Представляются две альтернативы: либо мы отправляемся в Туркменистан вместе с Кочетковым, его женой и старушкой, либо мы уезжаем с Литфондом в "неизвестном направлении". Я лично думаю, завтра-послезавтра мы узнаем, в каком направлении мы отправимся из Москвы в эвакуацию: в направлении Литфонда или в Азию. Впрочем, возможно, эшелон Литфонда тоже отправится в Азию, тогда Кочетков уедет с этим эшелоном. С комфортом покончено!
Но кажется, речь идет о спасении своей шкуры. Русский интеллигент не блещет своей смелостью, он скорее неважнец. Конечно, здорово было бы уехать с Кочетковым, в группе, что ли, а не ехать с незнакомыми людьми. По всему СССР теперь карточки на все продукты. Видимо, наш план эвакуации еще не определился, но есть все-таки две возможности, и одна из них осуществится. Я бы хотел, чтобы мы уехали с Кочетковыми, потому что в Туркменистане у них есть друзья и все такое, и они нам во всем помогут. Моральное положение Москвы довольно жалкое.
***
И опять, как в Париже, как в Болшеве, как в Голицыне и Москве, остается одно: ждать. Ждать дальнейшего развертывания событий. К счастью, эти события развиваются довольно быстро. Но каждый день говорить: завтра все выяснится - невозможно скучно и беспросветно.
Не глупость ли мы делаем, что эвакуируемся из Москвы?
***
Видел Валю. Она совершенно спокойна, пока что никуда не уезжает (впрочем, кто ее знает, она довольно скрытная); говорит о красоте светящихся снарядов и говорит, что полезет на крышу, когда будет следующая бомбежка. Были с ней во всех книжных магазинах. Купила книгу Гофмана "Новеллы". Ходили, болтали. Она удивлена, что я уезжаю, а говорил еще не так давно, что ни за что не уеду из Москвы. Между прочим, пусть остается, а мне бомбежки не нравятся, а ну их к ляду. Кроме того, ведь отъезд зависит не от меня, а от матери. Если бы я был независим, то я, быть может, и остался. Во всяком случае, завтра окончательно решится наш отъезд. Эшелон предполагается эвакуировать в г. Чистополь (как говорят, под Казанью, Татарская АССР). Если уедем, то уедем эдак числа 25-го -27-го. Нужно будет укладываться и перевозить вещи на станцию и знакомиться с теми, кто едет, и устраиваться в поезде, и все это крайне противно и неприятно. Мать карточек вчера не получила. Эвакуируются жены писателей с детьми: вот противно-то будет, если я окажусь единственным 16-летним посреди женщин и детей. Если сказать правду, то надеюсь, что Союз писателей откажет матери и мне в отъезде. Не знаю даже, что желать. Завтра утром едем в Москву, а там позвоним и узнаем решение Союза писателей. Конечно, он удовлетворит просьбу матери. Каждый случай рассматривается единично. Валя говорит, чтобы я не притворялся, и что по-настоящему я очень рад уезжать. Я смеюсь и хвастаюсь тем, что буду повелевать женами писателей. По-настоящему, все это очень скучно и глупо.
***
Бред продолжается. Опять мать говорит, что лучше уезжать в Татарию и на черт знает что, чем оставаться в Москве под бомбами. Вчера опять бомбили Москву - теперь бомбят каждую ночь. Вообще-то говоря - позор, что некоторые из москвичей так "сдали". Я не ожидал от матери такого маразма. Она говорит, чтобы я "не обольщался школой…" У нее - панические настроения: "лучше умереть с голоду, чем под развалинами". Она говорит, что будем работать в колхозе. Идиотство!
Какого чорта работать в колхозе - неужели она думает достать себе пропитание этим? В колхозе работать - это тебе не грядки полоть в Песках. И кроме того, я совершенно не намерен работать в колхозе - а ну все это к ляду. Утром я ей совершенно ясно и определенно и точно сказал, что в Татарию не поеду. Она ответила, что меня не спросит. Но я все равно категорически не поеду с этим эшелоном. В Москве - друзья, работа, школа. В Татарии - глушь, колхоз, грязь и т.д. Мой выбор ясен - ни за что в глушь не уеду. Пусть мать в Литфонде говорит, что поедет с этим эшелоном, пусть твердит, что это "для тебя последний шанс уехать из-под бомб", пусть вносит 85 рублей, - ехать я отказываюсь категорически. Жертвовать моим будущим, образованием и культурой не намерен.
Другое дело, если матери удастся получить командировку в какой-нибудь город, - тогда пожалуйста, я согласен. Творческая командировка - это совсем другое дело.
***
Всего путешествие продлится 8 дней. Окончательное место назначения - город Елабуга, на реке Каме. Население: 15 000 ж. Говорят, там есть русская школа. Это в Татарии. Довольно паршиво, но все, что я мог сделать, чтобы противостоять этому отъезду, я сделал, включая угрозы, саботаж отъезда и вызов на помощь общих друзей. Ничего нельзя было сделать. Но так как я не способен один в Москве зарабатывать себе на жизнь, я уехал, хотя очень злой и полный опасений о завтрашнем дне. Кстати, на борту "Пирогова" находится тип, который окончил 7 классов и который тоже плывет в Елабугу вместе с матерью. Зовут его Саконский.
Он - парень культурный, симпатичный. Конечно, мы хотим ходить в школу. Колхоз нам не улыбается, но кто знает? Может быть, обстоятельства заставят нас там работать. Хорошо, что мы сидим вместе, на одной скамье, а этот Саконский очень культурный для своего возраста (кстати, и моего). Он любит музыку и т.д. Кроме того, на борту есть еще другой тип, окончивший 10 классов, который тоже едет в Елабугу. Уезжая из Москвы, я написал 3 письма: Муле, Вале и Мите. У меня совесть абсолютно спокойна. Я сделал решительно все, что было в моей власти, чтобы не уезжать из Москвы. Мне это не удалось, да и не могло быть иначе. Теперь я уже в чужих руках, я подчиняюсь, но не слишком. Мы плывем в 4-м классе - худшем.
***
Плыви, плыви… И мы плывем. К какой судьбе? Самое глупое то, что вода обычно вкладывает в наши уста слова вроде "судьбы", "будущего" и т.д. Но, кстати, куда я плыву? Я даже, собственно, не знаю. Все зависит от… всего. Что будет делать мать? Где она будет жить в связи со своей работой: в Елабуге или в Казани? Есть ли десятиклассная школа в Елабуге? Все эти вопросы теснятся в моей бедной голове.
То что я хочу, так это во что бы то ни стало учиться. Если уж я уехал из Москвы, так не для того, чтобы потерять целый год учебы в средней школе. Я ни в коем случае не могу терять времени. Впрочем, к чему строить планы и задавать вопросы, если нет ни в чем никакой уверенности. Единственная разница между нашим положением в Москве и положением, в котором мы находимся теперь, заключается в том, что в первом случае мы не были ни в чем уверены, во всех смыслах, тогда как теперь есть уверенность в том, что мы плывем на пароходе в… неизвестном направлении. Некоторые люди поговаривают о возвращении в Москву. Я же стараюсь не думать о завтрaшнем дне, a это нелегко. И вот плывем. Строим планы на будущее - к сожалению, это результат всех таких путешествий на корабле, как я об этом писал выше. Что мы будем делать в Татарии? Все зависит от положения матери.
***Поедет ли она из Елабуги в Казань? Найдет ли она там работу? Может ли так случиться, что она не найдет себе никакого дела и что ей придется возвращаться в Москву? Самый жизненный вопрос - это деньги. И действительно, 99% людей, едущих в Елабугу, - жены писателей, которые в Елабуге будут жить на средства, посылаемые мужьями или родственниками. Мы же ни от кого денег получать не будем.
