нужно лишь ее найти.
     Они снова проехали пустошь с подозрительными желтыми цветами и полуразвалившимися строениями, и вновь потянулось болотистой мелколесье, нагонявшее смертную тоску, но никакой боковой дороги не было. Через несколько сот метров должна была начаться твердая грунтовая дорога, ведущая к автостраде, но нужной дороги не было. Наконец, за одним из поворотов они заметили совсем узкую дорожку, которую никак нельзя было принять за дорогу в нужную им деревню, но никаких других дорог не было вообще. Было похоже, что Баба-Нерга все же нехорошо подшутила над ними. Эрвин остановил машину и углубился в карту. Она хотя и была самая подробная, какую он мог отыскать, но никакой дороги даже самой маленькой в нужную им деревню помечено не было — хорошо еще, что сама деревня была обозначена — на большинстве карт Империи многие деревеньки и вовсе не обозначались за ненадобностью.
     В конце концов, Эрвин выбрал наиболее оптимальный маршрут с помощью бортового компьютера: в его картографической директории тоже были карты местности, но зачастую гораздо менее подробные, чем обычные, бумажные: программы ведь составлялись для общего ориентирования на местности, а вовсе не для посещения всеми забытых деревень. Теперь же решено было выехать на автостраду, проехать по ней около пяти километров, затем свернуть на обычное шоссе, которое проходило недалеко от нужной им деревеньки, а с него — на грунтовую дорогу, которая была помечена на карте. Правда, вела она вовсе не туда, куда было нужно, но никакого другого пути не было.
     Они въехали на автостраду, будучи вынуждены пропустить большое количество мчащихся по ней машин, и Вайд от нечего делать зашел на сайт Гросс-Конклава. На экране замелькали различные номера  недавно принятых указов, постановлений и распоряжений под всем знакомую электронную музыку, как вдруг заголовок одного из Указов, подписанных совсем недавно Гросс-канцлером, привлек его внимание: речь шла о совершенно ошеломляющей новости — амнистии политзаключенным! Вернее тем, кто содержался в заключении за политические и религиозные убеждения, а среди последних почти девяносто процентов было их соратников-оккультистов! Вайд укрупнил изображение и включил звук. Эрвин был также поражен, хотя он все время ожидал что-нибудь подобное. Некоторое время они обсуждали это событие, следя за телесообщениями, и в итоге пришли к выводу, что все это может быть и пропагандистским трюком со стороны Правительства, хотя в любом случае было ясно: Империя на пороге решительных перемен, хотя Эрвин и все его друзья давно уже научились не доверять Правительству и вообще ничему, что не получило бы очевидных доказательств.
     Когда они добрались, наконец, до деревни, где должен был обитать нужный им человек, то оказалось, что никакая это не деревня, а всего лишь несколько домов с отгороженными высокими заборами участками, — правда, выглядели они довольно добротно (по деревенским меркам), но с городской точки зрения их, конечно же, нельзя было назвать домами. На этот раз их остановившийся суперджип не окружили ни ребятишки, ни взрослые селяне — вокруг вообще не было ни души — ставни в домах были закрыты, хотя Эрвин был уверен, что жители все здесь.
     Проехав еще по слабому подобию дороги, они остановились уже вовсе на лугу, на котором в отдалении от остальных домов стоял дом поменьше, обнесенный простым реденьким заборчиком, за которым виднелось несколько плодовых деревьев и кустарников; окна были вовсе без ставень, и одно из них было открыто. По всему было видно, что здесь живет человек, который никого не боится и которому нечего скрывать.
     Эрвин решительно вылез из джипа. Он был уверен, что нужный им оккультист живет именно здесь. Так оно и оказалось. При их приближении к ним неожиданно вышел высокий худощавый человек лет 35-и с высоким лбом и глубоко сидящими глазами. На губах его лежала легкая улыбка.
      —Я вас давно жду! — молвил он приветливо, пожимая руку Эрвину.
      — Мы вас еле нашли! — сказал Эрвин, — и связаться с вами не было возможности…
      — Да, мой номер знают немногие… Но я удивлен, почему вам его не сообщили наши друзья… Ну да ничего! Главное, что вы здесь! — и они все вошли в дом.
     Совершенно уединившись от городской жизни и ведя натуральное хозяйство, посвящая все свободное время усиленной медитации, чтению и оккультной практике, брат этот, назовем его условно Аннорасом, вовсе не был лишен связи с имперскими событиями: у него были все аналоги нашего плазменного телевизора, приемника и сотового телефона, только более модифицированные, хотя и не самых последних моделей. Например, телевизоры в Империи не нуждались в кабельной электроэнергии, а могли получать источник питания наподобие радиоволн через специальные антенны, а сотовый телефон не зависел от региональных операторов. Но, конечно же, у деревенских жителей не было ничего подобного и из-за цены, и из-за полного отсутствия контактов с городской жизнью. Более того, никто из ближайших соседей Аннораса и не подозревал, что у него есть подобное, хотя на крыше его хибарки и красовалось несколько антенн.
     Он многое рассказал им о Лесе-оборотне, и часть этого рассказа вполне совпала с тем, что предполагал Эрвин. Но долгое вынужденное контактирование с Лесом не прошло для Аннораса даром, и теперь он нуждался  в мощной энергетической коррекции и подпитке, которую мог дать только позитивный ретранслятор.
     — Силы мои на исходе,— говорил он печально, — и теперь мы немедленно должны отправится в путь. Я думаю, и вы в этом заинтересованы не меньше. Никакого особого интереса этот лес уже не представляет, я достаточно его изучил. Если вам что неясно, я расскажу по дороге…
     Эрвин согласился и спросил, известно ли Аннорасу точное расположение позитивного ретранслятора — лично ему это неизвестно, иначе они давно бы к нему отправились.
     — Точно этого не знает никто, но мне известен, по крайней мере, приблизительный район поиска,— и он назвал Эрвину соответствующий квадрат. Когда они отыскали это место на карте, то оказалось, что это — безымянное плато в горной гряде, лежащее в 700-х милях от их местонахождения.
     — Место совершенно безлюдное,— сказал Эрвин, разглядывая карту, — вокруг не видно ни городов, ни деревень…
     — Наверное, почвы там не пригодны для земледелия, — добавил Аннорас, — но посмотрите, здесь обозначена все же какая-то растительность…
     — Высокогорные луга или что-нибудь в этом роде,— подхватил Эрвин,— а вот здесь, видите, возможны даже отдельные рощи…
     Аннорас согласился и добавил, что их поиск весьма смахивает на ритуалы поклонения священным рощам и прочим сакральным местам каких-нибудь первобытных племен, на что Эрвин возразил, что никогда и нигде не было поклонения пустому месту и простым физическим предметам, и что все древние капища и есть позитивные ретрансляторы.
     — Чем же мы тогда отличаемся от них?— иронично вопросил Аннорас.
     — Тем, что знаем и понимаем механизм действия ретрансляторов и их суть в свете общей теории астрального поля…
     — Но единой теории еще все же нет,— уточнил Аннорас,— и она еще далеко не завершена,— и так они продолжали беседовать далеко за полночь, когда Вайд уже давно заснул, а наутро они отправились, наконец, к неведомому, но столь необходимому им позитивному ретранслятору.

