СЕРАЯ МЫШКА
Книга пятая: Каменный гость
ГЛАВА 4. Декабрь 2001 года. Снова Токио
Серая Мышка. Месть за себя, и за того парня
- Я тебя знаю, - сообщила Наталья старому корейцу, стоявшему перед ней с гримасой на лице, - твоей физиономией вся страна обвешана.
Агента три нуля один когда-то весьма упорно натаскивали расшифровывать мимику человеческого лица. В физиономии лидера Северной Кореи Ким Чен Ира сейчас застыла причудливая смесь бесконечной злости, растерянности, и какой-то детской обиды. Словно у ребенка, у которого отобрали новогодний подарок. И что-то подсказывало Крупиной, что это именно она отобрала подарок у этого «ребенка». И что самый главный последователь идей чучхе в мире сейчас перейдет к другой теме – как ее, похитительницу, наказать? Он дернулся, явно поняв слова Мышки, которая она произнесла на русском языке.
Только теперь пришел вопрос – а где она, собственно находится. И если это рай или ад…
- Ты тоже уже умер? – бесцеремонно спросила она у главы северокорейского государства, резонно решив, что хуже уже не будет.
Из открывшегося рта на пару секунд прорвался грозный рык, но тигр в лидере так и не проснулся. Потому что из-за его спины раздался знакомый голос, подсказавший Мышке, что она все еще на земле; жива, и, кажется, даже здорова. И что она очень рада своему учителю, как бы молодо по сравнению с ней он не выглядел.
- Господин Ким очень рад вашему выздоровлению, госпожа Серая Мышка, - торжественно возвестил Ню Го Лай, злорадно усмехаясь оттуда же, из-за плеча всесильного диктатора, - и желает знать, что он может сделать для гостьи Корейской республики?
- Это что он обо мне такого рассказал, - Наталья усмехнулась в ответ; тоже скрытно от Ким Чен Ира, - что этот престарелый вождь не пожалел своей скрипучей спины и согнулся в поклоне, хоть и очень неохотно?
Крупина этикету следовать не пожелала. Она не вскочила с кровати, где лежала, укрытая простыней по самый подбородок, и не попробовала изобразить книксен. Когда-то, на базе, это у ней получалось очень недурно. Главная причина такой неучтивости заключалась в том, что Мышка лежала под тонким покровом совершенно голая; для того, чтобы определить это, не нужно было заглядывать под простынку. Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела – свежего, бурлящего силами, и желанием отчебучить что-то эдакое. Набрав в грудь воздуха и наглости, она выпалила, вспомнив о своем «задании», с которым ее послал в ту удивительную страну полковник Кобаяси.
- Госпожа Серая Мышка желает, чтобы Северокорейское государство объявило бессрочный мораторий на испытания баллистических ракет.
Она с нескрываемым удовольствием увидела, как тонкие губы вождя стиснулись в одну практически невидимую линию, а рот Учителя, напротив, распахнулся в немом изумлении. Впрочем, незлое ехидство тут же вернулось на его лицо, и Ню Го Лай тоже изобразил перед кроватью поклон:
- Желание гостьи – закон для хозяина. Такую малость господин Ким может себе позволить.
Лидер поклонился теперь резко и быстро; еще поспешней он вышел из комнаты. А Наталья, сдержав в себе смех, села на кровати, ловко обернув вокруг тела простыню. Она воззрилась на Учителя с немым вопросом. Точнее, она не могла решить, с какого из них, теснившихся сейчас в голове, начать. Ню Го Лай понял, и разрешил ее сомнения.
- Ты жива, - торжественно возвестил он, - хотя успела умереть…
- Двадцать раз, - подсказала Наталья, с нескрываемым облегчением и радостью отметив, что ничто внутри тела не напоминает сейчас о «подарках» полковника Кобаяси.
- Да, - поколебавшись, подтвердил Ню Го Лай, - примерно столько. Это было страшно видеть – как в клочья разрывается грудь… как все тело синеет и становится твердым, как деревяшка, от неведомого яда. Сам я в свое время умер только один раз.
