Мими не знала, что несколько минут ее жизнь буквально висела на волоске. Она вышла из Малого зала, и перед ней сама собой открылась какая-то дверь, а потом другая, и еще одна, и еще… И наконец она вышла в приемную, где никого не было, зато на банкетке лежал ее плащ.
- Куда все подевались? – подумала баронесса, одеваясь. Ей было невдомек, что вся королевская рать в этот момент носится вокруг дворца, безрезультатно ее разыскивая. Она спокойно вышла, не считая того, что ее шатало, как припадочную, и ускакала восвояси, не совсем понимая, куда именно она направляется и зачем.
Было ясно только одно – надо отдохнуть. Физические силы ей изменяли, и она уже начала всерьез опасаться, что может просто сунуться где-то и упасть с лошади, а там ее заберут, как пьяную и сказочке конец. Первое, что пришло ей в голову, была «Старая тыква», куда она и направила свою лошадь.
- Здравствуйте, сударыня, рады вас видеть!
- Угу, - промычала баронесса, каждый шаг которой давался с огромным трудом. – Мою комнату и спать…
У нее было намерение раздеться и даже помыться, но она себя переоценила. Как только кровать оказалась в пределах физической досягаемости, Мими рухнула на нее, в чем была, и мгновенно уснула мертвым сном на двое суток. Коридорный мальчик уже начал подозревать, что постоялица мертва, ибо лежит в одной позе и не шевелится, но, когда он подошел, то понял, что она просто крепко спит.
Когда, наконец, баронесса Ферро проснулась, она долгое время не могла сообразить, где она находится, и что произошло. Грязные стены трактирной комнаты, смятая постель и совершенно закоченевшее тело причиняли ей дискомфорт. Она собралась с силами и утвердилась на пятой точке, пытаясь сообразить, как она тут оказалась.
Память восстанавливалась не сразу – в первую минуту ей показалось, что все события последних трех недель ей приснились: принц Марк, Ледяная пустошь, Картерос, Орлиный зоб, Драгомил, Молчаливое ущелье, Орландо…
- Приснится же…
Словно она и не покидала Старую тыкву с самой двенадцатой годовщины Белого дня. Голова трещала, все тело болело и было неимоверно грязным. Почему она легла спать, не раздеваясь, напилась, что ли? Со стоном Мими спустила ноги с кровати и стала снимать сапоги. А под ними обнаружились вязаные носки, которых раньше у нее не было, и которые отдал ей принц в Ледяной пустоши.
Она тупо смотрела на свои собственные ноги и не могла поверить, что ее страшный и тяжелый сон оказался правдой.
- Нет, этого не может быть, – но подробности все всплывали и всплывали, и тут ее осенило: надо спуститься вниз и посмотреть, на какой лошади она приехала. Если на Роланде, значит, она просто напилась вчера и галлюцинировала, а носки… носки сняла с кого-нибудь, мало ли что бывает с пьяной женщиной.
Баронесса поднялась, и не совсем твердой походкой вышла в коридор. Спуститься по лестнице оказалось серьезным испытанием для человека, который напрочь отлежал себе ногу, но она это сделала.
- Доброе утро…
- Добрый вечер, сударыня, чего изволите?
- Где мой конь?
- В стайке. Вас рассчитать?
Мими мотнула головой:
- Нет. Просто показать моего коня.
Мальчик проводил ее и услужливо распахнул перед постоянной клиенткой дверь небольшого стойла, рассчитанного на посетителей трактира. Почему-то она ожидала увидеть там не Роланда, а небольшую гнедую кобылку, которая там и стояла, спокойно пожевывая овес и наслаждаясь жизнью.
- Это моя лошадь?
- Да, сударыня, вы на ней приехали.
- А мой белый конь, Роланд?
- Не могу знать, моя госпожа, мы его не видели в этот раз.
Все так и есть, эта лошадка, кстати, резвая и смирная, досталась ей на последней станции, где она поменяла ее на предыдущего жеребца. Так, значит, она и вправду побывала в Тридесятом царстве и видела своими глазами разгром четвертой армии? Какой ужас…
- Какое сегодня число?
- 273е. Вы приехали позавчера, спросили комнату и сразу уснули. Проспали до сегодняшнего дня, я вас не будил.
Кошмар какой-то. Мими чувствовала себя так, словно долго проболела, а теперь пришла в себя, слабая и обессиленная.
- Ванну мне приготовь.
Отмокая в сомнительной чистоты бочке, баронесса Ферро полудремала и вспоминала их странную ванную в Каррадосе. Как же там было хорошо лежать и смотреть в огромное окно, едва задернутое газовой занавеской, на корабли, проходящие по Серану. Нигде больше она не встречала архитектурного решения, чтобы окно в ванной было от пола до потолка и занимало собой почти всю стену. Да и такого покоя она тоже никогда не встречала – несмотря на палящее солнце и пестроту, Каррадос был легким городом, в котором тоска рассеивается сама собой и не давит на плечи постоянным грузом.
Там было хорошо. Мими окунулась в остывающую воду и задумалась: может, ей вернуться в Каррадос? Теперь ей больше нечего делать здесь, в промерзлой Амаранте, можно и пожить для себя. Она не представляла, как это – жить и ничего не делать, и не представляла, как она возьмет и вернется в то место, где ее считали цареубийцей. А ведь так было бы хорошо снова снять или купить тот дом у реки, обставить как тогда и жить, просыпаясь по утрам, когда птицы начинают кричать за окном. Выходить на балкон, кормить жирных чаек, и замечать, что солнце уже пригревает не на шутку. Принимать ванну в чудесной комнате, читать книги, кушать местные пряные блюда и видеть, как кожа под палящим солнцем постепенно принимает бронзовый оттенок. Найти Аню – хорошая была девушка, интересно, что с ней стало…
Ход ее мыслей прервал стук в дверь – принесли еще горячей воды. А в Каррадосе все было наоборот: вода находилась в чанах на крыше и так нагревалась под солнцем, что можно было обжечься. Ее надо было разбавлять, чтобы она стала пригодной для мытья, и для этого использовали резервуары, стоявшие в подвале в полной темноте и холоде. Каким наслаждением было прийти с раскаленной улицы и опуститься в ванну, наполненную прохладной водой, в которую капали несколько капель мятного масла, и прохладный аромат растекался по комнате.
Хорошо там было. Но это было давно. Все хорошее в ее жизни было давно, поросло быльем и забылось. А теперь заняться баронессе Ферро совершенно нечем, ничего не осталось, чтобы выстроить себе очередную призрачную цель. Пока просто болит голова, а потом навалится пустота и ненужность, которая раздавит ее, как червяка, но сейчас лучше об этом не думать. Лучше просто помыться и постараться отдохнуть.
После помывки Мими поняла, что голодна, как зверь. Она спустилась вниз и заказала себе ужин, который проглотила в полном одиночестве, ибо в «Тыкве» больше никого не было. Если честно, она хотела посмотреть на людей, обыкновенных, мирных людей, от которых совсем отвыкла, но не случилось. Что ж, хотя бы поесть, и то хорошо.
Еще где-то сутки баронесса отходила от своего путешествия и обдумывала положение: в Амаранте стояла тишина, никто не анонсировал поход через Кошачий лаз, и его провал оставался в тайне. Никто ничего не знал, как будто и не было такого события. Мими почувствовала разочарование, когда перечитывала свежие газеты – ей хотелось, чтобы ее поступок был заметен кому-то еще, кроме правителя.
- Ничего. Как будто и не было ничего. Я не существую.
Нехорошие мысли начинали роиться в голове, и она боялась, что скоро они полностью завладеют ее существом, а спасения от них не будет. Надо бы что-то делать, чем-то себя занять, но ничего не осталось. Она ума не могла приложить, к чему себя пристроить. Попробовать все-таки убить Орландо? Был же шанс – жалко, что была такая уставшая, а то никакие гвардейцы бы ее не остановили.
