Рогатка

Антюфеев Геннадий
Г. Антюфеев.

Рогатка
грустный рассказ

Во  времена  моего  детства  каждый  уважающий  себя  мальчишка  имел  в  своём  арсенале  рогатку. Они  были  деревянные  и  выгнутые  из толстой проволоки, большие  и  маленькие, разных  форм  и  конфигураций. Ребята  упражнялись в стрельбе по консервным банкам, по мишеням, нарисованным на заборах, по стеклянным бутылкам, которые  в  солнечных  лучах  фейерверком  разлетались на  мелкие  кусочки, когда  камушки  попадали  в  цель.

Прокатившаяся  по  Придонью  Великая  Отечественная  оставила в  степях  и  балках  множество  более  серьёзного  вооружения. Мы  играли «в наших» и «фашистов» настоящими  винтовками, автоматами, карабинами  и  даже  пулемётами  и  противотанковыми  ружьями. Хотя  у  подобранного  нами  оружия  отсутствовали  многие  детали, начиная  от  приклада  и  заканчивая  спусковым  крючком, его  при  желании  можно  было  восстановить. Что  и  делали  многие  умельцы. А  потом  стреляли  где-нибудь  подальше  от  хутора. Наши  стрельбы, как  мы  ни  старались  скрыть, всё же  становились  достоянием  взрослых. Те  норовили  изъять  у  нас  стволы,  найденные  в  походах  по  местам  отгремевших  боёв.

А  на  рогатки  взрослые  не  обращали  внимания, так, поругивали  иногда  и – всё… Вот  мы  и  изощрялись  в  их  изготовлении, стараясь  придумать  что-нибудь  эдакое, чего  не  встречалось  у  товарищей. Хвастались  друг  перед  другом  новинками, менялись, пробовали  на  точность, перенимали  хитринки, что  внедряли «конструкторы» в  своих  образцах.

У  меня  долго  не  было  рогатки. Стрелял  из  чужих. По   тем  же  банкам  и  бутылкам. Большинство  попыток  поразить цель  завершались  неудачей. То  ли  руки  не  обладали  силой  и ловкостью, то  ли  глаз  не  так  прижмуривался – не знаю. В  общем, я нещадно  мазал. Поэтому  не  мог  похвалиться  количеством сшибленных  и  разбитых  мишеней  или  подбитых  голубей  и воробьёв… Это  цепляло  самолюбие  до   боли  в  груди, до  мурашек  по  коже. Смеялся  вместе  с  ребятами  над  промахами, но  в  душе  ужасно  досадовал  на  своё  растяпство… В один  из  дней  досада  переросла  в  решимость  сделать  рогатку  и научиться  метко  стрелять. Лучше  всех.   

Терпеливо, тщательно  выбирал  ветки  хвороста  с  необходимой развилкой. Срубил  несколько  штук, укоротил   под  размер  ладони. Принёс  домой, разложил  на  ступеньках  крыльца, стал  неспешно очищать  заготовки. Рука  ощущала  приятную  прохладу  и  сырость освобождённого  от  коры  дерева. Зеленовато-жёлтые  полуфабрикаты лежали  в  ряд, доставляя  удовольствие  от  работы. Повертев  один  из  образцов, решил  раскрасить  в  разные   цвета. Уж  такого  арсенала  точно  ни  у  кого  нет. Яркого, броского. В  порыве вдохновения  бросился  в  сарай, где  стояли  банки  из-под  красок. К  моему  огорчению, только  на  дне  двух  под  толстой  и  жирной плёнкой  покоились  остатки  белого  и  оранжевого  цветов. Но  всё  равно  никому  из  ребят  пока  не  приходила  в голову  мысль  открашивать  изделия. Буду  хоть  здесь первым… Помимо  раскраски  надумал  вырезать  рельефы  под пальцы, чтобы  всё  помогало  в  будущей  стрельбе…

Когда  рогатки  высохли, взял  одну  из  них  и  вышел  на  тропу  боевых  действий. Тропа  привела  в  угол  двора, где гуляли  куры  и  куда  слетались  воробьи  к  дармовому  зерну, что золотилось  в  лотках  и  разрезанных  мотоциклетных  шинах.