- Ага, - зацепилась Наталья за эту точку отсчета, - вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее.
- Я, как ты, наверное, теперь догадалась, был не просто инструктором, - начал Ню Го Лай, - полковником Николаевым я стал, бежав из страны. В тот год партии нужны были жертвы из числа высших иерархов буддистской общины. Я такой жертвой, тем более сакральной, становиться не пожелал. Дело в том (пояснил он на вскинувшиеся глаза Мышки), что я действительно считаюсь прямым потомком Хвануна. Хранителем его крови. В тот день, когда случился путч, это мне не помогло. Как и полковнику Сазонову. Но я, в отличие от полковника, еще и мастер древнего искусства. Поэтому в могилу, которую выкопал для нас агент три нуля пятый, я лег бездыханный, но живой.
- Зачем? - тут же бесцеремонно перебила его Наталья, - подполковник Летунов тогда не был конченым поддонком. Он бы помог.
- Мне помогли другие, - горько усмехнулся Ню Го Лай, - ночью, потому что за базой по-прежнему следили. Почему дали уйти Летунову, я так и не понял… На всю жизнь запомню, как лежал в могиле, в объятиях мертвого полковника. Скорее всего, я бы остался в России. Но когда узнал, что тебя нет в живых, не стал противиться зову из родной страны. Потому что (усмехнулся он) как раз завершалось очередное десятилетие. Та капля - в источнике – действительно суть живая вода. Или эликсир молодости, если желаешь. Раз в десять лет эта капля достается самому достойному. Господин Ким был еще достаточно молод, так что она досталась мне. Это было потрясающе – снова почувствовать, что тебе опять восемнадцать лет, что впереди целая жизнь…
- И я…, - жалобно проблеяла Наталья.
- Вот, - ткнул полковник Николаев ткнул ей чуть ли не в самое лицо большое зеркало овальной формы.
Сквозь «волшебное стекло» на Мышку смотрела молодая девчонка; такая знакомая … та самая, что когда-то вопреки всему с независимым видом встала в строй первого курса Рязанского десантного училища. Только вот глаза были отмечены печалью возраста. Наталья закрыла их, тряхнула головой, и снова открыла, теперь уже веселые, и вполне довольные жизнью. Это она представила себе лицо полковника Кобаяси, а заодно и эскулапа-живодера – в тот момент, когда она предстанет перед ними.
Потом она и сама долго рассказывала, как «дошла до жизни такой». Узкие глаза Ню Го Лая чуть ли не ежесекундно расширялись до неприличия; это Крупина живописала свои приключения – с той самой секунды, когда в вагоне электропоезда «Владимир – Мстера» раздался первый выстрел из пистолета-пулемета «Бизон». Лишь несколько раз Мышка отметила, как его скулы закаменели, а глаза вернули свою прежнюю форму, только теперь заполненные гневом. Она вдруг поняла, что каждый раз это происходит, когда с ее губ срывается слово «Япония». Но вопросов она задавать не стала. Решила, что Учитель сам расскажет, когда придет время. Теперь же – даже раньше, чем утолить нешуточный голод – ей предстояло принять участие в великом таинстве. Больше того – стать его главным действующим лицом.
Ню Го Лай не дал ей разглядеть в деталях комнату, где она провела несколько дней и ночей, пока могучие силы эликсира активно работали с ее организмом; что-то гнало его из этой вполне современной обители назад, в каменную древность. Теперь источник встретил их чуть слышным журчанием. Учитель нагнулся за блюдом, которое его руки выронили, чтобы успеть подхватить обмякшее тело Натальи. Она протянула вперед руку, уже зная, для чего полковник Николаев, слишком юный для такого звания, достал маленький ножик с лезвием, похожим на искривленное жало. Остро выстрелило болью. Укол, и вот на блюдечке застыла новая капля крови – крохотная, и пока неподвижная.
