Из этюдов о природе
Зима
С темного утра неуютный ветер, порывистый, нес на себе сыплющийся вниз снег.
Поодаль перед темным фоном снег толщами мчался косо с однообразно серой верхней свободы, начинающейся сразу отовсюду...
Снег белеющим в сумерках крыл землю.
Холодно, идет зима.
* * *
…Непогода в появляющихся со всех сторон непривычных снежинках, вдруг в музыкально-тихом падении белых хлопьев снега... И чудится уже долгое метельное время, когда снежный вихрь оставляет тебе острия холодной влаги на лице, когда не видно ничего вокруг...
Ветер все неистовее, бежит грозным цветом молниеносно очерченная лужа, хмурится свет дня...
* * *
Вихрится метель в сумерках. Сдувается из-под ног неожиданно мелко пересыпающийся снег, и уже вьется остановившимся облачком снежная пыль в нескольких шагах...
Откуда-то сбоку осыпает все лицо вдруг тонко-жесткое и холодящее - снежинки, и через мгновение - только упругий ветер, чистый. А поодаль будто дикая пляска: так и несется снег в поднимающемся круговороте, незаметно растворяясь...
В лицо ветер вновь швыряет мельчайшие снежинки – они холодно тают. Теперь на долгие
мгновения вокруг тихо, замечаешь, что сумерки густеют.
* * *
Снаружи ветер будто пронизывает одежду, обнажая тело перед ледяной пустотой, а внутри будто тысячи точек холода... Неуют метели преодолеваешь вначале мысленно, лишь после на внешнее отвечаешь собранным теплом.
В той белой мгле сотни снежных пылинок порывами ветра бросаются в лицо, вызывая колкое ощущение мельчайших капелек воды… С трудом преодолеваешь невидимую преграду, то ветер неожиданно мягко и сильно подталкивает вперед...
Стихает ветер к сумеркам. Краски снега, становясь теплее в оттенках, несли все заметнее печать неопределенного отдаления и морозной синевы...
* * *
Позднее утро. Метель. Холмы и овраги в бело-коричневой мгле: заснеженное время.
...Ветер бьется с шумным давлением в окна, то вдали играет со снежинками, незаметно вырастая во вьюгу, и уже мчится снежная пыль за изгородью, за садом, и шумит разгулявшаяся непогода... Гонит ветер стужу между выставляющимися из-под снега стеблями трав, склоняя их к сумеречно покрытой снегом земле, перебирает ветер тонкие поникшие ветви большой березы, сурово ласкает их колючим морозом да шумом, и чудится звон колокольчиков – невидимая музыка за сугробами, - все в белой мгле, поди разберись – кто там! Будто злое веселье всюду, суровое, веселье рядом...
Это уже традиции людей, человеческое, и мы благодарны прошлому...
Как мы привязаны к человеческому!
* * *
Весна
Метель повсюду разметала белый снег, холодно-белый, и лишь солнце ясное укрепляло уверенность, что впереди чудо, впереди путь к теплу, открытому
* * *
В дне ветер и шум. Взглядом встречаем мы всюду солнечный свет, искрящийся на снегу, неподвижно-нежный в воздухе.
Первый день весны?
* * *
Ярким днем в поле пурга. Путь твой - сквозь освещенную белую россыпь, движущуюся объемом. Необычно под ясным небом в поле: с ветром шум издали, плотный низкими тонами, будто кованый в синеве. Тепло и холод воссоединяют землю с небом, но холод-прохлада от снежного поля равномерен, это ставит тебя в центр, а тепло - струйчато, тепло – светящее солнце в лицо лишает тебя сиюминутной связи с памятью...
Пурга над снегом, прерывистая, ты часто идешь просто под солнцем.
К сумеркам пурга приходит и в деревню, закрывает белыми пятнами грязные дороги, серым большие деревья и избы.
* * *
Пасмурный день, ветер, шум ветра в глубине души любил я. Без всяких предварительных теорий - предубеждения - стремился как-то рядом быть с ними...