А что, если попробовать снова? Еще раз попытаться и все-таки уничтожить этого ублюдка? Да, сейчас кажется, что все пропало, но иногда возможности выныривают словно из ниоткуда. Да, самочувствие скверное, но это тоже проходит, надо только немного отдохнуть. Поразмыслив, Мими решила вернуться в Куркколу и там попытаться прийти в себя, а если не получится, то хотя бы повеситься в родном доме.
Она отоспалась и покинула «Старую тыкву», направляясь домой. Где-то в трактире на Арпентерской стороне осталась ее лошадь, подаренная ей Драгомилом, но она решила сейчас за ней не возвращаться – подождет. Драгомил явно не входил в число людей, чьими подарками баронесса Ферро очень дорожила. То ли дело носки Марка! Она ухмыльнулась себе под нос, пошевелив пальцами на ногах.
Дорога до дома не заняла много времени, но это был не самый приятный путь в ее жизни – недалеко от Ирджихово она увидела первую в своей жизни кучу мертвецов. Отдельные тела попадались ей на дороге, но чтобы вот так, все вместе… Зрелище было очень неприятное и сулило в будущем еще большие неприятности – Мими осмотрела мертвых и аккуратно объехала их подальше.
- Не нравится мне эта фигня… - она нутром чуяла, что это не просто свинка или коклюш. Если описать ее ощущения, то она была во власти предчувствия огромного несчастья, которое нельзя ни предотвратить, ни отвести. – Надо бы посмотреть поближе на этих жмуриков, ручками их потрогать…
Это значило обследовать тело, определить причину болезни и механизм ее распространения. По первым признакам, которые бросились в глаза ведьме-недоучке, болезнь смахивала на чуму, о которой она когда-то читала в своих учебниках, но определить точно она могла бы только после тщательного осмотра.
В Куркколе Мими наконец выдохнула, и поняла, что больше спешить некуда. Тишина пустого дома, которую она совершенно не замечала в первый свой приезд, теперь ощущалась очень отчетливо. И она не была уверена, что это хорошо. Заполнив свой день до отказа хозяйственными хлопотами, первые три дня она чувствовала себя неплохо – не было ни одной свободной минутки. Она колола дрова, таскала что-то туда-сюда, мыла, скребла и чистила: теперь она приехала сюда надолго и хотела обеспечить себе максимально возможный комфорт. Но на четвертый день работа внезапно кончилась, и баронесса присела на стул в полном непонимании, что же теперь делать. Вот она, та пустота, которой она так боялась – когда смотришь в окно и ничего не ждешь на горизонте.
Белое матовое небо сливалось с бесконечными полями, покрытыми снегом, и создавало ощущение бесконечности и безнадежности. Мими просидела, глядя в окно, два дня, а потом поняла, что так она сойдет с ума. Оглядев свои апартаменты, она с грустью констатировала факт, что баронесса могла бы жить и получше – да, у нее было тепло и почти чисто, но все равно, она жила словно в осаде.
Ей пришла в голову мысль пригласить служанку из деревни: будет кому о ней позаботиться, да и душа живая рядом тоже не помешает. Воспоминание об Ане еще раз пробежало где-то в подсознании и отдалось теплом – именно такую служанку баронесса рассчитывала найти в Ирджихово, хоть и не отдавала себе в этом отчета.
Слухами земля полнится, и ее приезд уже не был тайной для местных. Они видели дым из труб баронской усадьбы, и уже поняли, что или лихие люди, или беспокойная наследница поселилась там – и неизвестно, что хуже. Мими действительно уже становилась персонажем анекдотов, и слава ее было весьма сомнительного свойства. Говорили, что она сумасбродная, безрассудная, готовая подвести под монастырь кого угодно и устроить хаос на ровном месте. Ее бы обидела такая характеристика, но это, увы, было правдой.
Ирджихово издревле являлось вотчиной баронского дома Ферро – оттуда поступала в господский дом вся дворня, за исключением особо квалифицированного персонала, который нанимали в городе. Барские кормилицы уж точно всегда были из деревни – никакая городская крокодилица не в состоянии так хорошо выкормить барчонка, как здоровая молодая деревенская баба. Мими тоже была выкормлена крестьянкой из Ирджихово, хотя и не придавала значения этому факту.
Это было большое село, довольно зажиточное и приличное. Отец Мими всегда разумно относился к своим привилегиям и обязанностям ленд-лорда, не пытался выжать с людей последние соки, «давал дышать», как говорили крестьяне. А сама Мими и вообще не вмешивалась в их жизнь, не появляясь там десятилетиями – почему бы не жить? Но проклятая война подкосила даже сытых баронских крестьян, им пришлось затягивать пояса все туже и туже, до такого состояния, когда уже и вздохнуть нельзя. Разорение и даже голод стали такими же спутниками Куркколы, как и любой другой земли в стране.
Въезжая в деревню, Мими отметила ее очень неприветливый вид, который резко контрастировал с ее детскими и юношескими воспоминаниями: Ирджихово помнилось ей нарядным, даже щеголеватым – с расписными ставнями, резными петухами на крышах и заливистой гармошкой, всегда игравшей в сумерках. Люди были высокими, красивыми, всегда спокойными и вежливыми. Они чтили своих господ, но и себя уважали, никогда не забывая о гостеприимстве. А теперь избы выглядели серыми, покосившимися, неряшливыми, будто сто лет непогоды внезапно обрушилось на село, да так и не закончилось.
Кое-где вились из труб редкие дымки, окна были грязными и мутными, некогда яркие ворота посерели и покосились, ощерившись дырами. Попадались заброшенные дома, тяжело смотревшие ей вслед пустыми провалами окон. И главное, никто не вышел ее встретить. А ведь раньше никогда не требовалось извещать о своем прибытии, оно всегда было известно старосте, ибо дорога от усадьбы к Ирджихово отлично просматривалась.
Мими ехала по улице и не узнавала родные места. Все изменилось, все перестало быть родным, она снова была затеряна на чужбине. Дом старосты пятый с края деревни по левую руку - это она не забыла, и теперь решительно направилась туда, несмотря на полное безразличие деревни.
Постучав железным кольцом в ворота, Мими долго ждала, пока наконец изнутри не зазвучали шаркающие шаги, и не приоткрылось маленькое окошко, навроде тюремного.
- Чего тебе? – прошамкал старческий голос.
- А ну открывай дверь! Я твоя баронесса, сейчас покажу, чего мне! Где староста?
Все внезапно стихло, словно человек за воротами или умер, или потерял сознание.
- Открывай, кому говорю!
Ей пришлось как следует наподдать, чтобы ворота угрожающе затряслись, только тогда невидимый старик за ними зашевелился и заскрипел отодвигаемым засовом.
- Что, совсем одурели тут без хозяйского догляда? Сколько лет я с вас аренду не собирала? Сейчас посчитаем…
Ворота отворились, и взору разгневанной баронессы предстал жалкий старик с трясущимся подбородком, на которого и орать-то было совестно.
- Батюшки, батюшки, госпожа баронесса… Маленькая Мими, вы ли это?
- Я, – мрачно ответила Мими. - Что, не похожа?
- Похожи, сударыня, еще как похожи. Вылитая маменька ваша, госпожа Мелисса. Только это… маменька ваша все больше платтюшки носила, а вы прямо как офицер…
- Маменька моя всю жизнь на жопе просидела, при таком раскладе можно и платтюшки носить. Ладно, кто у вас сейчас староста, мне поговорить нужно.
Старик отступил в дом и почему-то всхлипнул:
- А у нас такая беда, сударыня, уж такая беда, что и не вышепчешь…
Спустя час Мими сидела за столом в доме старосты, и горница была полна молчаливых людей, которые пришли посмотреть на свою госпожу, которая, говорят, с хорошим прибабахом, но зато была в заморщине.
- Уже пятнадцать человек умерло, не знаем, что и делать. Страх такой… Эта болезнь по тракту идет, в Амаранту, там будет помелом махать: что махнет – улица…
- …перемахнет – переулочек. Знаю, знаю, видела я эту болезнь по тракту, но не ожидала, что все так скоро развернется.
