Шиманский Василий Иванович
Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты"
(Скопировано с сайта "Свободная Интернет Газета": http://www.svob-gazeta.ru/)
Глава 247. Проводы в армию и во флот
Наступило пятое октября. Виктор с девчонками никогда не дружил, несмотря на то, что они не сводили с него глаз. Высокий, кареглазый, смелый и решительный с мальчишками, он перед девчонками пасовал. На мой вопрос, почему он не дружит с девчонками, тот нехотя отвечал: «От девчонок исходят все беды, а у меня их столько, хоть отбавляй, поэтому на девчонок у меня не остаётся времени».
Мне одному пришлось провожать в армию своего лучшего друга. Хотел проводить его до военкомата, но он наотрез отказался, заявив: «Не девчонка, сам доберусь! Пройдём на автобусную остановку к магазину «Военторг», там я сяду на автобус, и на нём доеду до военкомата, а ты вернёшься домой».
Согласился. Автобусное движение на маршруте между вокзалами станции Михайло-Чесноковская и Свободный осуществляли маленькие, горбатые автобусы, каких на предприятиях города было много.
Когда на повороте с подъёма в гору мы увидели такой автобус, стали прощаться, но автобус оказался служебным, а не маршрутным. Он прошел мимо нас, а мы смотрели друг на друга и хохотали над собой: «Теперь будем перед каждым автобусом прощаться, так будет веселее»...
***
У меня в запасе оставалось пять дней, а забот было непочатый край. Уходил служить на флот, где в то время срок службы был пять лет. За эти годы, пока буду служить, многое изменится, поэтому обошел всю родню, чтобы попрощаться. Зашел к сыну дедушкиного брата Конаха Володе Колесникову и многим другим родичам.
Володя жил около военкомата на улице Красноармейской в доме под номером сорок. Жена Владимира Валентина и он сам встретили меня, как родного сына. Валентина была приветливой, приятной женщиной, с милой улыбкой и красивыми глазами. Она угощала меня стряпней и вареньем. Очевидно по всему, мы понравились друг другу. С Владимиром договорились о переписке.
***
Отец сделал мне фанерный чемоданчик, я уложил в него томик любимого поэта Петра Комарова, кое-что из тряпок, продукты и был готов к отправке в неизвестность. Мать на дорогу сунула мне в карман десять рублей и сказала: «До Владивостока будете ехать двое суток, продуктов тебе хватит, а деньги даю на всякий случай». Отец в военкомат провожать меня не пошел, потому что у него была высокая температура, и он находился на «больничном листе». Провожали меня мама и сестра Наташа.
Около военкомата нам сделали перекличку, разделили по командам, построили в колонну и повели на станцию вокзала города Свободный, где разместили в товарные вагоны-теплушки. Сопровождающие нас моряки поехали в пассажирском вагоне, который находился в середине состава.
Как только расположился на нарах, мать с моей сестрой Наташей ушли домой. Примерно, через час после их ухода, наш эшелон тронулся в сторону станции Михайло-Чесноковская.
В вагоне я успел познакомиться с двумя парнями, которые расположились на нарах рядом со мной. Один парень - Михаил Титаренко, второй - Владимир Борзенко. Хотелось отметить отчаливание от родного причала, но водки у нас не было.
Когда на станции Михайло-Чесноковская наш состав остановился на полчаса для заправки углём и водой, недолго думая, рванул в пристанционный буфет и, на деньги, которые мне дала мать, купил две бутылки «Московской» и направился к своему вагону. В то время водка стоила два рубля семнадцать копеек.
Сердце мое ёкнуло и ушло в пятки, когда около вагона увидел отца. Больной и подавленный он с горечью и упрёком в глазах, посмотрел на меня: «Сынок, мы тебе отдали на дорогу последние десять рублей, а ты, не успев отъехать от дома, на них купил водку. Как тебе не стыдно!»
В эту минуту, от стыда перед отцом, готов был провалиться сквозь землю. Первая мысль, которая пришла мне в голову - бутылки с водкой разбить об рельсы. Отец понял мои намерения и во время остановил мою руку, потом сказал: «Сынок, не надо, этого делать! Водка стоит денег. Когда-нибудь ты всё поймёшь и оценишь свой поступок, а пока счастливого тебе пути!»
Минут десять я постоял с отцом около вагона, потом мы распрощались, и наш состав тронулся на восток.
В вагоне распечатал бутылки, выложил на общий стол все свои продукты, с ребятами хорошо выпили и закусили. От моих продуктов ничего не осталось, дорожный паёк тоже ушёл на закуску. Сколько спал, не знаю, но когда проснулся, кушать было нечего.
Мишка Титаренко и Володя Борзенко тайком от меня уплетали своё сало и домашнюю стряпню, а меня к столу не приглашали. До Владивостока мы ехали четверо суток потому, что наш эшелон по много часов стоял на больших станциях, пополняясь новобранцами.
На оставшиеся деньги купил хлеба и до Владивостока ел его, запивая кипячёной водой, которую на каждой станции брал бесплатно.
Иногда вспоминал хохлов-золотодобытчиков, о которых мне на покосе рассказывал отец. Тогда-то я и понял, что воровство – преступление, а простодушие – дурость!