В освещении этом над землей, освещении вьющемся тончайшим шелком или показывающим свою материальность, рыхлость мерцающих пятен - видится своя причастность, зависимость, обнажается внутренняя защита себя, замечаешь налет неразглядываемого - домысливаешь, - значит с тобой тайна, таинственное, но которое ты легко пересиливаешь инерцией себя... А если и остаются объемные области, невидимые, незаполненные тобой, то ты все равно в движении, ты – «расширяющийся центр»...
Тебе это освещение какая-то общая тайна, в которую частью входишь и ты, но сейчас, уже осознающий себя, ты не можешь преодолеть свое невежество, усиленное традицией и довольством.
Ветер же - движение, летом вдруг упругость невидимого воздуха, мягкого или неуловимо тонкого; ветер изменяет направление дождя, приносит запах дали, развевает зной, дарит свежесть... Ветер рвет листья деревьев, твое платье... Ветер главное приносит - шум.
* * *
Лето
Медленно трогает ветер верхушки берез, осин, лип, сосен. Из покрытых сумраком низин до тебя доносит он острое проникновение хвои, прелую теплоту древесины, листьев, - пьянеешь от запаха лесного, чистого, земного, теплого…
Каждый лист на деревьях медленно колышется, каждый лист сам прозрачно-зелен, темно-зелен. Каждый лист в недвижном лесу несет свое.
* * *
Ветер и солнце, зной и озеро, зима и ожидание тепла, если бы вы знали, как необходимы, как нужны и как любимы... Я верю в вас, вы - чудо, вы - бог мой, и вы обычны, вы - единственное условие жизни, вечное...
* * *
Ночь темная, ветреная. Странно, что время ночью идет так же как днем. Порывистый ветер с дождем сливающе хлопает листьями деревьев, стонущей линией обнаруживает себя в телеграфных проводах... Дождь обнажает напряженную и беспокойную свежесть; чувствовалось, что свежесть была от земли до неба.
* * *
Сильный ветер тёплым солнечным днём событие ; воздух – свеж , шум листьев на деревьях – мягок и порывист , дорога – пыльна … И всё – ясно-ясно освещено , будто время – проходит мимо , и оно само по себе , оно – вне природы
* * *
Осень
С рассвета до позднего утра дождь и ветер; ветер мчался темными стайками по озеру, шумел в ставнях избы, гудел и выл в проводах... А как тени туч летели по земле - неуловимо. Холодное лето. Холодно то, что вокруг, перед изгибами и зелено-стальными пятнами холмистой местности.
К этим грязным дорогам, к деревням, окруженным низкими темными облаками, сколько запаха идет, сильного, свежего... Сколько ветру остается здесь в деревьях, вокруг... Только такая земля, суровая, с бегущей под ветром водой, могла родить людей...
Ветер мчится темными стайками по озеру, шумит в ставнях избы, ветер шумно проходит сквозь старый сад, затихая и нарастая до беспрерывной заполненности, так что шум в зелени являл как бы начало и конец всего, что знали мы о мире окружения.
Сегодня гулкая ночь темна, с редким дождем она сходна с осенним запахом мокрой побуревшей травы да всплеском воды.
Небеса и еле проглядываемая местность сейчас бегут сюда, мчатся прочь… и плавают вдали единым проникновением запаха живой земли… и заодно с ними - ты.
* * *
Холодно. Ветер с дождем. В деревне всюду грязь. Хочется бродить по улицам, за деревней по низкой жесткой траве.
В порывисто-тянущем шуме ветра будто обнажается строение - связь наша с природой: неуют заставляет тебя смотреть из своего я, из самой глубины, где и шум и мысли будто заодно, где рождается само согласие с виденным, радость от какого-то родства, не радость - почти безумие...
Но - ветер, ветер - необходимая нашему неосознанному влечению музыка, ветер мысли лишает контроля со стороны осознания, и мысли уходят далеко-далеко, они без боли и несут лучшие образы, но бегут вперед, и будто неосознанно, и будто именно туда, куда хотелось бы...
Ветер забывается, ветер лишь условие нашего внутреннего требования.