- Спасите нас, сударыня!
- Помогите, матушка!
- На вас одна надежда!
Мими только руками всплеснула:
- А я-то что сделаю?
Старик Пяртту, бывший староста, который так долго открывал ей дверь, хитро прищурился:
- Дык вы же на ведьму учились, али нет? У самой Ирьи из Амаранты…
Фамилию ДеГрассо они не знали. Мими опустила голову.
- То давно было. И я не Ирья.
Но люди даже не шелохнулись, все так же стояли и не сводили с нее немигающих глаз. Им было наплевать на все ее душевные терзания. Она училась на ведьму, она должна избавить их от болезни. Точка.
- Ладно, сначала мне надо посмотреть на больного.
Памятуя о том, что чума может быть крайне заразной, Мими все-таки предприняла кое-какие меры безопасности: надела тканевую повязку и обернула руки тканью, так как перчаток в деревне, разумеется, не было. Ее привели к больному – одиннадцатилетнему мальчику, который метался в бреду и кричал от боли, раскидав в стороны руки и ноги. В паху его торчали огромные желваки, которые смахивали на огромные гнойники, готовые вскрыться. Тело было покрыто коричневыми пятнами, уже знакомыми ей по встреченным трупам.
- Давно это с ним?
- Второй день, как заплохело.
- Мда, что вам сказать, я видела много трупов, и у них были как раз такие пятна. По виду похоже на чуму.
- Помогите, сударыня! – мать несчастного упала перед Мими на колени и кинулась целовать ее перемотанные руки. Та дернулась и отскочила в сторону:
- Вы что, сумасшедшая?! Я этими руками чумного больного трогала, а вы их целовать! Тоже на погост захотели?!
Сорвав повязку, она скомкала ее и свои тряпки, и тут же зашвырнула в печку.
- Слушайте меня внимательно. Если это чума, то необходимо соблюдать строжайшие меры безопасности и личной гигиены. Первое: больных изолировать, второе: помещения проветривать и окуривать можжевельником два раза в день, третье: избегать любого контакта с больными или их вещами, кроме самого необходимого, а после контакта тщательно мыть руки, лицо и протирать водкой. Четвертое… - Мими запнулась, - четвертое… мне вообще-то девушка в услужение нужна, я за этим приехала.
- Девушку мы вам найдем, только помогите.
Вот как им объяснить, чтоб не обидеть?
- Как я могу вам помочь? Нет от чумы лекарства. Можно только остановить ее распространение, если тщательно оберегаться, я вам уже все рассказала. Никто не знает, как ее лечить, во всех книгах, которые я за свою жизнь прочитала…
И тут Мими замолчала – потому что точно вспомнила, что дома, в библиотеке, у них было несколько книг, в которых встречалось описание чумы, и там можно было что-то посмотреть. Когда она пошла учиться, барон Ферро, гордившийся дочерью, старался скупить все возможные книги по ведьминскому мастерству и врачеванию, чтобы ей они когда-нибудь пригодились. И вот, похоже, случай подвернулся.
- Ладно. Мне нужна девушка для работы по дому, можно даже семейную пару, потому что там и мужские руки требуются.
Глаза крестьян все так же пристально смотрели на нее, словно ожидая чуда.
- Я ничего не обещаю…
В результате в Куркколе обосновалось целое семейство: мать, отец и дочь лет семнадцати, которые поступили на службу к баронессе, и были несказанно рады, что сбежали из зачумленной деревни. Мими не разделяла их энтузиазма, ибо знала, что пара верст – не преграда для болезни.
Но кухарка, сторож и горничная – как они стали именоваться, поселившись в Куркколе, о таких материях не размышляли. Им тепло, сытно и безопасно, что еще нужно крестьянину, с детства привыкшему к лишениям? Мать семейства звалась Мартой и неплохо готовила, отец семейства, Стефан, колол дрова и делал всю тяжелую работу по дому, а цыпленок-девочка по имени Суми убиралась в комнатах, да помогала Мими в ее занятиях.
Была она совсем худая, угловатая и диковатая, всего боялась и страшно робела перед баронессой, что плохо сказывалось на качестве ее работы. От страха Суми совсем переставала соображать и превращалась в трясущееся бревно, от которого ничего нельзя было добиться.
- Где мои пробирки? – вопрошала баронесса, а Суми молчала и пучила глаза. – Штучки такие стеклянные, длинненькие…Ты же убирала в кабинете!
Бесполезно. Пробирки потом находились где-нибудь в кухне, аккуратно составленные на полке с пряностями, а вопросы по поводу того, что они там делают, можно было не задавать. Нельзя сказать, чтобы Мими была довольна их работой, но ничего лучшего в деревне точно не было.
Чума виделась ей чем-то совершенно неодолимым и необоримым, настоящей карой небесной. Так Мими привыкла о ней думать, прочитывая хроники, но теперь, когда она посмотрела ей в глаза, в душе родился еще неосознаваемый, но сильный протест. Это был протест здорового живого существа против уродливости и смерти. Едва вернувшись домой, она засела в библиотеке: разыскивать любую информацию, которая могла бы помочь в борьбе со страшной болезнью.
День и ночь она листала книги, забывая покушать и помыться. Десятки описаний чумных эпидемий, жуткие картинки, душераздирающие воспоминания – и ни одного внятного рецепта, как с ней бороться. Болезнь была инфекционная, и распространялась с бешеной скоростью, поэтому Мими для начала решила попробовать запереть ее в теле тех, кто уже болел. Не лечить, так хотя бы остановить.
Освежив свои воспоминания, она двинулась в деревню к вящему ужасу своих новых слуг. Как оказалось, за прошедшую неделю умерло еще семеро и заболели шестеро. Таким образом, очень скоро могла вымереть вся деревня.
- В общем, вот что: я попробую запереть болезнь в тех, кто ее носит, чтобы они ее не распространяли. А уже потом будем думать, как лечить, если будет кого…
Но баронесса Ферро немного недооценила свою задачу: над каждым больным ей приходилось биться по нескольку часов, теряя силы. Кроме того, стоило человеку помереть, и он снова становился источником заразы – на мертвых ее заклятие не действовало.
- Значит так: переносите всех мертвых в один сарай, а заболевших – в другой. Чтобы никто не входил к ним и не выходил оттуда. Мертвых – сжечь, а заболевших – тоже сжечь, только потом, когда помрут. Иначе мы никогда не выберемся…
Разумеется, никто ее не послушал. Вернее, мертвых-то сожгли, но с заболевшими родственники не стремились расставаться, заражаясь сами и разнося заразу дальше. Разорвать порочный круг она не могла. Но Мими не замечала, что даже ее скромные усилия дали значительный результат: Ирджихово жило, смертность там была очень невысокая, в то время как деревни вокруг Амаранты вымирали полностью за несколько дней. Это было то время, когда чума еще не шагнула в столицу, но уже подобралась близко. Настолько близко, что горожане видели ее протянутые руки сквозь городскую решетку.
Каждый день баронесса Ферро билась со своими больными. А каждую ночь просиживала в библиотеке, уже не трогая описания чумы, а пытаясь изобрести что-то, что могло бы повлиять на заразу. Она варила всевозможные зелья, пробовала их, комбинировала и выливала в нужник, потому что ничего путного пока не получалось.
Теперь она полностью установила и описала анамнез болезни: ее зарождение, начало, течение и… логическое завершение в виде смертельного исхода. Все протекало быстро, от момента заражения до смерти проходило 5-6 суток, а в случае с детьми или стариками и того меньше. За этот короткий промежуток человек распадался заживо, истекая зловонным гноем, льющимся из бубонов.
Что сделать, как успеть остановить течение болезни – ни одна ведьма в мире не могла ей посоветовать. Как же сильно ей не хватало сейчас совета Ирьи, которая могла все на свете. Мими ни за что бы не поверила, что Ирья тоже могла быть бессильной перед лицом чумы. Ее способности как ведьмы особенно ничем не помогали, разве что она могла чувствовать, где есть зараза, а где нет. Ведь чумная бактерия – она тоже живая, и Мими ощущала ее присутствие в людях и вещах.
