Черт-те что. Комедия в двух частях

Действующие лица:

Яша, актер, хороший актер.

Нина Призванова, актриса, сама себя сделавшая.

Тамара Корабликова, актриса, еще себя ищущая.

Евгений Евгеньевич Сычев, актер с выраженным амплуа.

Александр Александрович Флягин, актер, тертый жизнью.

Василий Васильевич Бобченко, актер, скорее холерик.

Николай Николаевич Добченко, актер, скорее сангвиник.

Борис Борисович Шпакк, актер, газеты читающий.

Петр Петрович Лобзиков, актер второго плана.

Михаил Михайлович Воробеев, актер третьего и пр. планов.

Семен Семенович, режиссер, в прошлом физик.

Штатные работники театра.



"На зеркало неча пенять, коли рожа крива".

Народная пословица. Эпиграф к "Ревизору" Гоголя.

Логично. Достойней, посмотревшись, усмехнуться.

А ежели и зеркало, и рожа -- все кривое?..

Автор


Замечания для гг. постановщика и актеров

Для г. постановщика:

Пиеса сия предполагает игру неспешную и более раздумчивую,
нежели суетную. Персонажи -- люди солидные, от проблем
подуставшие, к крику и шуму не расположенные. Восклицательные
знаки, ежели таковые в тексте пиесы встречаются, означают лишь некоторое
поднятие тона речи, исключая весьма редкие места, где восклицание
следует из контекста. А исключением средь персонажей является,
извините, Ваш коллега режиссер, человек эмоциональный от
природы, да к тому ж одессит. Но и он не столь кричит, сколь
желает быть услышанным.

Для гг. актеров:

Наличие в пиесе междометий, местами весьма частых, не означает их
точного, по написанному, произнесения, а лишь намечает душевную
реакцию. Так "ах!" может быть и попросту глубоким вдохом... Здесь
автор желал бы более полагаться на непринужденную импровизацию,
нежели на буквальное следование тексту, тем паче, что особенность
русской речи во многом тому способствует.



Часть первая

Действие первое

Театр. Сцена. Почти пуста, невнятно освещена. Слева, справа --
кулисы, сзади -- задник, неглубоко. Пять-шесть стульев
вразброс, пара кресел, стол со сползшей скатертью. Все.

Голос по трансляции (воркующе). Доброе утро, дамы и господа.
Начинаем репетицию. Полный прогон второго и третьего действий.
Прогон четвертого действия -- с первого по двенадцатое явление.
Прошу всех на сцену. Повторяю... (Повторяет)

Нерадостно входят Призванова и Корабликова. На обеих длинные
платья с фижмами. Поверх платий на одной  -- вязаная кофта, на
другой -- куртка от спортивного костюма.

Призванова. Господи, холод-то какой!..

Корабликова. А ведь вчера обещали затопить... Не! Но тут же
невозможно репетировать!..

Призванова. С чего топить-то? За отопление это -- год не
плачено... А репетировать -- нужно, репетировать -- можно,
репетировать -- будем, носы, чай, не отвалятся... Я, вон, штаны
пододела. (Демонстрирует спортивные брюки с лампасами.)

Корабликова. И я. Двое.

Призванова. Ну-у-у, подруга, не пропадем... До чего же это все
надоело!

Бодрясь, вплывает Флягин, достаточно помят.

Флягин. Девочки, привет.

Корабликова. Привет, привет. А выпить нет, юноша?

Флягин. По форме -- грубовато, но -- в точку: в этом леднике
совсем не мешало бы... Одно утешает: при низких температурах
существенно замедляется процесс старения организма.

Призванова. Как всегда, Флягин, банально и двусмысленно.

Флягин (спохватываясь). Ну, что ты, что ты, Нинок! (Целует
ручку) Я исключительно об организме мужчины... Женщина -- как и
цветок -- на холоде всего лишь собирает лепесточки в бутончик...

Корабликова. ...который затем вянет и обвисает, да?

Флягин пробует что-то сказать, но получается у него только
"А-п-ф-у-у".

Призванова. Видишь, Саша, опять банальность... Ноль -- два не в
твою пользу.

Флягин. Нинок, не любишь ты меня, ох, не любишь. С первого курса
не любишь...

Призванова (померяла взглядом помятого сокурсника, вздохнула).
Ноль -- три.

Флягин (посмотрел на свои ботинки и выше). Не понял... На сей раз
-- с чего?..

Призванова. Думай, Саша, думай. В наше время мужчина должен много
и, главное, продуктивно думать.

Корабликова. Во-во... Приходит мой вчера и говорит: "А что если
нам гараж продать? Все равно в нем, кроме картошки, ничего не
держим". Это он неделю сидел, мимо телевизора глядел и надумал!
Сначала у него машина... облысела, какой-то мост отвалился, потом
он ее продал, деньги куда-то вложил, потом кто-то куда-то
слинял...  Теперь -- гараж! Спрашиваю: "Ну, продадим, а деньги-то
куда?"  "Ларек, говорит, в хорошем месте предлагают, у
автостанции". Ларек! Это который или сожгут, или взорвут! Это он
-- "думал"!  Да я на эти деньги...

Призванова. Правильно. Слетай на Канарские острова. Но одна. Без
философа своего. И почувствуй себя -- женщиной. Хоть недельку.

Флягин. Можно и не летать, можно и здесь... себя женщиной
почувствовать. Арендуй хорошего любовника, денег с гаража должно
хватить. На недельку.

Корабликова. Любовника? За деньги? Что я?.. Да захотеть только,
вон они -- немерено!

Флягин. Э, нет, милочка, не те уж нынче времена... Давно,
видать, не практиковала?

Корабликова попыталась было возразить, да вовремя спохватилась.

Призванова. Три -- один.

Флягин благодарно прикладывается к ручке.

Голос по трансляции. "Господа, повторяю: начинаем репетицию.
Василь Василич, Николай Николаич -- на сцену, Михал Михалыч -- на
сцену. Господа, прошу всех на сцену".

Входят Бобченко и Добченко.

Бобченко. ...а он: "Это не мое амплуа". Ишь ты, гусь какой!..
Всем -- доброе утро!

Добченко. Доброе утро... А ты что?

Бобченко. Да пора бы забыть это слово! Амплуа -- это пережиток
царизма и соцреализма.

Добченко. А он?

Бобченко. Он!.. Это я хотел так сказать... Он!.. Он за один
съемочный день получает больше, чем ты за месяц.

Добченко. А ты?

Бобченко. Что я? Я -- как и ты... Нинок, прекрасно выглядишь!
Томочка, шарман, шарман!

Корабликова (надув губки). Василь Василич, сегодня уже среда...

Бобченко. Томуля, помню, помню! Завтра же! Завтра -- четверг?
Так?

Добченко. Василь Василич, в четверг ты мне обещал вернуть. Забыл?

Бобченко. Ну что ты! (Достает книжоночку) Вот... Вот -- все
записано: Николай Николаич -- четверг -- десять. Правильно
ведь? Так?

Добченко. Так.

Бобченко. Ну вот! С этим у меня строго.

Входит Сычев, раскланивается.

Сычев. Доброе утро, доброе утро.

Все дружно отвечают, являя почтение к солидности.

Бобченко (добавив к почтению радость). Доброе утро, Евгений
Евгенич! Ну как, все впорядке?..

Сычев. Да как тебе сказать...

Бобченко. Будет, будет! Это -- человек слова. За это я ручаюсь.

Сычев. Какой-то он вялый.

Бобченко. Солиден! Такими делами ворочает, такими делами!

Сычев. Посмотрим, посмотрим... Прохладно, однако...

Бобченко. Это он присматривается. Он... А, это вы про
температуру?.. Безобразие! Господа! Не иначе нас заморозить
хотят! И сквозит откуда-то...

Призванова. Да нет, Василь Василич, это не сквозняк. Это ощутимое
веяние свежей трактовки комедии Гоголя.

Корабликова. Нина, прекрати...

Флягин. Трактовка свежа, но второй свежестью... Давным-давно,
в непростой переходный период развития отечественного театра,
еще товарищ Мейерхольд пробовал...

Сычев. Что бы тебе, Сан Саныч, не рассказать о Мейерхольде
раньше, до распределения ролей? А? В переходный, так сказать,
период.

Флягин. Чего ж, Евгень Евгенич, рассказывать о том, что и без
того всем известно?

Призванова. Три -- два.

Корабликова. Вот и не рассказывайте. А холодно потому, что зима
на дворе.

Добченко. Холодно от того, что не топят.

Призванова. А не топят от того, что зима. К которой опять
никто не готовился...

Стремительно входит режиссер, за ним остальные актеры.

Режиссер. ...Все, все! Остальные вопросы -- на потом! Почему
темно? Доброе утро, господа! Где электрик? Почему не весь
реквизит? Где реквизит? Где реквизитор? Где электрик? Дайте свет!
(Дамам) Что это на вас?

Бобченко. Холодновато Семен Семеныч. Прохладно.

Режиссер. Не чувствую. Более того, мне уже жарко. Где завпост?!
Почему в который раз ничего не готово? (В кулисы) Нелли
Николаевна, найдите заведующего постановочной частью этого
театра! Так... Актеры!.. Актеры -- все на месте?

Сычев. Нет Яши.

Режиссер (пристально глядя почему-то на Бобченко). Василь
Василич! У вас, я вижу, часы на руке... Выглядывают, эдак, из-под
рукава сюртука помещика первой половины девятнадцатого века...
Не будете ли так любезны сказать нам, который час?

Бобченко. Четверть одиннадцатого... Простите... Иногда они
спешат!

Режиссер. Нет. Не спешат... Где Яша?! Кто-нибудь в этом театре
знает, где и что делают его штатные работники?!

Голос по трансляции. Семен Семенович, вахта сказала, что завпост
с электриком и реквизитором сгружают с автомобиля какие-то ящики.
Вахта сказала: Яша в театр не приходил.

Режиссер. Исчерпывающе. Премного благодарен. Что ж,
подождем. "Служенье муз не терпит суеты..." Так, Борис Борисыч?
(Шпакк кивает, не отрываясь от газеты) Ну что ж, ну что
ж, подождем, подождем... Господа, никто никуда не спешит, а?
Может у кого неотложные дела?

Пауза.

Добченко. Чаю бы горячего не мешало...

Режиссер. Вот-вот. Чайку бы. Рюмочку.

Долгая пауза.

Бобченко. Семен Семеныч! Я вчера вечером Яшу видел. У дома.

Режиссер. Это обнадеживает...

Бобченко. Часов в десять. У подъезда. Он шел...

Пауза.

Флягин. Он шел к подъезду или от подъезда?

Бобченко. Э-э-э... Я из окна видел. Мельком. Трудно судить... Он
шел вдоль подъезда!

Флягин. Ну, если так -- скоро придет.

Призванова, еле сдерживая смех, показывает на левой руке, затем
на правой руке по три пальца.

Режиссер ( почему-то глядя на Бобченко). Идиотская ситуация! На
одной чаше весов -- творческие планы, премьера, великая русская
классика... На другой -- так называемая трудовая дисциплина.
Которая перевешивает! Хотя ее, в сущности, нет! В этом театре.
Господи! Одесса -- разгильдяйский город, но в театре у нас было
-- как в полку! А здесь?.. Черт-те что!

Отдаленно, но явственно, гремит гром, все прислушиваются.

Корабликова. Гроза?..

Пауза.

Воробеев. Кстати, в Ленинграде... э-э-э... в Санкт-Петербурге...
поставили "Грозу" Островского... Как-то необычно... Все как-то
наоборот... Катерина -- плохая, Кабаниха -- наоборот, хорошая...

Флягин. Катерина -- путана, Кабаниха -- луч света в темном
царстве домостроя.

Режиссер. Я знаю. И правильно -- свежая трактовка. И почему
домострой -- это плохо? Это нас в школе учили, что плохо. А
домострой -- это традиции, устои... дисциплина, наконец.

Призванова. В том числе, трудовая.

Режиссер. В том числе -- трудовая. Вот мы иронизируем, а
время-то идет. Идет! Убегает! Не вернуть его! Не движется время в
обратную сторону, увы.

Входит Яша. Круто прикинут: в желтого цвета пальто, в белом
кашне, в его левой руке портфель, толстый такой, с кодовыми
замками, в правой --  мобильный телефон.

Яша. Всем -- привет. Здравствуйте, Семен Семенович. Извините,
задержался, обстоятельства.

Режиссер (глядя почему-то на Яшу). Василь Василич, сколько там на
ваших, помещичьих?..

Бобченко (доставая часы уже из кармана панталон). Так... Это...
э-э-э... десять часов!