Глава 248. Как нас встретил Владивосток. Флотский экипаж и баня
По дороге, пока мы ехали во Владивосток, часть своей хорошей одежды ребята раздарили сердобольным старушкам, которые, в надежде чем-нибудь поживиться, встречали воинские эшелоны на каждой станции. Увидев на ком-либо из призывников стоящую вещь, клянчили: «Парень, ты всё равно её выкинешь, когда вас будут переодевать в военную форму, а у меня внуку в школу ходить не в чем».
На той одежде, которая осталась на нас, ребята начали играть в «крючки», поэтому все мы выглядели так, будто нас драли волки. В Хабаровске шел снег и дул сильный ветер, поэтому пришлось сидеть в теплушках и греться у печей «буржуек».
До Владивостока мы добирались не двое суток, как думала мать, а все четверо. В отличии от Хабаровска, где сыпал снег и было холодно, Владивосток встретил нас ярким солнцем, обласкал теплом и зелёной листвой деревьев. Так мы с зимы снова вернулись в лето.
Двадцать второго октября одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года по освещённому ярким, утренним солнцем городу Владивосток, от вокзала в направлении «Второй речки», двигалась колона новобранцев, которая больше всего напоминала не призывников, а заключённых, или каторжан. На молодых парнях клочьями висела, разодранная, грязная одежда. Для Владивостока осенней поры того времени такая картина была привычна, поэтому на нас никто не обращал внимания.
Когда мы прибыли на «Вторую речку», нам объявили: «Вы прибыли во флотский экипаж. Здесь вас подстригут, вымоют в бане, переоденут в форму, разобьют по командам и отправят в учебные отряды.
Здание бани, в которую нас привели, напомнило ту котельную, в которой во время войны мы с отцом мылись в городе Свободный. Баня, как и весь Владивосток, стояла на холме с трёх сторон окружённая оврагами. Мы расположились на небольшой площадке у края откоса и стали ждать дальнейших указаний.
Через некоторое время нам поступило распоряжение: «Сейчас вы пойдёте в баню, с собой разрешается взять документы, фотографии и музыкальные инструменты, которые заверните в пакеты, подпишите и сдайте на хранение своим сопровождающим. Книги, чемоданы и прочие вещи оставляйте на месте».
Мне очень не хотелось расставаться с томиком стихов любимого поэта Петра Комарова и я пожалел, что взял его из дому. Приказ надо выполнять, в последний раз, взял этот томик в руки, как любимую девушку, прижал к груди, погладил рукой и с болью в сердце, положил в общую кучу, оставленных вещей, и пошел по направлению к бане.
Свёрток с документами, мундштук от трубы и фотографии передал старшине второй статье, который сопровождал нас, взял с собой мыло, безопасную бритву, разделся догола и нырнул в предбанник.
После яркого уличного света, помещение, в которое попал, показалось мне тёмным колодцем. На раздумье не было времени. Чьи-то руки подтолкнули меня в сторону и усадили голым задом на деревянную, холодную скамью.
Ручной машинкой меня «обкатали» под «ноль» и приказали сбрить волосы на всех местах, где они растут. Когда я исполнил это распоряжение, меня протолкнули в узкий проход, в котором кистями смазали вонючим раствором на все те места, где только что рос волос, при этом говорили: «Это дезинфекция от блошек».
Около меня стояли другие призывники. Спросил у ребят: «Разве у людей блохи бывают?» Они посмотрели на меня, повертели пальцем у виска, и говорят: «Не блохи, а …вошки. Понимать надо!» Они смеялись, а я, как оплёванный, стоял, думая про себя - вот темнота деревенская!
Голые, подстриженные «под ноль», одинаковые, как детали машин после токарной обработки, ребята после процедур оказались в моечном помещении. Нам сказали: «Воду экономьте, во Владивостоке она на вес золота»...
Глава 249. На одно лицо. Ударная 34-я смена
Закончив мытьё, призывники разошлись по номерам своих команд. У каждого новобранца спрашивали размер одежды, после чего выдавали вещевой мешок и большую стопку белья.
Когда нас переодели в одинаковую, морскую форму, мы перестали узнавать друг - друга. Все, как китайцы, мы выглядели на одно лицо. После переодевания нас построили по номерам команд и приказали следовать за «покупателями».
Мишку Татаренко усадили на один катер, а меня на другой, объяснив: «Сейчас пойдём на остров Русский в учебный отряд, где вы пройдёте «курс молодого матроса», примете присягу и получите специальность, только после этого вас для прохождения дальнейшей службы направят на корабли и другие части военно-морского флота».
Катер, на котором был я, пересёк бухту и пошел в направлении острова Русский. Подойдя к нему, нырнул в узкий канал и мы, пройдя через него, оказались в просторном дугообразном заливе. Справа от канала, как нам объяснили, остался мыс «Святая Елена», слева учебный отряд «Школа оружия».
Когда наш катер шёл по бухте, обратили внимание на обгоревший остов громадного корабля. Наше любопытство удовлетворили: «Это минный заградитель «Ворошилов». По неизвестной причине он взорвался и сейчас ждёт своей дальнейшей участи».