В один из вечеров, будучи в Ирджихово, в одной избе, она нечаянно оперлась рукой, замотанной в тряпки, на раскаленную печку – обжечься не успела, но вдруг ощутила, что зараза на тряпках внезапно перестала жить. Рука ее снова стала чистой.
Удивленная этим открытием, она приложила к печке вторую руку – ситуация повторилась. Вот оно что – чума гибнет от высокой температуры! Пораженная своей догадкой, баронесса кинулась к больному и наскребла гноя с бубонов, подхватила ее палочкой и приложила к печке – она практически слышала крики гибнущей заразы!
Но как применить полученное знание, ведь человека нельзя жарить в печке? За первой эйфорией последовал долгий спад, полный мучительных мыслей и сомнений. Однако она на всякий случай прихватила с собой мертвый материал, еще не зная, что с ним делать. Сидя дома в наспех оборудованном кабинете, она вертела его туда и сюда, пытаясь придумать, как с ним поступить, но в отличие от Лии, мертвое она не чувствовала. Едва заканчивалась жизнь даже в чумных бактериях, Мими становилась бессильна.
Как ненормальная, она варила все зелья, которые только могла вспомнить, и мешала их друг с другом, с чумным материалом, с химикатами, со всем, что попадалось под руку. Получались литры помоев, которые она выплескивала, не моргнув глазом. Целые дни уходили у нее на последовательные неудачи, но она решила не отступать и булькала своим варевом с утра до утра. Мими и сама не знала, что именно она хочет получить, просто пробовала все, что придет в голову. Она пыталась сварить что-нибудь, что убивало бы эту невидимую глазу жизнь, которая за считанные дни разрушает весь организм.
Баронесса похудела, почернела и совсем перестала нормально есть и спать – в любое время дня и ночи она сидела в кабинете, оборудованном из бывшего маминого будуара, и лихорадочно листала книги, или мешала очередную гадость. Пару раз у нее здорово бабахнул котел, едва не обварив ее с головы до ног, так что пришлось отодвинуть стол подальше от очага, который она выложила плоскими камнями прямо на полу.
- Мама бы меня прокляла… - подумала Мими, вспоминая, какой эта комната была при своей прежней владелице: вся розовенькая-розовенькая, как кремовый торт. Ее передернуло, за столько лет она здорово изменилась и успела воспитать в себе отвращение ко всему искусственно-миленькому.
Зато теперь комната была ей по нраву: стены были завешаны пучками трав, кореньев и других ингредиентов, которые ей удалось добыть. Книги стояли стопками от пола почти до потолка – баронессе было лень каждый раз ходить в библиотеку за нужным томиком. На полу она выжгла магические символы прямо на узорчатом паркете, и даже бровью не повела.
Ее слуги боялись заходить к ней в комнаты, почитая ее чуть ли не за дьявола, и Мими вскорости обнаружила, что живет в грязи, и уже давно не видела горячей пищи.
- Я не поняла, за что я вам плачу?
Она вышла из своего кабинета, но никто ей не ответил. Как оказалось, слуги забаррикадировались в подвале, где была вода, и наотрез отказались выходить к своей госпоже.
- Мы вас, сударыня, уважаем, но жизнь дороже. Вы уж простите, но вы в чумную деревню ходите, с чумными больными возитесь, а нам жить хочется.
- Можно подумать, мне не хочется.
- Вам не хочется, сударыня, все говорят, что баронесса наша отчаянная и жить не хочет.
Мими дернула глазом:
- Нормально, да? Так, короче, или вы открываете дверь, или я вам под порог чумных бактерий напускаю! Мне что, мне жизнь не дорога…
Напрасно она надеялась найти в деревне кого-то вроде Ани, эти люди были от нее бесконечно далеки. Долгий, монотонный, изматывающий труд – и вот награда, от тебя собственные слуги дверь закрывают.
- Ладно, я пошла за чумой.
Дверь медленно отворилась.
Ирджихово стояло в трауре, треть деревни уже покоилась на погосте, и каждый день приносил дурные вести. Но баронесса не опускала рук, а крестьяне все больше проникались к ней суеверным ужасом и почитанием – она была со смертью на короткой ноге.
- Скажите, матушка, - однажды начал старый Пяртту, хотя Мими по возрасту годилась ему во внучки, - а правда, что вы вместе с принцессой, мир ее косточкам, мертвецов из болота подняли?
- Правда в том, Пяртту, что у тебя мозгов нет. – Мими уже научилась замедлять течение болезни до 10 дней, что давало ей немалое преимущество перед тетушкой чумой. – Мы просто перешли болота и все. Ночью. В темноте. Без проводника.
- А говорите, что неправда…
- Конечно неправда, мы никого не поднимали. Лия, правда, говорила, что там мертвецы кишмя кишат, но я ни одного не видела. Не умею я их видеть, понимаешь? И это мне сейчас очень мешает.
- Почему же, сударыня?
- Потому что как только чумной материал погибает, я перестаю его чувствовать. Вот сейчас бы Лию сюда, она бы лихо разобралась с этой чумой!
Старик осторожно прокашлялся и поправил маску на длинном носу. Из всей деревни он один рискнул стать ассистентом баронессы, решив, что уже достаточно пожил, и может не бояться смерти.
- А правду говорят, что принцесса вернется?
Тишина воцарилась на мгновение. Мими удержала скальпель, которым она вскрывала бубоны, и замерла, обдумывая ответ.
- Обязательно.
- Вот славно-то! Ведь и зима пройдет, и чумы не станет, когда наша кормилица вернется в страну! Я-то уж не доживу, так хоть мои внучата увидят, как хороша может быть жизнь!
Он на радостях едва не расплескал содержимое баронессиных склянок, так что она была вынуждена на него шикнуть.
- Знаешь, я слышала от одного человека, что жизнь хороша в любом виде. Правда этот человек и сам был несчастен, и другим несчастья причинил – еле жив остался. Не знаю, верить ему или нет.
- Я бы не стал, - авторитетно заявил старик.
- А вот я стану, - ухмыльнулась Мими, - потому что в этом случае он прав.
- Вам, господам, виднее…
- Вот именно. Подай мне, пожалуйста, вон ту склянку…
Если эта дрянь живет, значит, она и умирать должна. Одного убийцу Мими уже вычислила, это высокая температура, должны быть и другие. Она терпеливо нагребала целые банки гноя и перебирала различные соединения, чтобы найти подходящее для применения на человеке. Однако ей и в голову не приходило, что все у нее в руках – куча отработанного материала представляла собой искомое решение.
Получилось все совершенно случайно, она уронила мертвую материю в котелок со своим варевом и очень расстроилась, что испортила очередной эксперимент. Пошла вниз за кипятком, а когда вернулась, вдруг обнаружила, что жизнь в материале угасает. Медленно, но верно зараженный материал погибал. Понаблюдав еще несколько часов. Мими решила повторить и провести новый эксперимент: она снова сварила ту сыворотку, соединила ее с отработками и стала добавлять в свежий материал. Он умирал.
Еще не веря в свое счастье, она пробовала до вечера – и так и сяк, а потом, не будучи в силах терпеть ночь, собралась и поскакала в деревню. Перебудив и перепугав всех, она решила опробовать свое изобретение на заболевшем ребенке, у которого так-то было очень мало шансов на жизнь.
- Посмотрим. Вдруг поможет.
От Ирьи она в свое время узнала, что есть способ вводить вещество прямо в кровь, и теперь намеревалась попробовать. Старые методы пускания крови были давно ей освоены, теперь ей предстояло освоить запускание в кровь. Для этого она приспособила целую систему по примеру той, которая позволяла вводить раствор в мышцы.
Она была ведьма, ей не требовалось тыкать наугад и проверять, попала ли игла куда надо – она и так видела пульсацию живой материи на сгибе ребеночьего локтя. Риск, конечно, был велик, могло и заражение пойти, и отторжение, и болезнь могла ускориться, но крохотный, призрачный шанс стоило использовать. И она вколола мальчику свою сыворотку, обмирая от страха. Вокруг нее толпились люди, ждавшие немедленного чуда, будто пацаненок сейчас встанет и начнет пританцовывать, празднуя излечение от страшной болезни.