Мышка не оглянулась на мягкие шаги, раздавшиеся от входа. Она не отрывала взгляда от капли, и не прогадала, действительно увидев начало нового чуда. От того места, где прежде сидел монах, тянувший бесконечную монотонную мелодию, раздался новый звук, чуть отличный от прежнего. Мышка поняла, что это другой монах, так же обученный одновременно дышать и тянуть низкую ноту; и что прежний, чей голос она не могла забыть даже в новом обличье, придет в свою смену. А пока первый звук дал начало бесконечному (десятилетнему) движению. Капля дрогнула, «вобрала» в себя чуть растекшиеся края, и уже вполне сформировавшимся шариком медленно покатилась по самому краешку блюда. Шороха источника Наталья, как ни прислушивалась, теперь не услышала. Словно все свои силы волшебный родник теперь отдавал этой капле. Крупина помедлила, прежде чем задать вопрос. Потом решила, что теперь в этой пещере она не чужая; что собственная кровь совсем не малая плата, чтобы стать посвященной, все же открыла рот.
- А если еще одно блюдечко, и одну каплю?
- А почему не десять? – усмехнулся в ответ Ню Го Лай, - нет, тогда это будет не чудо. Да и хватало до сих пор. Та капля, что досталась тебе, предназначалась господину Киму.
- Не совсем понимаю,- честно призналась Мышка, - почему именно теперь?
- Потому что жизненный путь лидера нации подходит к концу. Мы выбрали наследника, а сам господин Ким… «умер» бы, и доживал бы новую жизнь в компании с отцом. Теперь не думаю, что он протянет десять лет.
Следующий вопрос Мышка, еще раньше догадавшаяся, почему так зол и растерян был Ким Чен Ир, задала уже в столовой. Эта крохотная комната ничем не демонстрировала свою принадлежность к монастырю. Но такую особенность покоев, куда они вернулись из пещеры, она решила прояснить позже. Теперь же, с сомнением и вполне понятным подозрением обнюхав сочный кусок мяса, она услышала короткий смешок Учителя: «Не бойся, не собачье», - и, уже с полным ртом, заявила:
- Есть еще одна проблема, Учитель. Имя ей Соломон. Точнее те, кого он держит в заложниках, - она проглотила нежный, тающий во рту кусок, и продолжила, взяв в руку теперь чашку с чаем, - получается, что задание я не выполнила.
- Почему, - усмехнулся Ню Го Лай, - я считаю, что выполнила. Живую воду нашла? нашла. Видела? Видела. Даже опробовала, рискнув собственной жизнью. Так что смело можешь везти ему следующую порцию эликсира. Это я ему, как настоятель монастыря обещаю.
- Через десять лет? – усмехнулась в ответ Наталья.
- А это уже его проблемы, - Учитель улыбнулся так же иронично; он тут же стал серьезным, - тебе часто задают вопрос: «И что вы, госпожа Сера Мышка, будете теперь делать?».
- Что буду делать? – ее лицо теперь стало откровенно насмешливым – это она вспомнила практически идентичные вопросы израильского майора и японского полковника; затем юное личико исказилось в злом обещании, - есть кое-какие дела. В Стране Восходящего солнца.
- Вот об этом я хотел поговорить, Наташа. Точнее, попросить об одной услуге. Я сейчас.
Ню Го Лай вскочил со стула и исчез за дверью, а Наталья усиленно заработала челюстями, понимая, что скоро может быть совсем не до этого куска безумно вкусного мяса. Впрочем, она успела опустошить и эту тарелку, и пару блюдечек с салатами, щедро политыми соевым соусом, и напиться чаю, прежде чем вернувшийся полковник Николаев водрузил на стол толстый том, оказавшийся семейным альбомом. Теперь он сидел рядом с Мышкой.
- Да, - улыбнулся он чуть смущенно, - я, наверное, успел стать немного русским. Собачьего мяса не ем, а по вечерам разглядываю вот эти реликвии.