     Если бы до этого безымянного плато шла автострада, то добраться до него можно было бы всего за два часа, правда, без учета времени, необходимого, чтобы взобраться на само плато. Но автострады в Империи связывали лишь конкретные объекты, и поэтому автострада, по которой они мчались, вела мимо. Но пока она все же приближала их к искомому квадрату и никаких проблем не возникало, тем более, что машин было немного, и их лишь однажды обогнал спортивный автомобиль, напоминающий внушительную камбалу с антикрылом, а поскольку сами они двигались со скоростью, говоря нашим языком, примерно 150 километров в час, то Вайд с уважением проследил глазами уменьшающийся  впереди турбомобиль. Но им спешить было особо некуда, все равно автострада не доходила до плато, сворачивая в сторону примерно в 100-и милях от него.
     Через час, снизив скорость, они миновали развязку, ведущую к космопорту — здесь в обоих направлениях машин прибавилось, а через несколько минут вдалеке послышался грозный рев гиперзвуковых космолетов, от которого содрогнулся окрестный лес, и еще через несколько секунд показался и сам серебристый лайнер, похожий на одно большое треугольное крыло с оперением, вытянутое в длину, и, оставляя за собою три струи пламени, стал резко набирать высоту. Вайд с завистью проследил за ним — за свою жизнь он ни разу еще не побывал в космосе, а существовали не только рейсы на Лудс, но и прогулочные косморейсы с облетом Лудса и Магдантуса. Вскоре далеко над лесом можно было заметить другой снижающийся космолет, блестевший на солнце сплошной серебристой линией, затем пространство вновь содрогнулось от страшного гула, а еще через несколько минут космопорт пропал, скрывшись за очередным изгибом автострады.
     К вечеру они свернули на очередную развязку, ведущую к небольшому провинциальному городу, чтобы переночевать в местном отеле, хотя можно было бы провести ночь и в джипе, но для этого все равно нужно было бы сворачивать с автострады на  паркинг — по времени выходило то же самое, но с меньшими удобствами.
     В отеле, выбрав номер на верхнем 25-м этаже, с которого открывалась широкая панорама всех окрестностей, Эрвин с Аннорасом пустились в долгие беседы о последних событиях, о дальнейшем пути развития страны и о роли в этом тайных обществ, о степени их влияния на все происходящее; и, наконец, о том позитивном ретрансляторе к которому они держали путь, а Вайд, тем временем, пропадал в местном игровом зале. Этот город был первым, куда они заехали после своего отъезда из столицы, и поэтому они сразу же стали присматриваться к возможным изменениям в имперской жизни, которые обязательно должны были наступить после указа Гросс-Канцлера. Но ничего существенного они не заметили — может, потому, что это был совершенно заурядный городок, и в нем вся имперская иерархия отражалась в соответствующем ему уменьшенном и окарикатуренном виде, и поэтому на первый и свежий взгляд со стороны она вдруг показалась им совершенно нелепой и смехотворной — от мелочной регистрации в отеле, до стиля и лексики местных телепередач, из которых совсем ничего нельзя было узнать о событиях, и только репортеры центральных каналов, словно соревнуясь в смелости и оперативности, наперебой сообщали последние новости. Но ничего неожиданного в них не было — имперская жизнь была слишком хорошо отрегулирована, чтобы ее мог расстроить какой-нибудь пусть даже самый неожиданный Указ. К тому же было неизвестно, имеет ли он негласные инструкции, тормозящие или регламентирующие степень его исполнения — Эрвин, как и многие представители средней иерархии, прекрасно знал, что такие инструкции могли быть, и именно от них и зависело, будет ли Указ полностью приведен в исполнение. Хотя даже те немногие сообщения, которые им удалось услышать или увидеть, показывали, что дело слишком серьезно и вовсе не походит на очередную пропагандистскую акцию…
     Но больше всего их занимала, конечно же, проблема транскоммуникации и суть двух ретрансляторов.
     — Вы думаете, мы первые, кто ищет его?— вопрошал Аннорас за ужином, имея в виду позитивный ретранслятор,— были многие, и не только оккультисты! Вспомните народные предания о всякого рода святых местах, источниках, рощах и тому подобное, и заметьте, что кое-кто еще верит в это… Но ведь надо еще знать, где искать, а найдя, нужно понять, что это именно он, а не просто природный объект, а поняв, вступить с ним в контакт, и это самое сложное, потому, что он не субъект и не живое существо, а лишь посредник, и не с ним вовсе мы контактируем… так что не думай, что будет легко,— он непроизвольно переходил с «вы» на «ты» в зависимости от только ему понятного контекста, да и долгие месяцы одиночества сказывались.
     Эрвин соглашался и говорил, что надеется на успех и даже уверен в нем — иначе их миссия будет не выполнена, а Аннорас добавил, что после этого он сможет вернуться в город и присоединиться к своему Братству.
     — На мое место в деревне придет другой, и я передам ему весь опыт, достигнутый там…но у него будут уже другие задачи, не связанные с Лесом…
     Поговорили еще о Лесе, и Аннорас уточнил все предположения Эрвина на этот счет. Путь к центру леса действительно существовал, но в силу его постоянной изменчивости, открывался лишь в определенные периоды. Лес действительно представлял собой в проекции гигантское вогнутое зеркало, в диаметре примерно сорок миль, но простым путем и наобум туда было не пройти из-за сильного защитного барьера. В центре же Леса, находившегося примерно на километр ниже уровня моря, было очень глубокое озеро с холодной и чистой водой — своего рода активатор ретранслятора, а вокруг него — широкая поляна. Среди оккультистов ходил слух, что вода это не просто целебная, а совершенно преображающая человека, но достать ее было практически невозможно — мало того, что до центра Леса не дойти, так еще и озеро это располагалось в каньоне — от берега до поверхности воды было примерно 50 метров. Так что получалось даже не озеро, а огромный естественный колодец с радиусом примерно две мили. Еще была версия, что это вовсе не озеро, а один из каналов, ведущий в инфернальный мир или даже миры, и переходящий в глубине из чисто-физического состояния в астрально-полевое и затем — в полностью имматериальное с преодолением пространственно-временных оппозиций. На приозерной же площадке или поляне, по точным сведениям Аннораса, в строго определенное время, с началом полнолуний, в полночь, собирались члены тайного общества Черного Дракона, незримо и негласно противостоящего всем белым оккультным братствам — собирались для своих особенных тайных медитаций. В чем они конкретно заключались, не знал никто, даже очень опытные оккультисты, но суть их состояла в получении новой сакральной энергии через ретранслятор. Некоторые из белых братьев попытались во время своих медитаций и трансов перенестись туда в астросоме, но всякий раз получали сильный ответный удар… Все это и еще кое-что он и поведал Эрвину, и они окончательно пришли к выводу, что общество Черного Дракона и является подлинным правителем их Империи, оказывая прямые или косвенные воздействия и на Гросс-канцлера, и на Правительство. Неясным оставалось лишь одно: состоит ли сам Канцлер и члены правительства в этом Обществе, и если да, то знают ли об этом другие представители элиты? И кто тогда стоит во главе этого Ордена, если не Гросс-канцлер? Но так или иначе, получалось, что вся борьба властей с магией и оккультизмом была сплошным лицемерием и обманом, поскольку сами они состояли в оккультном Обществе, и таким образом  власти Империи на деле боролись лишь с белыми братствами, которые помимо чисто-познавательных целей имели еще цель кардинальной реформации Империи на основах подлинной свободы и законности. Но и члены Черного Дракона считали свои цели благими и истинными, и никоим образом не полагали, что служат злу — наоборот, с их точки зрения зло исходит именно от подпольных белых братств, которые стремятся разрушить традиционную иерархию, посеять в умах недоверие к Правительству, что приведет в конечном счете к сбою безукоризненного государственного механизма, к общественному хаосу и деградации… По крайней мере, так считалось до последнего времени, и только совсем недавно, согласно Указа Гросс-канцлера, оккультистов перестали считать внутренними врагами.
     А Вайд, перепробовав почти все игровые автоматы, поднялся в из номер почти в полночь, поужинал несколькими фруктами и сэндвичами, и тут же отправился спать. И в эту ночь ему неожиданно приснилась его мать, которая совершенно непонятно почему покинула их год назад, и когда это произошло, он понял, как он ее любил. Нет, она вовсе не умерла, хотя теперь получалось, что будто бы умерла. Отец говорил, что она повстречала другого человека и полюбила его. Но Вайд этого решительно не понимал и не хотел понимать! Он видел, как поначалу было тяжело отцу, и как ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы не расслабиться и не пасть духом — он при этом совершенно не осуждал мать, а только говорил, что с женщинами иногда такое случается, что они вообще существа более слабые, подверженные всяким чувственным увлечениям и страстям, и тем более — новой неожиданной любви — и так далее, но Вайд чувствовал,  что в глубине души отец относится к матери совершенно по-другому, что он по-прежнему ее любит, но не хочет этого показывать. И с некоторых пор она ему снилась — сперва довольно часто, потом все реже и реже, и теперь вдруг он вновь так отчетливо увидел ее, будто бы это был и не сон, а самая настоящая реальность — он всегда после пробуждения пытался понять, осознает ли сам во время сна то, что спит, и никак не мог точно сказать, но на этот раз он все же запомнил, что воспринимал сон как самое настоящее бодрствование, только не мог сказать, сколько лет ему было, пожалуй, чуть меньше, чем теперь, и где конкретно происходило действие — вроде, сперва в каких-то комнатах, то похожих, то не похожих на их большую квартиру — мать явилась неожиданно из глубины, и он во сне уже знал, что она может так неожиданно появиться, но он все равно был удивлен и изумлен. Он запомнил, что она как-то странно улыбалась, что-то говорила ему, тормошила волосы, а потом так же неожиданно появился и отец, такой же молодой и счастливый, и они о чем-то стали говорить друг с другом, а потом он уже видел их на фоне каких-то многоплановых пейзажей, то у лесного озера, то на берегу реки, залитой летним солнцем, и вокруг — ни души, только они на песочной отмели — такие молодые, счастливые и беззаботные, какими, наверное, никогда не были на самом деле, но тогда, во сне, он искренне верил в это, совершенно не осознавая этого состояния как счастья, и только неожиданно пробудившись среди ночи, не мог удержаться от невольных слез — он мог позволить себе это, поскольку отец с Аннорасом спали в соседней комнате — но он быстро пересилил себя, поскольку знал, что после этого наступает лишь видимость облегчения, а чувство духовной силы и уверенность в себе уменьшаются, поэтому тихонько всхлипнув несколько раз в подушку, он перевернулся на другой бок и вскоре вновь заснул уже до утра. Что приснилось на этот раз, он не мог потом вспомнить, как ни пытался, и лишь виденный в первом сне светловолосый облик матери весь день стоял пред ним, и он невольно укорял себя за то, что порой не слушался и огорчал ее, и даже злился, когда она обращалась с ним как с маленьким. Но отцу он ничего не рассказал. Может — его переживания гораздо глубже и сложнее, но он же не жаловался Вайду и не говорил, что ему плохо! Постоянная оккультная самодисциплина приучила обоих к совершенному спокойствию и мужественному отношению к любому событию. Он знал, что поскольку человек не умер, с ним нельзя вступить в оккультный контакт и вызвать его душу или хотя бы астральное клише, так что оставалось рассчитывать только на свою память; он помнил, что поначалу мать все же давала  как-то о себе знать — то неожиданным телефонным звонком, то столь же неожиданным сообщением на сайте, но вот уже полгода от нее не было никаких известий… Поначалу он не понимал, как отец, обладая известными магическими способностями, не мог удержать мать или сделать так, чтобы она его вновь полюбила! Но Эрвин объяснил ему, что, конечно же, можно было применить известные приемы любовной магии, но это было бы унизительным по отношению к любимой, тем более, что она знала о его занятиях, и потом, невозможно с успехом оказать воздействие на человека с сильным типом психики, и в любом случае это будет воздействие помимо воли энвольтуемого, так что получится насилие над его свободой… Это простительно, когда речь идет о какой-нибудь недалекой, самой обычной женщине, которая сама не знает, чего хочет, но их мать была, конечно же, совершенно другой — сильной, волевой, так что порой отцу было нелегко с нею, но когда она искренне любила его, тогда все было просто, — она добровольно смиряла свою гордость и самолюбие, но потом… Он не хотел думать об этом и вновь переживать то взаимное охлаждение между ними, которое невозможно было не заметить; и отцу пришлось невольно подыгрывать, изображать, что и он уже не так ее любит, что он недоволен ее характером и тому подобное, потому, как догадался Вайд, для отца было унизительным это неожиданное охлаждение ее любви…
     Вскоре они вновь мчались по прежней автостраде навстречу неизвестному ретранслятору, но через час отец был вынужден сбавить скорость, свернув на ближайшую развязку и остановиться вовсе для выяснения дальнейшего маршрута, поскольку дальнейшее движение стало уже уводить их от искомого квадрата. Несколько минут они с Аннорасом изучали картографические файлы местности, максимально увеличивая нужные участки, и обсуждали, как ехать дальше. Если бы в компьютере был заложен искомый объект, то можно было бы дать ему задание самостоятельно разработать кратчайший маршрут и затем уже следовать только ему. Но, как уже говорилось, ни на каких картах Империи никаких ретрансляторов — ни негативных, ни позитивных — обозначено не было, более того, даже не все дороги были обозначены, которые вели в стороны от автострад и шоссе, и тем более — в никуда. А им теперь и нужно было найти именно такую дорогу! Впрочем, в известной степени, их джип мог бы передвигаться и без дорог, если только местность была не слишком пересеченной…
     Наконец, они решили, куда примерно ехать, и джип двинулся в сторону от автострады по обычной шоссейной дороге, по которой, наверное, уже давно никто не ездил. Было ясно, что она рано или поздно кончится, поскольку никому не пришло бы в голову прокладывать шоссейные дороги просто в поле или в лес, если они не связывали конкретные городские или военные объекты. Местность вокруг слегка изменилась — исчезли большие леса и перелески, вокруг простирались какие-то большие холмы, покрытые буйной высокой и сочной травой с бездной совершенно им неизвестных цветов, от которых исходил терпкий, даже несколько одуряющий запах. Было довольно жарко, но в джипе было два кондиционера и можно было наглухо закрыть окна, чтобы избавиться от всяких подозрительных запахов, но Вайду этого не хотелось, его тянуло дышать живым воздухом и наблюдать все новые и новые пейзажи, открывавшиеся перед ним. Дорога пошла чуть в гору, и за следующим поворотом они вдруг увидели строения какого-то местного кемпинга, до которого, собственно, и вела эта дорога. Но когда они подъехали к нему, оказалось, что этот кемпинг навсегда брошен. То есть его покинули и хозяева, и посетители, но после них, очевидно, кто-то похозяйничал, и с ворот был сорван замок, а внутри многие двери раскрыты и сорваны с петель, иные отсутствовали вовсе; некоторые окна были закрыты металлическими жалюзи, некоторые распахнуты — все имело вид давно брошенного и частично разграбленного строения. От глазурно-кирпичных стен тянуло сыростью и тленом. Во дворе возвышалась груда самых разнообразных вещей — от элементов мебели до старых автомобильных колес и клочьев какой-то арматуры. Как будто кто-то собирался разобрать весь кемпинг до мельчайших деталей и вывезти в неизвестном направлении, но вскоре бросил, поняв нереальность или слишком большую затратность этой затеи.               
     Эрвин с Аннорасом вышли из джипа (посоветовав Вайду пока оставаться в нем) и медленно подошли к первому строению.
     — Тебе не кажется это странным? — спросил Эрвин.
     — Пожалуй! — отвечал Аннорас, оглядываясь кругом.
     — Почему же его покинули, а?
     — Может, высокий радиоактивный фон?
     — Да нет, дозиметр ничего не замечает…
     — Может — геомагнитная аномалия? — вновь предположил Аннорас, но Эрвин, взглянув на навигационный компас, отвел и это предположение.
     —Я думаю все проще, — молвил Эрвин, — просто кемпинг в столь глухом районе оказался убыточным…
     И они решили не осматривать далее брошенный отель, а как можно скорее двигаться к искомому объекту, поскольку неизвестно, сколько времени они еще потратят на его поиски, а в этой безлесной местности их одинокий джип должен прекрасно просматриваться с полицейского спутника. И хотя жителям Империи вовсе не запрещалось перемещаться куда угодно, но все же при желании, одинокий джип, пробирающийся куда-то в сторону от автострад и городов, мог вызвать ненужное подозрение — это при условии, если за Эрвином не была установлена индивидуальная слежка (а наверняка узнать это было невозможно!). И если наша современная аппаратура позволяет получать со спутников любые увеличения, вплоть до номера на машине, то что говорить о еще больших возможностях космической полиции Империи, гиперзвуковые планетолеты которой вообще показались бы нашим современникам декорациями к звездным войнам, с той лишь разницей, что это была вовсе не декорация — спецотряд космической полиции нес охрану планеты-резиденции Гросс-канцлера, Магдантуса, другое подразделение дальнего надзора вообще обитало на космической станции вращающейся на самой дальней орбите, за Оросом, и охраняло всю планетарную систему Империи от непрошенных космических вторжений извне — будь то инопланетные корабли или же потоки астероидов, вовсе не редкие в этих звездных широтах, и, наконец, с двух спутников ближнего слежения можно было быстро найти и увеличить любой движущийся объект,  а если потребуется — выслать к нему специальные космоскутера, которые обладали способностями как реактивного самолета, так и вертолета. Но это делалось лишь в экстренных случаях, когда нужно было задержать тот или иной объект; в обычной же ситуации дежурные офицеры вовсе не отслеживали все объекты, захватываемые в данный момент спутниковыми кинокамерами, но при желании могли в считанные секунды сделать компьютерный анализ любого объекта и проверить по базам данных, кому он принадлежит, и тут же не отходя от пульта связаться с владельцем по спутниковому телефону, если только номер не был закодирован особым образом, но стоило это довольно дорого, и не всякий мог это себе позволить.