Но ничего не происходило. Час, другой. Мими приготовилась ждать до рассвета, и окружавшие ее люди тоже. Все устали, но коптившая свеча давала им надежду, и они готовы были отдать что угодно, только чтобы услышать, что смерть отступает. На улице мело, и завывания метели эхом отдавались в печной трубе, похожие на злобные причитания старухи-чумы, которую палкой изгоняют из теплого дома.
Мальчик умер, но он долго боролся. Первой выжившей стала вдова кузнеца, которая после 7 дней болезни неожиданно пошла на поправку: бубоны размягчились, гной вышел, и ранки стали затягиваться. Лихорадка спала, и у женщины появился аппетит, а Мими про себя отметила, что организм воспрял и стал бороться. Это была огромная победа. Теперь она вкалывала свою сыворотку при первых же признаках заражения, и надо сказать, достигла отличных результатов – примерно половина заболевших выжила. Мими летала, как на крыльях.
В сочетании с драконовскими мерами гигиены, на которых она все-таки настояла, чума покинула Ирджихово. Пусть и не сразу, но в какой-то день баронесса, как всегда, приехала навестить больных, и вдруг уловила в воздухе что-то совершенно новое – воздух пах жизнью! Нельзя объяснить словами, но сердце ее радостно екнуло, и слезы непроизвольно полились из глаз, а окружавшие ее крестьяне не знали, что и думать.
- Что случилось, сударыня?
- Чума ушла… - промямлила Мими и осела в снег. Нервы ее не выдержали, и она зарыдала в голос, согнувшись в три погибели, и совсем не по-баронски. А крестьяне только крутили головами, пытаясь понять, где же их госпожа увидела уход чумы.
Но она оказалась права, болезнь оставила деревню. Кто-то умер, кто-то выздоравливал, но новых заболевших больше не было, можно было вздохнуть свободно. Мало-помалу, но каждый из крестьян понял, что действительно что-то изменилось, появилась надежда, и глаза загорелись радостью жизни. Вчера еще обреченные люди теперь глубоко дышали и радовались каждому мгновению – как никогда им хотелось петь, любить и работать. Побывав в аду, они на недолгое время осознали, как прекрасна и счастлива жизнь, и это читалось в каждом их движении, в каждой улыбке. В ночь жители деревни решили устроить сожжение чучела чумы прямо посреди ночи, чтобы безносая старуха уж точно не вздумала сюда вернуться.
Едва пробило полночь, раздался удар барабана и вспыхнули факелы! Процессия из жителей, наряженных чудовищами, медленно двинулась с одного конца деревни на другой, пританцовывая и вздымая в небо высокий шест, на котором красовалось чучело чумы. Движения их напоминали пьяных, они раскачивались из стороны в сторону, словно рыдали от небывалого горя, а барабан мерно отсчитывал удары, как угасающее сердце.
Чем дальше они шли, тем чаще становились удары, и тем быстрее становились их движения, ставшие в конце концов стремительными и упорядоченными. Страшный танец исполняли черные фигуры, тянувшие руки в небо, словно желавшие ухватить его корявыми пальцами и вытянуть на себя. Жуткие маски с клювами, лохмотья, какие-то фантастические шапки на головах производили сильное впечатление.
Высоко в черное небо летели искры, уродливое чучело, сшитое из старых юбок и набитое соломой, корчилось в пламени, а охмелевшие от счастья люди плясали кругом. Праздник жизни был похож на сатанинский ритуал. Баронесса Ферро сидела у окошка в доме Пяртту и смотрела на них, но уже не чувствовала никакой радости. Она слишком устала.
- Вам бы поспать, сударыня, вы неважно выглядите… - осторожно подошел сзади старик, стараясь ее не напугать.
- Да, ты прав, сейчас поеду. Мне надо отдохнуть перед поездкой.
- Куда же вы собираетесь, госпожа Мими? Только приехали и уже опять собираетесь? Как мы будем без вас, вы же наша спасительница?
- Ничего, проживете, я вам уже не нужна. А вот в Амаранте еще пригожусь – город вымирает, Пяртту, там я сейчас нужнее с моей сывороткой.
Старик вздохнул:
- Вы только не обижайтесь, моя госпожа, но люди всякое говорят. Может и пустое, но в самых пустых словах всегда есть зерно истины. Как молва людская бает, Амаранта уже населена одними мертвецами, и каждый, кто войдет в город, сам станет мертвецом.
Его круглые глаза, похожие на птичьи, сверлили лицо баронессы, пытаясь отыскать на нем следы страха.
- Чушь.
- Пусть чушь, мы люди темные, у ведьм не учились. Только берегите себя, сударыня, очень вас прошу.
Мими вернулась в Куркколу и улеглась спать, не поужинав. У нее был готов большой запас сыворотки, которую она собиралась отвезти в город, и завтра ей предстоял путь, на который совершенно не осталось сил, так что она легла и сразу провалилась в сон.
Утром она поднялась с трудом – болели суставы, во всем теле была ломота и слабость. Казалось, что она не отдохнула, а наоборот, разгрузила несколько кораблей в порту Каррадоса.
- Никогда нельзя уставать до такого состояния, мне уже не семнадцать лет, чтобы относиться к себе, как к ломовой лошади, – сказала она себе под нос и сама обалдела от услышанного. Впрочем, она не была бы собой, если бы позволила себе распуститься.
– Я могу растечься кучей дерьма по полу, никто этого не увидит и не оценит, так что в моих интересах не растекаться. Жалеть меня некому.
А ведь все могло быть по-другому. И комната могла быть чистой и светлой, и снаружи могла быть осень, и она могла не быть одинокой и никому не нужной.
Сердце заболело так, что можно было и вправду счесть себя нездоровой, поэтому баронесса встала, приказала себе ни о чем не думать и велела принести умыться.
- Интересно, как бы Лия сейчас выглядела, - подумала Мими, глядя на себя в мутноватое зеркало. Из зеркала на нее смотрела красивая женщина с ранней сединой в волосах, лицо ее было измученным и утомленным, а глаза маслянились нездоровым блеском.
– Хреново я выгляжу. Впрочем, мне замуж не ходить…
Преодолев душевную хворь, она умылась, оделась, наскоро перехватила кое-что из еды и вышла во двор, где ее уже ожидала оседланная лошадь. К седлу были приторочены склянка с сывороткой и футляр с инструментом – главное оружие ведьмы в борьбе с болезнью. Мими огляделась вокруг и вдохнула теперь уже чистый воздух:
- Красота-то какая!
Бескрайние снежные поля слепили глаз своей яркостью, и родная усадьба, покрашенная в желтый цвет, казалась такой милой и уютной, что хоть целуй! Баронесса улыбалась птицам, кружащим в небе, яркому солнцу и снегу, чувствуя себя необыкновенно воодушевленной.
- Вот, я и поехала в свой великий поход! – рассмеялась она, глядя как Суми, девочка-служанка, торопливо заворачивает ей домашние пирожки, чтобы подольше не остывали. – Да ладно тебе, какая разница: остынут они на тракте или за Яблонивкой? День-то какой чудесный! Чума ушла, эге-ге-гей!!!
Она была увлечена и взволнована, в груди широкой волной разливалось лихорадочное возбуждение. Суми протянула ей пирожки и испуганно отошла, а ее мать сразу же затолкала девчонку в дом, якобы по срочным делам. Вышедшие проводить ее слуги не подхватили ее порыва, и лица у них были кислые, но баронесса предпочла не замечать, что народ тащится за ней, как на веревке.
- Ладно, всем пока, я поехала. Скоро увидимся! Готовьте дом к моему приезду!
Она натянула поводья и сразу пустила лошадь вскачь. Родной дом стал уменьшаться в размерах, сжиматься, а потом и вовсе пропал за поворотом.