Из работы «Милетские постулаты»
Ветер
Ветер это прежде всего движение — осязаемое, видимое, слышимое. Движения мы всегда ждем, движение нам заполняет (!) какое-то ожидание, отвечает внутреннему требованию ощущать постоянные перемещения, ибо в основе нашего внутреннего мира также движение. И внешнее движение вызывает веселье странное, даже боязное: подобно тому, как один смеющийся человек (и только смеющийся) может заразить смехом, даже хохотом, целую толпу людей, так и здесь, движение и ветер, в частности, провоцирует (убыстряет?) движение в нашем внутреннем мире...
Какая мера движения, мера ветра нам «требуется»?
А ветер то под небом голубым — жжет и разрывает простором, то под серой пеленой облаков замыкает бездонностью, и сами по себе мы кажемся больше... Ветер — регулятор(!?) света, днем — от ослепительно-яркого и голубого, гудящего, до пасмурного, непонятно и ровно шумного. А ночью облачное небо — это темень вокруг и с ветром — символ неуюта, а под звездами — ветреная ночь неестественна и фантастична.
Мы прекрасно знаем, что ветер — сам следствие физических процессов, но мы-то ждем не расширения или сжатия воздуха, мы ждем, мы радуемся ветру или боимся именно его.
Ветер соединяет все на свете — нашу память, наши смутные оценки и предчувствия, все наше разрозненное и незаметное ветер словно оформляет в сильное и важное и поэзия ветра возвышает нас, поэзия шума листьев на ближних деревьях, поэзия чувства всей местности: что это? словно ветер лишь вызывает лавину какую-то, и она сметает все наносное и неглавное...
Приносит ветер свежесть, так желаемую в знойное лето, приносит прохладу в душное время, приносит чувство всего пространства — его запахи и краски (!), приносит ветер вообще другое состояние дня и ночи...
Но ветер — и стихия: ломает или вырывает с корнем вековые деревья, разрушает дома, останавливает течение рек, в конце концов соединяет небо с землею сплошным потоком воды, — в каждом случае оставляя после себя хаос... Что уравновешивает стихия на той или иной местности в общем балансе событий на Земле?
Стихия это всегда отсутствие меры, например, для чело¬века. Какая мера движения оптимальна для нас? Мера ветра, мера шума, мера... веселья?
Вольный ветер — символ свободы, но ураган гибелен для нас, слеп, эта свобода для нас — словно за чертой.
Ветер — символ перемен, именно тогда, когда идут изменения в закрытом (застойном) обществе. И когда действительность открывает личность всему потоку информации, которая «взваливает» на личность ответственность, только тогда говорим мы о перспективах, надеждах, возмужании, о служебном росте...
Мы только тогда говорим о духовной ориентации, единственной, ибо появляется свобода выбора.
Метель
Это состояние природы для нас в высшей степени значительно, ибо перед нами не только движение белой прохлады или белого холода, вызывающее хоть и странное, но веселье, перед нами реализованная возможность запрета жизни, перед нами то условие, продолжение которого, распространение которого на всю землю означает смерть...
Но мы не можем не любить метель, наверное, за эту возможность противостоять, пусть маленькой, но стихии, за эту возможность быть свидетелем прекрасно-холодной игры полутонов и форм, игры, где себя ты ощущаешь единственным «носителем» уюта и «сопротивленцем» безжизненной этой игры. Даже родная земля — с деревьями и случайно торчащими из-под снега травами где-то в сознании как бы считается уже только ареной, местом действия совсем чужих сил. А ты — жив, ты вместе с другими людьми еще сохраняешь уют...
Движение понизу — белесая или белая пыль над твердым снежным настом, холодное жесткое давление ветра, вакуум необъятного и также холодного неба — это метель; мчащийся косо снегопад — хлопьями, ослепительно-белыми, в кажущемся темном и глубоком воздухе, и уже на глазах растущие пушистые сугробы — это тоже метель. Веселая или предельно суровая — непохожая, метель это такое состояние природы, которое, как и шум листьев, может быть поводом, спусковым механизмом для нашей странной задумчивости, когда мы так чувствуем вечное течение природы, ее ритмику. Но при этой задумчивости, впрочем, «нормальный» само¬контроль не отпускает наше сознание от близких людей, от службы и т. п.