Его рука бережно отрыла альбом; она, к изумлению Натальи, заметно дрожала. С первой станицы, со старого фотоснимка, покрывшегося от времени сеткой мелких трещин, на Крупину смотрела корейская семья. В мальчике, застенчиво улыбавшемся в правом нижнем углу, она каким-то чудом узнала Ню Го Лая. Мгновеньем позже в лицо мальчугана ткнулся палец монаха.
- Да, это я, - с грустью в голосе подтвердил он, - единственный на этом снимке, кто еще топчет своими грешными ногами землю. Отец и мать не пережили той страшной войны, когда всем на моей родине управляли японские захватчики. Но они хоть успели пожить; родить детей и насладиться этим. Грешно так говорить, но я иногда радуюсь, что они погибли так рано… раньше, чем мои сестры…
Мышка молчала, не решаясь прервать затянувшейся паузы; лишь рассматривала веселые личики двух корейских девочек; немногим старше юного Ню Го Лая.
- В-общем, - тоскливым голосом продолжил Лай, - их обеих японцы забрали в военно-полевой бордель. Не только их; тысячи и тысячи молодых девушек. Большинство из них не вернулись домой. О том, что они пережили там, я боюсь даже представить.
Наталья не стала говорить утешительных слов; даже обнять сейчас самого близкого человека на Земле не решилась – понимала, что в этом горе кореец хочет остаться наедине. Она лишь сказала то, что Ню Го Лай явно ждал от нее:
- Я так понимаю, что никто из организаторов этих злодейств не понес наказания?
- Они даже не извинились, - кивнул кореец, - на международном суде эту тему вообще не поднимали.
- Ну что ж, - встала Наталья, показывая, что вполне сыта, и, главное, поняла невысказанную просьбу Учителя, - будем считать, что этот суд еще не кончился… До Нового года еще три недели. Не съездить ли мне в Токио за подарками?
- Только после того, как я проверю, как тебя слушается новое тело, - монах захлопнул альбом и встал, вернув на лицо обычную чуть ироничную улыбку, - ну и несколько мастер-классов моим ученикам дашь. А то некоторые не верят, что у меня когда-то была ученица, превзошедшая своего учителя…
Такиро Насаки – так звали человека, который в силу особенностей характера вполне мог стать серийным убийцей. Жестокость, стремление причинить боль другому, а потом упоение видом страданий было в крови этого сорокалетнего японца. И это качество, как ни странно, вполне подошли его работодателям. Медик по образованию, он работал в отделе контрразведки, возглавляемом полковником Кобаяси. Работал уже почти два года, и менять место службы не собирался. Здесь он, наконец, нашел применение своим садистским наклонностям. Такиро их осознавал, понимал, что это патология, но подавлять – ни тренингом психики, ни медикаментозными средствами – не собирался. Единственное, в чем он успешно натренировал свой организм – это успешно скрывать от окружающих свою нечеловеческую склонность к жестокости, к виду крови.
Но от полковника Кобаяси скрыть ничего не смог. Может потому, что начальник отдела и сам не гнушался лишний раз насладиться страданиями окружающих. У него средств и возможностей к утолению такой страсти, противоестественной для абсолютного большинства людей, было неизмеримо больше. Только утолял он их руками вот таких сотрудников, как Такиро Насаки.
Сейчас правая рука Такиро легко коснулась выключателя, и лаборатория, в которой он, не обремененный семейными узами, часто оставался после работы, заполнилась мягким светом. Ладонь тут же отдернулась от теплого пластика, чтобы протянуться вперед в изумленном, и чуть испуганном жесте. Мгновением позже из горла японца вырвался хриплый вопрос, который Наталья Юрьевна Крупина перевела на русский язык так:
- Кто ты какая, черт побери?! И что ты делаешь в моем кресле?!!