Режиссер. Покажите-ка... Выкиньте вы их!.. Так! Внимание! Яша --
десять минут -- и сюда, в костюме! Остальным -- приготовиться!

Яша неспешно уходит.

Добченко. Да уж готовы...

Режиссер. Начинаем со второго явления второго действия! По тексту
пройдитесь, пройдитесь по тексту! Борис Борисыч!..

Шпакк, не отрываясь от газеты, кивает головой, мол, слышу.

Воробеев. А почему со второго явления? А мой монолог? Впрочем...

Пауза. Кто текст достал. Кто делает, что делал.

Флягин. Что касается текста... Ставили мы как-то "Ревизора" в
славном городе... ну, да не важно. Так вот -- два года ставили,
поскольку поменялось у нас за это время аж четыре режиссера. А
четыре режиссера -- это четыре интерпретации... Так вот: мы
упомянутый текст за два года -- настолько выучили! И так, и сяк,
и эдак!.. В ожидании пятого интерпретатора решили как-то, ради
тренировки, пройтись по пьесе сзаду -- наперед... Вот это была
интерпретация! Ухохотались... Вот бы зрителю показать... Это я
к тому, что текст нами -- освоен.

Призванова. Это тобою освоен. А некоторые до сих пор роль выучить
не могут.

Корабликова. Почему? Я выучила.

Флягин. Это не о вас, сударыня.

Корабликова. А, это вы о... (Пальчиком -- в кулису) Разве?

Призванова (резко, чисто по-женски, с досадой). Еще бы!.. До
сцены объяснения в любви тебе -- добрался, слава богу. Как до
меня дело доходит -- у него объема памяти не хватает!..

Флягин. И с чего бы это?..

Призванова. Флягин!

Флягин. Все, все, все... Квот лицет йови, нон лицэт бови. Так,
Томочка?

Корабликова. Что это вы сказали? Это на каком?

Флягин. Латынь это, душенька, латынь.

Корабликова. Ой, ну все вы... Не все же латынь знают.

Флягин. Увы... Вот матерный -- этот знают все. Вы знаете?

Корабликова. Да вы что! Я, конечно, слыхала... Но не знаю!

Флягин. Я сказал: "Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку".

Корабликова. В каком смысле? (Шаловливо). А?

Флягин. В изначальном, древнеримском. Это об избирательности
понятия "трудовая дисциплина".

Корабликова. А-а-а... Это вы о... (Пальчиком -- в кулису).

Из кулисы слышится кряхтенье, топот, грохот, выводящие режиссера
из глубокой задумчивости. Монтировщики втаскивают высокие
ящики, из щелей которых торчит деревянная стружка.

Режиссер. Что такое, в чем дело?!

Завпост. Вот, Семен Семеныч, доставили.

Режиссер. Что это? (Завпост что-то шепчет ему на ухо.)
Разумеется, до репетиции никак нельзя было привезти... Господа!
Минуточку внимания! Господа, я хотел бы поделиться с вами
родившейся у меня идеей. Как вы думаете, что в этих ящиках?

Все со вниманием рассматривают принесенное, некоторые
задумываются.

Флягин. Думается мне, Семен Семеныч, в них материальное
воплощение вашей идеи.

Режиссер. Верно, Сан Саныч, верно. Господа! О времени...
(Сосредоточившись) Время, господа, сегодня динамичное. Я бы
сказал -- спрессованное...

Флягин. Там -- пресс.

Режиссер (не слыша его). Поток информации! На нашего зрителя
обрушивается поток информации. И зритель -- что? И зритель к ней
адаптировался, проще говоря, приноровился. Он уже иначе жить --
что? Да не может он теперь иначе жить! Только в потоке, только в
нем! Так погрузим его в среду, ставшую ему привычной!

Добченко. Не, там -- ванна.

Режиссер (не слыша и его). Здесь... дабы -- наш -- с вами --
спектакль -- приобрел -- еще большую -- ди-на-ми-ку-у-у...
здесь... вдумайтесь, господа... здесь... часы и зеркала!

Все осмысливают, как могут.

Ну, господа, ну же! Часы! как символ непрестанного, неумолимого
движения! Ну?.. Гоголь: "Не так ли и ты, Русь, что
тройка несешься..." А?.. А зеркала?.. Вообразите -- зеркальный
задник! Увидали?.. И что?.. Да то, что это как бы отражение, как
бы повторное проецирование происходящего на сцене -- в зал! В
зал, господа, в зал! А?.. Ну как?

Бобченко. Фантастика!..

Корабликова (в робком восторге). Весь задник -- сплошное
зеркало?  Я правильно поняла?

Режиссер. Именно! И?..

Корабликова. И... если я говорю в зал, то меня видно и спереди,
и... со спины?

Режиссер. Вот! Именно! Точно ухвачено.

Корабликова (ободренная, уверенно развивает). А если я стою
спиной к залу, то все равно меня спереди видно. А я вижу зрителя!

Режиссер. Умница вы моя! В простых словах вы выразили
художественную концепцию сценографического решения. Именно!
Благодаря зеркалам взгляды зрителей и актеров е-же-се-кундно
встречаются!

Все облегченно вздыхают.

Ну?.. С точки зрения элементарной физики это -- что?

Все вспоминают.

Флягин. С точки зрения элементарной физики -- угол падения равен
углу отражения...

Режиссер. Так! Ну!..

Флягин. В том случае, если этот угол равен нулю, -- зритель
увидит себя самого.

Призванова. И жену свою. И будет ее толкать: смотри, смотри --
вон мы сидим.

Режиссер (уже раздраженно). Нет, нет и нет! С точки зрения физики
-- это увеличение динамики восприятия спектакля ровно в два раза!

Сычев. Семен Семеныч. Динамика -- это, разумеется, хорошо, но и
без того, знаете ли, текст не поспеваешь произнести.

Режиссер (уже устало).Текст, прежде всего, нужно твердо знать.
Это -- аксиома. Не будем показывать пальцем...

Тем не менее машинально указывает, попадая туда, где стоит Яша,
разговаривая по "мобильнику" и с любопытством оглядывая ящики.

Яша! В чем дело?! Почему не в костюме?

Яша (не отрываясь от трубки). Там закрыто...

Режиссер (завпосту). Так распаковывайте же! Где костюмер?..
Распаковывайте, распаковывайте!

Голос по трансляции. Семен Семенович. Костюмер у вас отпросилась,
вы ее отпустили до конца репетиции.

Режиссер. Что вы распаковываете?! Это зеркала? Зеркала установите
завтра, не успеваем, доставайте часы. Яша! Будете репетировать не
в костюме.

Яша (кивает, продолжая разговаривать по телефону). Фонарев! Два вагона,
два... Сертификат по факсу мне не нужен... И с предоплатой...
(Кивает головой) Хорошо, Семен Семеныч...

С грохотом отпадают стенки ящика, открывая взору огромные
старинные напольные часы. Все ахают. Наконец-то дают свет.

...ни хрена себе! Это ж не бутафория. Антикварная вещь!

Режиссер (приобнимая Яшу). Да, с трудом -- и превеликим! -- но
удалось найти. Им лет двести, не меньше. Не ходят. Механизм
испорчен. Но каков корпус! И знаешь, хозяйка уступила как-то
легко... Хотя понятно -- театру.

Яша. Так, Семен. Что-то ты задумал. Чувствую -- очередную
пакость.

Режиссер. Яша, это не пакость. Это смысловая визуальная
доминанта смектакля. Символ времени.

Яша. Надеюсь, Хлестакову не таскать этот символ на себе по сцене?

Режиссер. Яша, послушай... Таскать ничего не нужно. Но вот
обыграть символ -- это наша с тобой творческая задача. Выслушай,
я уверен, ты поймешь и согласишься со мной.

Яша. Ну-ну... (Звонит "мобильник") Фонарев, перезвони позже...
Ну-ну?..

Режиссер. Смотри: на сцене -- провинциальная, замшелая Россия.
Годами ничего не происходит. Ничего не меняется. Тишина. Царство
домостроя!.. И вдруг -- твой приезд. Да, для тебя, для твоего
героя это -- так, один из проезжаемых городишек. Для них -- это
событие! Вдруг все понеслось и несется, несется! "Не так ли и
ты, Русь..." Короче: ты для них ускоряешь ход времени. А в финале
-- стоп! -- и снова тишина.

Яша. Ага, немая сцена.

Режиссер. Именно! Тишина.

Яша. Э-э-э, Сема, пожить бы в той тишине, в том царстве
домостроя, отоспаться бы... А этот неходячий символ причем здесь?

Режиссер (гордо). Ты -- из этого -- символа -- им -- явишься.

Яша. Что, буквально?

Режиссер (скромно). Да. Это свежее решение.

Яша. В нем пыли полно.

Режиссер. В решении?

Яша. В символе.

Режиссер. Яша, ну причем здесь пыль. Пыль вытрут. Кто-нибудь,
вытрите там пыль! Яша, здесь -- принципиально... Часы -- стояли.
Как сейчас стоят. Так?.. Ты из них вышел -- они пошли. Пошли,
пошли... Потом ты в них ушел -- они снова встали.

Яша. Так я в них еще и уйти должен?

Режиссер (гордо). Яша. Вы мне ничего не должны.

Яша. Правильно. Это мне должны. В буквальном и обыденном
смысле. Что?..

Режиссер (уже не гордо, оглядываясь, отводит Яшу на авансцену).
Ну зачем об этом сейчас, здесь... Причем здесь режиссерская
концепция?

Яша. Символы, концепции... Два притопа, три прихлопа... Сема,
бросьте вы ваши одесские штучки.

Режиссер (опять гордо, но негромко). Яша, это вы бросьте ваши
местечковые хохмы.

Яша. Сема, наши местечковые хохмы я позволяю себе только в узком
кругу, с друзьями, в ресторане, когда удачную сделку обмываю.
Вчера, к примеру... Сейчас, здесь -- я актер известной всему
миру русской сценической школы.

Режиссер. Яша. Что касается ресторанов, то я в них не хожу.
Давно. Вы знаете. Что касается театра, то я сейчас, здесь --
постановщик пьесы Николая Васильевича Гоголя, не менее известного
миру русского классика.

Яша. Сема, а что -- Москва и Киев уже закрыли вопрос о
принадлежности Гоголя?.. Ну хорошо, хорошо... У меня, Сема,
со вчерашнего голова раскалывается... Изображу я тебе, Сема,
кукушку из часов, так и быть. Хотя все это -- черт-те что!

Гром. Сильный, со вспышкой молнии. И часы -- то ли бьют, то ли
нутром своим откликаются на удар грома. Пауза. Все озадачены.

Корабликова. Гроза?..

Бобченко. Зимой? Нет, это что-то взорвали.

Добченко. Может стреляли? Может танки?

Флягин. Точно! Кто-то власть берет.

Режиссер. Господа! Кому нужно -- пусть ее берет! Давайте
работать!

Все (кроме Яши). Давайте!
              -- Давно уже готовы!
              -- Сколько можно!
              -- Давно пора!
              -- Замерзли совсем!

Яша в это время, достав из портфеля бумаги, что-то
диктует с них в телефонную трубку, с любопытством поглядывая в
сторону Призвановой, сидящей так, что из-под юбок выглядывают
спортивные брюки с лампасами.

Режиссер. Итак! Действие второе, явление второе, после монолога
Осипа... Где Михал Милалыч?.. Михал Михалыч, вы произнесете
сейчас концовку монолога и вдруг -- не из двери, не из двери, а
из часов! -- появляется Хлестаков. Яша, будь добр!..

Яша. Семен Семеныч. Появиться-то я появлюсь, но как бы мне
понять, что я там делал?

Режиссер (задумывается, но не на долго). Скажем, прятался! Просто
прятался. В карты играл -- должен остался... Но это -- при
простом прочтении! А если глубже, то ты -- неожиданность, ты --
непредсказуемость, ты для них -- как бы из другого измерения. Из
другого измерения придя -- в дверь не входят!..

Флягин. Семен Семеныч! Хлестаков -- он как бы пружина спектакля,
так? А пружина -- вон она -- в часах, где ей и место.

Режиссер. И это тоже правильно. Я рад, спасибо, Сан Саныч!

Бобченко. Точно, образно.

Флягин. Семен Семеныч. Но если Хлестакова, то есть Яшу, то есть
пружину из часов вынуть, то они, то есть часы, то есть символ...
встать должны. Что-то здесь не вяжется.

Режиссер (задумываясь и опять ненадолго). Сан Саныч, не путайте
вы нас! Далась вам эта пружина!

Бобченко. Действительно!

Все. Давайте!
  -- Давно уже!..
  -- Репетировать!..
  -- Все ясно!..
  -- Замерзли!