- Прощайте, сударыня…
Она выехала на тракт в том месте, которое за четыре недели до этого встретило ее горой трупов на обочине. Теперь по ее настоянию их убрали, и Ирджихово снова стало нормальной деревней, где живут люди, а не разложившиеся мертвецы. Это вдохновляло, и Мими поскакала по тракту в весьма приподнятом настроении, которое почему-то ползло все выше с каждым верстовым столбом.
Но очень скоро она наткнулась на чумную пирамиду. Здесь начиналась долгая обходная дорога, которая охватывала кольцом самые крайние села вокруг Амаранты. Мими никогда не ездила по ней, слишком плохие воспоминания у нее остались от убогих деревень, пропитанных нуждой и пороками. Правда теперь ей стало интересно, кто навалил кучу, потому что до ближайшего села было довольно далеко. Она прикинула себе неизвестного ей дурака, который навалил трупами телегу и поехал за двадцать верст складывать пирамиду, и очень удивилась.
Было что-то странное и неестественное в чумных пирамидах. Когда баронесса спросила Пяртту, почему они сами сделали такой ужас на въезде в Ирджихово, он ответил, что это, мол, знак, чтобы чума снова не приходила. Типа, «вот, у нас ты уже побывала, свое взяла, иди в другое место».
- Я бы еще поняла, если бы это был знак: «Не въезжать, местность заражена чумой», а так…
Пяртту кротко согласился:
- Так тоже можно, сударыня. Все одно – понятно, что тут произошло.
И вот теперь, стоя на объездной дороге, она задумалась – стоит ли поехать разузнать, что с этими деревнями? Есть ли там кто живой? А то ведь вымрут полностью, окоченеют и будут сто лет лежать, отравляя воздух и землю. Она тронула поводья и поехала направо, хотя еще недавно очень торопилась в город.
Но, проделав долгий путь по безлюдному полю, она поняла, что едет совсем не за этим. Ей хотелось повидать деревню Жижково, и посмотреть, как у них дела с чумой. И даже не посмотреть, а убедиться, что проклятая деревня вымерла вся, до единого человека. Почти тринадцать лет прошло, а она так и не простила жителям их предательства.
- Ничего себе, я кровожадная… - подумала она и злобно засмеялась. Сегодня у нее и вправду было странное настроение: в самый раз брать Картерос или устраивать массовую резню. Ей хотелось двигаться и петь, но при этом в груди полоскалась злоба, словно она сошла с ума и праздновала это событие.
До Жижково пришлось скакать часа три, и она сама не могла объяснить себе, зачем она это делает. Какая теперь разница – умерли они или живы, Лию-то не вернешь. А все-таки хотелось подойти к пирамиде на обочине и плюнуть в нее от всей души, радуясь совершенному возмездию.
По дороге она миновала несколько сел, и в них следы чумы были очень заметны. Похоже, что в Ирджихово все обстояло просто отлично, зря ее крестьяне роптали на судьбу. Пролетев несколько явно вымерших деревень, она наконец-то увидела на горизонте низенькие крыши Жижковских домов, и чумной пирамиды там не было.
Не может быть! Не могло случиться так, чтобы кара небесная прошлась серпом по всей стране, срезая колосья, и только проклятую деревню пощадила! С пылающими от ненависти глазами, с горящей головой, баронесса Ферро летела вперед, готовая зарубить любого человека, который мог ей встретиться по дороге.
Но улицы деревни были пусты, будто все жители ушли из нее в одночасье. В загонах ревела брошенная скотина, и больше никаких звуков не раздавалось в этом злополучном месте. Мими слезла с коня, она почуяла что-то неладное: воздух в Жижково был плохим, чумным, даже очень чумным, и она это чувствовала. Где же тогда трупы, раз никого не видно?
Осторожно прогулявшись вдоль улицы, она обнаружила, что помнит деревню. Если сейчас повернуть налево, то вскорости натолкнешься на маленькую площадь, где раньше собирались жители для обсуждения самых важных новостей. На этой площади она тогда нашла первую листовку с объявленной наградой за поимку Лии.
Задумавшись, стоит ли туда идти, она вдруг услыхала протяжный скрип, как предсмертный стон. Мими обернулась и увидела калитку, приоткрытую ветром, которая словно приглашала ее войти в дом. Наверное не стоило, но думать ей почему-то было трудно, голова горела холодным пламенем, мешая привычному ходу мыслей. Баронесса Ферро провела рукой по внезапно взмокшему лбу и направилась в дом.
Это была обычная крестьянская изба, темная и приземистая. Видимо, в ней несколько дней не топили, потому что все промерзло и обледенело. Тронув водную дверь, Мими вошла внутрь и остановилась на пороге от странного ощущения, очень неприятно знакомого. Пахло смертью.
Хозяева лежали в постели, уже окоченелые, покрытые мерзкими пустулами. Как странно, что они умерли здесь, тихо, а не пытались в последней отчаянной попытке к кому-нибудь прикоснуться, как это обычно бывает с чумными больными. Так значит, тетушка чума не промахнулась? Отлично! Вот только скотину надо выпустить, а то помрет с голоду на привязи.
И она пошла по деревне, заходя в каждый двор, обрезая веревки и открывая двери. Отощавший, одурелый скот выползал на улицу, щурясь от яркого света и жадно кидался на хоть что-нибудь съестное. Мими пооткрывала стайки и сеновалы – пусть едят, что найдут, хоть поживут еще немного.
Переходя от дома к дому, она находила во дворах, в домах трупы людей, которые стыдливо прятались от посторонних глаз, словно стыдились своего неприглядного вида.
- Так-то предатели, за все надо платить…
Мими обрезала очередную веревку у истошно орущей козы и почему-то подняла глаза, чтобы взглянуть в ту сторону, где находился дом гадкой старухи, предавшей их с Лией. Увиденное едва не опрокинуло ее навзничь: та самая старуха стояла у соседнего амбара и мерзко ухмылялась. Единственная живая среди царства мертвых!
Даже спустя сто лет Мими могла бы описать каждую ее морщинку – так накрепко врезалась ей в память их встреча, и вот теперь она ее видела. Да-да, это она, в поношенной кофте, некогда бывшей малиновой, в сером головном платке, заштопанном по краю голубыми нитками!
- Ах, ты…
Она кинулась к старухе, на ходу вынимая шпагу из ножен. Ухмылка на грязном, сморщенном лице сменилась выражением злобы, и бабка быстро отступила за амбар, видимо, не желая попадаться.
– Стой, дрянь!
В два прыжка баронесса долетела до амбара, но там никого не было – большое помещение было совершенно пустым, даже спрятаться негде. Рыча от ярости, Мими вертела головой и не могла найти ни единого потайного уголка. Так может, она за углом стоит?
Точно! Старуха хихикнула и исчезла в районе следующего дома, видимо, решив поиграть в прятки с озверевшей баронессой.
- Иди сюда, тварь, я тебя все равно поймаю! Не уйдешь!
Мими бежала быстрее, чем в принципе могла, но хитрая бабка все время ускользала от нее, появляясь то из-за одной стены, то из-за другой. Дыхание сбилось, на губах выступила пена, но баронесса только сильнее сжимала в руке клинок, и смотрела воспаленными глазами на мелькающую впереди малиновую кофту.
- Убью, убью…
Пару раз в ее поле зрения попадала собственная лошадь, изумленно наблюдавшая за хозяйкой, которая металась по деревне, как сумасшедшая. Говорят, животные остро чувствуют беду, вот и умная лошадка аккуратно сторонилась, когда Мими пробегала мимо. Ей было жаль свою хозяйку, к которой она уже успела привыкнуть, но чувство опасности, свойственное всем животным, говорило ей, что нужно убираться отсюда.
И тут Мими осенило, что на лошади-то быстрее! Она огляделась: деревня с горизонтом почему-то покачнулась и неприятно задрожала, но лошадь оказалась рядом. Не без труда устояв на ногах, баронесса двинулась к ней, цепляясь сапогами за снег.