     Зная все это, Эрвин с Вайдом предпочли бы вообще передвигаться безо всякого автомобиля — в таком случае их точно бы не зафиксировали, но вовсе не из-за невозможности аппаратуры, а потому лишь, что спутниковая полиция не занималась таким безумием, как наблюдением и слежкой за отдельными пешеходами — в городах на то была местная полиция, а за их пределами не было принято передвигаться пешком, как не был принят «пеший туризм», и поэтому на отдельных чудаков или придурков никто внимания не обращал, чем иногда и пользовались местные оккультисты, желавшие уйти из-под глобального надзора полиции, и именно поэтому полиции не могли быть известны никакие события, связанные с бдениями в центре негативного ретранслятора, если только среди участников подобного не было высших чиновников из Администрации Гросс-канцлера, но и тогда об этом могли быть информированы только высшие полицейские чины.
     Но они и не предполагали, что вскоре им подобная возможность представится, а пока их джип с успехом продвигался по полевой дороге, если так можно было ее назвать — по ней, очевидно, лет двадцать никто не ездил, и в летний сезон она почти ничем не отличалась от цветущих полей, простиравшихся кругом, только трава на ней была чуть пониже и пореже. Но вскоре и «полевая» дорога кончилась, и джип, словно катер, уже рассекал носом совершенно дикие травы, росшие на плоскогорье, которое делалось все выше и выше, пока вдруг, остановившись для дальнейшего выяснения маршрута, все не увидали далеко внизу среди редких крон местных деревьев крыши не так давно виденного кемпинга — отсюда они казались совсем игрушечными, а почти у самого горизонта они вдруг увидели взблеснувший на солнце отрезок автострады, с которой свернули несколько часов назад.
     Теперь до предполагаемого ретранслятора оставалось всего километра три, хотя никто не мог сказать в точности, где он конкретно находится и как выглядит. Посоветовавшись, Эрвин с Аннорасом решили оставить джип в неожиданных зарослях кустарника, а дальше продвигаться пешком. Замаскировав машину срезанными ветками, так что сверху ее уже нельзя было различить, они гуськом двинулись в направлении, указанном Аннорасом. Идти приходилось все время в гору, но густая трава вскоре заметно поубавилась, уступив место низкостелющейся, напоминающей нашу пампасную; изменился и запах — теперь вместо одуряющего аромата веяло какой-то словно морской свежестью, хотя рядом, судя по карте, точно не было ни моря, ни озера. Аннорас указал на эти признаки, как на возможную близость ретранслятора, поскольку притягиваемая им позитивная энергия должна была как-то влиять и на окружающий ландшафт.
     Они взобрались на очередной холм и вдруг слева увидели — даже не обрыв, а своего рода неизвестный каньон, достаточно глубокий, шириной примерно в 200 метров; его красноватые склоны были почти отвесными. Все подошли к самому краю. Далеко внизу, по дну и впрямь протекала какая-то безымянная речка, но было ясно, что свежестью веет вовсе не от нее.
     — Странно, — пробормотал Аннорас, — на картах ничего подобного нет…
     — Может это — новообразование? — предположил Эрвин.
     — Не думаю…тогда об этом было бы известно, ведь такой каньон мог образоваться только от очень сильного землетрясения, и даже серии землетрясений, а сообщений об этом не было…Но если это так, то тогда здесь вообще находиться опасно — он внимательно стал осматривать края каньона и вскоре пришел к выводу, что это не новообразование, и что возраст его почти такой же, как и окружающих холмов.
     Нанеся на карту контуры каньона, они отошли от края и продолжали путь в том же направлении, только теперь они знали, что налево дороги нет.
     Вдруг Аннорас неожиданно остановился.
     — Послушай,— сказал он Эрвину,— а что, если это указатель? Или один из них? Ведь теперь наш маршрут, если только вообще данный ретранслятор существует, более определен. Налево теперь мы пойти не можем, а направление — точно это, я вычислил… Не означает ли это, что справа тоже должен быть некий объект?
     — Тоже каньон?— воскликнул Вайд, которому очень нравилась именно эта часть их путешествия, удивительно походившая на странствия тех древних первопроходцев и открывателей новых земель, о которых он некогда читал.
     — Не обязательно. Но мы должны это выяснить. Давайте-ка временно свернем вправо…— и они пошли в указанном направлении. Примерно через 200 метров путь им преградил довольно глубокий овраг с извилисто-змеевидным рельефом, ничем с виду не отличающийся от обычного.
     — Отлично! — сказал Аннорас, — я так и думал! Стало быть — мы правильно идем! Скорее вперед и может, через какой-нибудь час мы найдем ретранслятор!
     Теперь они фактически, продвигались по достаточно широкому перешейку, слева от которого был каньон, а справа — овраг, но краев их не было видно, и создавалась иллюзия, будто они идут по обыкновенным холмам. Правда, крутизна их заметно возросла, и теперь, чтобы подняться на очередной холм, нужно было затрачивать гораздо больше усилий, и, восходя на него, они уже не спускались обратно — следующий подъем лишь уводил их еще выше, и наконец, когда они взошли на очередной довольно крутой холм, перед ними открылось широкое плато, поросшее той самой рощей, о которой говорил Аннорас. 
     — Неужели дошли? — молвил он, сверяясь с картой, на которой было, правда, обозначено плато, но безо всякой растительности, каньонов и оврагов. Они постояли несколько секунд, словно еще не веря удаче.
     — Но где уверенность, что это тот самый ретранслятор? — засомневался Эрвин, — пока мы не вошли с ним в контакт, этого не проверить!
     — Да нет, он самый! — улыбаясь какой-то новой многообещающей улыбкой, отвечал Аннорас,— и мы скоро в этом убедимся!
    Они двинулись к роще, совершенно необычной с виду и напоминающей огромное дерево — баньян, крона которого достигает 500 метров в диаметре, а огромной длины ветви держатся на специальных стволах-подпорках. Если смотреть на такое дерево издали, то его и можно принять за рощу конусообразного вида. Еще их поразил ярко-зеленый с изумрудными переливами цвет зелени и то усилившееся дыхание свежести, которое царило вокруг — оно исходило именно от этой рощи.
     Подойдя к ней вплотную, они обнаружили, что это вовсе не баньян (то есть — не его аналог), а отдельные деревья, похожие на те, что мы назвали бы субтропическими или тропическими, но безо всякого многоярусного подлеска и лиан — это особенно бросалось в глаза — их длинные и стройные стволы, тянущиеся ввысь примерно на 100 метров, казались тонкими, вроде наших корабельных сосен, но вблизи они достигали 3-х и 5-и, а иные — и 9-и метров в диаметре, походя отдаленно на вечнозеленые секвойи в Калифорнийских горах Сьерра-Невада, на эвкалипты, но с более собранной кверху кроной, на американские туи и на обычные пальмы, только гораздо выше наших, так что, войдя в эту странную рощу, казалось, что ты попал в некую титаническую колоннаду неизвестного природного храма. Эрвина и Аннораса особенно поразило отсутствие непроходимых зарослей кустарников и растений-паразитов эпифитов и эпифилов, коими столь обильны обычные тропические леса; единственным, что росло здесь помимо деревьев, были огромные древовидные папоротники, но они не мешали свободно гулять по роще как по лесопарку — никакой высокой травы здесь не было, и ноги приятно ступали по упругому сине-зеленому мху, либо по низкой клеверообразной растительности. Еще их поразило обилие самых разнообразных птиц, но поскольку все они гомонили высоко в ветвях, то сначала их можно было и не увидеть — лишь немногие кружились возле рощи, а некоторые даже разгуливали по мху, нисколько не сторонясь людей, ибо никогда их не видели. Многих из них Вайд видел впервые и не знал, как они называются — в школе  курсы ботаники и зоологии были совершенно краткими по сравнению с чисто техническими дисциплинами; но когда он попытался погладить больших бело-серебристых птиц с желто-красно-синим оперением крыльев и хвоста, похожих на альбатросов с орлиными клювами, они как бы нехотя отпрыгнули в сторону, прокричав что-то на своем птичьем языке.
     Некоторое время они, как зачарованные, бродили по роще, но потом Эрвин с Аннорасом решили обойти ее вокруг, чтобы иметь представление о том, есть ли из этого плато другой выход, или оно все окружено ущельями и оврагами, а Вайд, устроившись под одним деревом, решил перекусить той провизией, которую они захватили.
     Через час они вернулись, обнаружив, что выход был: за рощей плато снова понижалось, переходя в самые обычные холмы, но дальнейший рельеф каньона и оврага оставался им неизвестным — может, они где-то и соединялись впереди, и тогда получалось, что второго выхода все-таки не было…
     Примерно в середине рощи была небольшая поляна, впрочем, не видимая сверху из-за переплетения крон соседних деревьев, и ее-то они и выбрали для магического действия. Но в контакт можно было войти несколькими способами: например, путем экстериоризации индивидуальной астросомы, то есть — сознательного выхода в астрал; также — путем материализации астрального поля или эгрегора данной рощи, если таковой имелся; и все эти действия можно было осуществить либо индивидуально, либо в магической цепи — но любой метод был труден и требовал особой подготовки и точного астрономического исчисления времени контакта, чем они и были вынуждены теперь пренебречь, как и всем довольно сложным ритуалом — от сакральных омовений и облачений, до тщательного черчения магических кругов и фигур — оставалось рассчитывать только на собственную оккультную силу. И еще — они не знали, как осуществляется деятельность рощи-ретранслятора — непрерывно или периодически, вроде сеансов связи — для определения этого необходимы были наблюдения в течение нескольких дней. Поэтому они были вынуждены действовать наобум и в большой степени вероятности. Но другого пути не было, и поэтому было решено начать без промедления.
     Для начала нужно было сделать небольшую магическую разминку, состоявшую из чтения вступительных магических формул и некоторых символических действий. Сосредоточившись, Эрвин мысленно начертил на поляне магический квадрат с нужными эмблемами и вписанными в него тремя окружностями с соответствующими названиями и эмблемами астровестников часа, дня, зодиакального созвездия, а также с сакральными именами Архидуха. Затем они втроем встали в этот круг лицом друг к другу, образуя равнобедренный треугольник, и Эрвин, как руководящий маг, произнес несколько вступительных формул. Затем, взявшись за руки, они образовали магическую цепь и сосредоточились на образе светящегося треугольника и исходящего из него луча, устремленного вверх. Далее можно было либо так же стоять, либо сесть в специальные позы, либо даже пуститься в совместное круговое движение — известно ведь, что тривиальный хоровод заимствован из магического ритуала. Но они решили не прибегать ко всему этому, будучи убеждены, что и так достигнут необходимого результата.
     Через несколько минут они стали слышать какие-то высокие, очень тонкие звуки, похожие на пение цикад, а перед глазами замелькали разноцветные блестки; еще через некоторое время они стали различать словно сотканных из воздуха неких антропоморфных существ не очень привлекательного, хотя и вовсе не безобразного вида. Они словно столпились над поляной и никоим образом не проявляли никакого стремления к контакту, напоминая театральных статистов. Это были низшие элементалы данной рощи, видимые в астрале, кого на нашем языке называют дриадами, но вслед за ними должен был появиться некто более серьезный, хотя пока еще и низшей иерархии. И вот вскоре они сперва почувствовали, а затем и смутно различили присутствие рядом более сильного и волевого существа, которое скорее всего, было духом рощи, или архиэлементалом, способным на сознательный контакт. Оно все более явственно клубилось перед ними, напоминая некоего седовласого старца, но не благообразного, а совершенно дремучего и даже дикого вида, наподобие античного Пана, сатира или силена. Не без некоего сопротивления с его стороны они все же узнали путем психоментального контакта, что для них, духов рощи, это большая милость и что время для ближайшего общения наступит примерно в полночь — большего они не смогли добиться и прекратили всякие попытки. К тому же все чувствовали сильное напряжение и усталость, поскольку низшие духи, в отличие от высших, как правило, черпают энергию для материализации у самих же адептов, хотя в данном случае, это было бы необязательным — сама роща, напитанная высшей энергией Архидуха, могла с избытком  поделиться ею.
     За час перед полуночью, когда уже стемнело и все черное небо зажглось невиданными нам россыпями звезд с тремя полными лунами на нем — Лудсом, Магдантусом и Оросом, — все трое уселись на поляне треугольником для подготовительной медитации. Они сидели в той  традиционно-йогической позе, называемой «падмасаной», или позой Лотоса, и только Вайд сидел в несколько облегченной «сукхасане». Перед самой полночью они почувствовали сильный прилив энергии сверху, и он все усиливался, заставляя вибрировать все чакры и вызывая легкое головокружение и пульсацию в висках, и вдруг сверху возник мощный поток света, словно широкий световой столб опустился на поляну и на всю рощу — они даже не успели решить, в каком конкретно положении им проводить контакт — в мертвой позе или же стоя, так как от сидения в падмасане затекли конечности — они с трудом поднялись на ноги, смотря вверх, но ничего не могли увидеть, и тогда они взялись за руки и хором стали петь священные песнопения, которые давно уже не употреблялись — им казалось, что так будет лучше для контакта, и через некоторое время они почувствовали, что будто тихо поднимаются в потоке сияющего и переливающегося света вверх. Всмотревшись, насколько это было возможно, они и впрямь заметили под собою освещенный, словно изумрудный купол рощи, а рядом — бесчисленные сонмы элементалов и всех обитателей местного астрала, которые буквально пили льющуюся на них сверху энергию, вызывавшую у всех троих чувство восторга, в котором вовсе не было никакой  низкой эмоциональности или чувственности. Но никакого Архидуха или кого-то похожего на Него друзья не видели и не могли еще войти с ним в контакт, хотя присутствие Его, если так можно выразиться, «ощущали». Им казалось, что они продолжают подниматься куда-то вверх, но они не совсем понимали, поднимаются ли они вместе с телами, или поднимаются лишь их души в астральной оболочке, поскольку ни рук, ни ног они уже не ощущали и не видели, а вместо лиц друг друга — некие светящиеся сгустки. Затем каждый почувствовал, как отдаляется от другого, хотя все трое по-прежнему и «чувствовали», и знали, что находятся вместе, но, по-видимому, каждый из них должен был получить индивидуальное откровение.
     Вайд испытывал точно такое же чувство, как на аттракционе невесомости в столичном Кибернейленде, но только теперь оно не было искусственном и сопровождалось, вдобавок, невиданными прежде световыми эффектами!.. Через некоторое время он заметил, что световой столб как-то изменился: он словно расширился и стал менее интенсивным, зато за ним — или в нем самом — обнаружился совершенно неведомый ему пейзаж — перед ним и под ним простирались невиданные ранее островерхие горные скалы в странном серебристо-белом веществе (в языке Империи не было понятия «снег», «ледник» и тому подобных слов), а между ними — мерцали какие-то пропасти со странными стеклянными реками в невиданных разводах, и все это сияло, сверкало, переливалось тысячами и миллионами искр, под очень чистым, глубоким и интенсивно-синим в глубине небом, центр которого и пронизывал прежний световой столб, только теперь он сосредоточился наверху, напоминая большое и яркое горное солнце. Вайд в страхе подумал, что он попал на другую планету, но отчаяние не овладело им, поскольку он догадывался, что его здесь не бросят. Какой-то голос сказал ему, чтобы он не смотрел на это сияние, а отвернулся и созерцал бы только отраженный свет. Он так и сделал, удивляясь только, что еще до сих пор не ослеп от этого светового изобилия. Затем он почувствовал, как ноги его уперлись во что-то твердое, и вскоре он увидел себя стоящим на ровной высокогорной площадке; вокруг по-прежнему громоздились высоченные горы, и прямо перед ним тянулась ввысь, видно, самая высокая вершина, вся в холодном серебристом сиянии, над которой уже не было ничего, и она, как это понял затем Вайд, должна была выполнять роль экрана, поскольку основной свет падал из-за его спины прямо на нее. И всмотревшись, он увидел на этом экране особый сакральный знак, которым обычно обозначали Архидуха, он сиял и переливался всеми цветами.
     — Ты Архидух? — только и смог вопросить он, чувствуя, как все поднимается и замирает в нем от необъяснимого восторга.
     — Да-а,— горным эхом отозвалось пространство,— немногим дано при жизни услышать Меня, но вы оказались достойными… Ваша иерархия исчерпала себя и должна быть заменена новой, истинной… Последние десятилетия она была подчинена Неганту, и даже вы, люди духа, участвуя в ней, невольно служили ему… Но ваша тайная работа не пропала даром, она создала новое астральное поле и новые астроидеи, которые теперь ждут воплощения…
     Вайд стоял и не чувствовал ни холода, ни усталости, но он понимал что это не может длиться долго, а он еще так о многом хотел бы спросить! Например, о Неганте, о негусах, об их силе и роли во вселенской иерархии, и почему Архидух терпит Неганта, если он так негативен?
     — Сила Неганта велика, и даже очень, иначе ваша Империя не могла бы существовать так долго. Но Моя сила выше, иначе никакие позитивные процессы не могли бы происходить, а они уже начались и приведут к гибели Империи, поскольку она всецело ему подчинялась… Он выполняет свою роль, не ведая всего Моего замысла, но эта роль уже подошла к концу… Благодаря саморазличению в Себе, Я не нуждаюсь ни в каких дополнительных источниках развития, и Негант вовсе не необходим, а лишь возможен, как реальность отпадения от позитивной иерархии; не Я нуждаюсь в нем, а он во Мне, и вся его суть в том, что он так же, как Я, хотел бы ни от кого не зависеть, но не может в силу своей изначальной вторичности, и он вовсе не есть символ зла и тем более не есть само Зло, как думают обыватели, он так же как и Я — по ту сторону, но только сила и конечные цели у нас совершенно разные! Я допускаю Его лишь как одну из внешних сторон вселенского развития… Негант нужен лишь как верховный дифференциатор и анализатор, как координатор всех вселенских процессов, но не более того! И Я везде противостою Ему и свожу Его негативное воздействие к минимуму, а иначе мир давно бы распался от преобладания анализа над синтезом и центробежности над центростремительностью. Но это редко замечается людьми, и еще реже понимается ими... Ты же запомни — ни абсолютного добра, ни абсолютного зла не существует не только на земле, но и на небе. Но именно поэтому возможно существование самого Абсолюта и высших духов, как позитивных, так и негативных. И перестаньте вызывать низших из них, это недостойно вас!..
     Вайд видел, как постепенно гас отраженный образ Архидуха, и только горное эхо все еще звучало в ушах. Через несколько секунд он заметил, что весь окружающий его горный рельеф стал гаснуть, тускнеть, пока не растворился в том световом потоке, через который он сюда попал, но вслед за этим стал гаснуть и сам этот поток, пока Вайд не почувствовал, как потеряв всякую опору, летит в какую-то бездну…               