Метель — при низком декабрьском солнце, при высоком мартовском, при пасмурном освещении, сумеречном, метель ночью, — естественно принуждает нас к сопротивлению ей, которое «включает» все биологические и психологические наши системы. Согласимся, что в этом сопротивлении наступает момент «победы» как итог, наступает сразу или спустя некоторое время, и этот момент необходимо провоцирует то веселье, ту радость, о которой уже было сказано.
Действительно, непонятная радость! Разве может быть злое веселье? А здесь оно примерно такое. Разве может быть веселье просто так? Ведь это совершенно ясно, что «системы» в нашем, внутреннем мире так «поворачиваются» относительно друг друга, что нам кажется и смешно, и весело, и мы себе кажемся сильными.
Но метель может быть настолько жесткой и невыносимой, что мы говорим о буране и тогда момент победы весьма условен: любой физический фактор на Земле обнажает и оптимальные, и экстремальные параметры для человека; наше тело и наша душа (!) ковались с «учетом» их.
Уже сказано, что сопротивление физическому движению само по себе рождает поэтический настрой, но такой же настрой рождают и чисто человеческие обстоятельства: предания, память, традиции. Сколько их у нас, связанных с метелью, и опоэтизированных, но сколько бы ни было, метель, равно как и другие «спусковые механизмы» (великие механизмы!) всегда останутся до конца непонятыми, останутся с тайнами.
Из книги "Природа"
Ветер
Всего-то на всего движение воздуха, но сколько ассоциаций оно вызывает, сколько символизирует в человеческих делах, и сколько картин этого самого движения перед нами!
Поднимаются волны под ветром, окрашивается вода грозным цветом, колышутся, рвутся листья на деревьях, раскачиваются сами деревья, настойчиво и мягко старается ветер снять одежды...
И шум! Шумит ветер, перебирая опавшие сухие листья в лесу или саду, затихает, и уже нарастает верховой далекий гул, приближаясь, шумит верхушками деревьев, и вновь обнаруживает себя ветер перелетающими понизу листья¬ми... И пропитан лес, пропитана местность единым запахом осенней земли.
А весною несет ветер само время: между серых стволов и ветвей деревьев, над тяжелым и мокрым снегом, в голубом и пасмурном воздухе; ветер — под небом и над белой еще местностью. Грузная даль окрест, тяжелый прозрачный воздух и — отовсюду ветер. К сумеркам он гудит протяженно в проводах (но более — морозной зимой! провода стонут в безветрии, вся местность тогда переполнена застывшим напряжением, и белое, даже седое вокруг), в сумерках вся воздушная стена растворяет ветер; и тихо становится...
А иногда и сумерки, и ночь вся — под ветром, и дует ветер в окна, и хлопает что-то по стенам, крыше, падает и ударяется где-то неверно поставленная вещь, и это давление ветра порождает массу случайных и естественных звуков. И мы слышим это все, уже давно думая о чем-то личном, мы забываемся в своей памяти; и этот ветер, его шум, давным-давно есть условие самого нашего существования, самой жизни.
Ненасытен ветер летом — на равнине, лугу, ветер с запахом свежести, запахом нагретой земли, запахом трав и цветов. Воздух струйчато шумит, шумно овевает лицо, охлаждает тело.
Ветер всегда есть сопротивление, невидимое; прозрачно свободный воздух оказывается неожиданно текучим, то податливым, а то упругим и даже неистовым... Оказывается ураганным — разрушающим, страшным.
Ветер — это движение всего огромного воздуха — самого неба? хотя мы и не воспринимали плывущие облака как следствие ветра. Нет, ветер для нас — это на земле, на поверхности (земли, воды), ветер — больше непосредствен¬но, чем издали, чем вдали.
Ветер приносит нам новое пространство, выносит прежнее; это постоянная смена — впечатлений, собственных состояний.