Да, в крутящемся офисном кресле, которое сейчас утвердилось всеми пятью колесиками посреди лаборатории, сидела Серая Мышка. Она уже успела заскучать, дожидаясь своего бывшего мучителя. Образ суровой мстительницы, талантливо сыгранный Натальей Варлей в заключительных кадрах «Кавказской пленницы», несколько потускнел в ее голове. Черный ворон, как в фильме, не сидел на ее плече, и в руках японской куколки, что сейчас почти приветливо улыбалась медику-палачу, не было длинного кинжала. Но Насаки, наверное, что-то разглядел в этой улыбке, потому что смертельно побледнел, и дернулся спиной вперед – в направлении двери, которую только что захлопнул.
Он повернулся – стремительно, как сам подумал – и вскрикнул теперь уже нечленораздельно, но гораздо громче, чем прежде. Потому что незнакомка оказалась еще быстрее; просто нереально быстрой. Ее хрупкая фигурка уже заслоняла собой часть дверного проема. Казалось – махни рукой Насаки, достаточно рослый для японца, и натренированный на обязательных для отдела уроках самообороны, и удар снесет эту наглую пришелицу, размажет ее по стене. Но звериный инстинкт японца остановил его порыв. А потом было уже поздно пробовать реализовать свое мужское физическое превосходство. Мышка ударила сама. Внешне совсем легко; мазнула рукой по груди Такиро. Но этот удар бросил грузного японца в кресло, а вместе их в сторону длинного лежака, который доктор часто использовал при выполнении заданий начальника отдела. Это было чудо японской медицинской техники, сверкающее хромом металлических деталей, безупречной чистотой одноразового покрывала и едва уловимым запахом кожаных ремней, угрожающе торчащих в разные стороны. Тот стол, на котором Мышку в свое время подвергли унизительным процедурам, был куда скромнее. О том, сколько крови и страданий впитало в себя это ложе, можно было только догадываться. Теперь же оно даже не скрипнуло, когда тело японского доктора, казалось, само порхнуло на него, и замерло в предвкушении грядущей пытки. Доктор Такиро Насаки был садистом, но отнюдь не мазохистом. Наталья встречала уже таких людей, которые тем сильнее измываются над другими – беззащитными, желательно связанными – чем больше боятся боли сами.
Сейчас доктор в ужасе закрыл глаза, после того, как страшная незнакомка провела по собственному лицу ладонью с куском ткани, который только что был частью его медицинского костюма зеленого цвета. Вместо неподвижной кукольной физиономии над замершим Насаки склонилась женщина, которая совсем недавно доставила ему столько счастливых минут; в качестве беззащитной жертвы. Совсем недавно полковник обмолвился, что эксперимент, на который он, и его начальство возлагали так много надежд, закончился ничем. Больше того – результатом с большим знаком «минус». Ведь вместе с госпожой Ириной Руфимчик погибло и ценное оборудование, аналогов которому в мире больше не было. И вот она стояла тут, сверкая белозубой улыбкой, вроде даже помолодевшая, и страшная в своем веселье, проглядывавшем сквозь потеки грима.
Между тем руки Натальи делали свою работу; они легко, словно не встречали сопротивления крепкого материала, разорвали на куски остатки одеяния. Вместе с самыми интимными, кстати. Так что, когда Насаки все-таки решился открыть глаза, он мог вполне полюбоваться на себя, красивого, лежащего на ложе. Только кто бы дал ему это сделать?! Первый ремень уже затянулся вокруг шеи, сразу заполнив тело дискомфортом. Дыхание Такиры стало тяжелым, хриплым – словно он с трудом втягивал, а потом выталкивал из грудной клетки воздух.
- А может, действительно с трудом, - совершенно безразлично подумала Наталья, продолжая сноровисто утягивать все члены мужского тела, способные шевелиться, - это, дружок, не самое страшное, что тебя ждет.