Поэтому главный вопрос - вопрос работы для матери, чтобы обеспечить "жилье и питание", да и плату за мою школу. Наверху, в салоне, играют на рояле. Музыка - о, великое искусство, о, главное искусство! Как сразу уходят на х.. и война, и пароход, и Елабуга, и Казань, и устанавливается Небесный Интернационал. О музыка, музыка, мы когда-нибудь вновь встретимся, в тот благословенный день, когда мы будем так сильно любить друг друга! Музыка, ценой презрения ко всем и любви к ТЕБЕ! И плыви, плыви… Ужасно, что музыка из моей жизни исчезнет надолго. Но я знаю, что моя цель хорошей жизни, СВОЕЙ жизни, будет достигнута - с деньгами, путешестиями, музыкой и пр. Поэтому мне начхать на мое теперешнее положение. У меня все впереди, ВСЕ будущее. Несмотря на все, я - оптимист. И ключ моего героизма и моей силы - в силе моей веры в мое собственное будущее и отсутствие веры в будущее остальных. Я своего добьюсь. Забавно, что с музыкой все кажется легко. Как только она прекращается, ты сразу падаешь вниз, в будущие трудности и неизбежные разочарования. Большая доля моей силы заключается в моей тенденции раздувать будущие трудности, преувеличивать, придавать слишком большое значение будущим неприятностям. Я опасаюсь разлада между моей прямотой, моим презрением к условностям и тем фактом, что не с такими качествами "выходят в люди". Моя жажда хорошей жизни - нормальной жизни, для возвышенных существ, не соответствует моей личности, очень сильной, характерные черты которой следующие: необходимость острой критики, безжалостная критика, большая прямота, усложненная горечью в отношениях с людьми, горечью, происходящей не от моей личности, а от моего критического ума. Одним словом: я не люблю людей. 99% людей мне представляются чудовищными существами, это какие-то наросты, раны. Они мне противны. Я всегда в них, в их мнениях, в их манере выражаться распознаю какой-нибудь недостаток или тик, которые мне представляются уродливыми и доминирующими в личности их обладателей. Я жажду гармонии. Отсюда моя сильная тенденция к безжалостной критике, критике творческой, так как для нее нужно хорошее познание людей. Плыви, плыви… Пойду на палубу второго класса.
***Сделали остановку в Рязани, где все бросились к колхозникам, которые, пользуясь войной, продают овощи по немыслимым ценам. Здесь выигрывают земледельцы. Мать, забыв о своем упорном желании уезжать, теперь уже говорит о возвращении в Москву.
Она говорит, как я говорил в Москве, что люди, едущие в Елабугу, богаты и смогут устроиться и хорошо жить. Саконские, вероятно, сойдут в Васильсурске, вместе с молодежью Большого театра: там его мать устроится учительницей музыки или преподавателем, а сам - чем-нибудь вроде. Словом, все как-то устроятся, кроме нас. По правде говоря, перспективы у нас плохи. Я же отказываюсь говорить с матерью о будущем. Я ведь действительно все это предвидел: и перемену ее настроения, и то, что она не на своем месте ни на этом пароходе, ни в Елабуге, я все предвидел; и я все сделал, чтобы не уезжать; я ее предупреждал обо всех грозящих трудностях, я не хотел уезжать. Она же все сделала, чтобы уехать, и ей это удалось. Если это ей не нравится, так ей и надо. До самого последнего момента, до выезда из Москвы, я волновался, возражал, протестовал, спорил. Но с того момента, когда я ступил на этот пароход, я решил больше не реагировать. Я умываю руки, моя совесть спокойна. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Я отлично знал, что через некоторое время мать начнет беспокоиться о будущем и т.д.
Она мне говорит: "Лежачего не бьют", просит помочь. Но я решительно на эту тему умываю руки. В конце концов, черт возьми, я не хотел ехать, теперь мы уехали и теперь не время начинать снова хреновые разговоры типа "продадим вещи, постараемся уехать в Туркменистан". Это просто идиотизм. К черту! Поживем - увидим. Сейчас читаю книгу П. Валери "Взгляды на современный мир". Прекрасная книга, действительно мудрая книга, книга для меня полезная. Кстати, я думаю: настанет для меня время насладиться морем, пляжами и всем тем, чего я вкусил, но тогда, когда я был слишком мал, чтобы все это по-настоящему оценить. У меня все впереди. Война же не навсегда. Поэтому я и умываю руки относительно Елабуги и эвакуации. В конце концов, мы там не были, и говорить о будущем в таких условиях - пустое дело. Завтра-послезавтра мы причалим в Горьком, где, видимо, будет пересадка. "Пирогов" вместе с хореографической школой и Большим театром поплывет в Васильсурск. Счастливчики, им не предстоит пересадка на другой пароход. Ну, посмотрим. Я готов на все. Мне теперь все равно, раз ничего от меня не зависит.
***
Что мне очень трудно, это делать вид, что я согласен со всеми этими кретинами беженцами, окружающими меня, со всеми этими трусливыми мещанскими буржуями. Больше всего на свете я ненавижу лицемерие, но дело в том, что чем меньше я буду лицемерить, чем больше я буду откровенным, тем больше увеличатся мои шансы на будущие неуспехи. Я обязан прятать когти перед идиотами. Ничего не поделаешь, но когда-нибудь я отомщу, я прибью их к позорному столбу. Во всяком случае, какая бы ни была Елабуга, я пристроюсь, и очень скоро, в каком-нибудь культурном центре. Я себя знаю: я упрям, настойчив.
Что бы ни случилось, я не пропаду и сделаю все возможное, учитывая данное положение, чтобы добиться образа жизни, лучше всего соответствующего моему идеалу и моим средствам. Стоим в Васильсурске. Нудно до черта все это. Но я думаю, что, обладая таким незаурядным умом, настойчивой волей, направленной на желанные цели, внешностью вполне приемлемой, я рано или поздно добьюсь своего, вернее раньше, чем позднее, хотя то, что происходит сейчас, неприятно и мерзко.
***Теперь-то мать начинает осознавать отрицательные последствия своего безумия, заключающегося в том, что мы уехали почти без предварительной подготовки. А именно: 1) она не взяла официального документа о том, что она эвакуируется из Москвы; 2) у нее всего 600 рублей; 3) она взяла очень мало вещей на продажу, что нам могло бы принести немало денег. Мать начинает понимать весь идиотизм, глупость и сумасшествие всей этой ее затеи. Я с огромным трудом достал хлеба в Горьком - эвакуированные должны иметь соответствующую бумагу. Все те, кто едет с нами, ее имеют. Самая большая разница между нами и остальными членами эшелона Литфонда в том, что у них с собой много денег, у нас же очень мало. Мы вынуждены есть одну порцию супа на двоих. Мне кажется, есть только один подходящий выход: мы прибываем в Казань, оттуда мы даем в Союз писателей телеграмму или посылаем туда письмо. Приезжаем в Елабугу и узнаем, какие там перспективы жизни и работы, затем едем в Казань, показываем письма директора Гослита кому следует и узнаем, каковы перспективы жизни и работы в Казани. Теперь совершенно ясно, что наш отъезд состоялся в сумасшедших и идиотских условиях, но что делать, кроме как постараться устроиться возможно лучше? Я никогда так не скучал, как сегодня в Горьком. Возможно, что в Казани матери не дадут работы. А тогда что? Будущее совершенно неосязаемо. Вот это скверно. Большинство эвакуированных говорят, что будут "праздновать Новый год" в Москве. На х..! Взятие Смоленска, по правде говоря, немного подпортило им настроение. Некоторые повторяют, что мы довольно нескоро вернемся в Москву. Какой ужас - жить и ничего не знать о завтрашнем дне (особенно в данных условиях). Главное - и самое худшее то, что у нас очень мало денег. Деньги все определяют, а у нас их не хватает. Я сделаю все возможное, чтобы мы могли жить в Казани. Посмотрим. Началась эра тягомотины, неорганизованности, унижений. Но посмотрим, что будет. Ужасно то, что нечего делать.