Яша. Ну что ж, более или менее понятно... Ну, так я полез?

Режиссер. Да, Яша, да.

Яша. Михалыч, какая там у тебя в монологе последняя реплика?

Воробеев. Так... э-э-э... а! "Стучится, верно это он идет..."

На цитату часы вдруг реагируют неприятным звуком си-бемоль во второй октаве,
что-то вроде "пью-ю-ю".

Яша. Так я изнутри должен постучать?

Часы опять -- "пью-у-у".

Режиссер. Да, да... нет! Нет, стучат -- часы! Бьют, отбивают
иное, новое время -- время Хлестакова! Именно так! Именно!

Яша. Ну хорошо... (Подходит, открывает дверцу, заглядывает
вовнутрь) Низковато тут... да и мышами пахнет (Залезает,
закрывает за собой дверцу, открывает) Ку-ку... Это мне что --
весь монолог Осипа тут сидеть?

Воробеев. Ну а как?! (С опаской глядя на режиссера) Не сокращать
же монолог из-за этого...

Режиссер (отстраненно). Подумаем... подумаем...

Воробеев. Ну, знаете!..

Яша. Да-а-а... Черт-те что!

Дверца захлопывается. Яростный удар грома. Олепительная
молния. Полная темнота. В темноте бьют часы, бьют, бьют, бьют.


Конец первого действия




Действие второе

Полумрак. Едва угадывается гостиничный номер. Прямо -- стена в
полосатых обоях, два окна. Между окнами -- широкая, с разными
финтифлюшками кровать. Справа -- дверь. Слева -- столик для
умывания, на нем кувшин, таз. Все чистенько, опрятно.

Яркая вспышка, еще одна. С воплем сквозь стену (автор знает, как это сделать)
влетает Яша,попадая на кровать; замирает в той позе, в какой упал. Медленно
светает, чирикают птички.

Яша (поднимаясь, как из окопа). А ни хрена себе!..

Как бы ниоткуда в сторону двери движется Воробеев, тщетно пытаясь
не расплескать воду из миски. Плещет, но продолжает стараться.
Замечает Яшу. Смотрят друг на друга, каждый по своему осознавая
ситуацию. Вода льется.

Михалыч, что-то я -- того... Где это мы? A?

Воробеев (в миску). Ну завсегда одно и то ж... Господи, царица
небесная...

Яша. Михал Михалыч, где это мы? Куда это ты?

Воробеев. Осип я, барин, Осип. А вот кто вы будете -- то мне
неведомо. Но нумер этот, барин, -- не ваш.

Яша (чего-то сообразив). Михалыч, разыграли, да? Разыграли,
разыграли! Фу-у-у... Ну -- нормальненько, нормальненько. Кто
придумал-то?... Фу-у-у... (С кровати слезает, плечи
расправляет) Мы, конечно, вчера перебрали, и, надо думать,
хорошо перебрали, но что бы вот так вот... Нормальненько... Фу!
Даже жарко стало. (Снимает пальто)

Воробеев. Стало быть вы, барин, из девятого нумеру. В девятом
нумере господа всю ночь гулять изволили.

Яша. Михалыч, выдь из образа! Ну чего ты, взрослый мужик...
Слушай, что за декорация? Наш Семен зеркал понапридумал, а тут
реализм какой-то кондовый...

Воробеев. Осип я, барин, а ваш нумер будут девятый.

Яша. Михалыч,у тебя совесть есть?! У меня башка трещит, блин!..
(Подходит к окну, долго в него смотрит) А ни хрена себе...
Воробьи. (Оборачивается; на лице выражение ужаса непонимания и
понимания всего ужаса, одновременно) Михалыч. Ты что, Михалыч?
Где все, Михалыч?!

Воробеев. Осип я...

Яша. Ну Осип, Осип! (Снова -- к окну) Ми-ха-лыч...

Подходит к Воробееву, пристально вглядывается, вокруг обходит,
пробует, хорошо ли у того приклеена борода, и, убедившись, что
хорошо, потрясенно застывает.

Воробеев. Тьфу!.. Ваш нумер -- девятый! (Расплескивает остатки
воды) Тьфу!

Расходятся, пятясь, каждый по-своему неосознавая ситуацию. Яша в
изнеможении опускается на кровать, Воробеев скрывается за дверью.

Яша. Так, спокойно... Еще спокойнее. Кровать. Комната. Окно.
Воробьи. Воробьи?.. Воробьи, воробьи! Листочки -- зелененькие.
Мама родненькая!.. Так. Еще раз! Вчера я ... О-о-о... Да, но с
утра я был в театре. Был точно. Или не был? Или... был? Или... не
был...

Качаясь, впадает в прострацию, сползает на пол, издавая звук "о",
переходящий в "у".

Распахиваются двери, входят Флягин и Лобзиков. Оба какие-то не
такие: в костюме, вроде, в гриме, в образе, а не такие...
Осматривают комнату, не замечая Яшу, сокрытого кроватью.

Лобзиков (в дверь). Это здесь, господа!

Входят Сычев, Бобченко и Добченко.

Бобченко. Да, этот нумер, пожалуй, посветлее.

Сычев. Да он, сдается мне и попросторнее. Петр Иваныч, пометьте,
будьте любезны.

Бобченко (черкнув в записках). Уже пометил.

Добченко. Антон Антоныч, однако и здесь все же не мешало бы...
(Следует неопределенный жест рукой)

Сычев. Н-да... Ну что ж, коли надо, стало быть -- надо. Любезный
Петр Иваныч, пометте. Артемий Филиппыч, составьте, голубчик,
реестрец... и без ложной скромности. Краски, какой нужно, обоев,
материи на занавески... Ну, да вы лучше меня знаете.

Лобзиков. Непременно, Антон Антоныч. К исходу дня будет готово.
Однако, все ж извольте уточнить: из каких сумм исходить?

Сычев. Артемий Филиппыч. Ваша строгость в пользовании казной --
общеизвестна и похвальна. И все же, господа, не каждый день, да и
не каждый год сиятельные особы в наш город прибывать изволят. Да
со свитой, да с дипломатическим корпусом... Я понимаю вас,
уважаемый Артемий Филиппыч. Слева, так сказать, Сцилла экономии,
справа -- Харибда трат. Однако ж проплыть промеж ними надо
непременно. А как -- на то вам мною полное доверие оказано.

Лобзиков. Премного благодарен. Ну, да посмотрим, прикинем,
посчитаем.

Сычев. Ни коих сомнений на сей счет не имею.

Флягин. Антон Антоныч. С гостиницей тоже как бы все ясно и
определенно. Будем ли что иное осматривать?

Сычев. Петр Иваныч, покажите ка ваши записки... Благодарю. Так.
Присутственные места -- здесь беспорядку и быть-то непристало.
Училище, богоугодные заведения, острог -- везде более чем. Суд
-- и вовсе образцово. Что ж еще смотреть-то, время только даром
тратить? Купечество обещалось рынок, мост, заборы в должную
опрятность привесть.. хотя и так опрятны. Мусору с весны нигде не
видать. Ступени у храма подновили, сам храм -- как пасхальное
яичко, слава Богу... Нет, ничего более, господа, смотреть не
будем.

В продолжение всего разговора Яша как бы приходил в себя,
вслушивался, да вновь, как во сне, поникал головою.

Добченко. Прошу меня извинить, Антон Антоныч, сдается мне, там,
за кроватью кто-то на пол присел...

Флягин. И действительно! Эй, любезный, вы что там делать
изволите? Не худо ль вам?

Яша. Ребята... я... ни хрена не понимаю.

Бобченко (подходя, вглядываясь). Не помочь ли чем, сударь?
(Отойдя) Антон Антоныч, странные они какие-то. Вроде
юродивого... Одеты непонятно как...(Вновь подойдя) Голубчик, вы
встаньте с полу-то.

Яша. Василь Василич... ты... кто? Мужики, это -- кто?
Это -- Василь Василич? Это -- где?

"Мужики", склонив головы, шепчутся, слегка споря, посылают к Яше
Флягина. Тот подходит, аккуратно принюхивается, возвращается.

Флягин. Да нет, господа, трезв. Разве самую малость...

Лобзиков. Не в себе они, по всему видать... А не послать ли за
управляющим, может он что прояснит?

Сычев. В отъезде управляющий... Соизвольте-ка позвать
коридорного.

Флягин (в дверь). Эй, человек, поди-ка, братец, сюда!

Яша (глумливо, более всторону). Все слова -- не те, не по тексту.
Нет в пьесе таких слов. Козлы нечесанные! Устроили выпендреж...

Входит Воробеев.

Воробеев. Изволили звать, ваше высокоблагородие?

Сычев. А скажи-ка нам, голубчик, -- не знаешь ли ты этого
господина?

Воробеев. Знать не знаю, ваше высокоблагородие! Сдается мне, что
они из девятого нумеру. Вчера вечером... с господами... а с утра
меня за бороду оттягали... а я их и знать не знаю.

Бобченко (Яше). Так вы, сударь, из девятого номера -- это во
втором этаже... Позвольте, я вас сопровожу? (Воробееву). Братец,
помоги нам.

Яша. Я те сопровожу... Никуда я не пойду!.. Вот что -- позовите
милиционера!

Сычев. Кого, простите?..

Добченко. Миллионера никак позвать просят.

Сычев. Кого ввиду имеете, кого из миллионеров позвать желали бы?

Яша (садясь на кровать). Изголяйтесь, изголяйтесь... Ну-ну...
Психотронное оружие испытываете? Или на вас испытали? Эй, Евгень
Евгенич, как самочувствие? Ты впорядке? Ты -- о'кей?

Пауза.

Флягин. Судите сами, господа, вроде по-русски говорят, а как-то
мудрено... Ей богу, я, ровным счетом, ничего не понимаю.

Лобзиков. Имена чьи-то называют... Нет, определенно, они не в
себе.

Сычев (Воробееву). Ты, братец, наверное знаешь, что они из
девятого номера? Как в книге-то записан? Кто таков?

Воробеев. Дозвольте глянуть? Я сей момент!

Сычев. Глянь, братец, глянь.

Воробеев выбегает, остальные негромко совещаются.

Яша (бормочет). Ребята, а воробьи эти -- откуда? А листья
зеленые? Зимой, а? Это -- как?  Киносъемка? Павильен? Ну да,
телесериал по "Ревизору"... сто серий... Только кто нашу команду
на съемки пригласит? Разве что Семен... Да кто под Семена-то
деньги даст? Я -- не дам...

Возвращается Воробеев.

Воробеев. Виноват, ваше высокоблагородие... Жили в девятом нумере
мещанин Лаптев, утрась съехать изволили... заплатили по
счету-с... виноват.

Сычев. О, санкта симплицитас... Ты ступай, братец, ступай...
Святая простота... Господа. Что-то здесь не так и весьма, весьма
престранно. Артемий Филиппыч, ты ты что по этому поводу думаешь?

Лобзиков. С точки зрения медицины ситуация сия требует
установления диагноза через освидетельствование с консилиумом.

Сычев. Эк, однако... Та-а-ак... А ты, Амос Федорович? С точки
зрения, так сказать, юриспруденции.

Флягин. Я бы, Антон Антоныч, документ, какой у них есть в
наличии, испросил.

Сычев. Ну что ж, разумно. Пожалуй, документ -- это в первую
голову... Любезный Амос Федорович, вам и карты в руки, сделайте
милость.

Флягин (Яше). Милостивый государь. Позвольте представиться:
здешний судья Амос Федорович Ляпкин-Тяпкин. Имея на то
определенные полномочия, просил бы предъявить документ, кой бы
вашу личность удостоверял.

Яша (долго, пристально, с некой  даже укоризной поглядев на
него). Судья, говоришь... Что ж ты, судья... А где санкция
прокурора?

Флягин (уважительно опешив). Вот так, господа!.. Увы, но они
правы, не смею настаивать.

Лобзиков. Однако!.. С таким же успехом мы бы его и
освидетельствовали. С консилиумом...

Сычев. Н-да-а... Дура лэкс, сэд лэкс.

Флягин. Именно так, Антон Антоныч, на то и законы писаны. Слава
Богу, в правовом государстве живем.

Бобченко. А не зайти ли нам, господа, так сказать, с фланга?
Обходным маневром.

Добченко. Да-да, как-то подипломатичней.

Бобченко. Да-да, с хитрецой-с...

Сычев. Дипломатичней, говорите... А! Господа! А не из
дипломатических ли они? Из тех, кто их сиятельство
сопровождать будут? Посудите: костюм -- раз; слова там разные,
вроде как даже англицкие -- два; манеры вольные -- три.

Бобченко. Да-да, тут надо бы с аккуратностью.