                IV
               
     Когда Вайд вновь пришел в себя, то увидел опять ту самую поляну в центре рощи, откуда началось их мистическое восхождение, увидел отца и Аннораса — вид у них был слегка обескураженный, видно, что они тоже недавно пришли в свое прежнее состояние и не понимали, почему их выход из откровения, начавшегося совершенно сознательно и реально, оказался столь бессознательным и напоминал выход из транса. Через несколько минут они уже делились информацией, поскольку каждому было дано индивидуальное откровение. Эрвину Архидух сообщил более подробно ближайшие события, связанные с политической жизнью Империи, и дал понять, что его место — в столице Базилите, в центре этих событий, которые должны в скором будущем ознаменоваться полной сменой правящей иерархии, на место которой должны прийти люди из их Ордена Белого Дракона, а значит — власти Гросс-канцлера и его Администрации будет положен конец. Правда, Дух указывал на возможное недолгое сопротивление с их стороны силами части военных и космоавиации, но им будет противостоять большая часть вооруженных сил, которая после недолгого колебания поддержит новое правительство. Еще предсказывались возможные сбои в электронике и компьютерных системах, связанные с умышленной информационной войной, которую может предпринять Администрация Гросс-канцлера, поскольку у нее для этого есть все возможности — обитая на отдельной планете-спутнике, она вообще могла бы вести независимое от Онта существование, и так оно в будущем и произойдет. Новая иерархия  и новое правительство, в свою очередь, останутся на Онте, и в этом смысле будут в известной степени едины с остальным народом, и вообще — старой строгой стратификации авторитарного типа придет конец, но это не значит, что переход к новому обществу будет плавным и бесконфликтным, и что все им будут довольны… Еще были предсказаны выборы в Национальное Собрание, а пока роль лидера новой иерархии должен будет занять Гроссмейстер их тайного Ордена, который после этого уже станет явным, а значит Эрвину выпадет роль одного из первых заместителей нового главы государства, с чем он никак не мог еще согласиться… Наконец, ему была предсказана после всех этих событий встреча с Эллис,— но это сообщение, в отличие от недавнего прошлого, теперь не так сильно взволновало его — слишком уж незначительным и даже заурядно-бытовым казалось оно на фоне тех глобальных перемен, которые должны были потрясти Империю, но по-человечески Эрвин был, конечно же, рад — и потому, что по-прежнему любил ее, и потому, что знал, что Вайду плохо без матери, и потому еще, что не мыслил рядом с собой никого другого…
     Аннорасу было сообщено откровение об Ордене Черного Дракона, негласно противостоящего их Братству, о его роли в прежних и будущих событиях и о мерах противодействия ему. Оказывалось, что некоторые члены Администрации и министры состояли тайными членами этого черного Ордена, хотя сам Гросс-канцлер и его заместители  не числились в нем, но прекрасно знали о его существовании. В этом был, конечно, определенный смысл — в случае  утечки информации, создать видимость независимости Ордена от Верховной власти, а Власти — от Ордена,  но теперь в этом не было уже никакого смысла — в слишком глубокое противоречие с современным развитием пришла вся их прежняя тоталитарная система. И теперь путь Аннораса тоже лежал в столицу, чтобы сообщить руководству Белого Дракона всю информацию о Лесе-негативном ретрансляторе, и особенно новую, полученную в откровении, и вместе с Эрвином принять активное участие в разработке тактики социального действия в переходный период и последовательно ее осуществлять силами их Братства и теми государственными структурами, которыми удастся овладеть.   
     Все это, конечно же, означало коренное изменение традиционного взгляда на оккультизм и на его роль и предназначение в культуре — если он на основе многовекового тайного знания смог бы руководить процессом социального преобразования и с успехом его провести — то никто после этого не стал бы упрекать его в ложности и антинаучности, а представителей тайных наук — в изолированности от социума, в пренебрежении интересами и нуждами людей и в неспособности применить свои огромные знания к социальной действительности! И, хотя глубинные цели и сущность оккультных наук были иные и не могли, да и не должны были в одночасье быть изменены в угоду складывающейся политической ситуации, — но и упускать такой шанс было бы совершенно непростительно.
    
     Когда все они доехали до Базилита и пришли в себя, Эрвин с Аннорасом решили, что в ближайшее время стоит снова вернуться к Лесу и попытаться-таки проникнуть в него как можно дальше, а по возможности — выйти к центральному озеру. Отец сразу же сказал Вайду, что его они не возьмут из соображений безопасности, но с ними вряд ли что случится, и они вернутся через день, а он, если захочет, может держать с ними сотовую связь. На том и порешили. За день они собрали все необходимое — два суперскафандра, в которых можно было погружаться под воду, находиться в химически агрессивной среде и даже выходить в ближний космос; две мощные портативные электропилы для расчистки зарослей (поначалу хотели даже взять лазерные мини-генераторы, но от их применения могли вспыхнуть пожары); запаслись всякими приборами, измеряющими уровень радиации, магнитные отклонения и так далее, и после всего этого Эрвин вдруг понял, какой опасности подвергал он себя и, главное, своего сына, когда решился налегке, безо всякой защиты вступить в этот Лес. Видно, только четкая интуиция и осторожность подсказывали ему тогда, что с ними ничего не случится…
     Когда они вновь добрались до Леса, местные жители уже не так им удивлялись, а староста деревни был рад-радехонек. Они хотели навестить жилище Бабы-Нерги, но оно оказалось запертым, и никто не знал, куда та девалась. Поэтому было решено, не тратя времени даром, войти в Лес. Облачившись в скафандры, надев компактные ранцы из стекловолокна с пилами и приборами, они медленно стали пробираться к ручью. Стеклозабрала  не закрывали, чтобы не расходовать лишний кислород, да в этом пока не было необходимости — в Лесу, по крайней мере, у его края, был обычный воздух, а за несколько дней он не мог резко измениться. Но чем дальше они углублялись, тем более душным он становился, и они все же включили внутреннее кондиционирование. Дойдя до ручья, они увидели, что он едва жив, и перейти его поэтому не составляло особого труда. Но они все равно протянули через него и закрепили за ближайшие деревья две прочные капроновые бечевы. Взобравшись на противоположный склон, осторожно двинулись примерно тем маршрутом, каким шел Эрвин с Вайдом, но тогда при попытке углубления в лес на их пути встал непроходимый кустарник, а теперь им нужно было во что бы то ни стало пройти дальше. Через несколько десятков шагов, действительно, начались эти заросли, и вскоре они переплелись с соседними деревьями так, что дальше нельзя было пройти. Тогда они достали электропилы, и вскоре Лес наполнился их резким визгом. Но все получилось не так гладко, как они рассчитывали, поскольку электропила не предназначена для распиловки подвижных и тонких ветвей кустарника. Поэтому им приходилось одновременно махать пилами как своего рода мачете, и вскоре они порядком устали. Сподручнее было бы снять скафандры, но они все же остались в них, делая небольшие передышки. Через несколько минут они все же продвинулись вперед на два-три метра, но это было очень мало. Зато за ними оставалась довольно широкая просека, по которой без труда можно было выйти назад. Проблема была еще в том, что проклятый кустарник при срезе выделял какую-то белую жидкость, но, скорее всего, неядовитую, хотя и непохожую на обычный растительный сок. От этой жидкости полотно пилы становилось жирным, но мощный мотор все равно справлялся, и пока все шло хорошо. Через час они продвинулись на 30 метров, что было очень немного, и единственной помощью было то, что почва к центру Леса понижалась, облегчая движение. Еще через час они углубились на 50 метров, а потом вдруг кустарник стал реже и ниже, и вскоре они к своему удивлению обнаружили, что могут двигаться вперед уже без помощи пил! Было ясно, что эти колючие заросли играли роль естественного барьера, за который с голыми руками было не пробраться. Впереди по-прежнему были обычные деревья, только какие-то мрачные и более низкие, но ничего особенного не наблюдалось. Уклон немного увеличился, и теперь сквозь некоторые редкие деревья они могли даже видеть часть гигантского лесного склона, образующего вогнутую воронку. Стало заметно прохладнее, а еще через час пути даже похолодало, тогда как при входе в лес температура была около 25 градусов. Но в скафандрах им нечего было опасаться, хотя забрала они так и не опустили.
     Приборы не показывали ничего опасного для жизни, кроме магнитной аномалии, известной им и до этого. Еще через полчаса деревья вдруг поредели, и вместо обычного лесного перегноя они вступили на травяную почву, и вдали забрезжил большой просвет, превратившийся в огромный травяной луг и даже равнину, вокруг которого конусообразно вздымалась гигантская чаша Леса. Запах заметно изменился и стал более резким, но нельзя сказать, что он был неприятным.
     — Послушай!— воскликнул Эрвин,— а ведь мы вышли к его центру!  Сколько было разговоров об этом, но никто никогда здесь не бывал!
     —Ты полагаешь?— отвечал Аннорас, оглядываясь, и рассматривая в бинокль противоположный склон,— да, пожалуй, никто из простых людей…
      — А не из простых?
      — Я не знаю точно, но, может быть, некоторые адепты Черного Дракона могли здесь быть…
      — Для своих медитаций?
      — Возможно… Давай-ка двигаться вперед, у нас мало времени…— и они пошли по лугу, намереваясь найти, наконец, то самое озеро. Тут они поняли, что резкий запах этот исходит именно от травы, и срезали на всякий случай один пучок для анализа. Трава пахла очень странно, словно кто-то смешал здесь запахи резеды и какого-то редкого парфюма, и Эрвин высказал опасение, не является ли он замедленно-ядовитым, но Аннорас сказал, что вряд ли. 
      Пройдя по густой траве несколько десятков метров, они  вышли к довольно крутому обрыву, бывшему лишь краем почти круглого каньона  примерно два километра в диаметре, в глубине  которого и находилось это таинственное озеро. Потрясенные его величественным видом, они несколько минут стояли в безмолвии, а потом стали думать, что делать дальше. Проверили показания приборов; все физические параметры (кроме магнитной аномалии) оказались в норме, радиации не наблюдалось, состав воздуха — обычный, только температура  (в наших понятиях) где-то около нуля и атмосферное давление гораздо ниже нормы, от чего состояние было несколько гнетущим и начинали ныть виски. Идя сюда, они хотели взять пробу воды (хотя это вряд ли бы что-нибудь дало), но спуститься к самой воде оказалось невозможно — до озера было метров 50 вниз, а бечевы у них осталось едва ли на 20 метров. Поэтому они все смотрели на него как зачарованные, словно это была не вода, а некая сакральная жидкость из потустороннего мира. Впрочем, по версии Аннораса, так оно и было…
     Сняв рюкзаки и внимательно осмотрев ближайшую траву, они все же осмелились присесть на нее, сняли гермошлемы, а Аннорас даже лег на спину, разминая усталые мышцы. Эрвин с опаской посматривал на него, вернее, на то место, куда он лег, а заодно и  себе под ноги, но ничего опасного не замечал: трава была как трава, и только запах ее все-таки одурял. Через некоторое время Эрвин заметил, что у него слегка кружится голова, а перед глазами то и дело стали мелькать маленькие вспышки, как будто от светляков, и он понял, что это астральное воздействие Леса или того, кто стоял за ним.
     — Аннорас, ты ничего не чувствуешь?— спросил он у приятеля,— мне кажется, Лес активизируется! И запах этот вовсе не безопасен! Давай-ка наденем шлемы и включим режим проветривания…
     Аннорас сел, и тут ему показалось, что трава не хочет его отпускать, тогда он резко поднялся и заметил, что целый ряд стеблей словно обвили его ноги в специальных ребристых ботинках, и их нужно было с силой отрывать.
     — Так я и знал! — воскликнул Эрвин, тоже поднимаясь и срывая с себя паутину травы,— надо скорее уходить отсюда!
    — Странно! — отвечал Аннорас, оглядываясь,— но как же адепты Черного Дракона? Или их эта трава не трогает?
    — Мы обсудим это после! Давай, закроем шлемы! — они задвинули забрала и теперь могли переговариваться только по местной связи. В скафандре резкий запах травы постепенно исчез, и теперь они дышали обычным воздухом. Но легкий шум в голове не проходил.
    Бросив последний взгляд на каньон, они быстрым шагом двинулись обратно. Пока они шли по ровной поверхности, все было, вроде, неплохо, но в Лесу придется идти в гору, а значит, они быстро устанут. Вдруг они заметили, что цвет травы стал меняться от темно-зеленого к темно-синему, и она вдруг вся заволновалась, как от порыва налетевшего ветра, который, действительно, стал вдруг дуть им в спину. Они ускорили шаг и, когда дошли до первых деревьев, то увидели, что трава еще более потемнела, превращаясь в коричневую, и, наверное, изменился и ее запах — чтобы проверить это, Эрвин на секунду выключил воздушный фильтр, и в нос ему тут же ударило мерзкое зловоние, как от старого болота.
     — Послушай,— сказал он Аннорасу,— а может, эта проклятая трава и есть болото, которая со временем просто засасывает свои жертвы?
    — Не думаю,— отвечал тот,— тогда доступ к нему был бы обычный, а ведь просто так сюда не добраться! Ни зверей, ни птиц здесь нет, так что ему нечего было бы засасывать!
    — А люди Черного Дракона?
    — Ну, не дураки же они в конце концов! Если б эта трава вела себя столь агрессивно, они не собирались бы здесь на свои сеансы! Значит,  вывод один, — это ее реакция на нас!
     — Похоже на то! — пробормотал Эрвин,— я удивляюсь, как это Лес нас еще пропускает…— он вдруг достал срезанный пучок травы, чтобы посмотреть, изменился ли он по цвету, но он оказался прежним, зеленым.
     — Стало быть, изменяется не сама трава, а те силы Инфероса, которые стоят за ней и за Лесом вообще,— резюмировал Аннорас.    
     — Точнее, она изменяется под воздействием этих сил,— добавил Эрвин,— и они знают, что мы здесь, и воспринимают нас как чужих...
     От осознания этого обоим стало не по себе, и они ускорили шаг, поднимаясь по склону, но вскоре почувствовали, как устали. Все вокруг словно потемнело, хотя был еще день — и вдруг каждый из них испытал волну какого-то совершенно неизвестного страха, которая накатила и прошла сквозь них, причем каждый понимал, что этот страх пришел извне, но он так отвратительно расслаблял и парализовывал, что если б на минуту задержался в них, они вообще не смогли бы продолжать путь…
     — Что это? — воскликнул Эрвин, хотя сам примерно знал ответ.
     — Астральное воздействие Леса! — отвечал Аннорас, — хотя черт его знает!
     Через час они дошли до того места, где начинались заросли кустарника, но никакого прохода, оставленного ими, не было.
     — Ну вот, а ты говоришь, что Лес нас пропускает! — молвил Аннорас. Тут их снова сзади накрыла волна этого гнусного страха, она прошла по всем сплетениями и ударила в голову так, что они оба зашатались.   
     Они попытались активизировать психозащиту типа «кокона ауры», но для настоящей защиты сил уже не было… Придя в себя, они двинулись вдоль зарослей, полагая, что сбились с маршрута, а точно выйти к проходу при помощи компаса было невозможно. Но просто так идти наугад было бессмысленно, и они решили двигаться в противоположные стороны, а кто первый найдет проход, сообщит другому по рации. На то, чтобы делать новый проход, у них тоже не было сил, нужно было тогда часто отдыхать, и все это растянулось бы до ночи, а им нужно было как можно скорее выйти из проклятого Леса. К тому же они не могли предположить, что очень сильно отклонились от прямого маршрута. И действительно: через несколько минут Аннорас вышел к их проходу и дал знать об этом Эрвину. Оба заметно повеселели и, решив, что преувеличили опасность Леса, быстро, как только могли, зашагали по своему проходу. Но это им казалось, что быстро, на самом же деле, они продвигались довольно медленно, хотя с самим проходом ничего не случилось, только им показалось, что он будто бы стал несколько уже… Страх больше не появлялся, но они чувствовали себя физически разбитыми, и только свежий воздух оптимальной температуры и влажности, подаваемый в скафандр, придавал еще силы.
     Наконец, они вышли к обрыву, внизу которого протекал их ручей. Он заметно разлился и убыстрился, но все равно не напоминал тот мутный поток, через который  пришлось некогда переправляться Эрвину с Вайдом. Без труда перейдя его, они разгерметизировали скафандры и сразу почувствовали, каким жарким и удушливым был здесь воздух. Когда они вышли из проклятого Леса, оранжевое солнце уже клонилось к закату, и весь воздух был дивно подсвечен снизу этим золотистым сиянием. Они сняли  скафандры, забросили в багажник весь груз и с наслаждением выпили несколько бутылочек специальной газированной воды, восстанавливающей силы…      
       