По бухте мы прошли вглубь острова довольно далеко, затем пришвартовались у небольшого деревянного пирса. Нас высадили на берег, построили в колонну «по два», проверили по спискам и приказали идти к кирпичным зданиям, которые с катера видели на сопке.
Кирпичные дома, в которых нам предстояло жить, сопровождающие нас старшины, называли кубриками, а столовую, в обычном каменном здании, камбузом. Здания, в которых предстояло нам жить, стояли на возвышенности и были расположены в один ряд. В стороне от них были пекарня, санчасть и штаб школы связи.
С площадки, на которой стояли, хорошо просматривалась бухта, по которой прошел наш катер. На противоположной стороне залива стоял ещё один остов громадного корабля, на котором большими буквами было написано «ИНДИГИРКА». Пока матросы ожидали дальнейших указаний, мне в голову пришла мысль, что в этой бухте кладбище сгоревших кораблей.
Обратили внимание на стадион, который находился на ровном месте, но гораздо ниже кирпичных зданий, поэтому спросил старшину: «Мы там будем играть в футбол?» На что он ответил: «Скоро на этом стадионе вы наиграетесь вдоволь. Это плац, на котором состоятся общешкольные построения и проводятся занятия по строевой подготовке».
Нас построили и объявили: «Вы прибыли в Школу связи Тихоокеанского флота, с этой минуты являетесь курсантами, следовательно, должны беспрекословно выполнять все приказы своих командиров. Сейчас вас отправят по своим подразделениям, которые у нас называются сменами, накормят, и вы получите указания по распорядку дня.
***
Мне сказали: «Матрос, Шиманский, вас определили в «ударную», шестьсот тридцать четвёртую смену». Меня удивило одно обстоятельство - почему все смены обычные, а моя ударная? Всё стало на свои места, когда ближе познакомился с матросами из «ударной смены».
По характеру я человек авантюрного склада. Когда в военкомате у меня спросили о спорте, чтобы попасть на флот, наговорил много приукрашенной правды и неправды. Сказал, что у меня второй разряд по плаванию, третий по шахматам, играю в духовом оркестре, занимаюсь футболом, акробатикой и многим другим. В тех случаях, когда я врал дома, мать обычно говорила: «Наплёл целый короб арестантов».
В нашу смену вошли ребята многих национальностей, но все они были спортсменами и музыкантами. Вадим Храмцов имел первый разряд по вольной борьбе, Николай Крутиков и Алик Багдасарян первые разряды по боксу. Марзоев Омар-бек имел первый разряд по самбо.
В нашей смене было много хороших парней с Закавказья, но мы никогда не слышали, и не говорили друг другу те обидные слова, какие сейчас говорят на людей кавказкой национальности. Нам внушали: «Моряки - одна большая, дружная семья».
"На гражданке" привыкли к свободному передвижению, сейчас, даже по нужде, надо было ходить только строем. Весь распорядок дня был расписан по минутам и выполнялся строго по уставу. Когда мы ложились спать, нам сказали: «Запомните, на флоте в тельняшках не спят».
В шесть часов утра – подъём, зарядка, умывание, завтрак, занятия строевой подготовкой на плацу, потом в классах учёба по специальности и так далее. На личное время отводили всего один час, в течение которого мы должны были успеть подшить чистый подворотничок на бушлат, привести в порядок форму, написать письма родным и близким. Первые дни службы всем показались каторгой, потому что было тяжело уложиться в один час. На личные нужды дополнительного времени не давали.
В учебном классе нас учили правильно держать руку на телеграфном ключе, тренировать кисть руки, на слух изучали азбуку «Морзе». Телеграфным текстом вели между собой приём и передачу. Наши инструкторы – радиотелеграфисты внимания заостряли на музыке буквы, а не на «тире и точках». Они говорили нам: « Буква «А» звучит, как «сито». «Ти-та», буква «Я», как «сито – сито». «Ти-та-Ти-та», «Л», как солдатики - «ти-та-ти-ти» - и так далее.
По два часа в день, а то и больше, мы занимались строевой подготовкой на плацу. Командовал нами заместитель командира школы по строевой части майор Макаренко. которого за излишнюю придирчивость и крик матросы не любили.
Командиром школы связи был капитан первого ранга Лившиц, техническим руководителем - капитан второго ранга Ильюхин, командир нашей смены - старшина первой статьи Горячих, который хорошо играл на аккордеоне и в школе вёл кружок художественной самодеятельности. Командиром шестой роты был высокий, но седой лейтенант Фёдоров.
После разоблачения Берии, обратился к Фёдорову с желанием рассказать ему о разведчике полковнике Борисе Фёдоровиче Неймарк, которого до призыва на флот встретил в лагерях для заключённых людей, работая на заводе в системе МВД. Фёдоров слушать меня не стал и посоветовал: «Об этом никогда, никому не заикайся, иначе дело может кончиться плохо. Это тебе не угроза, а дружеский совет».
Понял, что люди боятся говорить о правительстве лишнее, и принял это к сведению.
(Продолжение следует)