***
Я надеюсь, что письма Гослита нам помогут, но в Казани нам могут категорически отказать в прописке. Все возможно, мы ни в чем не можем быть уверены. Во всяком случае, если с Казанью провалится, что ж, тогда можно будет сказать, что мы сделали все, чтобы попытаться устроиться, зарабатывать и учиться в Елабуге. Быть может, мы даже сами выберем Елабугу, как для нас более подходящую. Самое забавное то, что мы все еще не уехали из Горького, что мы не знаем, когда и на каком судне мы уедем. В чем я уверен, это в том, что в Елабуге нас никто не будет встречать, так как никто не предупрежден о нашем приезде туда, тем более что мы, жалкие кретины, даже сами не знаем, когда мы туда приедем. Да, да, попомню я чудеса литфондовской организации. Действительно, живем мы теперь в эре относительности и эпохе сомнений. Нет никакой уверенности ни в чем, но я надеюсь на будущее.
***
Вчера мы высадились в Елабуге. Пока мы живем в библиотечном "техникуме".
Питаемся в дешевых городских забегаловках. Струцовская приехала с остальными эвакуированными. Районный исполнительный комитет предлагает работу в колхозах, но никто не берет ее, т.к. пришлось бы жить вне города. Город скорее похож на паршивую деревню. Очень старый, хотя и районный центр. Местных газет нет. Когда дождь - грязь. Елабуга похожа на сонную, спокойную деревню. Что касается нашего личного положения, вернее всего, что мы поедем в Чистополь со Струцовской; она нам там поможет попробовать устроиться. Она говорит, очень жаль, что мы не прибыли на "Совнаркоме", так как в Казани она о матери говорила с писателями, и невозможно было ничего решить, так как матери не было. Узнав, что жены писателей сказали, что они все сделают, чтобы устроить матери возможность жить в Чистополе, Струцовская сказала, что мы, вероятно, поедем с нею в Чистополь, а там, ввиду того, что это центр эвакуированных писателей, у матери будет больше шансов найти работу, что ей будет легче устроиться, чем в Елабуге. В данный момент, как всегда, никто ничего не знает. Все недовольны. По правде говоря, в Чистополе гораздо больше людей знают о матери и попробуют ей помочь устроиться на работу, чем здесь, где только одни Сикорские. Впрочем, что касается меня, я не знаю, что и думать. Никто не знает, что думать. Все очень шатко. Военное положение ухудшилось. На Украине немецкие войска заняли порт Николаев и город Кривой Рог, два города, очень значительных с точки зрения экономической. По всему фронту, от Ледовитого океана до Черного моря, продолжаются жестокие бои. Хотя и поздно теперь о чем-то жалеть, но я бы предпочел остаться в Москве, чем отправляться в Татарию. Где нам будет лучше? В Елабуге, Чистополе или Казани? В Елабуге очень ограничены возможности работы; в Чистополе город переполнен, прописывают с трудом, а возможности работы довольно смутны; в Казани есть возможность работы, но не хватает места и продуктов. Что выбирать? Все же Чистополь мне бы подошел больше - из-за количества там "порядочных" людей, которые, как мне кажется, могут нам помочь. Ведь обе дамы, которые говорили, что они уверены, что смогут устроить мать в Чистополе, на меня произвели положительное впечатление относительно Чистополя. Возможно, что Струцовская тоже может нам помочь устроиться в этом городе. Здесь Саконская обижена, что мать связывается с Сикорской, чтобы вместе искать комнату, и не берет ее с собой. А ну ее к черту!
*** Сегодня мать была в горсовете, и работы для нее не предвидится; единственная пока возможность - быть переводчицей с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет. Никому в Елабуге не нужен французский язык. Возможно, что я бы мог устроиться на работу в какой-нибудь библиотеке или канцелярии, но так как я человек новый, то мне бы очень мало платили, и эта плата на наше пропитание была бы недостаточна.
***
В Елабуге очень плохи жилищные условия; та комната, которую нашла Сикорская, малюсенькая, и я не вижу, как бы мы в ней жили. За медом на рынке нужно долго стоять в очереди, так что пропадает охота его покупать. Все скулят, что плохо, что не думали, что Елабуга такой плевый город и т.д., и жалуются на Литфонд и Струцовскую. Дураки - я, например, все в этом отношении предвидел. Итак, всего вероятней, что поедем со Струцовской в Чистополь. Я почти что уверен, что как-то мы там устроимся. Просто Лейтес в Берсуте, оттого никто и не отвечает. Дать, что ли, телеграмму Асееву? Но он же в Казани. Мне жалко мать, но еще больше жалко себя самого.
***
Я думаю, мать могла бы устроиться и найти работу в Казани, но она дрожит от возможных бомбардировок города из-за возможного продвижения вперед немцев. В Елабуге много гарнизонных солдат. Много маневров, траншей и пр. и пр.
***
Когда Германия будет достаточно ослаблена, на нее нападут Англия и Америка. Все только что прояснилось насчет комнат в Елабуге.
***
? Я был в горсовете, райсовете, РОНО. В библиотеках работы нет. В газете принимаются только стихи и рассказы для литстранички, а карикатуры не принимаются - фотографии, рисунки и т.д. присылаются из Казани.
Посоветовали сотрудничать в казанском "Крокодиле". Спасибо за глупый совет.
***Я мог бы там организовать "доску сатиры". Но все это очень шатко. Вчера был в городском саду, в котором помещается летнее помещение клуба. Городской сад к вечеру набивается всяким хулиганьем. В городе неимоверное число б…
Впечатление от вчерашнего визита в горсад - бредовое. Сикорский познакомился с какими-то некрасивыми десятиклассницами. Побывали в кино, где я клевал носом, - звук плохой, ничего не понять. Уходя к выходу, Сикорский взял под руку одну из этих девиц и, видя, что я ухожу от другой, шепнул: "Иди, дурак, с другой". "Другая", как, впрочем, и та, которая шла с Сикорским, не представляла ровно никакого интереса. Кроме того, этот горсад, с хулиганами и б…, идиотский горсад, с которым я не имел ничего общего, мне опротивел. Оставив "другую" Соколовскому, я просто ушел, не оглядываясь, к себе "домой". Нужно сказать, что я разочаровался и в Соколовском, и в Сикорском. Они потеряли для меня какой-либо интерес, и если я с ними и общаюсь, то из материальных соображений: пойти с Сикорским в баню, у Соколовского попросить чернила для авторучки. Да и еще то принимаю во внимание, что ведь Сикорский - будущий директор клуба и, быть может, устроит меня на работу. Этим пренебрегать не приходится. А так, я их презираю. Соколовский пишет плохие стишки. Я ему это дал почувствовать. Он же себя считает гениальным.
***
Подумать только, в какой я сейчас глуши, как отдалился от Европы и культуры! В Елабуге грязно, люди - рожи. Вонь, скука, пьяные. Как я выберусь на поверхность?
***
Сегодня к 2 ч. дня мать уехала в Чистополь на пароходе, в сопровождении Струцовской. Уехала на этом же пароходе Сикорская, едущая в Москву, - она получила телеграмму от мужа возвращаться. Димку она оставляет здесь; надеется вернуться с мужем в Елабугу. Я рад, что мать поехала в Чистополь. Все-таки это означает какой-то шаг, какую-то попытку. Жить так, как мы живем сейчас, без работы и перспектив - невозможно. Если в Чистополе ничего не выйдет, то, по крайней мере, сможем сказать, что мы там попытались, и не думать больше о нем. Я матери дал такой наказ: в случае, если ей там не удастся устроиться - нет работы, не прописывают, то пусть постарается устроить хоть меня: пионервожатым в лагере ли, или что другое, но основное для меня - учиться в Чистополе. В конце концов, попытка не пытка. Увидим, каких она добьется результатов. Настроение у нее - отвратительное, самое пессимистическое. Предлагают ей место воспитательницы; но какого черта она будет воспитывать? Она ни шиша в этом не понимает. Настроение у нее - самоубийственное: "деньги тают, работы нет".