     Тем временем, в Базилите происходили самые невероятные события, которые, казалось, соревновались друг с другом в неожиданности и сенсационности: было объявлено о выборе мэров городов, до того назначавшихся, о выборе гросс-мэра столицы Онта Базилита, указ о свободе выбора профессии, который должен был положить начало в разрушении всей прежней сословно-кастовой иерархии; его дополняли указы мэров городов о свободном переходе из одной социальной группы в другую, хотя на деле воспользоваться его реальными плодами было непросто, и он носил скорее декларативный характер, но впопыхах этого не замечали; затем было объявлено об автономии университетов и отменена государственная монополия на электронные средства массовой информации, что означало провозглашение свободы слова и печати, говоря нашим языком, поскольку в Империи обычных газет не было.
     Еще через несколько дней, после вспыхнувших повсеместно акций протеста, в которых участвовала, в основном, молодежь, была объявлена реорганизация Правительства, и на всех мониторах можно было видеть знакомую физиономию первого вице-канцлера и его заместителей, отвечавших на бесчисленные вопросы журналистов. Но это уже мало устраивало силы оппозиции на Онте, и вскоре стало ясно, что в Базилите будет сформировано новое Правительство путем делегирования кандидатов от каждой мэрии, для чего созывалось Учредительное Собрание, во главе которого стало руководство Белого Дракона, которое уже контролировало мэрии почти во всех крупных городах. Это означало фактическое двоевластие, а точнее — неофициальный переход власти от правительства Гросс-канцлера на Магдантусе к коалиционному новому правительству на Онте. И Эрвин был незамедлительно избран на пост первого заместителя председателя Учредительного Собрания, каковым стал вице-гроссмейстер Ордена Белого Дракона. Через неделю, после продолжительных и всем надоевших дебатов, было, наконец, сформировано Временное Правительство во главе с председателем, Айром Виндом, также представителем руководства Белого Дракона и приятелем Эрвина, бывшим до этого обычным инженером, а Учредительное Собрание продолжало свою работу по выработке правил выборов в постоянно действующее Законодательное Собрание и постоянное Правительство. Еще через несколько дней  Временное Правительство заявило о своей самодостаточности, то есть перестало подчиняться власти и распоряжениям Гросс-канцлера.
     Когда об этом было официально объявлено, то вся Империя замерла в напряжении, ожидая со дня на день ответных действий со стороны прежней Администрации. Все подконтрольные Временному Правительству вооруженные силы на Онте были приведены в боевую готовность, и один из отрядов космоавиации круглосуточно патрулировал вокруг Онта, предполагая вторжение космолетов, верных еще Гросс-канцлеру. Потянулись тревожные дни неизвестности. Военный министр нового правительства вместе с Премьером то и дело из Центра космической связи переговаривались с командиром верного им отряда космолетов, и тот регулярно докладывал обстановку. В частности выяснилось, что космолеты Гросс-канцлера по-прежнему патрулируют орбиту Магдантуса, и никаких движений к Онту замечено не было, хотя все понимали, что, в случае получения ими такого приказа, покрыть расстояние, примерно равное нашему от Луны до Земли, корабли такого типа могли за один час. Поэтому важно было круглосуточно наблюдать за ними, что и делали еще наземные станции слежения. Затем на экстренном совещании правительства Айр Винд предложил связаться с командиром космоавиации Гросс-канцлера и передать ему заявление, в котором предлагалось обоим сторонам воздержаться от агрессивных действий, вплоть до переговоров на высшем уровне. Новый военный министр, Лунс Редрус, знал этого командира, поскольку вместе они некогда заканчивали элитную космическую академию и даже дружили, но после назначения в различные космические отряды уже не встречались, и теперь он мог лично передать своему бывшему приятелю Герду Ориксону сперва устное, а затем и электронное сообщение, столь важное для молодой власти. Тот сразу откликнулся и, поприветствовав своего сослуживца, заявил, что без приказа не предпримет никаких действий, а приказа пока нет.
     — А если ты получишь его, Гери?— спросил Лунс Редрус.      
     — Тогда я буду вынужден его исполнить! — отвечал Ориксон.
     — Но если это будет приказ напасть на нас, открыть огонь? Ты что, не понимаешь, что это ни к чему не приведет? С прежней властью покончено навсегда, и чем быстрее мы договоримся, тем будет лучше для всех!..
     Говоря так, Лунс вовсе не считал, что с властью Гросс-канцлера покончено, но в таких переговорах нельзя было показать какое-либо сомнение и нерешительность, тем более, что Ориксон не знал всех деталей последних событий, а новые средства информации, конечно же, приукрашивали их, изображая бесспорную победу новой власти.


Лунс и дальше пытался связываться с Ориксоном, но тот предупредил его, что все их разговоры прослушиваются и чтобы Лунс в эфире не агитировал его, иначе он отключится. Тогда Редрус попытался просто и доходчиво рассказать ему о планах новой власти, о последних указах и о первых позитивных изменениях, на что Ориксон ответил: «Все это, может быть, и хорошо, но мне, как офицеру  Империи и находящемуся на боевом дежурстве, не подобает это слушать. Извини, я отключаюсь…». Но Лунс Редрус от имени Временного Правительства попросил его лишь убедить Гросс-канцлера откликнуться на их официальное предложение о переговорах, посланное недавно.
     — Но я не могу напрямую обращаться к Патрону! — отвечал Ориксон, это не по уставу, — я могу только доложить нашему военному министру…
     — Отлично, пусть так! Но ты преуменьшаешь сейчас свое значение, Гери! Ведь в конечном счете от твоих  действий  зависит исход противостояния! 
     После этого состоялся примерно такой же диалог Редруса с военным министром Администрации, только происходил он в совершенно сухом и официальном тоне, но зато им удалось договориться о взаимном неприменении силы до завершения предлагаемых переговоров.

                V
   
     Через некоторое время после этого на Магдантусе, во дворце-резиденции Гросс-канцлера, состоялся Малый Конклав, или узкое заседание Кабинета Министров. Этот бывший императорский дворец, напоминавший одновременно Рейхстаг и Версаль, был построен в монументальном стиле вроде нашего ампира еще при Первом Царе и всех немногих, кто его видел, поражал своей мрачной грандиозностью. Облицованный снаружи различными сортами красно-коричневого, темно-розового, серого и белого мрамора, трехэтажный, с потолками второго этажа в 10 метров, с огромным пирамидально-призма-тическим куполом с бронзовой арматурой в центре, над которым возвышался большой бронзовый орел — герб Багровой Империи; с гигантскими гранитными колоннами у центральных портиков, с различными ризалитами, выступами, бронзовыми вазами и изваяниями над верхним карнизом, с внутренними дворами, — он действительно производил впечатление силы, богатства и власти, которая будет стоять века. Вокруг него с одной стороны простирался партерный сад, похожий на Верхний парк Петергофа, только намного больше, а с другой — 1000-гектарный Большой парк с многочисленными фонтанами и каскадами, изображавшими различных героев и богов из старой имперской мифологии. Но все это не производило того радостно-изящного впечатления, какое производят наши дворцы и парки — может быть, потому, что фонтаны были выполнены из потемневший от времени бронзы, деревья — будто специально подобраны с мрачными кронами, а дворец — облицован, в основном, темными материалами. Вся резиденция была обнесена высокой чугунной решеткой, и еще одна, более красивая, отделяла Верхний Парк от Нижнего. В более прочных оградах не было необходимости, поскольку в Сектор А, где находилась резиденция, никто посторонний проникнуть не мог. Кроме этого сектора, на Магдантусе имелось еще несколько секторов, расположенных друг от друга на расстоянии примерно 10-20 наших километров (Сектор В, в котором находился дворец Большого Конклава — чуть поменьше и посовременней, чем дворец-резиденция — с огромным парадным плацем и зданиями министерств и департаментов; Сектор С, занятый виллами министров, начальников департаментов и отделов; Сектор D, с коттеджами многочисленной обслуги, казармами личной гвардии Гросс-канцлера и отряда космоавиации), между которыми простирались ухоженные леса, напоминавшие наши лесопарки, специальные зоны отдыха и курорты с небольшими, но суперкомфортабельными отелями, пляжами, яхт-клубами и спортивными площадками у многочисленных озер; и, наконец, у океана, занимавшего большую часть Магдантуса, располагалась сплошная цепь великолепных пляжей и самых элитных курортов, которые, в основном, пустовали, поскольку у каждого департамента и подразделения обслуги была своя зона отдыха, и работники различных ведомств между собою не пересекались, хотя им никто не запрещал общаться в свободное время. Все эти сектора были соединены скоростными магистралями, но ими редко пользовались, предпочитая перемещаться на специальных вертолетах или мини-лайнерах вертикального взлета и посадки. На планете было два космопорта для связи с другими планетами — официальный и технический, связанные магистралями со всеми секторами.
     Приглашенные министры силовых министерств прибыли к Дворцу Гросс-канцлера по старинке, на длинных черных лимузинах, поскольку расстояние было небольшим, а на свободных дорогах можно было развивать большую скорость. Приехало всего шесть человек — вице-канцлер, военный министр, министр внутренних дел, министр имперской службы безопасности, министр внешних связей (с Базилитом) и начальник сводной авиации и космоавиации Магдантуса. Из грандиозного многоколонного вестибюля, напоминавшего внутренний двор дворца, по широченной мраморной лестнице в три этажа, которую венчал купол, создавая впечатление светового пространства центральной части огромного храма, по широким и высоченным коридорам, напоминавшим рейхсканцелярские, со строгими пилястрами с темно-бронзовыми жирандолями и стенными мозаиками, они прошли в Большой кабинет Гросс-канцлера с таким же огромным мраморным камином, который никогда не топился, и длинным дубовым столом под малиновым сукном, с величественными гобеленами на стенах, изображавшими героическое прошлое Империи. Гросс-канцлер, в строгом темно-сером костюме с золотой цепью Власти, не заставил их долго ждать и просил садиться за стол приемов, стоявший перпендикулярно к его столу. Когда посетителей было меньше пяти, он мог предложить им расположиться около небольшого круглого мозаичного стола, стоявшего в углу кабинета, но почти незаметного из-за его объема, и это было знаком величайшей милости. Гросс-канцлер выглядел вовсе не так воинственно и сурово, как должен был выглядеть верховный властитель авторитарно-технотронного государства, обладавший огромным богатством и непререкаемой властью; на вид ему было лет 45 (хотя на самом деле — больше), он был среднего роста, среднего телосложения, с высоким лбом и редкими светлыми волосами; серые, стального цвета глаза смотрели строго, но не жестоко, а тонкие и плотно сжатые, почти никогда не смеющиеся губы вовсе не выражали какого-то коварства — в целом, его лицо, конечно, нельзя было назвать приятным, но и отталкивающим оно не было, напоминая обычный интеллектуальный тип делового и занятого человека, обремененного, к тому же, огромной властью.
     — Господа, — тихо молвил Гросс-канцлер, смотря прямо перед собой и ни на кого в отдельности,— я собрал вас, чтобы в оперативном порядке обсудить складывающуюся ситуацию на Базилите, где мы теряем власть, и даже, можно сказать, уже потеряли. Отсюда две альтернативы — либо принимать приглашение к переговорам, переданное мятежниками военному министру, либо начать широкомасштабную операцию по наведению порядка безо всякой гарантии на успех… Теперь заслушаем сообщение военного министра, а потом перейдем к обсуждению.
     Военный министр (новый, назначенный после реорганизации правительства), имя которого нет смысла называть, а личность описывать, деловито сообщил о предложении переговоров, переданное ему командором космоавиации Гросс-канцлера Ориксоном, после чего он лично связывался по спутниковой связи с альтернативным военным министром Лунсом Редрусом и даже самим новым премьер-министром Айром Виндом.
      — Я выслушал все их предложения и пообещал довести до высшего руководства, то есть — до Вас, мой Гросс-канцлер,— и военный министр учтиво поклонился.
      — Хорошо, — сухо молвил тот, хотя всем было ясно, что хорошего мало,— но каково ваше мнение как военного? Принять ли нам их предложение? И приняв, и сделав вид, что мы готовимся к переговорам, не начать ли подготовку силовой акции? А начав ее, гарантируете ли вы успех?
     Военный министр без колебания ответил, что предложение о переговорах нужно принять, что готовить или нет параллельно с ними силовое решение, следует решить совместно, и что успех проведения такой акции он не гарантирует, поскольку дело на Базилите зашло слишком далеко и им придется бороться не с отдельными заговорщиками а, по сути, с целым народом.
     — К тому же примерно половина космоавиации на их стороне, не считая обычных сухопутных сил,— добавил он.
     Затем выслушали сообщение командора космоавиации Ориксона. То, что он знал, было давно сообщено военному министру, который только что доложил об этом Гросс-канцлеру и всем присутствующим, но теперь ему стали задавать  такие вопросы, на которые он не мог бы ответить,  например, о настроениях, намерениях и планах новой власти, но, чтобы не показаться некомпетентным, он как мог, отвечал,  делая всевозможные умозаключения на основе известных ему фактов и собственных предположений. Это, казалось, удовлетворило всех, и к нему более не обращались. 
    — А что скажет министр имперской безопасности?— вопросил Гросс-канцлер.
     Министр имперской безопасности, в черном мундире с серебряными нашивками (хотя мог бы быть и в штатском), был чем-то внешне похож на Гросс-канцлера, только имел более волевое, или, как сказал бы кто-то, более суровое лицо и фактически занимал третье место в Имперской иерархии после вице-канцлера, (который одновременно был и Гос- секретарем Гросс-канцлера), но по уровню власти и степени владения информацией — второе. В Базилите о нем и его службе безопасности ходили мрачные легенды, и большинство считало его человеком хитрым и жестоким, а оппозиционеры — вообще чуть ли не палачом, и теперь эти домыслы хлынули на компьютерные сайты, создавая у жителей Онта совершенно неверное представление.
     — Видите ли, мой Гросс-канцлер, нынешняя ситуация на Базилите является следствием, хотя и крайним, и нами не ожидаемым, тех мер по либерализации власти, которые мы начали с Вашей санкции примерно три месяца назад,— я имею в виду прекращение преследования оккультистов и некоторые свободы социальной жизни, так что можно сказать, что мы сами в этом виноваты… хотя отчасти, конечно. Мы должны были предвидеть, что зрелое общество не может довольствоваться минимумом, который мы ему дали, что оно неизбежно захочет всего, что может дать политическая свобода и автономия от нас… Но я с уверенностью могу сказать, что до этих наших действий мое ведомство ситуацию на Онте контролировало полностью, а в информационном плане нам известны имена и биографии всего их руководства, и я уже послал всю эту информацию на ваш компьютер, а здесь могу представить ее всем текстуально,— и он указал на солидную кожаную папку с распечатками.
    — Мы обсудим это вдвоем с канцлером, — сказал Гросс-канцлер,— а пока давайте примем решение о переговорах и где и в какой форме они пройдут!
    После этого начались довольно нетрадиционные дебаты, в результате которых было все же принято решение принять предложение о переговорах, провести их на Магдантусе с теми представителями новой власти, каковых она сама изберет, идти только на необходимые и минимальные компромиссы и пытаться до последнего сохранить влияние на Базилит путем хотя бы даже самой широкой автономии и разграничения функций новой и старой власти.
     —То есть наша первостепенная задача — заманить их руководство к нам, чтобы не они, а мы диктовали наши условия?— вопросил в конце концов военный министр,— но означает ли это применение против них каких-либо силовых действий?
     — Нет, не означает,— сказал Гросс-канцлер после недолгой паузы. — Я не хочу, чтобы у вас, у нашей иерархии и тем более у всего народа Базилита, сложилось впечатление о нашем коварстве и политическом вероломстве. Мы должны теперь играть в открытую, раз уж сами начали либерализацию. К сожалению, отменить ее невозможно, значит — надо выйти из данной ситуации с честью и с наименьшими потерями.
     Все присутствующие согласились с этими словами, только министр имперской безопасности предложил все же в тайне начать подготовку к силовой акции, хотя и без однозначных намерений ее осуществить — лишь на тот крайний случай, если ситуация вообще выйдет из-под контроля. Гросс-канцлер согласился с этим, напомнив лишь, что окончательный приказ  об этом может исходить только от него и ни от кого более.
     В заключение затронули тему Ордена Черного Дракона, который тайно курировал министр  имперской безопасности. Он доложил, что сила Ордена остается прежней, но влияние его падает, хотя ему еще удается направлять действия некоторой части оппозиции новой власти и в том числе в их правительстве и в Учредительном Собрании, но серьезной помощи от них ждать бессмысленно.
     — Что же, все наши усилия по созданию и контролю над тайной оккультной организацией ни к чему не привели?— сурово вопросил вице-канцлер, словно выражая мысль Гросс-канцлера, который предпочитал не касаться лично темы Черного Дракона, — где же их хваленая сила и связи с Инферосом? Или они уже не черпают ее из Леса?
     — Сила их осталась прежней,— сказал министр безопасности, — но она во многом нейтрализуется адептами Белого Дракона, и более того, у нас есть информация, что их люди подбираются к Лесу и пытаются его исследовать…
     — Но этого никак нельзя допустить! — воскликнул вице-канцлер,— тогда весь наш контроль над их властью будет потерян окончательно!
     — А мы его и так уже почти потеряли! — отпарировал министр безопасности,— хотя еще раз заявляю, что вся информация об их действиях поступает бесперебойно, и с этой стороны мы их контролируем.
     — Спасибо, что еще хоть в этом вы сильны! — зло сыронизировал вице-канцлер,— я всегда говорил, что не надо было ослаблять власть!
     — Но тогда мы столкнулись бы с другими неожиданностями,— молвил Гросс-Канцлер, — всем известно, что на Онте назревал конфликт, мы лишь попытались ввести его в цивилизованные рамки.
     — И к чему это привело? — вновь воскликнул вице-канцлер,— и чем кончится? Полной нашей гибелью?
     — Ну, до этого дело не дойдет,— веско заявил Гросс-канцлер,— и власть на Магдантусе мы сохраним… и, быть может, определенное влияние на Онте, а большего я вам не обещаю….    
     После этого министр имперской безопасности, вернувшись в свое министерство, послал шифрованный запрос магистру Ордена Черного Дракона с требованием немедленно прибыть на Магдантус. Такие встречи были очень редки и тщательно скрывались (поскольку никто на Онте не должен был знать о связи между Черным Драконом и имперским правительством, и даже большинство министров об этом не знало), но теперь его присутствие казалось министру необходимым; он был уверен, что вдвоем с магистром и с его тайным обществом они что-нибудь придумают. Но когда был расшифрован ответ магистра, пришедший на его компьютер, стало ясно, что ситуация гораздо сложнее, чем ему казалось: магистр сообщал, что даже если он вылетит с Онта по чужим документам, которые у него имелись, то вернуться обратно на Онт с Магдантуса будет весьма трудно, если вовсе невозможно, поскольку новая власть, контролируя космопорты, если и смотрела сквозь пальцы на тех немногих, кто вылетал на Магдантус (чем меньше сторонников прежней власти останется на Онте — тем лучше!), то всем желающим вернуться обратно на Онт необходимо было прежде послать электронный запрос в службу безопасности Временного Правительства с сообщением всех своих подлинных данных и аргументированной цели визита, а это означало, что его личность рано или поздно могут установить, хотя лично, в лицо, его почти никто не знал. Министр, подумав, согласился с этими доводами и через некоторое время послал по этому же каналу зашифрованное сообщение с требованием как-то повлиять на ситуацию на Онте, используя весь оккультный арсенал Ордена. Магистр тут же ответил, что они сделают все возможное, но министр, честно говоря, мало в это верил. Он был реалистом и ко всем  магическо-оккультным тонкостям относился весьма недоверчиво — ведь именно его ведомство еще не так давно проводило всю работу по выявлению и преследованию тайных оккультистов, хотя преследовались, конечно же, только люди Белого Дракона или какие-нибудь безумцы-одиночки.   