Доктор словно читал ее мысли; а может, какое-то предвкушение – истинное, или искусно сымитированное Серой Мышкой – действительно проявилось на ее лице. Такира задрожал крупной дрожью, но рта в крике, или мольбе раскрыть не посмел. Может, потому, что в комплект современной камеры пыток входил еще и кляп, который сам доктор однажды ради эксперимента сунул себе в рот, а потом едва вытащил. Страшная женщина над ним, очевидно, тоже умела читать мысли. Огромная резиновая «груша» тут же ткнулась в губы японца, и тот опять не посмел сопротивляться, послушно открыл рот. Только теперь в прохладном; казалось, тоже замершем от ужаса воздухе лаборатории прозвучали первые слова полковника Крупиной.
- Мне от тебя, дружочек, никакой информации не нужно, - она ласково провела ладонью, испачканной гримом, по щеке Насаки, - так что правильнее всего было бы придушить тебя, как куренка – чтобы другим неповадно было экспериментировать на живых людях. Ну, ничего... думаю, что из тебя я такое желание выбью. А мне ты нужен только в качестве почтового ящика. Слушай и запоминай послание полковнику Кобаяси. Если забудешь или переврешь хоть одно слово, я опять приду к тебе, и тогда ты сам будешь молить меня о смерти.
Такира о таких мольбах знал не понаслышке; не раз слышал их от своих жертв. Сам он сейчас мог отвечать Мышке разве что глазами. Он и принялся усиленно моргать веками, показывая, что готов внимать и повиноваться. Информации было не очень много, и касалась она тех самых русских заложников, о которых упоминал Кобаяси.
- В-общем, - закончила короткий инструктаж Наталья, - ровно через три дня я должна получить подтверждение, что все они дома, в России – в здравии и покое. А иначе…
- Что иначе?! – вопрошали округлившиеся глаза японца.
- Иначе господин полковник, и не только он, убедится, что талант русского мастера Николаича не пропал; что Япония, к примеру, может лишиться одного из своих главных символов. Сколько метров составляет высота Фудзиямы? Ах, да!...
Крупина издевательски усмехнулась и чуть подергала за веревочку, которая крепилась к кляпу, отчего крепкие зубы Такиры, за которыми он тщательно ухаживал, противно заныли.
- Не хочешь говорить? Или не знаешь? Так я тебе напомню – ровно три тысячи триста шесть метров. По моему, чуть лишку. Вполне хватит трех тысяч. Остальное – «П-ф-ф!», - Наталья так реалистично изобразила звук далекого взрыва, что Насаки явственно представил себе, как тяжело взмывает в воздух и со стоном опадает, рассыпаясь о склонам, заснеженная вершина Фудзиямы.
- Все запомнил? – Мышка спросила это голосом, лишенным всяких эмоций – словно это не она, а бездушный автомат сейчас готовился ко второй части их «увлекательной беседы»; Такира отчаянно заморгал, и Наталья продолжила, - а теперь посмотрим, все ли я усвоила из того урока, что ты мне преподал?...
Вдоль одной из стен лаборатории стояли стеклянные шкафы, на полочках которых Такира собственными руками любовно раскладывал медицинские инструменты устрашающего вида. Те, что он использовал в своей «работе», тщательно промывались, дезинфицировались, и занимали свое постоянное место. Теперь же предметы гордости доктора были безжалостно сгружены на кресло. Горка из сверкающих никелированными поверхностями инструментов была столь высока, что их хозяин без труда увидел ее вершину, хотя повернуть голову по-прежнему не мог. А Наталья взяла с самого верха громадные ножницы, которыми сам Насаки без труда мог «откусить» человеческий палец, и пощелкала ими в задумчивости.
- Нет, - решила она вслух, заставив доктора с облегчением выпустить воздух (о кляпе в этот момент он совершенно забыл), - это для тебя слишком просто.
- Что значит слишком просто?! – эти страшные слова забили невидимыми молоточками внутри черепа японца, не в силах вырваться наружу, - а что, по-твоему, не просто?