***
Вчера вымылся с ног до головы - в хлеву, превращенном в баню (sic). Сикорский и Соколовский каждый вечер шляются в горсад и е…. с какими-то б… Plaisir, a mon goыt, relatif.1 Для своей initiation2 никогда не пойду с б…., ah зa, ouiche3. Интересно все-таки, что я буду делать этой зимой: учиться или работать где-нибудь? Вообще-то говоря, оставаясь в Елабуге, я не вижу возможности учиться, а в Чистополе - скорей. Конечно, если возможно, я предпочту учиться, чем работать, - все-таки образование, хоть и среднее, надо иметь. Соколовский злорадствует и божится, что в Чистополь мне не попасть. Дело в том, что ему очень хочется тоже туда попасть, но вряд ли удастся, так как его мамашу в Чистополь никто не пустит, а нас уж скорей; так вот и злится. Позавчера наши войска оставили город Гомель (Белоруссия). Продолжаются ожесточенные бои на всем фронте. И все-таки немцев, tфt ou tard4, разобьют.
***
В Чистополе жена Пастернака. Интересно, хорошие ли здесь парикмахерские
***
Как хочется что-нибудь знать о будущем! И ничего не знаешь. Как страшно трудно порывать с прошлым! Всей душою и сердцем я сейчас в Москве, в центре событий, в сердце разгаров «так!». Там - жизнь, а не в елабужской дыре! Те, которые оттуда уехали, оставили позади себя пустые, запечатанные квартиры и комнаты.
***
Вряд ли немцы возьмут Москву - слишком много сил они на это потратят, да и цели, кроме престижа, не вижу. Не исключена возможность, что, несмотря на продвижения и победы, немцы будут разгромлены именно в СССР. Но пока не вижу, как. Сколько продлится мировая война до конца? Та война длилась 4 года. Эта длится 2 года - и кончится раньше, по-моему. Германию, бесспорно, разобьют - кто, как и где, не знаю. Разобьют ее соединенными силами, на нескольких фронтах. Ведь еще Америка не вступила в войну, а она вступит в нее наверняка. Пока что самое интересное - это то, как закристаллизируется положение в германо-советской войне к зиме.
Налеты на Москву почти прекратились, и немецкие самолеты не допускаются к городу.
***
Сикорский - шляпа - возится с какими-то прескучными девчонками, а потом этим же хвастается. Я бы на его месте не терял бы времени и не стал бы мараться со всякими дурочками, бережа свои силы на настоящих, достойных интереса женщин. Вообще мне кажется, что поистине увлекаться можно только женщиной в настоящем смысле этого слова.
***Подавляющее большинство девушек не умеет играть - именно играть, лавировать, заставлять о себе думать и себя желать. 99% девушек "играет" необычайно топорно и примитивно. Просто неохота возиться с этими или слишком покладистыми, или слишком бесполыми девчонками. Женщина знает себе цену, знает свое значение для мужчины, этим пользуется, ловко играет своими преимуществами, в общем - активный игрок. С женщиной просто интереснее "faire l'amour"1 и этого добиваться.
С девушкой же ты в большинстве случаев играешь один, вся инициатива - на твоей стороне. При наличии у тебя мозгов ты всегда можешь предугадать каждое действие, почти каждое слово девушки и можешь легко дойти до ее завоевания, просто соображая вопросы чисто тактического характера. В том-то и все дело. В игру тебя с девушкой не входит необходимый, насущный piment2 - неожиданность. Все можно рассчитать заранее, и такая возня быстро надоедает, как бы девушка ни была хороша собой. Просто женщина - разумеется, красивая, интересная - более цивилизована в отношениях с мужчиной, у нее больший опыт, чем у девушки. Кроме всего этого, большую-пребольшую роль играет кадр, обстановка действия. Ведь Елабуга никак не может вдохновить меня на интерес к девицам. Положим, девицы - московские, но кадр - елабужский, с грязью, скукой. В заключение могу сказать, что здешние девицы меня ничуть не возбуждают и не интересуют. Будет время, когда я буду увлекаться, - но кем буду увлекаться, в каких условиях - это дело будущего. В это время я буду стоящим человеком, да и кадр будет получше. Впрочем, все это теория. Но факт тот, что в Елабуге нет ничего интересного и стоящего
***
Прочел прекрасную пьесу Б. Шоу "Цезарь и Клеопатра" и другую, гораздо менее удачную, - "Кандида".
Нет, конечно, в области женщин я - привереда. Но это хорошо. Мед уже почти весь съеден - это плохо. Мать, наверное, приедет завтра. Прочел статью Эренбурга в "Известиях".
***
Читаю рассказы О'Генри - есть прекрасные, но они как-то отжили немножко. Все-таки дыра эта Елабуга. И глупо как-то, что я сюда попал.
Сидел бы сейчас в Москве. У меня такое чувство, что я, бежав сюда, предал самого себя, создал себе большой handicap1 этим провинциальным заточением. А может, я себя спас? Чорт его знает, трудно судить, но быть бы я хотел сейчас в Москве. Но еще увидим, что будет.
***
В Елабуге мало писателей и никаких перспектив работы. В Чистополе - неизвестность, но все-таки обещали, что постараются, чтобы это место судомойки осталось за матерью, а до этого - колхоз.
***30 августа 1941 года
Георгий Эфрон Вчера к вечеру мать еще решила ехать назавтра в Чистополь. Но потом к ней пришли Н. П. Саконская и некая Ржановская, которые ей посоветовали не уезжать.
Ржановская рассказала ей о том, что она слышала о возможности работы на огородном совхозе в 2 км отсюда - там платят 6 р. в день плюс хлеб, кажется.
Мать ухватилась за эту перспективу, тем более, что, по ее словам, комнаты в Чистополе можно найти только на окраинах, на отвратительных, грязных, далеких от центра улицах. Потом Ржановская и Саконская сказали, что "ils ne laisseront pas tomber"2 мать, что они организуют среди писателей уроки французского языка и т.д.
***
Говорят, работа в совхозе продлится по ноябрь включительно. Как мне кажется, это должна быть очень грязная работа. Мать - как вертушка: совершенно не знает, оставаться ей здесь или переезжать в Чистополь. Она пробует добиться от меня "решающего слова", но я отказываюсь это "решающее слово" произнести, потому что не хочу, чтобы ответственность за грубые ошибки матери падала на меня.
Когда мы уезжали из Москвы, я махнул рукой на все и предоставил полностью матери право veto1 и т.д. Пусть разбирается сама. Сейчас она пошла подробнее узнать об этом совхозе. Она хочет, чтобы я работал тоже в совхозе; тогда, если платят 6 р. в день, вместе мы будем зарабатывать 360 р. в месяц. Но я хочу схитрить. По правде сказать, грязная работа в совхозе - особенно под дождем, летом это еще ничего - мне не улыбается. В случае если эта работа в совхозе наладится, я хочу убедить мать, чтобы я смог ходить в школу. Пусть ей будет трудно, но я считаю, что это невозможно - нет. Себе дороже. Предпочитаю учиться, чем копаться в земле с огурцами. Занятия начинаются послезавтра. Вообще-то говоря, все это - вилами на воде. Пусть мать поподробнее узнает об этом совхозе, и тогда примем меры. Какая бы ни была школа, но ходить в нее мне бы очень хотелось. Если это физически возможно, то что ж… В конце концов, мать поступила против меня, увезя меня из Москвы. Она трубит о своей любви ко мне, которая ее poussй2 на это.
Пусть докажет на деле, насколько она понимает, что мне больше всего нужно. Во всех романах и историях, во всех автобиографиях родители из кожи вон лезли, чтобы обеспечить образование своих rejetons3. Пусть мать и так делает. Остаемся здесь? Хорошо, но тогда я ухвачусь за школу. Сомневаюсь, чтобы там мне было плохо. Единственное, что меня смущает, - это физкультура. Какой я, к чорту, физкультурник? Дело в том, что число уроков физкультуры, вообще военной подготовки, сильно увеличено - для меня это плохо, в этом моя слабость. Но, по-моему, всегда смогу наболтать, что был болен и т.п. Возможно, что мой проект со школой провалится - впрочем, по чисто финансовым соображениям. Самые ужасные, самые худшие дни моей жизни я переживаю именно здесь, в этой глуши, куда меня затянула мамина глупость и несообразительность, безволие. Ну, что я могу сделать? В Москву вернуться сейчас мне физически невозможно. Я не хочу опуститься до того, чтобы приходить каждый день с работы грязнющим, продавшим мои цели и идеалы.