    Прошло еще несколько тревожных дней, и, наконец, был получен ответ Гросс-канцлера о согласии на переговоры, для которых специальная делегация Временного Правительства должна будет прибыть на Магдантус. Но такой расклад совершенно не удовлетворил новую власть, которая не без оснований опасалась за свою безопасность и даже жизнь, и  Гросс-канцлеру было отправлено аргументированное предложение самому прибыть на Онт с любой своей охраной под гарантии Временного Правительства. Администрация Канцлера запросила время для консультаций, и все в Базилите снова замерли в напряженном ожидании. В конце концов был получен ответ о согласии Гросс-канцлера лично прибыть на Онт и встретиться с новым руководством. Все члены Временного Правительства вздохнули с облегчением, и к вечеру того же дня съехались в свою резиденцию в спецзоне Базилита, где после короткого совещания устроили банкет по этому случаю, а то, что переговоры закончатся в их пользу, никто уже не сомневался. Там присутствовало и руководство Учредительного Собрания, и сам Верховный Гроссмейстер Белого Дракона, седовласый Мастер Ори (как его называли), и вице-гроссмейстер Мастер Дорус, и члены Конклава Белого Дракона, и все они, поднимая бокалы за успех и частичную победу, благодарили Айра Винда, но тот говорил, что это заслуга в первую очередь господина Редруса, а тот, рассказав вкратце о своих переговорах с Ориксоном, заметил, что к окончательному принятию решения на Магдантусе ни он, ни Ориксон, не имеют прямого отношения, но все подумали, что он либо дипломатничает, либо не может всего говорить, и военный министр  все равно сделался героем дня.
     На Онте началась подготовка к визиту. Было решено принять все разумные меры предосторожности, но в то же время не делать из данного визита рекламу прежнему руководителю Империи. Но в этом-то и была загвоздка: юридически Гросс-канцлер продолжал считаться главою государства, поскольку его от власти никто не отрешал и сам он от нее не отрекался, но всем уже было ясно, что де-факто он утратил все свои полномочия. Поэтому после недолгих колебаний было решено встречать его как своеобразного иностранного гостя — главу соседней планеты Магдантус, поскольку именно над этой своей планетой-резиденцией он еще сохранял власть. Никаких торжественных эскортов и публичных выступлений, даже по компьютерным сетям, не предполагалось — весь визит должен был носить строго деловой и политический характер, и в конце его предполагалось составить некий документ (какой именно — никто не знал), который закреплял бы сложившийся статус-кво и навсегда устранял какое бы то ни было вмешательство Гросс-канцлера в дела Онта.
     Для подготовки визита была создана специальная Комиссия, куда вошел и Эрвин. Она досконально разработала план визита и тему переговоров, составила тезисы для обсуждения, определила маршрут следования от космопорта до места переговоров, которые должны были пройти за закрытыми дверьми в здании столичной мэрии, наконец, определила число охранников с обеих сторон и число участвующих в переговорах лиц.
     Все шло хорошо, если не считать того момента,  что многие средства электронной информации и стоявшие за ними политики стали выражать явное недовольство подобной закрытостью визита, которая, по их словам, противоречила новым реалиям жизни. Они требовали, чтобы визит носил предельно открытый характер и сопровождался прямым эфиром и прямыми дебатами. Еще они выражали явное недовольство тем, что Орден Белого Дракона фактически узурпировал власть, и, хотя все понимали, что это было сделано в силу суровой необходимости, всеобщего согласия  и лишь на переходный период, но постепенно все явственней стали раздаваться голоса тех, кто сомневался в этом и упрекал Орден в попытке создания новой Иерархии, на что представители Ордена заявили, что в самой иерархии еще нет ничего негативного, и что без нее совершенно невозможно структурировать общество и государство, и что на самом деле новая иерархия кардинально отличается от прежней именно своей открытостью: например, в будущий Парламент может быть избран совершенно любой гражданин Империи, правда, пока только горожанин, но совершенно независимо от того, входит он в какое-либо оккультное общество или нет, принадлежит ли к низшим, средним или высшим стратам…
    
                VI
   
     Но помимо этого стали происходить события совсем другого, не политического и даже не общественного плана. Поначалу мало кто чего понимал, но постепенно стали приходить невероятные слухи, что Лес-негативный ретранслятор как бы расширяется, захватывая новую территорию, и с этим невозможно бороться. Каждый день его кустарники, как щупальца, тянулись и ползли вперед, а вслед за ними поднимались и новые деревья. Та самая деревня, в которой останавливались Эрвин с Вайдом,  уже почти вся была опутана проклятыми лианами и корневищами; жители пытались бороться, рубили и пилили упрямые щупальца, как могли, но за ночь вырастали новые, еще более цепкие и сильные, и в конце концов жители были вынуждены покинуть эту деревню и впервые за всю свою жизнь направиться в город с мольбами о помощи. Там они и узнали о смене власти, и что теперь, быть может, в их судьбе произойдут какие-то изменения. Когда они впервые увидели маячившие вдали небоскребы Базилита и огромные пирамидальные стеклянные купола, накрывавшие некоторые его районы, опутанные многоуровневыми автострадами и развязками, то совершенно обалдели и подумали, что попали на другую планету. При прежней власти их бы не пустили даже в пригородную зону, но теперь была свобода, и вскоре странная группа бородатых и волосатых людей гуськом устремилась к центру города, вызывая недоумение у всех водителей.
     Гросс-мэр Базилита поначалу совершенно не знал, что с ними делать, но надо было держать престиж новой власти, которая, в отличие от прежней, обещала всем жителям Империи равные права и возможности, и поэтому он созвал совещание, где предложил в качестве прецедента принять жителей деревни в граждане Онта, выплатить им какое-нибудь пособие и после санобработки поселить в имеющихся резервных домах. С ним в целом согласились, но некоторые высказали опасение, что теперь их город, и другие города Империи, могут подвергнуться нашествию сельских жителей, о которых давно никто ничего не знал, и которые воспринимались как нежелательные существа другой нации и даже расы. Поэтому было решено не афишировать это явление и поселить селян в строго ограниченном квартале, но это означало вновь вернуться к тем сословно-социумным перегородкам, от которых еще недавно торжественно отказались. Но делать было нечего, и с этим решили согласиться. Старосту той деревни даже пригласили в мэрию, и он, уже подстриженный и подбритый, произвел на всех вполне благоприятное впечатление. Его спросили, что его соплеменники собираются делать в городе и ручается ли он за их примерное поведение, на что староста, почесав традиционно затылок, ответил, что за поведение он ручается совершенно, а что касается занятий, то пока неясно, но они с радостью будут выполнять любую порученную им работу. Затем комиссия решила, что пока можно поручить им уборку некоторых улиц и обслуживание мусоровозов, а дальше видно будет. Но когда староста спросил, что они собираются делать с наступающим лесом, многие совершенно не поняли, что он имеет в виду, и тогда он, как мог, описал им, что произошло в их деревне, и что дальше Лес может захватить и их  сельхозполя, загородные особняки и подойти вплотную к городу. Тогда было решено поручить департаменту по землепользованию сформировать специальную Комиссию по Лесу из представителей мэрии, научных и военных кругов и послать ее на место, а затем выслушать их мнение. И так получилось, что Эрвин, неоднократно слышавший об этом явлении, сам, независимо от решений мэрии, настаивал на срочном его изучении и противодействии, тем более, что дело здесь наверняка не ограничивалось одними природными явлениями.  Когда же он узнал о случившемся, то лично прибыл в мэрию,  встретился с мэром, которого тоже знал по Братству Белого Дракона, и рассказал ему, что эта деревня и этот Лес ему хорошо знакомы, что он недавно еще занимался этой проблемой, но тогда Лес не подавал никаких признаков экспансии, на что гросс-мэр обрадовано заявил, что в таком случае ему и карты в руки, и что он должен обязательно ехать с вновь созданной комиссией и даже, может быть, ее возглавить.

