Мы с моей подругой-пианисткой колесили по весеннему краю с концертами: отчасти для того, чтобы обыграть программу, отчасти для того, чтобы почувствовать холодный воздух свободы и отдых от любимой, но иногда все же приевшейся работы – моей оркестровой и ее преподавательской.
В город А., первый пункт нашей поездки, мы отправились на большом междугороднем автобусе, наполненном едва ли на треть. Я уютно дремала, время от времени просыпаясь и прислушиваясь: на фоне приглушенного радио в кабине водителя работала рация на частоте переговоров дальнобойщиков. Спокойные лаконичные реплики на фоне треска и шума внушали какое-то почтительное волнение: где-то шла интересная жизнь закрытого сообщества, которое делилось краткими, но емкими сообщениями о дорогах, о погоде со всех концов нашего большого края. Мне казалось, что слушающий эти переговоры водитель пассажирского автобуса втайне мечтает отделаться от нас, пассажиров, и с головой окунуться в самостоятельное плавание: с таинственным подмигиванием фарами встречным машинам, с яркими огнями придорожных кафе, большинство из которых называются «Уют».
Эта замкнутая система всегда казалась мне очень интересной. Мир дорог похож на открытое море, здесь все сделано с удивительной заботой о неведомом человеке – именно за это я очень люблю поездки. Меня поражает искусство тех, кто делает междугородние дороги: кто-то на расстоянии тьмы километров от человеческого жилья постарался поставить каждый дорожный знак на своем месте, раскрасить фосфоресцирующей краской столбики ограждений. Ты едешь по зимней снежной пустыне под яркими звездами, и вдруг под светом фар вспыхивает знак поворота, как будто какой-то далекий друг вспомнил о тебе и послал подсказку. А иногда вдоль дорог темными отдыхающими динозаврами стоят мощные фуры, и только оранжевые огоньки на их бортах выдают их присутствие. Да что там говорить, даже новогоднее настроение в этом году появилось у меня не тогда, когда я пресыщенным взором смотрела на пышное городское убранство, а когда я увидела ночью на трассе Полазна-Пермь мигающий тоненькой новогодней гирляндой придорожный мотель. Как говорил пророк Сент-Экзюпери, «человеком дорожишь в пустыне».
Я, разумеется, очень мало знаю о дальнобойщиках, но так уж вышло, что обратный путь нам с коллегой повезло проделать в кабине грузовой «газели». Сильный недружелюбный ветер со снегом дал повод нашему автобусу не выйти в рейс, и мы воспользовались поиском попутчиков по интернету.
Неловкое вползание в высокую кабину вызвало смутное воспоминание из гарнизонного детства: меня за шиворот втаскивают в «будку» - военный «Урал», крупно-рифленые шины которого больше меня и внушают мне первобытный страх (собственно, поэтому меня и втаскивают за шиворот – я не могу пошевелить ни одной конечностью от некоего паралича обреченности). Но изнутри «будка» уже не так страшна, и взирать на дорогу с такой головокружительной высоты мне очень даже нравится. Мне нравится и достаточно высокая кабина «газельки»: есть куда вытянуть ноги и примостить скрипичный футляр, а главное – нигде не видно этих ужасных вонючек-ароматизаторов, которые призваны вроде как облагородить атмосферу в салоне машины, но на деле только добавляют мучений людям вроде меня, которые склонны к укачиванию. На лобовом стекле на присосках болтается табличка с именем «Лёха».
Сам Лёха, деловой парень лет тридцати, сразу же обращает внимание на мой футляр.
- Скрипка, - замечает он, - тонкое дело!
Я мямлю что-то нечленораздельное. Во-первых, после концертов мое дело кажется мне не тонким, а вполне себе утомительным, а во-вторых, мне всегда стыдно и вместе с тем непозволительно радостно, когда какой-нибудь трудяга так уважительно отзывается о моем труде, который, как бы ни был тяжел для меня, никогда не сможет сравниться с тем, что делает этот самый трудяга. Впрочем, именно это отношение к музыкантам в нашей стране делает наш быт не таким уж печальным: где бы мы не оказались со своими футлярами, всегда найдутся люди, которые проявят интерес, а главное и самое приятное, с чем я сталкивалась в своей жизни – это искренняя забота травматологов о моем сильно порезанном пальце: доктор проявил чудеса математических подсчетов и так оформил мне больничный, что положенные на порезы 12 дней чудесным образом превратились в две недели.