- Иди сюда… - но умная животинка повела ноздрей и отпрянула. Баронесса, потянувшаяся всем телом и не рассчитывавшая на отпор, упала лицом в снег. Холодные ладони схватили ее за лицо и нежно погладили разгоряченную кожу. Даже подниматься не хотелось, так было прохладно и хорошо. А по спине за воротом тек горячий пот, делавший тело липким и неприятным, и так хотелось раздеться и вытереть снегом спину и шею, охладить немного кипящее тело.
Мими с трудом подняла голову и осмотрелась вокруг. Лошадь стояла в трех шагах, осторожно переминаясь с ноги на ногу, опасаясь, что человек повторит свою попытку.
- Ты куда? – просипела Мими и потянулась к ней. Лошадь отошла. – Ты чего? Это же я…
Она ползла по снегу, а лошадь отступала все дальше, и наконец, подняв морду к небу, горестно заржала и убежала прочь, волоча повод. Баронесса встала на ноги, шатаясь, и хватая ртом воздух – ей было плохо, но тут у края того самого дома она снова увидела старуху.
Бабка почти хохотала, ее наглое лицо так и стояло перед глазами Мими. Перебегая от дома к дому, баронесса все больше слабела, но взгляд ее неотступно следовал за малиновой кофтой. Вот и проклятый дом все ближе, еще несколько шагов осталось ступить. Вот и баня, в которой они тогда прятались – Мими хваталась за ручки, ее шатало. Вот и дверь дома, в котором она тогда так и не побывала. Потянув на себя дверь, она ввалилась внутрь и тупо застыла на пороге: в постели, под бараньим полушубком, лежала та самая бабка, мертвая, как камень.
Лицо ее было покрыто чумными пятнами и отвратительными пустулами, но даже мертвая она словно смеялась – уголки губ были раздвинуты, обнажая черные зубы. Вместо глаз темнели сгнившие провалы, и такая она была страшная, что даже баронесса, повидавшая ужасы из ужасов, и то отвернулась.
- Как же это она? – Мими тупо потопталась и вышла наружу. – Вот так быстро померла? Догадливая тварь.
Она провела рукой по глазам – сильная резь мешала ей смотреть, больно было даже шевелить ими, не то, что моргать. Пальцы дрожали.
- Жарко как-то сегодня, - снова пробормотала баронесса, наблюдая, как на ладонь со лба капнул соленый пот.
И тут бабка показалась снова. Как она сумела выскочить из избы и отбежать за околицу? И когда? Мими могла поклясться, что мимо нее даже муха не пролетала, а тут – поди ты, стоит за забором и скалится, тварь. Убить ее мало.
Закусив губу, она двинулась следом – бежать она уже не могла, но шла с упорством обреченного человека. Проваливаясь в снегу, она шлепала вперед, ориентируясь только на качающийся малиновый силуэт, который временами убегал то вправо, то влево, то вовсе оббегал кругом, не забывая мерзко хохотать. Да, старуха стала хохотать – если раньше она молчала, то теперь ее смех тоненьким звоном раздавался повсюду, отталкиваясь от земли, рассыпаясь на тысячи невыносимо мерзких колокольчиков. Стоило Мими сделать движение, как оно отдавалось бабкиным смехом.
- Чтоб ты сдохла…
Жижково осталось позади, черные верхушки деревьев выросли из-под земли, как мифическая гребенка, которую Аленушка бросила на землю, убегая от Бабы-Яги. Только теперь все было наоборот: Баба-Яга убегала от Аленушки, обороняясь всеми подручными средствами. Но напрасно, Аленушка попалась настойчивая, шлепала за ней, невзирая на жар и ломоту в теле. Жгучая, непереносимая ненависть заслоняла собой все, превращая мир в одну крохотную малиновую точку, которую надо было догнать и раздавить.
- Я тебя достану, не беспокойся.
Кругом уже был лес, вернее, перелесок, жидкий и чахленький. Мими с большим трудом пробиралась среди царапающихся ветвей, теперь каждый шаг давался с неимоверным трудом – и почему ее одежда сегодня такая тяжелая? Но, к ее неописуемой радости, бабка тоже устала и стала скакать медленней – неимоверными усилиями Мими приближалась к ней. Малиновая кофта становилась все больше, и баронесса считала шаги, которые нужно сделать до нее: тридцать, потом двадцать, потом десять… Вот она уже и замелькала почти перед носом, только руку протяни.
Мими протянула и…
Обернувшаяся к ней морда не была бабкой, она вообще не была человеком – то была сама Смерть, Тетушка Чума, безносая и ненавидящая.
- Ну вот я тебя и догнала… - машинально произнесла Мими, обмирая от ужаса.
А Чума захохотала звонко-пронзительно, задрав к небу голову, обнажив черные десны на безносом лице:
- Врешь, милая, это я тебя догнала! Ишь ты, умная нашлась, со мной бороться!
Она хохотала, махала руками и прыгала вокруг баронессы, а та не успевала следить за ее движениями. Совершенно неприлично пожилой женщине вот так скакать, почему-то подумалось ей. Она вертела головой, пытаясь углядеть ее лицо, но оно уже превратилось в коричневое месиво, завертелось снежной воронкой и рассыпалось, как снежок, ударившийся о стену.
Потом наступила темнота.
Очнулась Мими от холода и боли. Приятная прохлада на висках сменилась лютым холодом, который и привел ее в чувство. Она с огромным трудом подняла голову и огляделась: кругом был заснеженный лес, убегающий куда-то вверх, как на пригорок. Судя по деревьям, это был не Дремучий лес, но где же тогда она может находиться, и куда исчезла старуха?
Ах, да, старуха… Сколько не смотрела по сторонам, баронесса Ферро никого не видела, и никаких следов, кроме своих собственных, вокруг нее тоже не было – она лежала в снегу на склоне небольшого холма, поросшего лесом, совершенно одна. Приступ безумия миновал, и теперь она могла думать, несмотря на сильнейшую головную боль. Боль отдавалась и в руках с ногами, как будто в них вставили шарниры, мешающие двигаться.
Пораженная одной мыслью, Мими вдруг подняла руку и запустила ее за пазуху – пальцы нащупали в подмышке опухоль размером со спелый персик. Под другой рукой она ощущала такую же, и в паху, и на шее.
- И как же я себя-то просмотрела! – мелькнуло у нее с досадой. Надо ввести сыворотку, она повела рукой вокруг себя и вдруг вспомнила, что лошадь ее вместе с инструментами и материалом убежала еще в Жижково. Ах, это проклятое Жижково – оно забрало жизнь Лии, а теперь забирало и ее. Мими даже рассмеялась своей невезучести, ей почему-то вспомнился их разговор с Тимом Кайтом, в котором она сказала, что такая героическая личность обязательно умрет глупо, подцепив какую-нибудь гадость.
- Вот и подцепила.
Чума, конечно, не коклюш, но все равно глупо. Вылечить целую деревню, придумать лекарство, а самой умереть в лесу от той же болезни! Идиотизм, не иначе. И зачем ей понадобилось ехать в Жижково? Воистину, мертвецы должны оставаться в могилах, а живые – жить дальше. Не надо было ей воскрешать свою ненависть.
Но теперь было поздно, она сидела на снегу и с неумолимой ясностью понимала, что обречена. Вакцины нет, помощи нет, шансов нет. Ей никогда не выбраться живой из этого леса, и хоть бы знать из какого. Она огляделась и подумала: уйти далеко она не могла, значит, это где-то недалеко от Жижково. Судя по тому, что Жижково подходило почти к самой Амаранте, город должен был быть где-то недалеко. Мысль о том, что люди рядом, придала ей сил на некоторое время – Мими поднялась и поползла вверх, только вверх, куда же еще! Если город рядом, то он может быть только наверху.
Жидкий перелесок, в котором она очнулась, потихоньку редел и разбегался, выводя ее на пригорок, открытый ветру, за которым, в зарослях, угадывалась крепостная стена. Действительно, город рядом, и если она продержится еще немного, ей помогут. Неважно, что Амаранта сама вымирает и некому ей помочь, она помнит свой рецепт и знает, что надо делать – кто знает, может, ее шанс окажется в половине выживающих?