Сычев. Вот-вот, именно. Мундира -- да что там мундира, не за
мундир, не за награды, чай, служим! -- государства чести не
уронить бы.

Пауза, на лицах отсвет высокой озабоченности.

Лобзиков. А! Была -- не была... Дозвольте мне, Антон Антоныч? Так
сказать, с фланга...

Сычев. Разумеется, Артемий Филиппыч, разумеется.

Лобзиков. Кх, кх... (Двинулся, раскинув руки) Великодушно просим
извинить! Не вдруг признали! Рады, рады видеть столь почтенную
особу в нашем городе. В кои-то веки!.. Господа! Прошу вас,
подойдите же к нашему гостю... Честь имею представить, сударь:
Антон Антоныч Сквозник-Дмухановский, наш городничий; Петр
Иванович Бобчинский и Петр Иваныч же Добчинский, городские
помещики; судья наш... ну да он вам уже знаком... наконец, ваш
покорный слуга -- Артемий Филиппыч Земляника, имею честь быть
попечителем богоугодных заведений. А-а-а???

При этом мимикой, руками вопрошая: "А ты-то кто такой???" Все
прочии -- шеи вытянули.

Яша (совершенно оправившись, с ледяным спокойствием). Ну ладно...
Ну, Петр Петрович, уговорил ... Значит так -- и я рад! Ну очень
рад! И что узнали, тоже приятно. Рад, рад посетить ваш город!
Замечательный, должен вам заметить, город! Гостеприимный
такой... Народ, опять же, замечательный, гостеприимный... Погода
-- и та стоит замечательная. Замечательная летняя погода!.. Не
так ли? A?

Пауза.

Лобзиков (смущенно). Ваша правда, сударь, ваша правда...
(Сычеву) Ваша правда, Антон Антоныч -- дипломат высокого полета.

Пауза.

Сычев. Кх... Погода нас нынче и впрямь балует... Кх... Дожди
прошли ковремени, обильные. Ковремени подсушило... Как доехали?
Не грязно ли на дорогах? Не тряско ли?

Яша. Как доехал? (Посмотрел на стену) Замечательно доехал. Вот
-- разместился. Тоже замечательно. Вид из окна хороший, приятный.
Птички чирикают. Не воробьи ли? А?

Лобзиков. Да-да, воробьи... У нас и другие пернатые есть, но
большей частью -- воробьи. Россия... А у вас?

Яша. У нас? (Все -- в полнейшем внимании) У нас большей
частью... как и у вас.

Пауза.

Флягин. Ну не все ж, наверное. Есть и характерные отличия, вашей
местности присущие. Ландшафт, флора...

Все молча и нетерпеливо: "Да-да!.."

Яша. О, есть, конечно... (Все: "Ну! Ну!") но не много.

Пауза.

Лобзиков. В эту пору там, откуда вы прибыть изволили, должно быть
стоят белые ночи? (Все -- "Н-н-у!!") ...и не пуская ночную мглу
на золотые небеса, одна заря спешит сменить другую?..

Яша. Пушкин. Александр Сергеевич... Только у него как-то по другому было...
(Пауза) Так у вас... сейчас что... июнь?

Лобзиков. Июнь, сударь, точно так... Простите, а у вас что...
э-э-э... сему месяцу каково название будет?

Яша (не слыша вопроса). Июнь, июнь. Июнь... А год?

Лобзиков. Семнадцатый.

Яша (вздрогнув). В каком смысле?

Лобзиков. В смысле -- от Рождества Христова одна тыща осьмсот
семнадцатый год. А что, разве не так?

Яша резко подходит к окну, распахивает его, высовывается.

Бобченко. Ну, господа, я вам скажу -- лукавый народ эти
дипломатические!

Сычев. Молодцом, Артемий Филиппыч, молодцом. Продолжайте...

Лобзиков. Э нет, Антон Антоныч, чем далее, знаете ли, тем в
большем я недоумении.

Подходит Яша, серьезен, пристально всматривается в лицо каждому.

Яша. Ну вот что!.. Есть предложение расставить точки над "и".

Все. Да, да...
  -- Разумеется...
  -- Само собой...

Яша. Как бы это объяснить... Попал я к вам... Сюда вот... Вчера
я был... там. Теперь -- здесь, у вас... Так?

Все. Так!
  -- Так.
  -- Так...

Пауза, в которой Яша понимает, что ничего-то с точками не
получается.

Лобзиков (приходя на помощь). Вчера, стало быть, вы были "там".
Это "там" -- как называется?

Яша. Это называется... Это называется: ехали, ехали и
приехали.

Пауза.

Сычев. Позволительно ли будет узнать, куда, в какие места вы
ехать изволили?

Взгляд Яши внезапно обретает осмысленность, а указательный палец
протягивается в сторону Сычева.

Яша. Вот! Вот!.. Как говорит наш с вами Семен: именно! Вот тут
ты, Евгений Евгенич, маху-то и дал! Прокололся! Это же твоя
реплика, почти точно по тексту Гоголя! Действие второе, восьмое
явление. На эту реплику, если помнишь, я, то есть Хлестаков,
отвечаю: "Я еду в Саратовскую губернию в собственную деревню!"

Раздается знакомое "пью-у-у", всех, кроме Яши, как бы
приподымает, вытягивает в струнку, ставит на цыпочки,
разворачивает, после чего позы и выражения лиц принимаются в
соответствием с Гоголем.

Сычев (лепеча, глотая слова, а то и целые куски текста). "...В
Саратовскую губернию... благое дело изволите предпринять... и на
долгое время изволите ехать?.."

Яша (усмехаясь и ерничая доносит текст, пристально наблюдая за
реакцией Сычева). "Право не знаю... я не могу жить без
Петербурга... за что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с
мужиками... теперь не те потребности... душа моя жаждет
просвящения..."

Сычев (набирая темп, как учил Семен Сменыч). "Справедливо
изволили заметить... что можно делать в глуши?.. вот ведь хотя бы
здесь:  ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь
ничего...  (Все кивают, кивают) ...а награда неизвестно, когда
еще будет...  Кажется эта комната несколько сыра?"

Яша (что-то ища в карманах). "Скверная комната, и клопы такие,
каких я не видывал: как собаки кусают".

Сычев. "Скажите, какой просвещенный гость и терпит -- от кого
же?.. Никак даже темно в этой комнате?"

Яша (найдя-таки мобильный телефон, прикладывает его к уху,
трясет, снова прикладывает, осматривая при этом залитую
солнышком комнату). "Да, совсем темно..."

Сычев. "Осмелюсь просить вас?.. но нет, я недостоин..."

Яша (одевая пальто). "Да что ж такое?"

Сычев. "Я бы дерзнул... У меня в доме есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная... не рассердитесь -- ей Богу от
простоты души предложил..."

Яша (застегивая пуговицы). "Напротив, извольте, я с
удовольствием... мне гораздо приятнее в приватном доме, чем в
этом кабаке".

Сычев. "Уж я так буду рад!.. А уж как жена обрадуется!.. у меня
такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если
гость просвещенный человек... не подумайте, что бы я говорил это
из лести... нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь".

Яша (направляясь к двери). "Покорно благодарю. (С
сарказмом и иронией) Я тоже не люблю людей двуличных. (Все
пятятся впереди него) Мне очень нравится ваша откровенность и
радушие, и я бы, признаюсь, больше ничего не требовал, как только
оказывать мне преданность (Все сгибаются) и уважение,
(Сгибаются более) уважение и преданность!"
(Пауза) Все, ребяты, -- конец цитаты.

Зучит "пью-у-у". Все уже за дверью. Яша в дверях оборачивается на
звук, задумывается, разводит руками, пожимает плечами, выходит
следом.

Конец первой части




Часть вторая

Действие третье

Одна из анфиладных комнат в доме городничего. Обставлена в
смешанном стиле - более классицизма, нежели ампира, хотя и не
без барокко: горки, столики, кушетки, кресла, пуфики, козетки.
Прямо -- два окна, налево и направо -- двери. Слева же -- часы,
те самые. В центре комнаты -- Призванова и Корабликова, за
кофеем. Справа в углу, с газетой -- Шпакк, на столике перед ним
тоже чашка кофею.

Призванова. ...Нет, душа моя, Венецию забыть невозможно... Эти
палаццо... Эти гондолы, что неслышно скользят по зеркальной глади
канала. Годольерос поют так дивно, так сладко... И в ночном
теплом воздухе разлито такое блаженство... и любовь... да, да,
да! Мы с папенькой были совершенно очарованы.

Пауза.

Корабликова (нетерпеливо). Ну, а потом, маменька, что было потом?

Призванова. Потом был Неаполь. Ах, Неаполь!.. Потом -- Лазурный
берег... Чудный воздух, море, пальмы... Потом корабль наш долго
плыл морем-океаном, и однажды поутру бросил якорь ввиду
Канарских островов... Совершенно необжитые места! Скалы страшные,
леса непролазные, девственная, библейская природа. Жителей не
видать, одни козы дикие скачут. Глушь. Бр-р-р!.. Ну да нам с
папенькой и эти скалы неприветливые все ж были в радость! Ах,
молодость...

Корабликова. Ах, маменька, как бы и мне хотелось так-то
попутешествовать... с другом сердца моего... А то ведь я далее
Карсбада да Парижа -- и не бывала!..

Призванова. Ах, душенька, да все-то у тебя еще впереди.(Входит
Флягин. Склонив голову, замирает) Ах, какой сюрприз, милейший
Амос Федорыч! Пройдите, пройдите же к нам.

Флягин (подходя к ручке). Мое почтение, добрейшая Анна Андревна.
Бонжур, очаровательная Марья Антоновна. Иван Кузьмич! Рад вас
видеть, сударь. (Шпакк в ответ кивает из-за газеты)

Призванова. Сделайте милость, Амос Федорыч, присядьте с нами.
Кофею не желаете ли?

Флягин (садясь). Премного благодарен, с превеликим удовольствием.
Однако ж, я к вам, сударыня, по делу.

Призванова. Ах, уж эти государственные мужи... Все-то о делах.
Вот и Антон Антоныч с утра пораньше... Все дела, дела... Впрочем
слушаю вас, Амос Федорыч.

Флягин (отпив кофею). Уверен, Анна Андревна, наслышаны вы о
визите высоких особ из столицы, встречей коих супруг ваш изволит
быть озабочен?

Призванова. Да уж наслышана, секретов-то промеж нами нет. Да и
стоит ли событие сие той озабоченности?.. На Кавказе опять
неспокойно -- вот что, сударь, действительно беспокоит.

Флягин. Ваша правда, ваша правда... Однако ж визит сей мною
упомянут вот в какой связи... Невесть откуда появился в нашем
городе да в гостинице остановился весьма престранный господин.

Призванова. Чем же странен он?

Флягин. Судите сами: манеры, костюм, отдельные суждения его дают
основание полагать, что либо он иностранец, либо долгое время за
границею проживал.

Призванова. Эка невидаль, Амос Федорыч. Да мало ли у нас
иностранных перебывало? И в костюмах и без, и черноватых и
желтоватых. А уж манеры!.. А то, что странными кажутся, так и мы
для них -- странны. Менталитет разный.

Флягин. И с этим я совершенно согласен, добрейшая Анна Андревна.
Позволю только заметить, что при всем при том производит он
впечатление уж вовсе, извините за каламбур, странного
иностранного. Возник как-то внезапно, как с неба упал, говорит
частью по-русски, частью -- не поймешь на каком, да в разговоре
все норовит ускользнуть в сторону. Образованность его очевидна,
однако ж манеры ни коим образом той образованности не
сооответствуют.  Но более всего поразил он тем, что внезапно
сказал нечто и вовсе невразумительное, да эдак пристально глянул,
что поверг всех нас на некое время в состояние, близкое... к
беспамятству.

Корабликова. Ах, маменька, не магнитизер ли он?
Простите, уважаемый Амос Федорыч, не новый ли это граф
Калиостро?

Призванова. И то верно. Ах, мужчины, мужчины!.. Не серчайте,
голубчик, но, по всему видать, переутомлены вы вашими делами-то
судейскими. Я по Антон Антонычу замечаю -- утомлен, меры в делах
не знает... И где же он сейчас?

Флягин (в рассеянной задумчивости). Простите... Вы относительно
Антон Антоныча?

Призванова (с материнской улыбкою). Странный ваш иностранный где?

Флягин. В этом-то и суть дела моего к вам, любезная Анна
Андреевна. Уполномочен сообщить, что Антон Антоныч с господами
чиновниками изволят сопровождать сего господина в ваш дом.

Призванова. Вот и прекрасно, Амос Федорыч. Вот и посмотрим на
него, вот и побеседуем, да и разберемся, что за птица такая.