Просто школа - все-таки чище, все-таки какая-то, хоть и мало-мальская, культура, все-таки - образование. Если это хоть немного возможно, то я буду ходить в школу. Если мы здесь остаемся, то мать должна поскорей прописаться. Все-таки неплохо было бы иметь 9 классов за плечами. Учебников у меня нет, тетрадей - тоже. Мать совершенно не знает, чего хотеть. Я, несмотря на "мрачные окраины", склонен ехать в Чистополь, потому что там много народа, но я там не был, не могу судить, матери - видней. Нет, все-таки мне кажется, что, объективно рассуждая, мне прямая польза ухватиться за эту школу обеими руками и крепко держаться за нее. А вдруг с совхозом выгорит? Тогда я останусь с носом. Нужно было бы поскорее все это выяснить, а то если я буду учиться в школе, то нужно в эту школу пойти, узнать насчет платежа, купить учебники… Соколовский все еще не вернулся из Берсута. Держу пари, что он там устроится. Мое пребывание в Елабуге кажется мне нереальным, настоящим кошмаром. Главное - все время меняющиеся решения матери, это ужасно. И все-таки я надеюсь добиться школы. Стоит ли этого добиваться? По-моему, стоит.
***
31 августа - 5 сентября 1941 года Георгий Эфрон За эти 5 дней произошли события, потрясшие и перевернувшие всю мою жизнь. 31-го августа мать покончила с собой - повесилась. Узнал я это, приходя с работы на аэродроме, куда меня мобилизовали. Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося ее "освободить". И кончила с собой. Оставила 3 письма: мне, Асееву и эвакуированным. Содержание письма ко мне: "Мурлыга! Прости меня. Но дальше было бы хуже. Я тяжело-больна, это - уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик". Письмо к Асееву: "Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!" Письмо к эвакуированным: "Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н.
Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте". Вечером пришел милиционер и доктор, забрали эти письма и отвезли тело. На следующий день я пошел в милицию (к вечеру) и с большим трудом забрал письма, кроме одного (к эвакуированным), с которого мне дали копию. Милиция не хотела мне отдавать письма, кроме тех, копий. "Причина самоубийства должна оставаться у нас". Но я все-таки настоял на своем. В тот же день был в больнице, взял свидетельство о смерти, разрешение на похороны (в загсе). М. И. была в полном здоровии к моменту самоубийства. Через день мать похоронили. Долго ждали лошадей, гроб. Похоронена на средства горсовета на кладбище. 3го числа я закончил переукладку всех вещей (вещи матери - в одну сторону, мои - в другую), и все было готово для отъезда. С помощью Сикорского и Лельки перевез на ручных тележках весь багаж на пристань, сдал на хранение его.
Все эти дни ночевал у Сикорского. Продал на 80 р. продовольствия хозяйке, купил за 55 р. башмаки в универмаге. Простился с Димкой, Загорскими, Лелькой и к вечеру 3го был на пристани, где ждал парохода вместе с неким Осносом (доцентом ИФЛИ), который возвращался в Чистополь из Елабуги и значительно помог мне в таскании вещей, билетах и т.д. Хорошо, что я с ним поехал. Пароход "Москва" был битком набит - а en йclater1 - эвакуированными, мобилизованными, все это воняло и кричало, и сесть туда не пришлось - не пускали. Наконец - часам к 12и ночи - сели на пароход "Молотов - Скрябин" в 3й класс, перетащили вещи и утром 4го были в Чистополе, после очень душного путешествия с грязными цыганами и пьяными мобилизованными. Хорошо, что я быстро уехал из Елабуги - там мне было невмоготу и все противно и растравительно. Приехав в Чистополь, я позавтракал у Осноса и пошел к Асеевым. Асеев был совершенно потрясен известием о смерти М. И., сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его жилплощади. В тот же день - вчера, перевезли - я и Н. Н. - все вещи от пристани к нему домой. Мы начали обсуждать положение. Дело в том, что Асеев с женой вызываются в Москву, так что на них опираться в Чистополе не приходится.
Учитывая то, что в интернат меня, очевидно, не примут - 16 лет и кто будет платить? - и мое нехотение пропадать в Чистополе в какой-то ремесленной школе, мое решение сегодня к утру было окончательно принято: я возвращаюсь в Москву и устраиваюсь там. Там - Литфонд, там - люди, знают и ценят М. И., там, быть может, помогут Муля и тетки, там, прежде всего - Москва-столица. Самое трудное - доехать, получить разрешение. Это - главное. Мы с Асеевым сообразили так: скоро будет в Чистополе созван совет представителей Литфонда. На этом совете Асеев походатайствует о том, чтобы мне выдали бумагу следующего содержания (примерно):
"Ввиду смерти матери эвакуированный такой-то направляется в Москву для учебы, т.к. в Чистополе ему нет средств на существование". Эта бумага должна мне обеспечить беспрепятственный проезд до Москвы. Кроме того, я - учащийся, паспорт у меня - московский, так что вряд ли будут особые препятствия для пропуска меня в Москву.
Поеду один, очевидно, - страшновато. Но разве я чего-нибудь серьезно боюсь? Самое трудное, возможно, впереди, самое страшное - позади. Дожидаясь окончательного решения насчет моего отъезда в Москву, я занялся продажей вещей матери. Сегодня утром, благодаря содействию сестер жены Асеева, продал вещей носильных, белья и пр. на 650 р.
Денег - итого - у меня примерно рублей 1.060. Это неплохо. И еще продам вещей, не знаю на какую сумму - рублей на 500, наверное. Отнес некоторые вещи в комиссионку. Tant pis1, если не продадутся до моего отъезда - ничего. Лишь бы доехать до Москвы, там - увидим. Здесь мне тухнуть нечего. Москву дней 10 не бомбили. Бомб я не боюсь, и в Москве у меня больше шансов устроиться, чем здесь.
***
Есть некий Боков, который вместе с Пастернаком провожал нас в Елабугу - теперь он приехал в Чистополь, чтобы выяснить положение семьи своей - и дня через 2-3 отправляется в Москву. Вот я с ним и думаю поехать. Но дело в том, что, быть может, он возьмет с собой жену и двух детей в Москву - но все равно, ведь нужно с кем-то ехать. Конечно, лучше, если бы он поехал один, но que faire - ou n'a pas le choix2. Ведь главное - доехать. Как хорошо было бы увидеться с Митькой!
Но еще рано об этом думать. Если жену и детей Бокова здесь устроят, то он поедет один, а если нет - то он хочет получить бумагу для их въезда в Москву. Боюсь, как бы он не затеял волынки с этой своей семьей, - но вряд ли: он тоже спешит в Москву. Москву уже недели две не бомбили.
***
Наконец получил мою проездную бумагу (сегодня утром). Привожу ее содержание полностью. "УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Сын внезапно скончавшейся писательницы Марины Ивановны Цветаевой (по мужу Эфрон) Георгий Сергеевич Эфрон, 16 лет, остался без руководства и материальной помощи на месте эвакуации его покойной матери. По решению Совета семей эвакуированных московских писателей он направляется в город Москву на место постоянного жительства, где у него имеются родственники, могущие поддержать материально и дать возможность закончить школу. Просим оказать ему содействие в получении билета до Москвы за наличный расчет. Член Президиума ССП Ник. Асеев. Секретарь Совета эвакуированных ССП Л. Маяковская. Достоверность вышеизложенного, равно и подлинность подписей удостоверяю. Секретарь Чистопольского райсовета Парамонов".