     Через дня два Эрвин и еще пятеро сотрудников самых различных ведомств на двух турбо-винтолетах вылетели к Лесу, захватив с собой всякую измерительную аппаратуру и кинокамеры. Эрвин никогда не видел сверху этой местности и поэтому с интересом смотрел в иллюминатор. Вскоре за оставшимися вдали пригородными зонами потянулись какие-то бесхозные луга с редкой растительностью, и, наконец, вдали замаячил темно-зеленый контур Леса. Приборы не зафиксировали никаких аномалий, и сверху не было видно никаких изменений. Тогда решили подняться повыше и пролететь над центром Леса, а затем облететь его всего по окружности. И когда они полетели к центру, где должно было находиться озеро-каньон, то увидели вдалеке над этим местом поднимающийся пар, как будто озеро было наполнено кипятком, и этот туман стелился на несколько миль от центра, делая невозможным полный обзор. По системе навигации пилоты с Эрвином попытались найти место, где находилась та самая деревня, и через несколько минут вертолеты приземлились на одном из лугов недалеко от проселочной дороги, по которой не так давно пробирался его джип. Все вышли наружу и стали выносить оборудование. Кинокамеры установили на некотором расстоянии от крайних зарослей Леса, за которыми еще можно было различить грубые бревенчатые постройки поглощенной деревни — действительно, в ней нельзя уже было жить, поскольку наглая растительность опутала все дома и единственную дорогу так, что по ней можно было, наверное, проехать только на танке, да и то он через некоторое время увяз бы. Но на первый взгляд никакого дальнейшего движения не было, и некоторые стали даже сомневаться в нужности такой экспедиции. Но Эрвин и один представитель из элиты Белого Дракона просили не спешить с выводами и подошли почти к самому краю замершей растительности. И вдруг они заметили, как ближайшие к ним тоненькие щупальца-корни словно вытянулись вперед, и еще вперед, и от них пошли тоненькие отростки в землю, а кончики этих шупалец продолжали микроскопические движения вперед, и, таким образом, Лес действительно двигался, и тоненькими эти щупальца были лишь в самом начале (вернее — в конце), а за кустарниками они были уже довольно толстыми и твердыми, так что их нельзя было перерубить топором, и сами кустарники, собственно, и росли на этих корневищах, часть из которых была на земле, но большая часть — под землей.
     — Странно, задумчиво молвил Эрвин,— похоже на какую-то новую форму биожизни. Когда мы здесь были месяца два назад — ничего подобного не было. Лес был как лес, а кустарники в виде барьера росли лишь внутри… Неужели они теперь выбрались наружу?..   
     — Быть может, это мутации под воздействием особо активного агента?— предложил свое объяснение один сотрудник их числа ученых.
     — Да, но для таких мутаций нужно большое время, ведь перед нами вполне сформировавшаяся новая форма размножения!
     — Но, может, длительность естественных процессов сильно сокращена именно активностью внешнего воздействия?— развивали прежнее объяснение другие.
     — Но что же это тогда за воздействие? Это не радиация, а магнитная аномалия вряд ли  могла бы привести к столь странному результату. Но что же это тогда?!..
     — Давайте, поснимаем еще некоторое время и возьмем пробы растительности. Быть может, лабораторный анализ что-нибудь прояснит,— предложил Эрвин, так как исследования срезанной им в центре леса травы ничего не дали, да это было и неудивительно, поскольку трава эта и кустарник, который вдруг так активизировался, принадлежали к совершенно разным видам и даже родам и семействам…
     Один из сотрудников специальными ножницами легко отрезал крайнее щупальце и срезал также несколько листьев с ближайшего кустарника. Все заметили, что в момент отреза щупальце как-то странно дернулось, словно было живым, и на его конце выступила вязкая сероватая жидкость, которая быстро затвердела. Было видно, что срезанное щупальце все равно продолжило свое движение, но только вместо одного кончика у него появилось три.
     — Вот оно в чем дело! — воскликнуло сразу несколько голосов,— ускоренная регенерация! Вот почему рубить и срезать их бесполезно…
    — Но может — попробовать огнеметами или лазерной пушкой?— предложили другие.
    — Если это движение не остановится, то так и сделаем,— молвил Эрвин. — Но пока разрешения на это у нас нет. Впрочем, есть еще одно, более тонкое средство. Мы же не громилы какие! Я думаю, что сам Лес тут не при чем…Вернее, он активизирован адептами Черного Дракона, которые таким образом сопротивляются нашей власти и Братству. В начале всех изменений они затаились на время, чтобы не скомпрометировать себя, и вот теперь, видно, решили действовать. А если это так, то нам нужно лишь нейтрализовать эту активизацию…
     — А не проще ли арестовать руководство Черного Дракона, раз они занимаются такой деятельностью?— подал мысль один из офицеров, на что Эрвин ответил ему, что, во-первых, до руководства этого добраться сейчас невозможно, поскольку оно скрывается, во-вторых, для ареста нет достаточных оснований, поскольку открыто они не действуют, а в-третьих, у них все-таки теперь свобода, которая допускает деятельность и оппозиции, правда, не таким странным и экстравагантным способом.
     — Но если этот Лес не остановится, дойдет до Базилита и устремится в него? Ведь это прямая угроза нашей безопасности!
     — И я бы сказал, самой возможности нормальной жизни,— добавил Эрвин. — Но до Базилита еще достаточно далеко, а скорость движения этого чуда все-таки ничтожна, примерно миллиметр в секунду (в переводе с онтовской системы на нашу)…
    — Но она все равно фантастически огромна по сравнению со всей остальной живой природой!— воскликнул биолог,— ничто с такой скоростью не растет! Вы говорите — миллиметр в секунду, но ведь это 6 сантиметров в минуту! И…360 сантиметров в час! А за сутки… это получается более 800 метров! И вы говорите — ничтожная скорость!
     Эрвин и сам понял, что был неправ, и предложил, не теряя ни минуты вылететь в Базилит, быстро провести анализ и одновременно подготовиться к совместному магическому сеансу силами основных адептов их Братства, включая Аннораса, слывшего с недавних пор специалистом по Черному Дракону, а после этого уже видно будет, что делать.   
     Но результаты исследования ничего особенного не дали, за исключением и без того всем ясной максимальной способности к регенерации. Были, конечно, различия в молекулярном строении клеток, но это могло заинтересовать только биологов. Так что оставалось лишь два пути воздействия на неуправляемый Лес — тонкий и грубый. Начать решили с тонкого, то есть с коллективного магического сеанса силами лучших адептов Белого Дракона. Оставалось лишь выбрать время и место. Недолго думая, остановились на 12 часах ночи, поскольку это время традиционно считалось началом активизации негативных сил, и значит, позитивные силы легче смогут прийти с ними в прямое столкновение. Что же касается места, то здесь предлагались два варианта: непосредственно у Леса и в самой резиденции Братства. В конце концов, остановились на втором варианте во многом из-за удобства, да и  потому еще, что конкретный выбор места не может иметь большого значения, — главное, чтобы оно было спокойное и чистое, а резиденция Братства Белого Дракона как раз и находилась в таком месте, в кругу ближайших пригородов Базилита и была ближе к Лесу, чем сама столица. 
     Нет смысла описывать сам сеанс, тем более, что он мало отличался от того, что проводили прежде Эрвин, Аннорас и Вайд в позитивном ретрансляторе, только на этот раз его цель была не контакт с Архидухом, а нейтрализация противодействия сил Черного Дракона. После этого оставалось ждать подтверждения результатов, и Эрвин с членами комиссии ежедневно просматривали фотоснимки со спутников, которые были отличного качества, но им все же захотелось убедиться самим, и они снова летали к Лесу, но уже в меньшем составе. Результат был отрицательным — проклятый Лес не остановил своего движения, оно не усилилось и не замедлилось — видно, силы Черного Дракона были подкреплены более сильным влиянием, которое могло исходить от самого Неганта. Тогда было принято решение созвать расширенное совещание в резиденции правительства под председательством вице-премьера, поскольку сам Айр Винд был занят подготовкой  переговоров с Гросс-канцлером. На совещании должны были присутствовать представители от Академии Наук, от военного министерства и от Братства Белого Дракона, и, конечно, Эрвин, Аннорас, и вице-гроссмейстер Братства, одновременно являвшийся главою Учредительного Собрания. Сперва выступил Эрвин и изложил суть проблемы. Затем — Аннорас как основной специалист по Черному Дракону, затем — ученые-биологи, толком ничего не объяснившие и не предложившие, потом — заместитель военного министра и в самом конце — вице-гроссмейстер и вице-премьер. В итоге было решено с одной стороны — продолжать магические сеансы по нейтрализации, а с другой — готовиться нанести по Лесу лазерный удар. На последнем особенно настаивал заместитель военного министра, но пока было решено повременить.
     Лес, тем временем, продвинулся на несколько миль, поглотив еще две-три деревеньки, и в день он продвигался чуть меньше чем на милю, а в его конфигурации образовался некоторый перекос из огромного пятна, отчетливо видного из ближнего космоса, вытянутого в сторону Базилита, словно Лес указывал всем, к чему конкретно он стремится.   
     На следующем магическом сеансе разыгралось настоящее астральное сражение между адептами Белого и Черного Дракона, и было неясно, кто из них победит — обе стороны демонстрировали и огромную силу концентрации, и мощную волевую направленность, и искусное владение всеми магическими техниками. Но никому из адептов до конца все же не стало ясно, исходит ли это негативное воздействие от Черного Дракона, или от неких самостоятельных магов, но, поскольку воздействие было слишком мощным, одиночному адепту было не под силу его вызвать, а никакого другого оккультного объединения, кроме Белого и Черного Дракона, на Онте не существовало, по крайней мере, они никому не были известны.

     Наконец, сам Гроссмейстер Белого Дракона предложил весьма простой и неожиданный для многих вариант — встретиться с руководством Черного Дракона и потребовать от них прекратить свое воздействие, а заодно — вставить этот пункт в переговорные документы с администрацией Гросс-канцлера: ведь ежели Черный Дракон подчиняется в конечном счете ей, то пусть они сами воздействуют на него, и если переговоры пройдут успешно, то никакие закулисные и враждебные по отношению друг к другу действия совершаться не должны. Но это было просто предложить, да трудно сделать. Во-первых, нужно было еще доказать, что это воздействие исходит именно от Черного Дракона, а его лидеры могли это просто отрицать, и никаких доказательств здесь не было; во-вторых, нужно было, чтобы Администрация Магдантуса еще признала свою власть над Черным Драконом, а она этого никогда бы не сделала; и, наконец, самое простое — нужно было, чтобы сами руководители Черного Дракона захотели встретиться с руководством Белого, а в истории таких встреч не было, да и не могло быть. Поэтому решено было действовать по двум направлениям: по официальному, то есть направить запрос Администрации Гросс-канцлера о вредоносном действии Ордена Черного Дракона, и по неофициальному, путем поисков контактов с руководством Ордена.       
     Пока руководство Ордена Белого Дракона искало связи с руководством Черного Дракона, Правительство Онта решило по официальному каналу послать запрос Администрации Гросс-канцлера. В самом факте такого запроса заключалась неслыханная наглость, но, поскольку реальная власть на Онте принадлежала все-таки Временному Правительству, то оба правительства могли обмениваться подобными запросами как бы на равных. Администрация, не долго думая, ответила, что им известно о таком Ордене, но, так как он действует на Онте, а никакой власти над ним она в данный момент не имеет, то не может и прекратить его деятельность или как-либо иначе на него воздействовать. Но Временное Правительство послало дополнительную ноту, в которой разъясняло, что независимо от степени связи или влияния Администрации на Орден Черного Дракона — до разрешения этого вопроса будущие переговоры не могут завершиться успешно. Это было сделано для того, чтобы, не связывая Администрацию официальными признаниями и заявлениями, оставить ей поле негласного воздействия на данный Орден открытым. Но ее конкретные действия остались для Правительства Онта неизвестными.
     Между тем, через Аннораса руководители Белого Дракона все же вышли на руководство Черного Дракона, и встреча состоялась на нейтральной территории, в специально снятом для этого номере одного из отелей. Со стороны Белого Дракона присутствовали сам Мастер Ори, Мастер Дорус, Аннорас и Эрвин, а также четверо телохранителей, со стороны Черного дракона — тоже четыре человека с телохранителями, которых никто никогда не видел и не знал, как их зовут, кроме самого Верховного Магистра Ордена, которого знал только Мастер Ори. Все они были одеты в черное и темно-серое, у всех были черные очки, и выглядели они гораздо моложе гроссмейстеров Белого Дракона. Телохранители остались за дверьми, а гроссмейстеры и магистры расположились в мягких креслах и приступили к весьма странной беседе.
     — Не будем терять времени, господа, и перейдем сразу к делу,— молвил Мастер Ори после взаимных представлений, как самый старший по-возрасту. — Нас интересует лишь одно — ненормальная активизация известного вам Леса — ваших ли рук это дело или нет? 
     Верховный магистр Черного Дракона  выждал паузу и медленно ответил:
     — Могу сказать определенно, что верховное руководство нашего ордена не имеет к этому отношения…— и так взглянул на Мастера Ори, словно тот его лично оскорбил.
     — Но от кого же исходило тогда столь сильное противодействие нашим адептам на последнем магическом сеансе? От отдельных одиночек? Но это немыслимо! Всем известно, что все мало-мальски способные адепты объединены в два Братства — ваше и наше!
     — Я не отрицаю самого факта такого противодействия,— снова медленно молвил Магистр Черного Дракона,— и того, что, возможно, к нему причастны некоторые наши члены, но я повторяю еще раз, что руководство Черного Дракона здесь не при чем.
     — Но возможно ли это, господин Магистр! — воскликнул Мастер Дорус,— возможно ли, чтобы кто-то из ваших членов решился на подобную войну с нами без вашей санкции или же особого распоряжения? А речь идет именно о планомерной активизиции Леса, который захватывает наши земли и, если его не остановить, может подойти вплотную к Базилиту, а ведь это — наше общее достояние!
     — Ну, я думаю, до этого не дойдет! — впервые слегка усмехнулся Верховный Магистр.— А что касается самовольства наших братьев — так я же не сказал вам, что это действительно их действия, я лишь допустил это в возможности…Но могу обещать, что мы проведем расследование...
     — Мы были бы вам весьма признательны за это! — сказал Мастер Ори,— но все же мы пока предполагаем, что все это — результат ваших планомерных действий, и здесь даже неважно, с вашей ли санкции это делается или нет.
     — То есть вы хотите сказать, что наш Орден может что-то делать без моего на то согласия?! Уверяю вас, что это невозможно! У нас довольно строгая дисциплина.
     — Итак, если я вас правильно понял, — молвил Мастер Ори, — то вы совершенно отрицаете факт планомерного вредительского воздействия со стороны вашего Ордена, а если бы оно и было, то не могло бы осуществляться без вашего разрешения или прямого указания, так?
     — Совершенно верно! — сухо ответил Магистр Черного Дракона.
     — Но, может быть,— вступил в беседу Аннорас, — кто-то из ваших людей, не из руководства, а, скажем, из среднего звена, получил какое-либо указание от Администрации Гросс-канцлера на такие действия? Ведь всем нам известно, что вы прежде действовали в связке с нею и многие ее члены также являются членами вашего Ордена?
     — Если бы такие контакты были, то мне они были бы известны! И вообще, мне кажется, что ни к чему большему мы не придем. Вы спросили, мы ответили. И давайте на этом прекратим.
     — Хорошо, — снова произнес Мастер Ори, — но можете ли вы от своего имени заявить нам, что, если все это негативное воздействие не исходит от вас и вы не знаете, от кого, то гарантируете ли вы, что впредь от вас лично оно также не будет исходить? Мы вправе этого требовать, поскольку наш Орден не причиняет и не планирует причинять вам какого-либо вреда и тем более нападать на вас; мы лишь защищаемся, и потом — сила все же на нашей стороне, мы контролируем весь Онт, а вашему Ордену было бы лучше быть поближе с своему покровителю, то есть — перебраться на Магдантус.
     — Спасибо за совет, — мрачно произнес Верховный Магистр,— что же касается нашей борьбы с вами, то поверьте, что она еще не окончена, но я лично могу гарантировать вам, что с нашей стороны не будет никаких особых действий вплоть до окончания переговоров с Гросс-канцлером.
     — А если Администрация Канцлера признает наше Правительство и вообще нашу власть, каковы будут ваши действия? Будете ли вы по-прежнему считать нас своими врагами и действовать против нас? — вопросил напоследок Мастер Ори.
     Но Верховный Магистр Черного Дракона на это ничего определенного не ответил. На этом встреча — первая в истории Империи — между двумя враждовавшими оккультными Братствами закончилась. Но теперь люди Белого Дракона и Правительство Онта посчитало,  что раз так, то их ничто уже не связывает в ответных действиях по отношению к Лесу. И после этого было принято решение нанесли по нему пробный лазерный удар.
     В назначенный день два гиперзвуковых истребителя с усиленными лазерными излучателями стартовали с ближайшей военной базы и, набрав высоту, равную нашим 30 километрам, вышли на цель. Лес огромным темно-зеленым пятном овальной формы, словно гигантская раковая опухоль, простирался под ними и  был виден весь, только из его центра все еще поднималось некое облако и стлалось по направлению ветра. Пилотам был дан приказ ударить в самый центр Леса несколько раз и заснять весь ход операции на кинокамеру. После электронного прицеливания один из пилотов включил лазер, и острый ослепительно яркий световой луч вонзился в самое сердце Леса. От резкого перепада температур раздался оглушительный рев, словно от раската грома, и над центром Леса взметнулось огромное облако пара, напоминающее термоядерный взрыв, из-за которого некоторое время ничего не было видно. Когда через полчаса облако рассеялось, уже трудно было сказать, изменилось ли что в природе Леса или нет, и поэтому было приказано подождать, пока космическая киносъемка не выдаст новых результатов. Через час был получен приказ наносить лазерные удары по окружности Леса, и вскоре весь его диаметр вспыхнул лесными пожарами, которые продолжались сутки, а потом были потушены при помощи авиации. И эта операция, наконец, увенчалась успехом: по крайней мере, Лес остановился в своем движении, но надолго или навсегда, было не ясно. К тому же, если он обладал такой повышенной регенерацией, то для него преодолеть сожженные участки не представляло особого труда. Военные поговаривали, что хорошо бы его вообще выжечь дотла, но, поскольку Лес занимал слишком большую территорию и был все-таки природным объектом,  от этого отказались.    
    