В руках Крупиной оказался шприц – точная копия того, каким пользовался сам Такира в их первую встречу. Только теперь он взирал на него с другой стороны «клетки» - с той, куда помещали подопытное животное. «Животное» замерло, и превратилось в одно большое ухо, внимающее негромкому голосу нового «доктора»:
- Сейчас я открою тебе еще одну великую тайну, дружок, - безжизненный голос робота обрел вдруг теплоту, словно Наталья действительно делилась самым сокровенным, - вся ваша микроэлектроника, бомбовые закладки и радиопередатчики размером с маковое зернышко – это полное фуфло (это русское слово Насаки воспринял правильно; столько уничижительного презрения выплюнула Мышка вместе с ним), умные евреи давно перешли на жидкокристаллическую аппаратуру. Вот такую.
Наталья достала из кармана пузырек с прозрачной, чуть желтоватой жидкостью. Вообще-то она заполнила его неочищенной водой из-под крана номера гостиницы, который даже не успела обжить. Теперь же Мышка медленно, даже торжественно, заполнила толстый стеклянный цилиндр шприца этим «жидкокристаллическим чудом», и подняла готовый к процедурам агрегат над головой доктора. С кончика толстой иглы сорвалась тягучая капля жидкости; она разбилась о лоб несчастного Такиры, который не мог даже разразиться криком. В спасительное беспамятство его тоже не пускало что-то иррациональное – словно он боялся пропустить предстоящий «мастер-класс» по жестокости.
- Ну, что, начнем?
Наталья резко опустила руку, и толстая игла вонзилась в носоглотку японца. Мычание все же пробилось сквозь пластик кляпа, и неудивительно. Ведь в теле человека есть особо чувствительные точки, которые желательно не задевать - не то что острием иглы – даже перышком. Агент три нуля один знала такие уязвимые зоны как никто другой. Сейчас она, угадавшая и порочную страсть доктора, и его не менее великую трусость, «работала» медленно, с каждым погружением хищно сверкавшей иглы превращая ее еще и в буравчик, который кромсал плоть, и заставлял истязаемое тело проверять толстые ремни на прочность. Такира буквально выгибался дугой; точнее, пытался выгибаться. Ремни, как и все в изделиях медицинской промышленности страны Восходящего солнца, отличались качеством и надежностью.
Два укола впрыснули малую толику жидкости, которая грозила разве что легким сепсисом, в ладони доктора – в ту их часть, где сходились нервные узлы, подававшие команды пальцам. Здесь вращения буравчика были особенно интенсивными, а разрушения – страшными. Стон опять пробил прочную преграду, а ремни подверглись самому сильному испытанию. Выдержали, конечно. А могли, быть может, и вырваться из надежных пазов, если бы Такира знал, что отныне ничто не заставит пальцы шевелиться, даже сжаться в кулак. Это Наталья так выполнила свое обещание – палач-доктор больше не сможет взять в руки ни хирургический инструмент, ни орудие пытки. Она готова была нанести последний удар – рядом с сердцем, тем самым отключая сознание Насаки. И сдержала это уже начавшееся движение, перенаправила его в область второго «сердца» мужчины. Теперь, после очередной судороги Такиры, заполнившегося отчаянием до стриженой макушки, и эта деталь мужского организма вышла из строя – окончательно и бесповоротно. Потом страшная боль в груди отключила, наконец, сознание Такиры Насаки. Уже проваливаясь в спасительную тьму, доктор успел еще раз изумиться и ужаснуться, когда глаза без участия мозга отметили, как фигурка мучительницы буквально истаяла в воздухе – таким стремительным был ее бросок к двери.
- Ведьма, - губы доктора попытались исторгнуть стон из груди, заполненной огнем и болью…
- Ведьма! Это настоящая ведьма!