***
17 сентября 1941 года Георгий Эфрон Сегодня окончательно выяснилось, что в колхоз я не поеду - по медицинскому освидетельствованию оказалось, что у меня слишком маленькое сердце - par rapport1 к общим пропорциям; примерно раза в два меньше, чем следует, и на работы меня не отправят. Toujours зa de pris.2 Говорят, сюда скоро приезжает Хмара, директор Литфонда. Между прочим, когда я говорил с Хохловым, он мне сказал, что "пока Литфонд оплачивает мое существование"
***
Прочел 3 пьесы Ибсена: "Нора", "Привидения", "Гедда Габлер". Особенно понравилась "Гедда Габлер" - пьеса превосходна. Вообще все эти пьесы - и "Пер Гюнт" - бесспорно, замечательны, также и "Борьба за престол". "Бранд" мне не понравился. Скучно. Гедда же Габлер - замечательно. Все это немного тяжеловесно - совсем не в духе французском, гораздо скорее в духе русском - принципы, искания правды и т.д. Но все же замечательно.
***
8 октября 1941 года Георгий Эфрон Неделю тому назад - 30-го числа - я приехал из Чистополя после кошмарного путешествия, которое оставит след в моей жизни. Путешествие это мне дорого стоило - в смысле траты сил моральных и физических. Все же мне удалось до Москвы добраться. Я пока живу у Лили. Я пошел в Союз писателей, где получил ходатайство в районное отделение милиции. В районном отделении милиции мне отказали на основании постановления Моссовета и сказали, что только городское отделение милиции может разрешить. Я звонил Лебедеву-Кумачу - он завтра мне даст бумагу в гор. упр. милиции (от 1 ч. до 2 ч.). Получил ходатайство Союза писателей в это же управление. Но я все вижу sous un autre point de vue1 с тех пор, как был у Эренбурга сегодня. Он мне совершенно определенно заявил, что меня не пропишут, так как за последние 3 дня даны свыше жесткие указания, посоветовал не хлопотать о прописке здесь, а о возврате в Чистополь или отъезде в Среднюю Азию (я ему заговорил о Ср. Азии, т.к. Митька и бабушка, дядя и Софа уехали не то в Ташкент, не то в Ашхабад). Я в совершенно ужасном состоянии. Неужели придется уезжать отсюда, куда мне стоило стольких трудов попасть? Это совершенно ужасно. Я жду звонка Мули. Возможно, придется посылать телеграмму в ЦК партии. Я в ужасном, ужасном состоянии. Не знаю, какое решение принять. Во всяком случае, завтра возьму записку у Кумача, а очевидно, послезавтра пойду в милицию.
Произошло то, чего я всего больше боялся: я уехал из Чистополя, а здесь меня не прописывают, и если то, что говорит Эренбург, верно, не пропишут. Ну, скажем, придется уезжать. Но где Митька? В Ташкенте или в Ашхабаде? Об этом должны знать хозяева его дачи в Отдыхе. Все - сумбур, бред, кошмар из кошмаров. А может, жить здесь без прописки? Неужели возвращаться в Чистополь? Нет, уж лучше ехать в Ташкент. Но пустят ли меня туда, пропишут ли, как я там буду жить? И где Митька?
***
14 октября 1941 года Георгий Эфрон Вчера, зайдя к Кочеткову, узнал, что весь Союз писателей эвакуируется в Ташкент, и решил на свой страх и риск эвакуироваться с ним, учитывая сложившуюся обстановку (германское наступление продолжается; они взяли Вязьму; от Москвы ничего не останется - недаром выезжают Союз писателей, МГУ, Мосфильм и студия, где работает Нина Прокофьева). Вчера же в Союзе получил справку об эвакуации, включился в эшелон N 2 и внес деньги за билет. Еще неизвестно, когда идет поезд.
***
Что со мною происходит? Каждое принимаемое мною решение автоматически подвергается автокритике, и притом столь безжалостной, что немедленно превращается в решение диаметрально противоположное первому. Мое положение трагично. Оно трагично из-за страшной внутренней опустошенности, которой я страдаю. Конечно, это - трагедия. Не знаю, что думать, как решать, что говорить.
Мысли о самоубийстве, о смерти как о самом достойном, лучшем выходе из проклятого "тупика", о котором писала М. И. Не могу же я ехать в Ташкент из-за того, что там - а может быть, и в Ашхабаде - Митька! Я знаю, что Муля мне будет советовать отъезд… Но я не могу. Огромная психологическая трагичность и сложность этого отъезда чреваты для меня мрачнейшими последствиями. Как говорится, я все время а la croisйe des chemins2. И ни одного chemin3 не могу взять, так как я привык летать - просто летать, а тут тебе предлагают: выбирай дорогу! Как рыбе сказать - выбирай, какой дорогой ты пойдешь! Но мое решение, хотя и хромоватое, принято: не поеду, и баста. J'y suis j'y reste4. В крайнем случае, не получу моих 150 рубл. обратно - и все. Попробую, что такое осажденный город. Увидим. Бегут? - Пусть! Попробуем соригинальничать. Попробуем дерзнуть. Не все еще потеряно. Жизнь - впереди.
***
Вечер того же дня 7 ч. 45 вечера. До чего приятно писать. Пока я пишу эти строчки, у меня впечатление, что я исполняю вроде ритуала, пишу свое духовное завещание, фиксирую мои последние моральные пожелания. Надо признаться - мое настоящее положение откровенно шаткое и неустойчивое. Мое благополучие, мой любимый покой, кoторый позволяет мне в данный момент писать, и читать, и записывать, - все это держится на волоске, который может оборваться с минуты на минуту. Мое "я" в опасности. Сербинов завтра отправляется со своим дядюшкой в Челябинск на самолете. Прошлое пустеет, a оно тоже держится на волоске моей памяти. Что же это, конкретно, за опасность, которая мне угрожает? В общем, в первую очередь, постоянная угроза быть посланным на "сельскохозяйственные работы", иными словами рыть траншеи под неприятельским огнем (авиации) и с чувством ненужной жертвы. Во-вторых, могут в случае необходимости мобилизовать всех, кто способен носить оружие, чтобы защищать город. Две альтернативы: либо быть посланным на "трудовой фронт", либо стать солдатом (я - солдат, это меня нисколько не устраивает, ну никак).
Две альтернативы… да еще может быть, что, побывав на "трудовом фронте", мне придется пройти через настоящий фронт. Серьезно, я подумываю о том…, чтобы придумать третью альтернативу, а именно - проявить хитрость и действовать так, чтобы меня не мобилизовали, чтобы не быть мобилизованным никуда. Ходить на занятия, откуда никуда не посылают. Все это мне кажется несерьезным. Пока не посылают людей через милицию и домком, все в порядке. Самая х…. этой истории в том, что никогда не знаешь, какая вожжа попадет под хвост милиции и домкома или райвоенкомата. Например, если бы я ходил в школу, меня бы наверняка послали на "сельское хозяйство". Надо быть хитрым и предусмотрительным: а я - ни то, ни другое. Надо будет таким стать. Завтрашний вопрос касается и продуктов. Повсюду огромные очереди. Все покупают много, как будто знают, что им может хватить надолго. Я же ничего не покупаю. Завтра я получу 150 рублей, которые я заплатил за ташкентский билет. Ташкент на х..! Обойдемся без этой волынки эвакуации.
***
Писать, чувствовать, мыслить, пока еще есть время, о несравненное наслаждение!
Еще, еще один час, еще один выигранный день… Ибо теперь события разворачиваются быстрее. Теперь главное дело - уметь все предвидеть. Теперь - сознание, что я выигрываю время.
***
Сегодня получил паспорт с долгожданной пропиской. Я начинаю себя спрашивать, не будет ли эта прописка причиной какой-нибудь моей мобилизации. Если Москва должна быть взята, было бы глупо оказаться посланным под обстрел, в грязи, с перспективой возвращения пешком (если можно будет вернуться). Холод, ненужный труд. С другой стороны, я боюсь, что будут мобилизовывать мужчин от 16 до 60 лет, когда немцы будут ближе к Москве, чтобы защищать город, который все равно будет взят. Как всего этого избежать? Надо будет серьезно обо всем этом переговорить с Мулей. Я, вероятно, его завтра увижу. Прочитал "Земную пищу" А. Жида. Это гораздо лучше, чем "Тесные врата". Купил "Избранные сочинения" А. Чехова в одном томе и "Базельские колокола" Арагона, по-русски. Теперь я держусь на волоске. Каждый день может прийти подлая бумажка о том, что я должен явиться в районный военкомат, и меня пошлют "к черту"… Как все это глупо, боже мой. По тону газет, видимо, Москву будут отчаянно защищать, и надо готовиться к защите города. Не знаю, что об этом думать. С другой стороны, возможно, что, прорвавшись через последнюю черту сопротивления, немцы быстро захватят город. Стали бы эвакуировать такое количество людей, если бы знали, что осада будет долгой? С другой стороны, возможно следующее: советские войска отступают до самой Москвы и тут укрепляются, тогда начинается такая осада, что никому не поздоровится, и кончится она… чем, никто не знает, разве что это будет уж совсем невесело. Более чем когда-либо, я намерен сохранить себя, свои книги, писания, вещи. Это будет трудно. Но - да здравствует надежда. Даже в потемках неизвестности и угроз остается моя надежда.