     Когда на специальном космолете прибыл Гросс-канцлер вместе со своими ближайшими заместителями и референтами и миллионы жителей Империи воочию увидели его изображение на мониторах (а многие — впервые в жизни), то почти все они были одновременно поражены и разочарованы: вместо некоего монстра, тирана-диктатора и узурпатора, каковым его все последнее время представляли свободные нынче электронные средства информации, перед ними вдруг оказался вполне нормальный и даже моложавый господин лет пятидесяти, с уставшим и совершенно невоинственным  лицом, с высоким лбом с зачесанными назад светлыми редеющими волосами, и только в складке рта его можно было заметить хорошо скрытую драконью усмешку, которую, впрочем, можно было и не заметить, — то есть выглядел верховный правитель Империи как совершенно заурядный инженер высокого, правда, разряда или как обычный сотрудник Имперской службы безопасности, который и должен быть таким на всех похожим и особо не выделяющимся, и походил примерно на нынешнего президента Владимира Путина.
     При встрече исполнялся государственный гимн Империи, но не в честь прибытия Гросс-канцлера, а в честь самих переговоров, или даже в честь Комиссии, семь членов которой лично прибыли в космопорт. Но зато никакого построения войск и почетного эскорта вовсе не было, да и Гросс-канцлер, казалось, ничего этого и не ожидал. По всему было видно, что бремя непосильной власти давно тяготило его, и что вся эта возня давно ему надоела. Никаких интервью, как и самих журналистов, при встрече не было — после кратких приветствий все быстро расселись по длинным черным лимузинам и безо всякой видимой охраны быстро понеслись к Базилиту. В конце этого же дня состоялось экстренное выступление Председателя Переговорной Комиссии (то есть Председателя Временного Правительства), который огласил достигнутые на переговорах результаты. Они оказались именно таковыми, которых все ожидали — Гросс-канцлер отказывался от своей должности Верховного Правителя Империи и признавал новое Правительство и все его указы, кроме направленных против него лично, каковых и не было. Было определено, что он останется главой собственной Администрации, находящейся на Магдантусе, и отныне власть его будет распространяться только на эту планету, на которой он может оставаться до смерти, а потом данная планета перейдет под юрисдикцию нового Правительства Онта. Члены Комиссии, выражая волю Временного Правительства, потребовали открытого въезда и выезда с Магдантуса, но сторона Гросс-канцлера никак не хотела с этим согласиться, ссылаясь на могущий возникнуть при этом хаос и трудности в работе местной власти, на дополнительные расходы и так далее, так что пока договорились о свободе выезда с планеты-резиденции, хотя это было совершенно абсурдно, поскольку никто никогда добровольно этот райский уголок не покидал. Что же касается свободы выезда с Онта, то пока он устанавливался только для некоторых политиков, журналистов и бизнесменов, которым для этого нужно было пройти специальную аккредитацию, в каковой могли и отказать, но после смерти Гросс-канцлера (не в том смысле, что его планировалось устранить) предполагался действительно открытый въезд, поскольку тогда Магдантус перейдет под юрисдикцию Онта. Туристические компании выразили по этому поводу также свое явное неудовольствие и даже досаду, поскольку они лишались той сверхприбыли, которую обеспечила бы им организация массовых туров на Магдантус, который прежде никто из простых граждан вообще не мог посетить, и о его великолепных декоративных парках, ухоженных лесах, роскошных курортах и особняках ходили  легенды. Но этот вопрос стороны согласились обсудить примерно через год, когда все успокоится и войдет в обычное русло. Таким образом — никто не был обижен и власть (включая и вооруженные силы) была разделена так, что обе стороны остались довольны: оппозиция получила то, что хотела — саму Империю на планете Онт со всеми ее старыми и новыми проблемами, а Гросс-канцлер, сбросив со своих плеч лишнюю обузу, мог теперь жить в свое удовольствие, оставаясь вдобавок ко всему еще и главой пусть небольшой, но все-таки планеты-государства, не теряя при этом ничего из своего имущества и образа жизни. Возникло, правда, одно замешательство — чьими гражданами считать лиц, временно находящихся на Магдантусе? Пока, правда, их предполагалось очень немного, но в дальнейшем их число неизбежно будет возрастать. Каким законам они должны будут подчиняться, вступая в те или иные отношения или совершая правонарушения? Но и здесь была достигнута договоренность, что все посещающие Магдантус, оставались бы гражданами Онта и отвечали бы только перед его законодательством, но в период пребывания на Магдантусе должны были бы также уважать и не нарушать его законы, а все, имеющие или получившие статус постоянно проживающих на Магдантусе  лиц — до смерти нынешнего Гросс-канцлера — считались бы гражданами Магдантуса и подпадали бы под его юрисдикцию, хотя  многие члены Комиссии заранее предвидели все могущие возникнуть здесь ненужные проблемы и путаницу, связанную, например, с двойным гражданством или с частой сменой гражданства, поскольку никаких запретов здесь пока не предполагалось.
     В заключение все-таки выступил сам бывший Гросс-Канцлер. Он подтвердил все сказанное новым Премьер-министром, заявил о совершенной добровольности и искренности своего решения, просил его простить за все прежние строгости и ограничения и закончил свое выступление на такой просветленной и идиллической ноте, что многие даже прослезились и впервые будто пожалели о том, что прежняя, с детства всем привычная и понятная система власти уходит в прошлое навсегда. Быть может, этим выступлением Гросс-канцлер положил начало ностальгическому культу по Империи, который обязательно возникнет через несколько лет, и своему легендарному образу строгого, но честного и мудрого правителя? Так или иначе, но члены правительства и руководства Белого Дракона, анализируя последние события, пришли к выводу, что допустили просчет, позволив Канцлеру выступать. Но и запрещать ему было как-то безосновательно: он не был свергнут, не был арестован, ему не были предъявлены никакие обвинения, хотя некоторые радикалы из новой  оппозиции и предлагали это сделать.
     После отбытия бывшего Канцлера с Онта космическая съемка вновь подтвердила остановку движения Леса, из чего можно было понять, что ко всему этому была все же причастна его Администрация, но сама ли, или через Орден Черного Дракона, или еще через какую-либо никому неизвестную организацию — осталось тайной. Но такое положение вещей крайне не удовлетворяло ни Правительство Онта, ни саму Комиссию по Лесу, поскольку получалось, что Лес этот ими не управляем и что в любой момент он может вновь активизироваться. Но военные смотрели на это проще и считали, что это результат серии лазерных ударов. Так или иначе, но Комиссии было поручено продолжать расследование, подключив к нему весь арсенал секретных служб, доставшийся от прежней власти, а сам Лес было решено обнести по окружности мощными железобетонными столбами с несколькими рядами колючей проволоки новейшего поколения, дабы исключить как слишком быстрое его распространение, так и преградить в него доступ всем любопытным…   
               
                Эпилог
       
     С тех пор прошел примерно год. Новая жизнь на Онте постепенно налаживалась, и администрация бывшего Гросс-канцлера никак в нее не вмешивалась. Сближения городской и сельской цивилизации по-прежнему не произошло, хотя отдельные контакты все же были. Об ордене Черного Дракона ничего не было слышно, и никакое расследование ни к чему не привело, но, скорее всего, он остался на Онте, перейдя вновь на нелегальное положение.
     Прошедшее, наконец, Учредительное Собрание окончательно конституировало власть, сформировав постоянное правительство, председателем которого остался Айр Винд, а Эрвин был избран его первым вице-премьером, чего сам не ожидал, и теперь целиком переключился на новую работу. Затем были объявлены выборы в Национальное Собрание, то есть постоянно действующий парламент, и сразу наметились три партии из числа бывшей оппозиции — радикальная, центристская и  право-либеральная, причем две последние, по сути, контролировались Орденом Белого Дракона. Эрвин действительно после долгой разлуки встретился со своей женой, которая узнала о нем еще, когда он был заместителем председателя Учредительного Собрания, а теперь, когда он стал вторым человеком в правительстве, не знать его было невозможно; она искренне раскаивалась в своем давнишнем уходе и просила прощения, и, хотя Эрвин не верил до конца в ее искренность, но все равно сказал, что она ни в чем перед ним не виновата, и что ей решать, с кем быть, что он ее любит по-прежнему, но только это уже не та пылкая любовь, как  раньше… И поскольку Вайд очень хотел, чтобы она осталась, Эллис решила вернуться, и они впервые после трехлетней разлуки снова зажили вместе в новой резиденции вице-премьера в элитном пригороде Базилита, отложив окончательное выяснение отношений на потом…
     Аннорас продолжал свои изыскания в области противодействия черному оккультизму, возглавив соответствующий отдел в обновленной Академии Наук и параллельно выступая главным консультантом по Черному Дракону в новой Службе безопасности, которой было поручено выявление членов Ордена и контроль за их деятельностью, но здесь, как уже говорилось, их ждала неудача.

     А Гросс-канцлер,  вернувшись со своей свитой на Магдантус, тут же уединился в своем дворце-резиденции, решив, видно, первое время никого не принимать и не давать никаких комментариев. Пройдя по длинным коридорам и анфиладам залов, он долго сидел в своем малом кабинете, подперев голову руками и глядя прямо перед собой. Нельзя было сказать, сожалеет ли он о случившимся, потрясен ли — или, наоборот, рад, что избавился от лишних проблем и ответственности. Он просто невольно вспоминал всю свою жизнь, начиная с момента окончания элитного лицея — долгий и тернистый путь ко все более абсолютной власти, от которой теперь почти ничего не осталось. Он всегда полагал, что действует только в интересах всей Империи и никогда только в своих собственных, и вот теперь оказалось, что все его действия, все его титанические усилия не нужны и, более того, признаны вредными и неправильными. Он в который раз пытался проанализировать все свои действия и решения за последнее время, чтобы понять, где он (и вся власть) допустили ошибку, и не мог найти этой ошибки! Получалось, что при обычном диктаторском авторитарном правлении сохранялось бы статус-кво, но когда возникла необходимость в переменах, нельзя было уже остановиться на полпути, а нужно было идти до конца, но этот конец и привел к ликвидации его власти вообще. Значит, выходило, что сама эта прежняя власть была неистинной, раз ее реформация закончилась полным ее отрицанием и заменой на другую! Но именно этого Гросс-канцлер не мог никак признать!..

    Лес же постепенно стал засыхать, и вскоре от всей его буйной растительности остался один сухостой, который постепенно валило ветром. Таинственное озеро в его центре, через которое, возможно, осуществлялся контакт с инфернальным миром, тоже усохло и заросло типичной болотной растительностью, постепенно превратившись в обычное непроходимое болото. Экологи, правда, жалели, что такой огромный лесной массив прекратил свое существование, но всем было понятно, что это — к лучшему, ибо от этого Леса можно было ожидать чего угодно. И с тех пор этот поваленный ветрами сухостой с болотом в середине, обнесенный столбами с колючей проволокой, так и остался мрачным напоминанием о прежних временах, о тайном противостоянии обоих оккультных братств и о всесилии прежней детально продуманной суперсовременной диктатуры, которая все равно потерпела поражение.               
               
                Апрель 2001; 2004