Шпакк (опустив газету, как будто все время в разговоре
участвовал). Кстати -- о птицах... Французы в полетах на
шарах-монгольфьерах такого искусства достигли, что летают, аки те
птицы, над всею Европою, границ не ведая... Амос Федорыч, не
обнаружен ли где в окрестностях наших упавший монгольфьер?

Дамы улыбаются, Флягин несколько сконфужен.

Призванова. Что ж они идут-то так долго? Гостиница, чай, рядом.

Флягин. Опять же -- странность... Визитер сей дорогою все
норовил остановиться, все весьма пристально осматривал,
поверите ли -- даже ощупывал и, пардон, чуть ли не обнюхивал. И
все-то повторял: "Это не павильон, это не павильон..."  И еще:
жарко, на нем -- пальто, а не снимает.

Шпакк. При полетах на монгольфьерах -- там воздух весьма свеж и,
подчас, ветренно.

Корабликова. Как интересно! Нет, определенно здесь какая-то
тайна.

Раздаются голоса, негромкие. Входят весьма озадаченные Бобченко с
Добченко, кланяются дамам от порога, далее не идут. Входит
Сычев, несколько сконфужен.

Сычев (в дверной проем). Прошу, прошу вас, проходите,
пожалуйста. (Появляется Яша, и озадачен и сконфужен одновременно.
За ним Лобзиков, крепко задумавшийся) Кх... Вот, Анна Андревна,
прошу любить и жаловать, наш... э-э-э... гость. (Яше) Позвольте
представить -- супруга наша, Анна Андревна... (Пауза. Призванова,
улыбаясь, протягивает для поцелуя руку. Яша -- как к полу прирос.
Лобзиков, сообразив, поспешает к ручке, за ним Бобченко с
Добченко, становятся за креслами дам) Кх... Дочь наша, Мария
Антоновна (Корабликова, привстав, делает строгий реверанс) Наш
почтмейстер, Иван Кузьмич Шпекин.

Шпакк (опустив газету). Рад приветствовать гостя нашего города...
А что, не жарко ли вам, сударь?

Сычев. Иван Кузьмич, право...

Шпакк встает, подходит, обходит Яшу. Долго и пристально смотрят
один на другого.

Шпакк. Парле ву франсе, месье? (Пальцем -- сверху вниз)
Монгольфьер?

Яша вытирает ладонью лоб, лицо, шею, встряхивает головой. Сычев
жестом завет кого-то из-за двери. Входит лакей.

Сычев. Позвольте, сударь, пальто ваше?

Яша без сопротивления отдает пальто лакею, тот выходит.

Призванова. Господа, прошу всех садиться. (Все садятся, оставив
Яше свободным кресло рядом с Призвановой, в которое он,
помявшись, и сел.) Милостивый государь, как вас величать
прикажете?

Все замирают. Пауза.

Яша (почти неслышно). Яша.

Все (непроизвольно хором). Как, как?..

Яша (чуть громче). Яша.

Призванова. Ах, как мило. (Мужчины одобрительно
переглядываются) Прикажете кофей подать?.. Чай?.. С молоком?.. С
лимоном?.. С ромом?.. К чему расположение или привычку имеете?

Мужчины одобрительно кивают, напряженно ожидая ответа.

Яша. Чаю. Покрепче.

Призванова делает знак, лакей вносит приборы.

Призванова (наливая сама, обращаясь ко всем). Чай хорошо снимает
утомление... В Англии... где порою климат туманен и изнурителен,
по шести раз на дню чай пьют. Но с молоком... А в Японии...
говорят, к чаю непременно в сад выходят. В беседку. Но чай при
этом пьют зеленый... Французы же -- кофей предпочитают.
(Посмотрела на мужчин, мол, ясно вам?.. Мужчины кивают, мол,
ясно, ясно. Яша прихлебывает чай частыми глотками, пытаясь при
этом что-то разглядеть, извините, под юбками у хозяйки. Та
недоумевает, но не сильно) Еще чашечку?.. (Наливает) Утомление
чрезмерное -- весьма для здоровья вредно. Да, да, господа. В
Англии... этому название имеется: "стресс". Посему, как хозяйка,
вот что я вам скажу, милейший... Яша: прошу вас непременно
погостить в нашем доме, отдохнуть от хлопот суетных, от дел
сиюминутных. Никуда они, дела, не денутся... Комнату для вас мы
приготовим в бельэтаже, покойную, с окнами в сад яблоневый... Вот
и Антон Антоныч вас просит.

Сычев. Разумеется, разумеется, всенепременно.

Яша. В сад... яблоневый... с воробышками... спасибо... да, мне
надо бы.

Призванова. Вот и прекрасно. Располагайтесь сударь и отдыхайте.
Обед у нас -- в шестом часу... Антон Антоныч, сделай милость,
проводи гостя в опочивальню.

Сычев. Разумеется, душа моя... Прошу вас, милостивый государь.

Уводит Яшу, приобнимая.

Призванова. Машенька, будь любезна, распорядись гостю нашему
костюм вычистить-отутюжить. А покамест пусть что-нибудь из
гардероба подберут, что по фигуре...

Корабликова. Хорошо, маменька!.. Ах, какой, однако, у них
скромный фасон де парле!

Призванова, проводив взглядом Корабликову, откинулась на спинку
кресла, что не преминули сделать и прочие. Притомились.

Флягин. Вот, господа, кто истинную-то дипломатию явить изволил!

Лобзиков. Талант, Анна Андревна, талант. Да как все по-женски
мягко, тонко, деликатно...

Бобченко. Нет слов, мадам, восхищен, восхищен!

Добченко. Раз-два -- и в опочивальню...

Призванова (кокетливо погрозив пальчиком). Ох, Петр Иваныч!.. Да
вы льстите мне, господа. Никакого особого таланту, никакой такой
дипломатии, все просто, по-русски просто: утро-то вечера --
мудренее. А потом -- отобедаем... милости прошу, господа, все к
нам на обед!.. а уж после обеда -- непременно само собой все
ясным и станет.

Входят Сычев и Корабликова.

Все. Ну?..
  -- Что?..
  -- Как?..

Сычев. Слава Богу, господа, все хорошо. Отдыхают.

Корабликова. Сели в кресло, да в окно и смотрят.

Сычев. Ну-с, Анна Андревна, голубушка вы моя, выручили....
(Целует ручку) Однако, как он вам, неправда ли, несколько
странен?

Призванова. Да нисколько не странен. Мужчина как мужчина. Да мало
ли что могло в дороге приключиться. Случись у вас в уезде, избави
Бог, пожар или ящур -- так вы бы куда как страннее смотрелись. А
что одет не по-нашему, так, может статься, по какому департаменту
новые сюртуки да шинели ввели, Петербург-то далече... И еще,
господа... как-то у нас на Руси заведено: ежели кто лицом ли,
костюмом ли взору нашему непривычен, так уж, чу! -- странен!

Флягин. Истинно, истинно так, сударыня. Мало того, так ведь в суд
привесть могут: вот, мол, этот -- не как все...

Корабликова. Маменька, а, может статься, это комедианты приехали?
Папенька, не слыхали ль про то?..

Сычев (прищурясь). Комедианты?.. Странен ваш вопрос, дочь моя, от
вас ли слышу?.. Да приедь комедианты в город, я бы от вас с
матушкой впервой и узнал бы! (Все смеются, Корабликова с
Призвановой более других) Ну да хватит догадки строить. Будет
вечер -- будет и пища.

Призванова. Именно, Антон Антоныч, -- я господ к нам на обед
пригласила, за обедом-то все и встанет на места свои. Господа,
прошу к шести часам.

Сычев (с обожанием). Да уж теперь-то, Анна Андревна, вижу: хлопот
с гостем нашим не будет, в верные руки попал. (Целует одну из
этих рук)

Призванова. Да уж доверьтесь...

Сычев. Ну что ж, я, пожалуй, в присутствие наведуюсь. Петр
Иваныч, прошу вас со мною, будьте любезны... До вечера, господа.
До вечера, голубушка Анна Андревна.

Призванова. Трудитесь, Антон Антоныч, в совершенном спокойствии.
И, Бога ради, не переутомляйте себя.

Все. И мы...
  -- Да и нам...
  -- Пожалуй...
  -- Позвольте откланяться...
  -- Премного...

Все уходят. Сидят лишь, как сидели, Призванова с Корабликовой,
да в углу своем задремал Шпакк, всеми забытый. Тишина. Покой.

Корабликова. Маменька...

Призванова. Что, душенька?

Корабликова. Сказывают, маменька, в лавку купца Абдулина шляпки
фасонные завезли, да платочков, да галантереи разной...

Призванова. Да неужели?.. А что, не съездить ли, Машенька, не
глянуть ли?

Корабликова. И то, маменька! Ах, какая вы прелесть!

Целуются, встают, обнявшись направляются к выходу,
Призванова оборачивается.

Призванова. Иван Кузьми-и-ич!.. Газет начитался. Ну, да пусть
себе подремлет... Ох, утомляют они себя, ох утомляют!

Уходят. Солнышко тихо склоняется на закат, лучи его полосами
ложатся на пол. Робко отворяется дверь, всовывается Яша. Переодет
в сюртук, который мешковат, а рукава коротки. Яша бредет по
комнате, голову понурив, одергивая рукава.

Яша. Кто бы рассказал -- не поверил бы... Все одновременно с ума
спятить они не могли... Играют?.. Уж больно натурально у них
получается. Остается -- я спятил... Но улицы, дома, деревья...
коты с собаками... это ж не павильон, я же их реальными видел.
Все реальное, все вокруг реальное!

Бродит. К окну подойдет, с опаской выглянет, мебель ощупает, в
остекленную горку заглянет... Замечает часы, подходит,
осматривает, тщетно что-то вспоминая, мучаясь. Пытается открыть
дверцу, ковыряет, ковыряет... Шпакк невозмутимо наблюдает за
происходящим.

Шпакк. Ключ от них утерян. Да и не ходят они. Сколь ни пытались
чинить -- не идут, как заколдованные. А корпус -- хорош.
Выбросить жалко.

Яша. Борис Борисыч! Может ты... ты же серьезный человек... может
ты мне объяснишь?..

Шпакк. Иван Кузьмич, с вашего позволения... Когда я вас,
милостивый государь, давеча увидел, то вспомнил старую тетку
свою, Аграфену Ивановну, царство ей небесное...  Да вы садитесь,
любезный, в ногах правды нет... Так вот -- о тетке... Рано
овдовев, удалилась она в свое имение, где и прожила безвыездно
лет сорок... Да вдруг случилось так, что в город ей по делам до
крайности понадобилось. Приехала. Спустя сорок-то лет... Так
по-первости вид у нее, скажу я вам, был точь-в-точь, как у вашей
милости.

Яша. Ну, спасибо...

Шпакк. Не обижайтесь, батюшка. Тетка она была замечательная,
даром что на восьмом десятке, а ума крепкого. Ну да от
крепости ума и случилось то недоумение, с коим она жизнь нашу
грешную восприняла. Да-с, именно, недоумение...

Яша (как близкому человеку). Да, да, и я!.. Понимаете, я все...
понимаю, но ничего понять не могу! Где я? Кто вы все? Хотя я вас
всех знаю, но никого не узнаю. Маразм какой-то!..

Шпакк. Вот и тетка, Аграфена Ивановна, царствие ей
небесное, точь-в-точь как и вы... Посудите: все ее
внучата -- уже с бородами, все племянники -- с внуками. Она
внученку: эй, Митя! А он не Митя, а Петя -- но шибко похож. А
Митя, дед его, уж давно-то состарился, да и помер.

Яша. Но тетка ваша прожила сорок лет... вперед! Прожила! А я,
как-будто, раз! и назад! Назад, понимаете?! Лобзиков вон...
тьфу!.. Артемий Филиппыч ваш сказал, что сейчас... июнь!

Шпакк. Август.

Яша. Август?! Как август?.. Господи, только этого еще не
хватало... А год?

Шпакк. Тридцать седьмой.

Яша. Тридцать седьмой?! Тридцать... седьмой... Тыща восемьсот?..

Шпакк. Убедитесь. Свежая.

Протягивает газету. Яша хватает ее.

Яша. ...шестого августа тысяча восемьсот тридцать седьмого
года... Но ведь только что был семнадцатый... с утра... Двадцать
лет! А? Это как?

Шпакк. Э, батенька... Я и сам иногда удивляюсь... Задумаешься --
вроде как вчера было, ан лет десять уж минуло... И наоборот
-- тоже бывает... Возрастное это, сударь, и причиной тому
-- склероз сосудов.