Подняться на вершину пологого холма оказалось труднее, чем миновать Орлиный зоб и Туманный лес. С каждым шагом силы покидали баронессу, и безразличие все больше овладевало ее душой. А зачем так убиваться? Кому она нужна? Никто ведь не будет плакать, если она умрет прямо здесь. Никто этого даже не заметит, и когда-нибудь через долгие годы, если ее скелет будет найден, никто ничего не сможет сказать о безымянной черепушке. Зато она наконец-то увидит Лию…
Поднявшись наверх, она совершенно задохнулась и почти упала на какой-то плоский камень, одиноко стоявший на вершине. Силы оставили ее.
- К черту все, не могу больше.
Мими упала на спину и посмотрела в небо, пот, заливавший лицо, теперь покатился вниз, на затылок и шею. Зачерпнув горсть снега, она вытерла себе лицо, и это короткое движение окончательно ее обессилело.
– Всю жизнь я куда-то бегу, надрываюсь, а толку? Ничего хорошего для меня все равно уже не будет, да и не было, по большому счету.
Налипший снег придавился комками и неприятно давил ей на ребра. Мими полежала немного, потом откатилась на самый край и стала сгребать снег с камня окоченелой рукой. Машинальные, автоматические движения сквозили мимо ее разума, как вдруг она почувствовала под пальцами какую-то неровность. Это уже была зацепка для мозга, отказывавшегося думать – значит, это не просто лежащий камень, а что-то специально положенное и ограненное человеком.
Баронесса Ферро откатилась еще подальше, чтобы видеть каменную плиту, и стала осторожно отгребать снег с неровности, насколько позволяли ей слабые пальцы. И вот, потихоньку рядом с ней начинали вырисовываться очертания какой-то рыбки. Или птички. Она поскребла еще и увидела крылышки – небольшой, такой знакомый голубь летел куда-то, но все никак не мог вспорхнуть с каменной плиты.
Мими смотрела на него, не веря собственным глазам: барельеф расплывался, и становился мерцающей свечой, а потом превращался снова в камень.
- Галлюцинации… Опять…
Но за пламенем свечи ей померещилось знакомое лицо, и приятный высокий голос сказал:
- Там, где она сейчас, есть этот же символ. Голубь. И больше ничего: свет, воздух, простор…
Да, все так – свет, воздух, простор. Мими лежала на вершине холма, с которого открывался прекрасный вид на Плериэль, и даже черные крыши Жижково его не портили, прячась где-то под деревьями. Только простор, только непереносимая легкость и свобода – в конце своего долгого и трудного пути баронесса Ферро пришла в исходную точку. Теперь она узнавала местность: это была Голубиная Роща, мимо которой они должны были проскочить, чтобы исчезнуть в Дремучем лесу, но не сложилось.
Так значит, Орландо похоронил ее здесь.
Что ж, хорошее место.
На небе плыли облака – не такие белоснежные и сияющие, как давно, во времена их молодости, но тоже неплохие, похожие на чистую вату. Глаза баронессы следили за ними без интереса, но и без раздражения – она успокоилась. Круг замкнулся, она нашла свою принцессу, и теперь все прямые линии больше никуда не вели. Из этого места ей нет хода, здесь Лия, и здесь же ляжет она – все так, как и должно было быть.
- Я рада, - сказала Мими вслух. Ее голос прозвучал как-то отстраненно и даже незнакомо, как будто это кто-то другой говорил, а она просто слушала, лежа на могильном камне и глядя в небо. - Я рада. Я ведь знаю, как длинны дни и ночи, как страшна и беспросветна одинокая жизнь. Я знаю…
Снег под пальцами пересыпался сотнями хрустких зернышек, казался рассыпчатым и ненастоящим. Когда она попыталась сжать ладонь, горевшую так, что можно было выжигать пальцем по дереву, снег не сплавился в комочек, а снова рассыпался на просо, и это ее раздражало.
- Мы все делаем глупости, так много глупостей, что даже страшно подумать. И главная из них – думать, что времени полно, и все еще можно поправить. Мы живем нашу жизнь начерно, в твердой уверенности, что однажды будет еще одна попытка, и тогда-то уж все точно будет хорошо. И я такая же, и ты была такая…
Мими захлебнулась, и потеряла мысль, но не стала вспоминать, сейчас перед лицом вечности в виде сероватых облаков, это было неважно. Теперь все было неважно, даже то, что к седлу ее коня приторочено настоящее сокровище, такое, за которое ей стоит поставить огромный памятник на Ратушной площади рядом с королевой Брижитт. Какое это имеет значение?
- Может догадаются прочитать мои записи?
Она подумала о том, что многие люди могли бы остаться живы, если бы она доехала до Амаранты. Обидно. С другой стороны, какая разница – сколько их, таких, умерло в Молчаливом ущелье, потому что она решила отомстить Орландо. Вот только не удалось ей самого правителя шлепнуть, и это правда обидно. Какие-то люди погибли за него, а он, как напитавшийся крови клещ, по-прежнему сидит в городе.
А вдруг чума и его догнала? От такой радостной мысли ей даже полегчало, тяжесть в висках разошлась и голова стала легкой. Представив себе Орландо, покрытого смрадными пятнами и умирающего на гноище, баронесса заулыбалась, будто ей дали пряник. Давно бы так! А то лечить… Да пусть хоть вся страна вымрет, лишь бы и его зацепило – дурное семя надо выпалывать в любом случае, чего бы это ни стоило.
- Ох, ладно, я вовсе не такая злобная… - слабость разливалась по всему телу, но боли уже не было. Неведомая сила, исходящая от камня, забрала боль в голове, руках и ногах, успокоила лихорадку и вернула свободное дыхание. Чудесное место, вот только жизни осталось на несколько вздохов.
Тринадцать долгих лет Мими шла к этому месту, искала могилу Лии, даже не догадываясь, что она так близко, и вот, наконец, пришла. Отсюда началось ее несчастье, здесь она в последний раз верила, что все будет хорошо, и с тех пор ни разу, ни единой секунды не возвращалась к ней надежда на лучшее.
Так интересно: она многое видела, многое сделала, а перед лицом смерти ничего не вспоминалось, словно отрезало все воспоминания. Только маленький домик ведьмы, их комнатка-мансарда и теплая щека девочки – все, чем она дорожила. Прожив тридцать лет на белом свете, Мими и не заметила, что стала взрослой, где-то в душе она все еще была той самой девчонкой, которая лазила по заборам, воровала соседскую малину и экспериментировала с амортенцией. Как же давно это было.
В Куркколе, в библиотеке, оставалось письмо Вильгельмины, которое Мими не открывала. Королева велела открыть его только когда «все кончится», а теперь для Мими все кончалось, но письмо она не распечатала. Может быть, когда-нибудь его найдут и откроют, но кто узнает, что это написала великая королева перед смертью? Одна Мими знала об этом, а теперь совсем никого не осталось. Тайна королевы умрет вместе с ней.
Жаль, но перед лицом вечности все это не имеет значения. Все людские проблемы, страсти и стремления отступают и становятся смешными и нелепыми. Горизонт, затянутый тучами, внезапно расчистился перед Мими, и над головой засияло синее небо, полное солнца и счастья. Стало легко и хорошо, захотелось подняться и выпорхнуть наконец из чего-то тяжелого, приковывающего тебя к земле и боли. Мими рванулась, но не смогла поднять голову – последние силы оставили баронессу, но страшно ей не было.
Становилось все холоднее, но теперь холод не причинял ей дискомфорта, вместе с остатками жизни ее покидала боль. Маленькая сумасбродная Мими наконец-то нашла свою принцессу, исполнила свой долг и теперь, наконец, она будет счастлива. Еще совсем немного и ее руки коснутся теплые пальцы Лии, и все начнется заново. Мими охватила взглядом небо, лес, склон холма, вздохнула полной грудью и почувствовала, что свободна.