*** Ряды Красной армии пополняются батальонами всевобуча - это ускоренная военная подготовка. И она касается всех, от 16 до 50 лет. Гм… Не очень-то утешительно, а? Но я не унываю. Все прошли через огромные трудности. Я тоже пройду. Просто я боюсь, что меня мобилизуют для этого всевобуча. Посмотрим. Пока я считаю себя счастливым, что могу писать, что я хорошо одет, что я живу. Возможно, все это прекратится. Но что мне от этого будет? Если я уверен: первое, что война в один прекрасный день закончится, второе, что все равно будущее мне готовит неисчислимые удовольстия и радости. Не стоит беспокоиться.
***
Впечатление такое, что 50% Москвы эвакуируется. Метро больше не работает.
Говорили, что красные хотели минировать город и взорвать его из метро, до отступления. Теперь говорят, что метро закрыли, чтобы перевозить красные войска, которые оставляют город.
***
Потрясающее количество людей уезжает. А радио продолжает орать патриотические песни. Говорят, что до последнего момента киевляне не знали, что немцы вступают в город, и до последнего момента радио орало и передавало свою обычную программу.
Я очень боюсь, что Москву будут защищать. А завтра? Некоторые утверждают, что немцы ожидаются в Москве сегодня ночью. Это уж преувеличение. Но все может быть.
Сейчас мы переживаем смутное время. Очень остро встает вопрос о продовольствии.
***
Я весьма опасаюсь, что в случае общей обороны города меня мобилизуют на эту чертову военную подготовку. Я, во всяком случае, серьезно намерен не давать себя захомутать - но как? Если осада продлится долго, не защищать Москву, в случае мобилизации, было бы опасно; если осада продлится несколько дней, я попытаю счастье; просто я хочу избежать физического уничтожения. Я тороплюсь писать, так как жду на сегодня общую мобилизацию всех мужчин, способных носить оружие, чтобы защищать город. Я почти потерял всякую надежду, что Москву защищать не будут, а это предотвратило бы большие несчастья для города. Вероятно, как я надеюсь, главное будет происходить вне города - ибо если немцы до города доберутся или смогут в город войти, все для красных будет кончено. Было бы сущим идиотизмом бороться за город, который все равно будет взят.
***
Прочел "Изабеллу" А. Жида; в общем, довольно банально. Мне очень хочется целиком переписать "Мосье Тест" в читальном зале. Но когда я успею? Так что вот мой план на сегодняшний день: утром поговорить с домкомом насчет карточек, затем добраться до Столешникова, посмотреть, можно ли купить… пирожных. Затем попробовать доехать до улицы Можайской. Поесть в кафе "Артистик". Это мой последний день кутежа, так как я, может быть, скоро получу карточки и буду получать хлеб. Переписать "Мосье Тест", если у меня хватит времени. Но разве можно питаться исключительно хлебом? Чтобы получить другие продукты, нужно просто стоять в очереди целый день… Ну, посмотрим. Ладно. Говорят, что многие люди во время эвакуации забрали лучшие книги по абонементу Столешникова. А в читальном зале, неизвестно почему, многих хороших книг не хватает. Например, только один экземпляр Малларме, одна книга Валери… Что нам принесет этот день? Итак, Одесса, видимо, взята.
***
И еще разочарование, предстоящая скука от встречи с Валей. По телефону у нас очень оживленные, умные разговоры, также и в письмах. А когда встречаемся - ничего не прибавляется, наоборот, мы скованны и т.д. (вроде "Тесных врат" Жида).
***Естественно, она как умная девочка прямо мне об этом не сказала, но теперь меня же цитирует: старое надоедает и т.д. Тем не менее, хлеб принесла - хорошо, спасибо. Она почему-то очень повесила нос. Настроена она очень пессимистично - пораженчески. Конечно, положение отвратительное. Но к чему ей-то вешать нос на полку? Что, она думает, что ее изнасилуют немцы? Это - вздор. Ну, да х.. с ней.
Я стараюсь ее утешить; она же думает, что я над ней смеюсь и "помогаю не от чистого сердца". Во всяком случае, завтра к 3 часам встретимся. Сегодня купил: стихотворения Надсона, Гофман "Новеллы", Дос-Пассос: "1919 г." и "42-ая параллель". Юрочка все говорит о работе. Но какая сейчас работа? Не вижу, как мы будем жить при разбитых стеклах, без газа и электричества, без воды (когда будут разрушены МОГЭС, газзавод и водопровод). Н-да. Все куда-то норовят ехать. Томск, Казань, Ташкент переполнены (да и не только они). Нина Герасимовна укатила в Томск к дочке. Желаю ей доехать благополучно. Сегодня-завтра пойду к глазврачу.
Тэк-с. Купил стихи Надсона. Читаю "Faux-Monnayeurs" Gide'a.
***Звонил Вале в 7 ч. Она убеждает не ехать; говорит, что мне там будет плохо, вернуться уж не смогу, буду жалеть… Очень ей не хочется, чтобы я ехал. Да и мне не хочется страшно ехать: а вдруг надо было именно здесь оставаться? Но я все же поеду. Нужно рисковать - да и кроме того, я приближусь к Митьке. Конечно, перспектив мало; но Азия, близость Персии, Митька… Нужно рискнуть! Que m'en coыte-t-il? Pas grand'chose.2 Кочетков советует ехать, Валя советует не ехать.
Как выбрать? "Своя голова" - это превосходно, но годится не всегда. Читаю прекрасную книгу Арагона "Базельские колокола". И потом навязчивый вопрос: где ближе будет культура, заграница, Европа - здесь, в Москве, или там - в Азии?
Ашхабад… Это близко к Ирану, Сирии… А Сирия - под мандатом де Голля; Ирак - англичане… Конечно, какой с них толк, спрашивается, да и до Ашхабада нужно еще доехать. Дело в том, что вся культурная жизнь выкачана из Москвы… Говорю я: "Столица, столица…" - а какой с нее толк, если все умные люди выехали, и останутся войска, Валя и я… Нет, бесспорно, рискнуть надо… Авось кое-что из этого и выйдет. Боюсь, что Москва потеряет роль и первое место.
***
Так вот, я уехал из Москвы в Азию ровно через месяц после моего возвращения из Татарии. В течение этого месяца я немало пережил. Из книг я купил Малларме, Бодлера, Есенина, Ахматову, Дос-Пассоса, Ильфа и Петрова, Свифта. Я ел, можно сказать, отменно; я ходил в кино и в театр, видел Валю, получил немного денег. Словом, я хорошо пожил. В сущности, я даже не знаю, подойдет ли мне эта Азия и даже доеду ли я до нее, но я, по крайней мере, буду знать, что в особенно трудный период в Москве я жил широко и по своему хотению, а это уже совсем здорово. А теперь, "после пира", я поддаюсь ходу событий… Мы, может быть, в какой-то момент выкарабкаемся из всех неприятностей. Путешествие будет длиться очень долго, но, по крайней мере, на каждой станции я буду знать, что мы приближаемся к Азии, значит, к моему лучшему другу Мите. Да и приключение какое!
***
Моя беззаботная жизнь в Париже в течение двух лет: кафе, кино, газеты, радио, деньги из посольства и перспектива Сов. Союза. 39-й год, наконец. Памятный год! Отъезд в СССР, пароход "Мария Ульянова", таможня в Ленинграде, arrivйe а Moscou9, где встреча с Алей и знакомство с Мулей. Пью воду и ем мороженое на ул. Горького.