Яша. Нет, подождите, подождите!.. Чего это оно скакнуло?! На
двадцать лет! Сычев... э-э-э... городничий ваш -- какой был,
такой и теперь.

Шпакк. Так оно и есть. Они какими были двадцать лет тому, такими
и остались. Здоровьем крепки, не злоупотребляют, в супружестве
счастливы.

Пауза. Каждый думает о своем.

Яша. Что делать?..

Шпакк. Вопрос интересный. Вечный, так сказать, вопрос... А
ничего. Глядишь, оно как-нибудь само собой и разрешится. Чаще
всего так и бывает. Все в руце Божией.

Яша. Но у меня же дела... договора... спектакль, наконец!

Шпакк. Дел вам, голубчик, ежели очень надо, и у нас хватит. А
спектакль... Что наша жизнь?.. Игра.

Яша (машинально). Чайковский, "Пиковая дама"...

Шпакк. Как, простите...

Яша. Ария Германа из "Пиковой дамы"... А!.. Ну да...

Шпакк. Может быть, может быть... Кстати -- о дамах... Мария
Антоновна -- замечательная девушка, и на выданьи... Ну да
пройдусь-ка я. До вечера, сударь.

Уходит. У оставшегося в одиночестве Яши внутри будто
пружина какая раскручивается, приводя в сильное
возбуждение.

Яша. Ну нет! Не-е-т! Размечтались!.. Думай, Яша, думай! Никто за
тебя думать не будет! Никто не поможет, как никто и никогда не
помогал. Сам вляпался, сам выбирайся. Сам, сам... Думай, Яша,
думай! (Ходит. Туда. Сюда. Подходит к часам) Но ведь скакнуло.
На двадцать лет. С чего бы это? С чего?.. "Единство и
взаимосвязь времени и пространства"... Откуда это?.. А! Семен! Семен.
Договорился, будь ты неладен, физик ты наш!..... Часы эти... Где
же я их видел?..

Снова пытается открыть дверцу. Слышны голоса. Яша
зачем-то прячется за часы. Входят Сычев и Бобченко.

Бобченко. ... А что касательно прожекта постройки...

Сычев. Петр Иваныч, помилуйте!

Бобченко. ...железной дороги...

Сычев. Все, все, все! О делах -- ни слова! Особливо при Анне
Андревне, умоляю... Так! Так-так-так... А не кажется ли вам, добрейший Петр
Иваныч, что мы с вами вполне достойны рюмки рябиновки... для
пущего аппетиту?

Бобченко. Кажется, Антон Антоныч, что вполне.

Сычев. Вот и замечательно, вот и прекрасно! (Подходит к горке,
достает лафитничек и подносец с рюмками. Замечает Яшу,
недоумевает, но не более секунды, улыбается)  Не составите ли
нам компанию, сударь?

Яша (как бы махнув на все рукой). А!.. Наливайте.

Сели, налили, выпили, каждый на свой манер, крякнули, помолчали.

Сычев. Хорош-ша... А?.. (Кивнули) По второй?..

Яша. Можно.

С удовольствием повторили, помолчали.

Сычев. Что... Яша... как почивать изволили?

Яша. Нормально. (Пауза) Ну, а как у вас дела?

Сычев. О каких делах спрашивать изволите?

Яша. Ну... по городскому хозяйству... Как идут
дела в коммунальном хозяйстве, в транспортном?

Сычев (переглянувшись с Бобченко). Что касается дел городских,
то все там движется само-собою. Требуя лишь надзора да
устранения чего-либо, что движению тому препятствует.

Яша. Да неужели? Так уж само-собой и движется?..

Сычев. Ваша правда, сударь, не совсем само. Делом движут люди, в
выгоде от дел тех заинтересованные.

Яша. Надо же!.. И чиновники не мешают?

Сычев. Чиновники? Помилуйте, уважаемый, зачем же мешать, коли
чиновнику прямая выгода -- делу способствовать.

Яша. Не понял!.. Как это?

Бобченко (приходя на помощь). Да уж как-то так механизм
приработался и работает.

Яша. Ай, ай, ай... И не берут?

Сычев. Простите?..

Яша. И не берут?.. Да взятки, взятки -- что, не берут ваши
чиновники взяток?

Сычев. Отчего ж, случается, не все безгрешны.

Яша. А, то-то!..

Бобченко. Да, но чтобы взять -- надобно, чтобы кто-то дал.
А зачем давать-то, коли выгода от дела очевидна. А ежели
неочевидна -- так это всем понятно, бери -- не бери, толку
не будет.

Яша. Да?.. Ну, допустим... А налоги? Как у вас с налогами-то?

Бобченко. А налоги, сударь, как упомянутому мною механизму
смазка: недольешь -- скрипит, перельешь -- во все стороны
брызжет.

Сычев. Умеренность, милейший... Яша. Умеренность -- есть
важнейший принцип управления. Хотите -- в семье, хотите --  в
государстве. Ни те скандалов, ни те бунтов.

Пауза. Яша обдумывает услышанное.

Яша (очевидно, обдумав). Хороша рябиновка...

Сычев. Трехлетняя. Еще рюмочку?..

Яша. Угу.

Входят гуськом Флягин, Лобзиков, Добченко. Кланяются.

Сычев. Амос Федорыч, Артемий Филиппыч, Петр Иваныч, милости
прошу. Присаживайтесь господа... Рюмочку рябиновки... аппетиту
ради.

Выпили.

Яша (и куда только скованность преждняя девалась). Вот вы
говорите умеренность!.. А я... там... с рубля прибыли --
девяносто копеек налогов плачу! Да чиновникам разным -- на! на!
на!.. Такая вот смазка!.. Ваши бы слова да нашим клеркам в уши!
Да болтунам из Думы. Да президенту.

Пауза.

Добченко. Кх... Президенту, вы сказали, я не ослышался?.. Так вы,
сударь, чай, не из Америки?..

Яша. Из России я, из России... Хотя... Американского всего у нас
теперь столько -- и не поймешь, что за страна. Русская Америка!
У них, на Брайтон Бич, американская Россия, а у нас здесь...
виноват, там -- русская Америка. (Шутит) Интернационализм на
марше!..

Шутку не поняли.

Флягин. Русская Америка, господа, вот оно что!.. Так вы, сударь,
с Аляски?!

Яша. Продали Аляску. Впрочем...

Лобзиков. Позвольте, позвольте, как это -- продали? Не далее как
позавчера писали, что русско-американская пушная компания...

Добченко. То -- позавчера. А вчера -- взяли и продали. И не
мудрено, что продали. Холодно там.

Сычев. Да, но государственный интерес?.. Хотя, раз продали --
стало быть необходимым сочли. Да на деньги вырученные что-то и
прикупили.

Флягин. Да, что-либо в местах, где потеплее.

Яша. Это точно... Не знаю, как ваши, а наши бы прикупили. На
Кипре, на Багамах, на Канарских островах... Землицы по двадцать
соток под дачные участки...

Флягин. Простите, под чьи дачи? Для тех, кто имеет возможность их
купить, не так ли?

Яша. Для тех, кто имеет возможность что-либо продать.

Добченко. Двадцать соток? Под дачу? Да ведь маловато.

Яша. Да ведь желающих много.

Добченко. Вы так думаете?

Яша. А чего тут думать -- знаю. Самому предлагали... за две
стоимости.

Сычев. На Канарских островах? Дачу?..

Пауза.

Флягин. Простите мой профессиональный интерес... Я понял так, что
"ваши" на казенные деньги дачных участков прикупили бы... А как
же постулат: "салус попули супрема лэкс"?

Яша. Не понял...

Флягин. "Благо народа -- высший закон". Еще древние это знали.

Яша. То древние. Они о завтрашнем дне думали. Потому-то вы и
дожили до наших... э-э-э... до ваших времен. (Более просебя)
Аляска! Аляска -- что?.. Только начало. (Пауза) Все, значит, у
вас хорошо, все путем, все спокойно?

Сычев. Да не совсем. Кавказ вот беспокоит.

Яша. Чеченцы?

Сычев. И чечены тоже. Да не только.

Яша. Так оставили б их в покое. Пусть себе живут на своих горах.

Флягин. Это бы можно, да и хлопот меньше... Да ведь турок-то не
дремлет. Турок тут же и придет. А он, турок, на горе сидеть не
будет. Ему ниже и дальше, в долины понадобится, на черноземы.
Пахать, хлеб сеять, барана пасти...

Лобзиков. А пахать, сеять, и барана пасти, сударь, того же
кавказца заставит. Кнутом. Да и явится кавказец-то в Петербург
-- ай, православные, выручайте-спасайте, заездил турок-то... Ну
да пришлют русских солдатушек да казаков, ну да выбьют турка, да
заставами-то под горами и станут. Отдышится кавказец, осмотрится,
да и пошли, казаки, вон!.. На колу мочало, начинай сначала.

Яша. И что ж, никакого выхода?

Флягин. Уж поди две тыщи лет от Рождества Христова все выход
ищут. И так, и эдак, да все не найдут, все-то воюют. Сильно,
видать во грехе да гордыне погрязли, не указывает Господь выхода.

Добченко. Ну, да и мы сами-то хороши!.. Выход один: взять всем
-- да разом и покаяться... А иначе и еще сто лет пройди -- одно и
то ж будет...

Яша. Это точно... (Осторожно) У нас сейчас... тридцать седьмой
год? (Все кивнули) Через сто лет -- лучше не будет.

Добченко. Вот-вот. Прости, Господи...

Пауза.

Яша (ни с того, ни с сего, видать -- с рябиновки, действие
возымевшей). А как у вас с экологией? Все нормально?

Сычев. Экологией?.. Экология, экология... Позвольте... Экос --
дом, жилище, логос -- наука... наука о доме... А! Вы имеете
в виду домострой... Правила сии, сударь, более для обывателя,
должного воспитания и образования не имеющего.

Яша. Да нет! Я имею ввиду... охрану лесов, там... болот всяких.

Сычев (искренно). От кого ж, сударь, болота охранять?.. И леса --
вон их!.. дедам-прадедам хватало и еще на тыщи лет хватит.

Яша (открыл было рот для возражения, да передумал -- чего людей
расстраивать). А как у вас с еврейским вопросом? Как они?

Флягин. Шьют.

Яша. То есть?

Флягин. В основном -- по портняжному делу. (Демонстрирует) Вот
-- сюртук от Соломон Соломоныча. Замечательно сидит. Большой
мастер!

Яша. Погромов не бывает?

Флягин. Как, простите?..

Яша. Ну... погромов.

Флягин. Нет, не бывает. Покамест шьют.

Сычев. Ну, да что это мы все о высоких материях...

Яша. Извините!.. Извините за несколько, может быть, странный
вопрос...

Сычев. Извольте, весь во внимании...

Яша. А вот... как у вас... актеры поживают?  Какая
зарплата?.. Ну, сколько им платят?

Сычев. Актеры?.. Да хорошо живут. Которые хорошие актеры. Петр
Иваныч, голубчик, во сколько содержание актера обходится?

Бобченко. Навскидку... думаю, рублей около ста.

Яша. Сто рублей?! Как это?.. Сколько?.. Э-э-э... А вот, к
примеру, сколько стоит бутылка водки?

Сычев. Петр Иваныч, сколько водка на сегодня стоит? Хорошая
водка.

Бобченко. Хорошая?.. Которая хорошая -- та подороже будет.
Четверть станет копеек в двадцать.

Яша. Четверть... литра?

Бобченко. Нет, сударь, четверть ведра.

Яша. Д-а-а!.. Так жить можно! Прям как в раю... И нищих нет?!

Сычев. Отчего ж нет. Есть. Нищих не бывает разве что в раю, вами
упомянутом.

Яша (от рябиновки несколько забывшись, взволнованно). Все --
путем, все -- делом заняты, латынь знают, водка --
двадцать копеек! Да-а-а, блин! Россия -- которую мы потеряли...
Кто это сказал?.. Семен что ли?.. Если все это -- реально... вот,
Сема, где тема!.. Вот где сюжет!

Входит Шпакк.

Шпакк. Добрый вечер, господа! Кстати -- о темах и сюжетах...
Антон Антоныч, сколько лет тому у нас Александр Сергеевич гостить
изволили? C четыре года минуло? Да, года четыре... Озорной
человек! Провинцию вашу, говорит, малость расшевелить не мешало
бы. Эдакое смешное что-нибудь, скажем о вас, об уездных
чиновниках, сочинить хочется. Есть, говорит, один сюжетец... Я
ему: что ж чиновники-то? Чиновник -- это винтик, махонький такой,
всяк к своему месту приспособленный... Ан, повыкручивай те
винтики -- государство-то и рассыплется. Тем паче такое, как
Россия-матушка. Шибко велика... К тому ж, спрашиваю, сударь
Александр Сергеич, коль дал вам Господь талант поэтический,
солнечный -- пристало ли вам о потешный жанр перья-то изводить?..
Посмеялся, да и отвечает: ваша, мол, правда -- комедии должно
писать человеку сумрачному. Уступлю, пожалуй, сюжетец-то кому
другому. За бутылку "Мадам Клико".