Невидимый прозрачный воздух! Чудо самого явления ветра изгонялось знанием, но где-то оно (чудо) сохранялось: ведь каждый раз перед нашим взором, перед нашими ощущениями проявлялось именно земное чудо: ветер, безветрие, земные краски... И мы пили этот воздух, невидимый и прозрачный.
...одно из лучших проявлений ветра — в зимней метели, морозной ли, теплой, со снегопадом или без: снежные чистые сугробы, как они о многом говорили! снежинки, заполняющие необозримое пространство перед тобой, летящие хлопья снега! И прозрачная темнота, видимая насквозь...
Было бы странно, утомительно, — без ветра.
Безветрие
Выпадает это время и на день, и на ночь, на теплую и холодную погоду, на знойную и морозную. И удивительное состояние — противостояние любой точки пространства другой точке: замирает природа, в хрупком равновесии находятся непомерные для нас силы: в равновесном напряжении.
Примеры? Посмотрите, как «выдает» себя гладкая поверхность воды: она зыбкая, она отражает малейшее измене¬ние в воздухе, в толще воды. Эта зыбкая водная гладь, отражая небо, мягко и тяжело уходила к горизонту, срезая его тончайшей линией. И оказывались мы на пересечении реальных и мнимых пространств, в свободной тесноте света, и легко было нам.
Или вдруг трепетал один-единственный листочек из миллиона в абсолютно спокойном лесу, и ты сразу замечал его, внимание свое отдавал ему! неслышно и невесомо трепетал лист...
Безветрие нежится в летнем лесу: поднимающийся запах лесной земли и опавших старых листьев, запах сильный и тонкий, запах странно сохраняющий форму листьев самих, — подхватывается теплом нагретых стволов деревьев, подхватывается прохладой тонких веточек и прозрачно-зеленых листьев, и — замирает в воздухе.
Спокойными днями этот лес зимой — далек от всего суетного, временного, человеческого. Серые и черные силуэты деревьев быстро соприкасаются с небом, быстро и раскиданно, обретали бледно-коричневый или рыжеватый тон. И тонули стволы деревьев в глубоком голубом или солнечном снеге, нетронутом и отторгающем даже напоминание о человеческом (!).
День здесь догорал окраиной леса, всегда окраиной: она темнела, темнело и в лесу.
В безветрии течение дня и ночи было «плавным».
...Рассвет долгое время спокоен и медленен, его краски застенчивы и нежны, пока не тронет ветер верхушки деревьев и не зашелестят под ветром листья; и уже покрывается мелкой рябью, бегущей по ветру, пруд; и первые солнечные лучи прорезают сумеречные плоскости начинающегося дня: местность приобретала контраст и мягкость одновременно.
И много-много было проходных дней, пасмурных и солнечных, осенью и весной, когда сумерки наступали незаметно, в пасмурное время чуть ли не с полудня, когда шум города, шум селения постоянно сопровождал нашу жизнь.
Осенней ночью в безветрии стоит темнота — рядом, с тобой, темнота от земли до открытого или облачного неба, и темный немного боязный воздух воспринимался иначе толь¬ко со временем — с привычкой или усталостью. Бесконечно перекатывался шум большого города, текла своим чередом жизнь людей, а безветрие безразлично опиралось на всю землю, держало воздух... Так и шло время, отдельно — в природе, отдельно для нас.
Наверное, в природе, вдали от всего человеческого, стоит и абсолютная тишина в такое безветренное время; наверное, небо тогда полнее вбирает в себя все случайное от земли, а свет и темнота богаче соотносятся друг с другом...
Ибо тишине не нужно мешать.
Безветрие предоставляет нам возможность оценить нашу Родину: нам вообще предоставлено слишком много возможностей это сделать.
Ветер
Ветер приносит нам даль: это неуютно, но с ветром мы шире воспринимаем мир. Настоящая жизнь — только с ветром. Ветер — это не боязнь, но чувство реальности огромного мира.
Холодный и темный ноябрьский ветер с переменной силой настойчиво и тихо обдувает деревья и строения; шипящий свист и подвыванье слышалось в окнах... День как всегда заканчивался кромешной уличной тьмой.