Расставил  несколько  консервных  банок, пару  бутылок  и  старые  ботинки  для  упражнений  в  стрельбе. В  карманы  зелёных  бридж  набил  камушков и, вложив  «снаряд» в коричневый  кусочек  кожи, сквозь  который  была  продета  чёрная резинка, тщательно  прицелился… С  огорчением  увидел, что  ни  одна  мишень  не  слетела  с  установленного  места. Второй  выстрел  тоже  оказался  неудачным, как  и  следующий, и  следующий… Вновь  и  вновь  растягивал  резинку, и  опять  камушки  летели  куда  угодно, но  только  не  в  банки  с  бутылками. Вздымали  пыль, стукались  о  стенки  сарая  и  курятника, шелестели  в  листве, упорно  не  желая  поражать  цели. С  каждым  промахом  возрастала  злость  на  собственное  неумение, и  уже  не  радовали  удобная  ручка  и  раскраска. Злость  породила  ярость. В  ярости  стал  пулять  в  разные  стороны… Растратив  пыл  беспорядочной  стрельбой, опустился  на  корточки, начав  черебить;  рогатулькой  узоры  на  земле… Тут  с  шумом  и  чириканьем  к  кормушке  спустилась  стайка  воробьёв. Птахи    прыгали, задирались  друг  с  другом, перелетали  с  места  на  место, сбивались  в  кучки, клевали  зерно… Чем  больше  смотрел  на  них, тем  больше  раздражали. С  сладострастием  вложил  камушек  в  рогатку  и  выстрелил. Воробьи  разлетелись  кто  куда, но  некоторые, особо  наглые  и  нахальные, умостились  прямо  на  грушинах, что  стояли  здесь  же, в  углу  двора.
– Я  вас  всё  равно  достану, – произнёс  тихо, держа  наизготовке  оружие. Птички,   почувствовав  опасность, сидели  молча, маскируясь  в  листве. Они  таились, я  стоял  и  ждал. Ждал  того  момента, когда  какой-нибудь  из  воробьёв  сорвётся  с  ветки. И –    сорвался, а  я  быстро, навскидку, шандарахнул  по  взлетающему… И – попал! Ха! Попа-ал! Радость  обуяла  душу, и  вприпрыжку, на  одной  ноге, бросился  к  лежавшему  на  земле  комочку… Упоение  от  успеха  улетучилось  в  мгновение  ока, когда увидел  дёргающееся  в  судорогах  тельце… Руки  мои  обвисли, рогатка  шлёпнулась  к  ногам… Постояв  какое-то  время  в  оцепенении, опустился  на  колени, взял  воробьишку  и  стал  трясти, приговаривая:
– Ну  оживай, оживай  же  ты! 

Дул  на  него, согревал  в  ладошках, дышал  в  клюв… Тщетно… Мой  выстрел  оказался  роковым

Осознание   того, что    у  б  и  л   пичугу, ввергло  в  неутешное  горе, и  я  разрыдался. Громко, с  надрывом. И  зачем  только  делал  эти  проклятые  рогатки?! Зачем? Жил  бы  себе  воробей  и  жил. Летал  над  полями, садами, ловил  жучков-паучков, радовался  солнцу  и  просторам. Так  нет – я  тут  со  своей  рогаткой…  Швырнул  её  в  соседний  огород, но  легче  не  стало. Горечь, стыд  жгли  мальчишечью  душу, и  захотелось  хоть  как-то, хоть  чем-то  искупить  вину  перед  тем, кого  по  собственной  глупости  уничтожил…

Всхлипывая, размазывая  слёзы  по  лицу, с  давящей  тоской  в  сердце  выкопал  ямку, уложил  туда  пернатого, завёрнутого  в небольшой  листок  лопуха… На  холмик  могилки  пристроил  цветок мальвы, сел  рядом, обхватив  колени  руками  и  раскачиваясь  из стороны  в  сторону…

Больше  рогатку  я  никогда  не  брал  в  руки.

А  по  ночам  мне  долго  снился  тот  воробушек, который  взмыл вверх, но  так  и  не  увидел  неба…

; черебить – чертить.

из книги «Первый блин»)