Яша (вскочив). И ведь уступил! Ну надо же -- за бутылку!.. А
мы... из-за той бутылки... Уж читано-перечитано,
играно-переиграно! Так нет, теперь с зеркалами на заднике! Так,
видите ли, в два раза динамичнее!.. Дерьмовее в два раза! Текст
тарабаним, как из пулемета: "На столе арбуз! В семьсот рублей
арбуз!" (Звучит знакомое "пь-ю-ю", Яша в запальчивости не слышит
и не видит, что происходит позади него, а позади -- пошло-поехало
по Н.В.Гоголю) "Суп в кастрюльке! Прямо из Парижа! По улицам
курьеры, курьеры, курьеры! Можете себе представить..."
(Оборачивается и все тише, тише) "Тридцать пять тысяч одних
курьеров..." (По инерции) "Я шутить не люблю... меня сам
государственный совет... боится".

Сычев (по Гоголю). "А ва-ва-ва... ва..."

Яша. "Что такое?"

Сычев. "Ва-ва-ва... шество, превосходительство, не прикажете ли
отдохнуть?.. вот и комната, и все, что нужно..."

Яша (все еще по инерции). "Вздор -- отдохнуть..." (Встряхивает
головой) Блин, я же только что отдыхал!.. (Раздается "пь-ю-ю") О,
Господи, опять?! Черт-те что!..

В полуобмороке падает в клесло. Легонько, но явственно бьют часы.
Все, кроме Яши, принимают нормальные, человеческие позы,
несколько растерянно поглядывая друг на друга. Смеясь, оживленные
и разрумянившиеся, входят Призванова с Корабликовой, обе -- с
коробками, стряхивают снег с пелерин.

Призванова. Ох и метет, господа!.. Добрый вечер.

Корабликова. Добрый вечер!

Призванова. Что не веселы? Иль не Рождество завтра, иль не
святки?.. Ах! Яша! Что с ним?! (Бросает коробки, скидывает салоп
лакею на руки) Антон Антоныч, никак рябиновой наливкой угостили?
Она же коня свалит!.. Яша!.. Яша!

Яша. М-м-м... Я... Э-э-э...

Призванова. Ах, Антон Антоныч, не ожидала!.. Машенька -- уксусу и
полотенце! Помогите, господа... (Мужчины спохватываются,
перетаскивают Яшу на диванец) Вот так... Вот так... Вот --
подушечку сюда, ляжем поудобнее... Антон Антоныч, сударь
мой... (Шепчет на ухо, после чего Сычев предлагает всем
удалиться, что все и делают, на цыпочках, оглядываясь) Ну, легче
ли?.. Вижу -- уже легче, легче... (Вбегает Корабликова)  А вот
-- повязочку на голову... Ах, Яша, да как же вы, право... Ах,
Антон Антоныч... надо же -- не доглядела!.. Ну как --
легче? Легче... Машенька, душа моя, посиди с гостем нашим, а я
пойду -- питье приготовлю. Есть у меня питье заветное -- как
рукой все снимет!..

Призванова хлопотливо выходит. Корабликова садится в изголовье.
Строга и скорбна. Но при этом -- еле сдерживает смех.

Яша (повернув голову). Здрасьте...

Корабликова. Здравствуйте, сударь.

Яша (пытаясь встать). Я...

Корабликова. Да уж лежите, лежите!.. Ничего, сударь, ничего,
бывает.

Яша. Да нет! Я...

Корабликова. Лежите, лежите!

Пауза.

Яша. А где опять все?

Корабликова. Мужчины -- в курительной, маменька сейчас придет...
Вам уже лучше?

Яша. А мне плохо?  Я думаю это все...

Корабликова. Да, да, рябиновка. Как мужчины ее могут?.. Бр-р-р...

Яша (с надеждой). А вы... вы тоже -- Мария Антоновна?..

Корабликова. Да, сударь. Я дочка Анны Андревны и Антон Антоныча.

Яша. Извините.

Корабликова. Не стоит извиняться, сударь. Все -- эта противная
рябиновка.

Яша. Мне бы лучше сесть. (Садится. Пауза) Который час?

Корабликова. Уже шесть.

Яша. Да, да -- часы пробили...

Корабликова. Не могли они пробить, сударь, потому как давно не
ходят. Они здесь более для памяти. О временах бабушкиных,
стародавних... Когда-то они и музыку играли.

Яша. Но я слышал... вроде били... Музыку играли, говорите?..
Играли, играли -- и доигрались. (Впервые за все время улыбается,
приосанивается, поет) "Что наша жи-и-и-знь -- игра!"

Корабликова (звонко, радостно смеется). Ах, как замечательно!...
Браво, браво!.. Вы тоже Чайковского любите?..  Нет, часы --
они другое иг... ра... ли... (Замирает на полуслове, видя Яшин
полный недоумения и отчаяния взгляд) Ой! Да вы лягте! Скоро
маменька придет... попьете маменькиного питья, да прогуляетесь по
морозному воздуху... да по снежочку свежему...

Яша. О-о-о-о-о!.. (И вдруг совершенно спокойно)  Маша. Простите,
какой сейчас месяц?

Корабликова. Январь, сударь.

Яша. Ну да, январь. (Пауза) Опять скакнуло!

Корабликова. Ой, да не прилечь ли вам?..

Яша. А год?

Корабликова. ... вот -- на подушечку... Начало девяносто
третьего.

Яша. Восемьсот?

Корабликова. Ой, да где же это маменька?.. (С опаской наблюдает
за Яшей, который, шевеля губами и пальцы загибая, что-то пытается
сосчитать)  Простите, сударь... Не сочтите за
беспокойство... Могу ли я вам вопрос задать?.. (Яша кивает,
продолжая считать, Корабликова поглядывает на дверь) Вы,
наверное, много путешествовали?.. Много разных стран повидали?..
(Яша кивает и считает)  Мест разных?.. (Яша кивает) И в Венеции
бывали?

Яша (сбившись со счета). Бывал.

Корабликова. Ой, как там, расскажите?! Палаццо, каналы, красиво
все, правда?

Яша. Палаццо -- да, ничего. А каналы -- дрянь всякая плавает:
банки пивные, окурки, през... предметы разные.

Корабликова. Да?.. И в Неаполе были?

Яша. Был.

Корабликова. Ах, как интересно!.. Неужели... неужели и на
Канарских островах бывали?

Яша. Бывал. Кто ж там не бывал...

Корабликова. Ой!.. Там, сказывают, дикая природа, козы дикие...

Яша. Цены там дикие. И народу -- не протолкнуться.

Корабликова. Вот как...

Яша. Девяносто три минус тридцать семь. Э-э-э... шесть...
пятьдесят... пятьдесят шесть! Скакнуло на пятьдесят шесть лет
сразу! Но почему, отчего?! (Корабликова чуть отодвигается, на
дверь поглядывая) Так. Так. Так... Мы сидели, часы ударили, это
я точно помню... Часы. Часы. Часы... То-то они мне не
пнравились!.. Мы сидели... Вошел этот... почтальон...
почтмейстер... а мы сидели... Почтмейстер рассказал о Пушкине...
Надо же -- с Пушкиным беседовал... Пушкин. Пушкин. Пушкин...
Гоголь. Гоголь.(Взвился) Гоголь!!! Ну конечно же -- Гоголь! Как
же я сразу-то!.. Гоголь! Ах, Маша, -- Гоголь!  Ну правильно:
стоит мне с ними точно по тексту Гоголя -- они начинают мне
подыгрывать! Подыгрывают, Маша! Вот в чем дело! А время... время
в это время -- скачет. Тьфу ты! Как бы ускоряется время...
Се-е-мен!.. Ну, Семен! Ну, достану я тебя! (В упор смотрит на
вконец растерянную Корабликову)  Девяносто третий... Маша,
послушай... если до конца "Ревизора" добраться... если до
самого конца... то будет... то будет... конец? А? И я буду...
(Обессиленно) Маша, я домой хочу. У меня семья, договора, будь
они прокляты, у меня спектакль, будь он тоже... Маша! Домой
вернусь -- за латынь сяду... Ну что вы так испугались?.. Я не
сумасшедший, Маша, я -- не туда попавший... Вы чудесная девушка,
Маша, умница... (Очень пристально смотрит на Корабликову, борется
сам с собою, но недолго, и, набрав в грудь воздуху, -- как в
речку сигает) "Какой у вас прекрасный платочек!" ( И
отвернулся)

Пружина, или что там, -- "пь-ю-ю-ю-у-у".

Корабликова (жеманно и противно, в соответствии с текстом Николай
Василича). "Вы -- насмешники, лишь бы только посмеяться над
провинциальными!"

Яша (совершенно без интонации). "Как бы я желал, сударыня,
быть... вашим платочком... чтобы обнимать... вашу лилейную
шейку".

Корабликова. "Я совсем не понимаю, о чем вы говорите: какой-то
платочек... Сегодня какая странная погода!"

Яша. "А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода...
Э-э-э... (Текст вспоминает) Отчего ж вы... отодвигаете свой
слул?.. Нам лучше будет сидеть близко друг к другу".

Корабликова (несколько удивившись, на самом деле отодвигается).
"Для чего ж близко? Все равно и далеко".

Яша (не двигаясь). "Отчего ж далеко? Все равно и близко".

Корабликова (придвигаясь). "Да к чему ж это?"

Яша (вспоминая). Э-э-э... "Как бы я был счастлив, сударыня, если
б... мог прижать вас в свои объятья".

Корабликова (смотря в окно и снова придвигаясь). "Что это там
как будто пролетело? Сорока или какая другая птица?"

Яша (сделав выдох, целует ее в плечо). "Это сорока".

Корабликова. "Нет, уж это слишком!.. Наглость какая!"

Яша (искренно переживая). "Простите, сударыня... я это сделал от
любви, точно -- от любви".

Корабликова. "Вы почитаете меня за такую провинциалку..."

Яша (и вспоминая и искренно переживая). "Э-э-э... Из любви...
право -- из любви. Я так только, пошутил. Мария Антоновна, не
сердитесь... Э-э-э... Я готов на коленях... Простите же,
простите!.. Видите... Я на коленях..."

Входит Призванова с кувшином и стаканом в руках. Глаза ее
округляются.

Призванова (манерно). "Ах, какой пассаж!"

Яша. "А, черт!" (Часы -- "бом-м-м") Э-э-э-э-э... (Пауза) Я
дальше выучить не успел... (Пружина, или что там, --
"пью-ю-ю-у-у")

Призванова (нормально и как ни в чем ни бывало). Яша, да вы совсем лицом
побелели!.. Ах, Антон Антоныч!.. Вот, сударь, выпейте... Потерять
что изволили?

Яша (глянув на Корабликову, на лице у которой ничего не
обнаружил, кроме искренного участия). Потерял. Самого себя
потерял... (Пьет) До двенадцатого явления выучил, а дальше --
времени не хватило... Все. Теперь -- все!

Призванова (помогая Яше подняться с колен). Господь с вами, Яша.
Да стоит ли так убиваться? Да выучите еще... Ну как, не легче ль?

Яша. Квас?

Призванова. Да с тмином! Да с хреном!

Яша. Семен сказал бы: именно... (Пауза) А какой сегодня...
впрочем, уже не важно. Пролетел! (Пауза. Вдруг Яша напрягается,
резко поворачивается, дамы вздрагивают) Постойте, постойте!
Анна Андревна, Маша! А Гоголя у вас нет?!

Обе. Простите?..
  -- Как?..

Яша (в крайнем волнении). Ну -- книг... Гоголь... Классик...
Ну -- "Ревизора" написал!.. Нету у вас?!

Призванова. Ах, да вы опять побледнели... Разумеется, есть...

Яша (взревев). Где?!!

Корабликова. В библиотеке.

Яша. А где?! Где библиотека?! (На часы, на свои) До скольки?!

Корабликова. Библиотека у папеньки в кабинете. Вам полное
собрание?

Яша. Нет, "Ревизора", пьесу!

Призванова. Машенька, душа моя, принеси... (В догонку) Издание
Сытина, если не ошибаюсь, -- том четвертый!

Пауза.

Яша. Спасибо, спасибо, Анна Андревна...  вы меня спасли.

Призванова. Да так уж и спасла... Впрочем... смотрите-ка --
прошла бледность-то. Еще попьете?..