Vois le Kremlin.10 Потом - Болшево: "норвежский домик", папа болен, ирреальность обстановки, Митька, склоки с Ниной Николаевной, таинственные разговоры с НКВД, потом поездка в Химки через ЦПКО и пароходик с Мулей и Алей, ресторан, возвращение в Болшево; пресловутая "переговорка"… Потом арест Али, через месяц арест папы. Потом мелькают Голицыно и Мерзляковский, сельская школа, дом отдыха и толстая Серафима Ивановна. Потом - Моховая, 11 и жизнь в Университете с Северцевыми и Габричевскими… Передачи отцу. Сентябрь 40го г., после sйjour1 у Лили переезд на Покровский, школа 335. Потом - война, эвакуация в Татарию, Елабуга, самоубийство матери, переезд в Чистополь, потом кошмарное возвращение в Москву; жизнь у Лили, прописка, Лебедев-Кумач, бомбежки, Валя и Сербинов, обеды в ресторанах, 16ое октября, объедение, la vie quand mкme2, Библиотека ин. яз. Потом телеграмма от Митьки и dйpart pour l'Asie Orientale avec les Kotchetkoff3. Эвакуация в Ташкент avec espoir d'aller au Moyen-Orient, а Achkhabad oщ je retrouverai Mitia а tout prix. Et voilа.4 Иду за углем - остановка.
*** И все же, несмотря ни на что, не следует утопать в пессимизме, терять надежду, надо бороться, во что бы то ни стало и во всех обстоятельствах. Что касается меня, то я думаю, что в отказе от борьбы счастья ради нет ничего иного, кроме малодушия, просто-напросто. Что до меня, то моя цель в данный момент увидеть Митю, с ним возобновить наше интеллектуальное товарищество, которое мне так нужно. Кроме того, это все же ведь мой едиственный друг, на весь Союз. К тому же, если у меня сейчас собачье настроение, это только потому, что я бездействую, словом, что я ни черта не делаю. Я по природе бизнесмен. Приедем в Ташкент, дела будет много (вот это уж верно, и самое смешное то, что я тогда, может быть, даже пожалею о теперешнем положении). Во всяком случае, теперь хоть один плюс есть во всей этой истории: мы без затруднений проехали через опасную зону, мы больше не рискуем попасть под бомбардировку. А это уже хорошо. Это была первая наша цель. Она достигнута.
***
Сегодня я серьезно все обдумал и пришел к следующему решению. Устроив какое-нибудь временное жилье в Ташкенте с Кочетковыми, я еду вместе с Александром Сергеевичем в Ашхабад. Там я обследую все возможности Мити, словом, я предлагаю его семье (бабушке, дядюшке) меня взять к себе (на всем готовом: питанье, место, ночлег, белье) за какую-нибудь сумму денег - скажем, 700 рублей. Иными словами, я с ним встречаюсь, объясняю мое трудное положение, не говорю ему о Кочеткове и прошу его взять меня в свою семью; я ему рассказываю о самоубийстве Марины Ивановны; я предлагаю его семье денежную помощь, с возможностью ее продолжить, если я буду работать и учиться одновременно; свое образование я беру на себя (всего у меня 1700 рублей); я ничем не рискую, кроме отказа с их стороны. В последнем случае я посмотрю, вернее… Кочетков посмотрит. Конечно, я посмотрю, на что похожа их квартира.
***
Кончил читать "Богатые кварталы". Действительно великая книга!…
…
…. 13.30. Переменил белье, положил грязное в маленькую сумку. Больше до Ташкента менять не буду. Ясно, что эта дорога кошмарная, холод, голод, вши, отсутствие воды и т.д. Но это стоило - хотя бы ради того, чтобы повидать Митю. Ведь только потому, что Митя в Азии, я и поехал. Как будет хорошо его повидать! Какое первое восклицание придет ему на уста? О! Да я не строю себе иллюзий. Очень возможно, что Митя совсем недостоин моей к нему привязанности… Но надо же кем-то интересоваться, иметь какую-нибудь цель, не правда ли? Интересно бы знать, будут ли у меня еще вши или эти уже исчезли, вместе с грязным бельем. Все это путешествие совершенно омерзительно…
***
Читаю также забавные, хотя чуть-чуть устаревшие, очень остроумные и талантливые "12 стульев" Ильфа и Петрова. Что останется от советской литературы? Грин, Ильф - Петров, может, Пришвин и Шолохов. Ничего неизвестно с фронта - неоткуда получать новости. От мира, в сущности, полностью отрезаны. Вот хорошо, если бы 2-й фронт к чорту расколошматил бы немцев! Ведь, в сущности, во всех бедах они виноваты не меньше, чем мы сами, - даже больше. В России ЖИТЬ хуже, работу же найти легче, чем на Западе; на Западе же работа - все, но, получив работу, - жить легче, ВКУСНЕЕ. Прямо не знаешь, как быть. Хотя сейчас вопрос об этом не ставится: du moment qu'on y est, faut s'arranger comme on peut1. Подождем - увидим. В конце концов, можно творить в полном смысле слова, занимаясь какой угодно дрянью, которая бы "давала на жизнь". Это даже было бы пикантно. Конечно, люди "свободно творящие", кроде Жида, Монтерлана, Валери - примеры соблазнительные. Они не вынуждены заниматься посторонними делами. Но ведь им лет 40-60, а к этому времени никто мне не говорит, что я не достигну их положения.
***
В сущности, надо забыть о молодости и работать на достижение обеспеченности в зрелые года. Вообще это ничего не меняет, эти рассуждения. Одно дело - реальная жизнь в СССР с ее возможностями и невозможностями, дело другое - идеалы, моральные требования, мечты и надежды. У настоящего, ЯСНОГО человека не должно быть dйcalage5 между идеалами, мечтами и надеждами - и реальными возможностями. Этот человек должен здраво смотреть на жизнь и приравнять свои требования к действительности. Прочь глупые мечты, порождающие ипохондриков и ratйs6. Нужно уметь СОРАЗМЕРЯТЬ. Конечно, нужно знать и реальные возможности, не преувеличивать и не преуменьшать их. Надо жить опять-таки "по лестнице" - ведь сразу площадки 8-го этажа не достигнешь. Но надо знать, что каждая ступень ведет к этому этажу - и не пренебрегать ею, и не думать, что это - конечный пункт. Я, например, хочу быть, скажем, знаменитым писателем. Основное - сохранить себя.
Заниматься я могу чем угодно, лишь бы уметь самому себе создать максимум благоприятных условий для творческой жизни. Всему свое время. Придет и комфорт, и деньги, и женщины, и слава, и заграница. Нужно уметь ЖДАТЬ - и не отчаиваться.
Все изменяется, все имеет временный, переходный характер. Как-нибудь устроюсь, будет когда-то мир… Небось! Хорошие времена настанут - хоть в 40-50 лет - и то хлеб, спасибо и за это. В конце концов, я сейчас пока в целости и сохранности, как-то "шамаю", любимые книги - со мной… Что толку, что не знаю, что ждет меня в Азии? Ведь все равно как-нибудь устроюсь. Умея много не ожидать от будущего, зная свои силы и возможности, я побежду, в конечном счете - это ясно.
***
Составляю сборник лучших стихов главных поэтов Франции XIX-го и XX-го вв. К сожалению, из источников - книг недостает: Гюго, Леконт де Лиль, Ламартин, Виньи, Рембо. Мой сборник будет состоять из избранных стихов следующих поэтов:
Готье, Бодлер, Верлен, Маллармэ, Валери. У А. де Мюссэ я нашел только одно превосходное стихотворение: "l'Andalouse1", которое войдет в сборник. Уже выписал в тетрадку лучшие стихотворения Готье, Верлена. Неприятно чувство, что это - лишнее занятие, которое как-то "потонет". Все же каждый придерживается своей линии, и я - своей: любви к литературе, к поэзии.