Шум ветра пробуждал неясные мысли; забываясь, мы уже не "следили" за их ходом; наш внутренний мир представлял собою разбалансированную систему: неясные «мысли» спонтанно возбуждали ясные, и вспышки осознания выхватывали прожитые ситуации из самых разных лет жизни... Общее течение нашего внутреннего мира, тем не менее, оставалось естественным, безболезненным.., беспокойным: какая наша жизнь «соприкасалась» с природной? имеет ли значение эта жизнь для нашего сознания? или она — как лишняя комната в большом жилом доме, куда мы редко и случайно заходим, и о назначении которой и не задумываем¬ся?
Ветер, как и остальное природное, выявляет в нас тайники, природой же и расставленные, а человеческое ведь «должно быть» как алмаз в оправе (в природном), человеческое требует иных помещений в «доме», иных комнат...
Ветер скорее нами воспринимается не как явление физическое, но как явление эстетическое, сразу же, с первых ощущений. Правда, в чистом поле, например, зимний пронизывающий ветер есть физический ветер, равно как и стихийное бедствие, куда ветер входит главной составляющей, но эстетический компонент полностью не исчезает.
Когда ты силен, одет, когда у тебя разгоряченное работой или привычкой тело, ты воспринимаешь ветер оценочно, сопоставляя все известное тебе о «вольном ветре» с моментом, с той картиной, что перед глазами; ветер-движение в огромном мире вызывает резонанс в мире внутреннем: какие оценки собственной памяти ты находишь? к миру внеш¬нему?
Фантастически полно и исключительно своеобразно отражается Природа в нашем внутреннем мире; мы не знаем не только окружающие нас просторы, но и собственные бесчисленные уголки своей памяти, сознательной и животной.
Наше животное, может быть, и охраняет нам наше человеческое, — как та оправа — драгоценный камень.
Вслушиваясь в бесхитростные звуки, понятные, мы естественно переживаем нечто знакомое и известное нам, но переживаем полно, тем самым укрепляя совсем-совсем другое свое, знакомое и известное, ибо звукам, краскам, действию ветра открыта вся наша закодированная в сознании жизнь, и эта жизнь без диктата осознания, собственного Я, — раскрепощается (?), восстанавливается так, как «удобно» по внутренней «нагрузке» каждого мгновения, каждого дня...
Это все потом — вихрь твоего Я, великие секунды осознания...
А кто скажет за само течение внутреннего мира?
Нам хорошо от созерцания — тишины, ветра, света, красок: в этом «равноправии» и в этой равнозначимости — природная естественность.
И мало нам подобной связи с природным: ушли мы вперед. Куда?
Метель
Что зимой более всего прекрасно? самое лучшее и веселое?
Метель музыкальна во всем своем проявлении, во всем своем масштабе, в своей колкой белизне, во всей круговерти — белого, воздушного, морозного, тающего, во всем движении пересыпающегося снега...
Сугробы, надвинутые на дорогу из огородов, садов, сугробы, окружающие овраги, белые, твердые и мягкие, изменяют ландшафт, делают его пустынным, фантастичным: сама снежная поверхность оказывается в оттенках белого — грязно-розового, нежно-голубого...
Но более всего — ветер, подхватывающий снег, и вот уже низкая, мчащаяся поземка, и уже близкая, неожиданно опрокидывающая на тебя снежную россыпь...
Ветер сдувает снег с крыш домов, деревьев, да и со снежных полян поднимает его так, что вокруг на мгновения видно только белесое и теплое крутящееся облако... Холод-но! холод мгновенно заставляет память твою быть... плоской, одномоментной.
Когда-то в детстве я ушел за 15 км в другую деревню один, в сумеречную метель; серая темнота, а затем и синяя, с холодным обжигающим лицо и дыхание ветром, метель, засыпающая плотным настом твердую дорогу, наезженную, скользкую, которую я уже находил только ногами... Большая часть пути прошла в темноте, и кожа рук и ног уже давно была не чувствительна..; оставалась лишь мысль — дойти. Вокруг не было ни огней, ни каких-либо иных ориентиров, лишь ветер, лишь летящий жесткий снег, лишь собственное тело с теплом где-то внутри...