Яша. Нет, нет, спасибо... Замечательный у вас квас.
Замечательный. Спасибо.

Призванова. Ну и хорошо. Ну и слава Богу. (Пауза. Призванова
улыбается, Яша тоже, через силу.) Ну, пойду-ка, гляну, все ль к
обеду готово... И очень прошу -- не утомляйте, сударь, себя, не
утомляйте.

Уходит. Яша нервничает.

Яша. Ну где же?.. Ну где?.. Ну что так долго?! (Входит
Корабликова, подает книгу, которую Яша, чуть ли не выхватив,
начинает судорожно листать) Так... Ага -- "Ревизор"...
Второе... Третье... Вот -- четвертое!.. Пятое явление,
седьмое... Так -- тринадцатое! (Оборачивается к двери, ища
нужную партнершу, не находит, виновато смотрит на Корабликову,
переворачивает страницу назад)  Тогда отсюда... Простите,
Маша... Кх!.. "Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог
прижать вас в свои объятья".

Пронзительно и тошно звучит -- "пью-ю-у-у-у-у".

Корабликова (по классику). "Что это там как будто пролетело?
Сорока или какая другая птица?"

Яша (нежно целует Корабликову в плечо и грустно-грустно смотрит
в глаза). "Это сорока".

Корабликова. "Нет, уж это слишком... Наглость какая!"

Яша (чуть слышно доносит текст). "Простите, сударыня, я это
сделал от любви, точно от любви".

Корабликова. "Вы почитаете меня за такую провинциалку..."

Яша (говорит с такой интонацией, что услышь его сам Н.В. -- не
поверил бы, что это из его комедии). "Я так только, пошутил,
Марья Антоновна, не сердитесь. Я готов на коленях просить у вас
прощения. Вы видите, я на коленях".

Влетает Призванова, как и положено ей влететь в тринадцатом
явлении.

Призванова. "Ах, какой пассаж!"

Яша. "А, черт возьми".

Громко, четко бьют часы. И вдруг запускается музыка, что обычно
играют старинные часы. и первая нота этой музыки -- си-бемоль во
второй октаве.

Призванова. "Что это значит, сударыня? Что за поступки такие?"

Корабликова. "Я, маменька..."

Призванова. "Поди прочь отсюда! Слышишь: прочь, прочь! И не смей
показываться на глаза". (У Гоголя: "Мария Антоновна уходит в
слезах") "Я, признаюсь, приведена в такое изумление..."

Яша (откровенно пропуская целые куски, бессовестно читает по
книге, уткнув в нее нос). "...сударыня, вы видете, я сгораю от
любви..."

Призванова. "Но позвольте, вы делаете декларацию насчет моей
дочери?"

Яша. "Нет, я влюблен в вас. С пламенем в груди прошу руки вашей".

Призванова. "Но позвольте заметить: я в некотором роде... я
замужем".

Яша. "Это ничего... мы удалимся под сень струй... Руки вашей,
руки прошу".

Согласно ремарке приопускается на одно колено. Вбегает
Корабликова.

Корабликова. "Маменька! Папенька сказал... Ах, какой пассаж!"

Призванова. "Ну что ты, вдруг вбежала... право, как
дитя...солидность в поступках..."

Корабликова. "Я, право, маменька..."

Призванова. "У тебя вечно... какой-то ветер в голове..."

Яша. "...не противьтесь, благословите".

Призванова. "Так вы в нее?"

Яша. "...жизнь или смерть..."

Яша переворачивает страницу. Влетает Сычев.

Сычев. "Ваше превосходительство! Не погубите!"

Яша переворачивает еще одну страницу.

Призванова. "Он просит руки нашей дочери".

Сычев. "Куда! Куда! Рехнулась, матушка!.. Такова же была и мать
ее!"

Яша. "Да, я точно прошу руки. Я влюблен".

Сычев. "Не могу верить, не достоин..."

Яша. "Если не согласитесь, то я черт знает что готов..."

Очень громко бьют часы. Музыка ускоряется. И без того торопливые
диалоги проговариваются с невероятной быстротой. На сцену
высыпают прочие герои, в соответствующих моменту позах
встают позади Сычева.

Сычев. "...не могу ве-е-е-рить..."

Яша. "...отдайте, отдайте..."

Сычев. "...не виноват..."

Призванова. "...благославляй..."

Сычев. "...да благословит вас Бог... вона, как дело-то вышло..."

Воробеев. "...лошади готовы..."

Яша. "...а, хорошо, я сейчас..."

Сычев. "...как-с?.."

Яша (садясь в кресло у часов, разводит руками). "...еду..."

Сычев. "...а насчет свадьбы?.."

Яша. "...завтра же и назад..."

Сычев. "...не смеем удерживать..."

Яша переворачивает последнюю страницу, тщательно ее
приглаживает, поднимает глаза на замерших перед ним героев,
долго, внимательно смотрит на них, начинает читать, неспешно и с
чувством.

Яша. "Прощайте, любовь моя. Прощайте, душенька. Прощайте, Антон
Антоныч. Я признаюсь от всего сердца: мне нигде не было такого
хорошего приема. Прощайте, Анна Андревна. Прощайте, моя
душенька, Марья Антоновна".

Сценическое "кольцо" трогается, все персонажи уплывают, машут
руками, платочками. Яша сидит в кресле, отрешен.

Сычев (уже из-за кулис). "Прощайте, ваше
превосходительство-о-о..."

Женщины. "Проща-а-ай-те-е-е..."

Яша (тихо). "Прощайте, маменька..."

Воробеев (за кулисами). "Эй вы, залетные!.."

Яша (читает). "Колокольчик звенит". (Звенит колокольчик, стихая.)
"Занавес опускается". (Яша захлопывает книгу. Музыка стихает и
последняя, вибрирующая нота в ней -- си-бемоль во второй октаве.
Полнейшая тишина. Яша напряженно ждет. Ничего не происходит)
Ну!.. Ну же!.. Эй!.. Эй, кто-нибудь!.. (Вскакивает, мечется от
двери к двери, замечает невесть откуда вылетевшее и на кресло
упавшее пальто.) Эй, ты где?! Эй!.. В каком мы году?! (Ответом --
полная тишина. Подняв пальто с кресла, Яша его медленно одевает)
Кинули... Кинули... Кинули... Кинули!

Стоит, качаясь, охватив лицо ладонями.

Монолог Яши

Понял. Я все понял. (Устремляет спокойный взор кверху) Наказал?
Наказал, наказал... Что б место свое знал, да? Чтоб не суетился,
за двумя зайцами не гонялся, на части не разрывался?.. А ты
меня спросил, нужна мне самому такая жизнь? Мне эти авизо,
вагоны, предоплаты, сертификаты -- нужны?.. Ты же знаешь, мне
квартира была нужна... Мне ее кто-то дал?.. Вот видишь... Столько
лет в актерском общежитии, в одной комнате, а Соня болела, а
девчонки подрастали... А я, видя это, не страдал? И вообще --
сколько можно? Папа страдал, мама, дед, прадед... Да ты видел.
И потом, это я придумал: "Разрешено все, что не запрещено". Это я
разрешил всем -- все -- везде  покупать и продавать, продавать и
покупать?.. Только мозгами пошевели да перевези оттуда, где есть,
туда, где нет, -- и продай. Мозги -- эти вот -- мне кто дал, не
ты? Вот видишь... Ну так получилось, заработал, жить стали
по-человечески. И пошло, и пошло -- и не бросишь... Но ведь
своими руками, мозгами, нервами... Я независимым стал, это плохо?
Тебе не понравилось... (Садится в кресло) Конечно, я мог бы уехать,
Соня давно об этом говорит... Теперь --
запросто, и там, конечно, полегче... Там такой театр есть?
Ребята такие? Такой чудак Сема есть?.. Не могу я без них... я
 -- актер. Меня от этого моего бизнеса -- тошнит... А что делать?
Зарплаты актерские я придумал? И не ты, я знаю... Пол-театра
в долг у меня занимает, кто сыну на свадьбу, кто на ботинки.
Половина из них и не отдает, да я и не обижаюсь, всем трудно. А
ты обиделся... Да, "Ревизора" ставим. Да, понапридумал Семен
всякого. Но и Гоголь -- тоже хорош, тоже накрутил, насочинял
всякого... Да ты видел... А кого ставить? Что сейчас пишут,
знаешь? Кто пишет? Да знаешь ты.

Может, ты хочешь мне напомнить, что есть время камни собирать, и
есть время их... бросать? Это я в детстве еще от папы слыхал...
Может, я неправильно смысл понял... но если ты тоже так
считаешь, если так надо -- я брошу. Брошу ко всем чер... Извини.

А пока, вот, меня бросили. (Смеется) Или, как у нас принято
говорить, кинули. А, я привык, не в первый раз. Да ты знаешь...
(Пауза) Вот... Если что не так сказал -- прости.

Первая немая сцена

Яша, умиротворен и тих, сидит в кресле, далеко вытянув ноги,
глубоко засунув руки в карманы пальто. В тишине раздается сигнал
мобильного телефона. Яша нехотя достает его из кармана пальто,
прикладывает к уху, открывает было рот, что бы ответить, да так и
остается с открытым ртом. Напрягается, медленно-медленно встает,
распрямляется навытяжку, лицо принимает одухотворенное выражение,
очи, полные любви и восторга подымаются к небесам. Яша кивает,
мол, хорошо, спасибо, понял, аккуратно выключает телефон и
бережно кладет его в карман. Торжественно, пола не касаясь,
шествует к часам, замирает, опускается на колени, воздевает к
небесам и руки, рукава поддергивает и, пав ниц, шарит, шарит под
часами. И достает ключ. И сдувает с него пыль. И открывает дверцу
часов. Залезает в них, высовывается с однозначно читаемым
выражением лица, мол, и латынь выучу, и Библию читать начну...
Захлопывает дверцу. Вспышка. Вторая. Обрушивается темнота. И в
ней звучит уже знакомая нам мелодия, но в исполнении органа.

Конец третьего действия



Действие четвертое

Полунемая сцена

Ударяет яркий свет. Тот же замерзший театр, та же холодная сцена.
Все те же актеры и режиссер, каждый по-своему смотрят в сторону
часов. Робко открывается дверца. За нею -- Яша. С предыдущим
выражением на лице. Выходит, как Ной из ковчега. Подходит к
режиссеру. Тот, не зная, чего ожидать, на всякий случай отступает
назад, но Яша не дает, нежно обнимает. Режиссер расстроган,
сконфужен, горд. Яша подходит к каждому из актеров, то руку
пожмет, то по плечу потреплет, то даже приобнимет. К бороде
Воробеева внимательно пригляделся, тот проверил -- не отклеилась
ли. Корабликову, виновато улыбаясь, нежно взял за руки. Сидящей
Призвановой, склонившись, руку поцеловал, пытаясь при этом что-то
разглядеть... И разглядел-таки!  Совершенно счастлив.

В зависимости от предыдущих отношений каждый воспринимает
его поведение по-своему, но все сходятся в одном: как мало
мы знаем нашего Яшу...

А Яша снимает пальто и подходит к режиссеру. Тот, обнаружив на
нем сюртук, игриво грозит пальцем, мол, ну, Яша, и шутник же ты.

Яша. Семен Семеныч... извините, друзья, я волнуюсь... Семен
Семеныч, можно мне сказать?

Режиссер. Конечно, Яша, конечно!

Все -- кто в трогательном, кто в снисходительном внимании. Яша,
справившись с волнением, набирает дыхание... Сигналит мобильный
телефон. Яша вытягивает руку, как перед проповедью, осторожно
достает телефон из кармана пальто, прикладывает к уху и
подымает вверх глаза, полные духовной влагой.

Яша. (Торжественно) Да... Да, это я...(Пауза. Яша прикрывает глаза)
Фонарев!!! Какая предоплата?! Я те русским языком сказал -- два
вагона! Два! К вечеру не сделаешь -- уволю к черррррртовой матери!!!

Во гневе, не заметив, стучит кулаком по часам. От удара ли, от
чего другого, те начинают играть все ту же мелодию, но теперь
как-то весело и иронично. Яша, продолжая деловой разговор,
прикрывает трубку ладонью и бочком-бочком уходит в кулисы.

Вторая немая сцена

Все находящиеся на сцене, будучи обычными, нормальными, ко
многому привыкшими людьми, некоторое время сохраняют ту позу
и то выражение лиц, что свойственно в такой ситуации любому
нормальному человеку.  А вот часы -- те от души веселятся!
Vivaci, vivo!

Конец


Январь 1995 года, Рига.
Автор ещё жив, его адрес: povist@mail.ru