Лёха не слушает переговоры дальнобойщиков: во-первых, он сам прекрасно знает, что и где происходит, а во-вторых, ему интересно общаться с попутчиками. Он сам рассказывает, как возил из аэропорта девушку, которая очень волновалась за французское вино в сумке («А бутылка-то так не разбилась», со скромной профессиональной гордостью говорит Лёха), как некая восьмидесятилетняя бабушка ехала с ним до самой Чувашии. Моя пианистка охотно вступает в разговор и быстро переводит его на тему вождения, так как в данный момент эта тема очень ее интересует – она собирается сдавать на права. В дальнейшей беседе я участвовать не могла, но слушала с огромным удовольствием, глядя на веселую рябую ленту асфальта, которая ровно стелилась под колеса, на редкие в этой местности леса, которые и являются причиной необузданных весенних ветров: скелеты берез и осин покорно дрожат под ветром и не сдерживают его, как это делают густые хвойные леса вокруг моего города.
- Чувствуете, как ветер давит на машину? – спрашивает Лёха.
Я удивляюсь, но через несколько минут действительно замечаю какое-то неуловимое сопротивление, микроскопический наклон оси, который то появляется, то исчезает.
Оказывается, вождение – дело не менее тонкое, чем скрипка. Лёха повествует об ощущении машины, о том, что нужно отпускать педали и выравнивать руками, если предчувствуешь занос на льду. Он так и говорит: «если я чувствую, что машина сейчас выйдет из-под контроля…» Самое главное, по его мнению, это не бояться машину, потому что она это чувствует. Ну чем не музыкальный инструмент?
Лёха ведет быстро, но очень уверенно. Он скрупулезно выполняет все предписания дорожного этикета, постоянно включает поворотники при обгоне и подмигивает пропустившим. Еще он тактично курит в приоткрытое окошко и извиняется, когда в два укуса заглатывает пирожок. Рассказывает про своих заказчиков, про то, как часто они химичат с оплатой и ему приходится проявлять чудеса изобретательности, чтобы найти деньги на заправку машины, а еще про то, что писать письма заказчикам он поручает жене – потому что ему стыдно за то, что он не силен в орфографии. А еще он копит на постройку красивого нового гаража – «потому что что, гордости что ли у меня нету?»
Тем временем нас накрывает очередной приступ метели. Ветер из степи с ожесточением швыряет на лобовое стекло крупный сухой снег, похожий на шарики пенопласта, и эти шарики застревают в дворниках и царапают стекло. Даже на нашей скорости летящий снег не сливается в белую мглу, а похож на злой рой больших белых пчел. Впрочем, приходится сбавить скорость, потому что видимость резко падает. Теперь Лёха не обгоняет впереди идущие машины, а ведет очень аккуратно – просто учебное пособие по вождению. В его отточенной уверенности есть некий шик и вместе с тем почти военная готовность ко всему.
В беседе наступил новый поворот: моя пианистка поделилась, что робеет играть в присутствии преподавателей, а Лёха отметил, что с ним происходит то же самое, когда с ним едет водитель с большим стажем: «Чувствуешь себя ребенком, так и подмывает спросить, что надо делать».
Метель неожиданно прекратилась, вышло солнце, алеющее красным кружком через тонированную рамку лобового стекла. Снег на асфальте мгновенно испарился. Настало время приключений.
- Видите впереди газельку? – спрашивает Лёха. – Удирает от нас на всех парах. Хочет показать, что быстрее нас. Сейчас я ее буду дожимать.
Машин на трассе стало больше, дожать газельку не так-то просто, да и она иной раз притормаживает.
- Ей проще, - комментирует Лёха. – У нее на кабине такая штучка, чтобы ветер обтекал кузов.
Мы переглядываемся. Видеть вражескую газельку спереди он не мог. Неужели он понял про «штучку», только глядя на обычный грязно-серый матерчатый тыл машины?..
Тем не менее, невзирая на другие машины и «штучку», Лёха сокращает дистанцию.
- Понимаете, да? Это такая игра! – объясняет он с энтузиазмом, и тут же переходит на менторский тон, вспомнив, что рядом сидит восприимчивый курсант, который через месяц может оказаться на той же дороге, что и он: - так можно делать только на ровном асфальте! А вот когда гололед или снег, то тут смотри в оба!
Газельку догнали, она стала неинтересна. Лёха смеясь предлагает пойти на взлет, но вместо этого мы окончательно вползаем в городское черепашье движение. Еще несколько минут, и мы спускаемся на холодную землю из гостеприимной кабины, после непродолжительного спора о том, нужно ли включать аварийку при остановке в неположенном месте.
Стоя на тротуаре, мы смотрим, как газелька с синей табличкой на стекле сливается с потоком и исчезает в паутине улиц. Где будет Лёха завтра, никто не знает, он может быть где угодно, и может быть его голос вплетется в эфир таинственных дорожных разговоров. Не знаю почему, но эта мысль кажется мне весьма успокоительной и вдохновляющей.