За долгую зиму бывает столько ветреных метельных дней... Я любил метель в пасмурном освещении, когда стылый неуютный ветер продувал насквозь и одежды, и постройки, и изгороди, когда само освещение едва-едва могло считаться дневным... И оно скоро переходило в сумеречное...
Что время, великое всегда, говорило о себе? Какой наблюдатель мог воспеть это и другие времена?
Что красота природе, если у нее нет певца! Какие-то редчайшие мгновения, описанные и потому оставленные потомкам, что они — перед вечной красотой?
У красоты, выходит, нет свидетеля. Красота непосредственна, она есть свойство, внутреннее свойство природы.
...дорога вдали от города струйчато передувается белой снежной пылью; вокруг солнце, блистающий снег, а поднятая дорога — словно перевязана пушистыми лентами с мчащимися в них белыми и незаметными снежинками...
Метель — уже за домом: сугробы в саду были в человеческий рост; над их карнизами постоянно вилась снежная пыль, увеличивая сами сугробы. Так хорошо, выкопав ямку в сугробе с подветренной стороны, смотреть и смотреть на вьющийся мелкий снег, на однообразный холод, на однообразное движение...
Что снег это вода — ты не думал ни в детстве, ни во взрослые годы: что с того? Перед тобой простиралась всегда неповторимая картина.
Синеющие завалы и овальные сугробы, низкое солнце с уже умирающим светом, лучистый мороз, протягивающийся к солнцу, разве можно забыть, разве можно не помнить об этом?
Из книги "И звук, и свет"
Ветер.
Более всего неслышим и невидим ветер и не думаем мы о ветре, когда бегут облака: а небесная картина определяется не только светом и теплом, но и ветром.
Эти исполинские объемы светлого и темнеющегося не¬ба, эти клубящиеся рельефы туч — нам что-то исходное, изначальное... Ветер, именно ветер окончательно изменяет (или видоизменяет) соотношения света и тьмы, но и тепла и холода! и влаги и суши!
Но не думаем мы об этих начальных позициях, определяющих нашу жизнь, живем непосредственными ощущениями от ветра, его шума, забываясь в неожиданных ассоциациях... И ветер — это движение, непосредственно задевающее нас: ветер осязается; ветер — свежесть, касание дали, это всегда привнесение нового.
Необходим ветер, неизбежен как следствие, необходим как причина (!): задыхается многообразие, задыхается движение, ибо пропадает... время (?!)...
Наш организм «спровоцирован» и ветром: общеизвестно, что ветер это звено в круговороте веществ; внутренний мир наш более «спровоцирован» ветром — шумом, звуками движения, то есть, внутренние образы имеют и звуковые аналоги... А Слово само?
В нашем внутреннем мире — и свет и звук доказывают друг друга: ведь ум есть связь, в том числе и связь между невидимыми, но слышимыми явлениями (домысливаемы¬ми явлениями); и как звуки есть следствие движения, так и ум есть следствие ранее установленной связи...
Внутренний мир наш — «умный», то есть, логичен, пронизан связями; сколько связей осознаем?
И доказательства движения, то есть, какой-то основы так сладки! Ветер привносит музыку поиска, отдыха, музыку припоминания; естественно, сами по себе вспоминаются события, внешне не связанные, и словно проживаем мы их заново, и уже череда событий выстраивает безболезненное направление...
Ветер в старом доме, в лесу, ветер на берегу большого озера или моря — нам лучшее время: мгновения, остановленные памятью, вновь и вновь повторяются; повторяется для нас не просто безболезненное направление жизни, но неосознавамое до конца, где нам — и рождение и смысл...
На ветру родился человек, в неуюте и шуме; движение нам родина; следствие чего-то простого нам отправная точка...
...начала наши, таинственные и великие, всегда рядом — с ветром и шумом жизни, со световыми объемами...
