Рабинович сидел на кухне в однокомнатной холостяцкой квартире на двенадцатом этаже у своего московского друга Бори Тайкача. В вентиляционной трубе довольно шумно возились голуби.
- Это еще месяц будет, - виновато объяснял Боря. Как птенцы станут летать, они снимутся. Сейчас я даже вентилятор не включаю.
- Так они же срут.
- Бывает, что и хезают на плиту. Я убираю.
- А если в суп?
- А что в суп. Это же птица. Там все полезное.
Борис улыбнулся. Они допивали бутылку виски-скотч, которую Рабинович привез в подарок из Нью-Йорка.
- Борух, - спросил Рабинович, почему ты себе белые зубы поставить не хочешь?
- Это мой золотой запас, - сказал серьезно Борис. - Золото дорожает и я богатею. А вообще, честно тебе скажу, старый я для таких перемен, как зубы. Смешно смотрится, когда человек старый, а зубы новые. Неужели ты этого по старикам в Америке не видишь.
- Ну, ты то у нас молодой, красавец. Кроссы по 5 км каждое утро бегаешь.
- Знаешь в чем секрет моего долголетия?
- В яйце, яйцо в утке.
- Не в утке, а в клизме. Я себе клизму каждую неделю ставлю, целую грелку заливаю. Уже много лет подряд. Происходит полное очищение организма и удаляются все яды и радиация. Но природу не обмануть. Можно отодвинуть старость лет на десять, она потом опять появляется.
- Как? - спросил Рабинович, которому тогда было не больше сорока и старость он рассматривал чисто теоретически.
- Стал засыпать, - сказал Борис. Везде. Если разнообразия нет, засыпаю. В очередях засыпаю, в метро недавно заснул, чуть менты не обобрали, думали что я пьяный. Но это так не сон, а как бы воспоминания. Вспоминал недавно, как в Америку вашу ездил, в Бостон, помогал делать дом своему приятелю. Ему большой американский дом от одной старухи достался. Старуха в девяносто пять померла. Представляешь, до какого возраста американцы живут. У нее две дочки - наследницы, такие злые американские незамужние суки. Я их видел. Одна профессорша в университете, а вторая вообще хрен-поймешь кто. Каждая своими делами занята, отдельно живут. Не хотели возиться со старьем , плюс у них какие-то там неприятные воспоминания детства. Чтобы отделаться, продали недорого. Мой приятель как раз этой недвижимостью торгует, подхватил дом и решил оставить себя. А меня уже вызвал помогать ремонтировать. Поселил меня в этом доме, и я стал его потихоньку восстанавливать. Работы там было на пару месяцев. Я не спешил, потому что пока работал, у меня было халявное жилье, он меня кормил, давал на мелкие расходы. Трудился я часов до шести, а потом, отдыхал. Инструмент у них там в Америке отличный - приспособы всякие, клеи, замазки, краски и все, что для мелкого строительства нужно. С восьми часов утра, когда у них по правилам можно шуметь, я включал радиоприемник и работал до двенадцати. Потом шел, готовил себе что-нибудь на обед и час отдыхал. Самый лучший день у меня был четверг. В четверг раз в неделю им разрешалось выбрасывать всякую старую электронику. Четверг был мой день, потому что вооружившись фонариком, с тачкой я обходил весь район и собирал с улицы телефоны, телевизоры, факсы, видеомагнитофоны и принтеры. Я, кроме строительных работ, могу ремонтировать электронику, умею паяльником работать. Половину из того, что эти американские лохи выбрасывали можно восстановить за час. Сгорела силовая часть, а эти дураки всю автоматику, двигатели, память, все выбрасывают и покупают новое. Для такого, как я - золотое дно. Я даже не пытался ремонтировать, только сортировал и отправлял домой в Москву красным крестом. Оно шло по полгода, но отправка была бесплатная.
Квартиру в Москве, пока я жил в Америке, сдал одному студенту. Друг из Питера попросил для сына. Сын приехал в Москву поступать в Университет, провалил, но папе не сказал. Врал, что учится, регулярно получал от папы стипендию из Питера. Как раз началась вся эта перестройка и молодому пацану со своей свободной хатой в Москве, возвращаться домой совершенно не хотелось. Он поселился в моей квартире, с какими-то своими кентами. Машину я спрятал в гараже и ключ взял с собой в Америку. Они же, суки, открыли замок, взяли мою тачку и поехали, знаешь куда. В Казахстан или в Узбекистан. Куда-то туда. Что-то им было нужно. Туда они доехали, но когда возвращались домой, машина сломалась. У меня была старенькая копейка. Я жигулевский движок хорошо знаю и поэтому поддерживал в ней жизнь, ездил по городу и на дачу, а они старушку на большой дистанции загнали и кинули, нахер, во дворе у какого-то бабая. Тут как раз Союз развалился и моя машина оказалась вообще в другом государстве. Квартиру они всю разъебали. Расписали стены. "Виктор Цой - жив". Кто, ****ь, этот Виктор Цой, хотел бы я посмотреть. Сожрали все, что было в шкафах на кухне и даже старое десятилетнее варенье, которое засахарилось в камень, я хотел уже выбросить, сожрали. Четыре трехлитровые банки. Банки вымыли и смотри что насыпали. Какой-то специи. Так запах у нее есть, довольно странный, а добавляешь в еду, там в суп или к мясу ни какого эффекта, ни вкуса ни запаха.
- Покажи, - попросил Рабинович.
Боря полез в самую глубину шкафа и из под мешков с крупой и мукой вытащил трехлитровую банку хорошей, собранной не на продажу, а для себя анаши.
- Сколько у тебя таких? - спросил Рабинович.
- Еще три, - сказал Борис.
- Полные?
- Полные, до крышки. Только что я немножко из одной на эксперименты взял.
- А что с машиной? - спросил Рабинович.
- Да забыл уже. Пешком хожу.
- А новую машину хотел бы?
- А чего ты спрашиваешь?
- Здесь на четыре новых машины. Одна банка – машина.
- А, что это, наркотики? – догадался Борис.
- Легкие.
- Я так и думал. А как это употреблять?
- Курить.
- Нет, я не курю. А если курить, то что будет?
- Кайф.
- Как от чего, как от водки?
- Нет, по-другому.
- Как это по-другому, по-другому не надо. Надо, чтобы как от водки. Сколько здесь твоего кайфа, если на водку измерять.
- Четыре тысячи.
- Чего, бутылок.
- Нет, Боря, ящиков, ящиков столичной водки в экспортном варианте, - чтобы произвести на друга впечатление сказал Рабинович.
- Знаешь что, - сказал Боря, - забери это все нахер, не нужно оно мне.
- А что я с этим буду делать?
- Возьми это с собой в Минск, скажешь своим кентам, что из Америки привез. Там с ними все и скуришь.
- Что, все четыре банки?
- Да все четыре. Хотя погоди, дай я себе немножко отсыплю, может пригодиться угостить кого-нибудь.
Он взял чистую баночку от майонеза, насыпал доверху анаши и закрыл герметичной пластиковой крышкой.