Ветер — физическое условие жизни, условие... ума: лишь что-то (кто-то) «должен» быть глубже, тоньше при¬роды внутреннего мира, ибо ум — орудие, средство, не более.
Все физические константы Земли — средства («среда») для нашего Я; небо есть оригинал для внутреннего мира, движение — «прообраз» ума,
но что это близкое, будто понятное, что привносит ветер..?
Метель
Снегопад и ветер — вот и метель, ветер и сдувающийся с поверхности снег — та же метель... Метет белый снег метель, а снег уже не пушистый, уже не те отдельные снежинки, но плотнящийся, пересыпающийся снег: наметаются тогда сугробы замысловатой формы, словно застывшие морские волны, а крыши строений становятся ближе и тяжелее, и все белое, ослепительно яркое при солнце...
Метель — это растущие за беспрерывными порывами ветра снежные изваяния... ветра самого, это его скульптурное поле в действии, в снежной пыли, колкой и нежной.
...и веется и веется снег понизу отовсюду, и светит далекое холодное солнце или светло-пасмурно вокруг, а то уже сиренево-сумеречно, и пустынно, лишь белым бело, лишь шум ветра вокруг тебя...
В стонущей от мороза поверхности земной посреди лилово-сумеречного горизонта тем более пустынно. И торжественно: синеватые сугробы, словно застывшие всплески, поднимаются ввысь — вслед за струящимся ветром; удивительно, что ветер всюду начинается от поверхности снежной и — уходит к небу, растворяется в небе!
Музыкальна всегда метель, метель есть наша характеристика, ибо все на земле нашей говорит о нас, все проявления природы подразумевают нас, как бы ни пустынно и не было вокруг.
Метель рождает свое время: сюжет исчезающего в свободе воздуха ...движения (!) увлекает, и ты забываешься естественно в нем, — растут снежные формы под бегущей и летящей снежной пылью, свершается прекрасная работа — медленная и веселая, суровая и всеобщая. То время — игра! Игра, в которой ты уже — есть, ты уже отвечаешь, ты уже борешься, в которой ты знаешь и о других играх: игра, в которой ты — силен.
В метель ты вспоминаешь, как и в снегопад, но что конкретно? Словно в метель для тебя или вся прежняя жизнь — сон, по обрывкам которого ты все стараешься вытянуть все его ходы — и не можешь! или сном тебе
кажутся эти ожидаемые и неожиданные порывы ветра с тающими снежинками на лице...
Твое сопротивление как инерция: ты помнишь будто все, и ты в чужой воле.
Иногда после снегопада и метели стоят солнечные и спокойные дни — сказочно все вокруг! Мириадами звезд блестят желтые на солнце и голубоватые в тени поляны рыхлого снега, голубеют огромные снежные шапки на крышах деревенских строений, деревьях: вокруг все ...тесное, провоцирующее (!?). На что может провоцировать снежная идиллия? Теснота — протест твой, скрытость — протест твой: рано или поздно протест твой будет развернутым ответом, неожиданным:
не физика внутри нас! Но одни и те же законы охватывают и психику и физику, одна и та же инерция проявляется всюду! Одни и те же силы вращения всюду! лишь душа наша есть физика и еще что-то, есть законы и еще что-то...
Это что-то прочитываем мы в метель зимнюю, в днях и ночах мира внешнего, это что-то в нас и везде... А тесноту, как знаем, и физика не выносит.
Из книги "Этюды о сознании"
100. …качаются раскидистые деревья, шумит, даже гудит ветер под пасмурным небом: и ты забываешься в этом лучшем в мире окружении, оно целебно, оно – лучший доктор, ибо сознание нам в дар - на этой Земле
Для нас (если мы люди) трава у дома важнее рокота космодрома
* * *
416. Скоро зима.
За голыми раскидистыми ветвями огромного дерева мутная белизна неуютного неба.
Открытый ветреный холод. Постоянно прокатывается по сторонам гул и резкие звуки города…
Уют только в тебе, но где, ты не знаешь – тебе даже всё равно, хотя без «точки опоры» ты и воспринимать то этот мир не в состоянии
* * *