Полковник Кобаяси с видимым презрением смотрел на доктора Насаки, пытавшегося вытянуться перед ним по стойке «смирно». Получалось у доктора плохо. Ноги никак не желали сойтись вместе; руки, точнее, ладони, представляли собой еще более жалкое зрелище. Насаки уже не пытался сжать застывшие, словно зубья граблей, пальцы в кулак. И в кабинет начальника отдела вошел, будто между коленями у него был зажат мячик размерами не меньше баскетбольного. Но жалость в этом кабинете не прописывалась, а субординация поселилась даже раньше, чем внесли служебную мебель. Вот и стоял сейчас доктор, едва заметно покачиваясь и стараясь отвечать по-военному четко и собранно. Потому что понимал, что никому он теперь не нужен, кроме…
В общем-то, для полковника Кобаяси, и его заместителя, майора Като, который сидел незаметной тенью у стены, за спиной полковника, и пока ни разу не открыл рта, Такиро Насаки тоже теперь не представлял никакого интереса. Но от них зависело, с какой формулировкой он покинет службу; если вообще покинет ее живым. Вот он и старался, расписывал со скрупулезной точностью свое общение с Серой Мышкой.
Наконец, начальник отдела махнул ладонью, отправляя доктора за дверь; вместе с его надеждами и сомнениями. Судьба этого человека не беспокоила Кобаяси, он вычеркнул его из своей жизни. Каким способом? Полковник еще не решил. Пока же он, не оборачиваясь, спросил майора, а больше самого себя:
- Ты веришь, что эта русская еврейка действительно владеет тайной Николаича-сан? И что она может вот так…
Он вскочил с места и в несколько быстрых шагов оказался у окна, за которым утреннее солнце подсвечивало, как на картинке, неописуемую красоту Фудзиямы. Священная гора словно ждала, когда на ее вершине остановится взгляд полковника Кобаяси. Она вдруг выросла в своей верхней части; приросла столбом дыма, родившимся вмести с далеким грозным гулом, и ощутимым дрожанием здания, в котором располагался самый секретный отдел японской контрразведки.
- Что это?! – побледневший полковник повернулся к майору, который тоже «любовался» катаклизмом, к которому (Кобаяси не сомневался) приложила свои руки Серая Мышка.
Он тут же получил подтверждение своему подозрению. Потому что майор, не говоря ни слова, поднял ладонь, словно намереваясь показать что-то, не отмеченное потрясенным сознанием начальника отдела… Очнулся полковник уже в собственном кресле, примотанным к нему каким-то жгутом так, что не мог шевельнуть ни единым членом. Он невольно вспомнил доктора – тот момент его доклада, когда Такира описывал свое жалкое состояние во время экзекуции. Единственным отличием сейчас было отсутствие кляпа. Но Кобаяси и сам был уверен, что ни одного звука не вылетит из его рта без команды майора Като. Потому что это был не Като! Это была та самая Ирина Руфимчик, или Наталья Крупина, о которой, собственно, и расспрашивал полковник доктора Насаки последние два часа.
В общих чертах лицо «майора» по-прежнему принадлежало жителю страны Восходящего солнца. Но эти серые глаза, широкие по-европейски, и заполненные хищным весельем; эта улыбка, которую он уже видел – в кабинете адмирала Ватанабэ, в первую его встречу с Серой Мышкой.
- А ведь эта встреча может стать последней, - мелькнула в голове предательская мысль.
Мелькнула и растаяла, потому что сознание заполнила вдруг недавняя картинка – та, в которой перед ним стоял враскоряку доктор Насаки, безмолвно баюкавший руки-грабли. Только в новой картинке вот так унизительно стоял он сам, всемогущий начальник отдела. Нижняя губа полковника предательски дрогнула, и это послужило сигналом к началу беседы; точнее допроса. Началось все с одобрительного кивка Натальи.
- Первую часть моей «просьбы» ты выполнил, господин полковник. Семья Николаича, и русские пациенты центра радиологических исследований уже на родине. Надеюсь, никто не попытается достать их там?
Полковник прохрипел: «Нет; конечно, нет!». Наталья в этом возгласе прочла продолжение: «Особенно после того, что я увидел только что собственными глазами». Ее усмешку Кобаяси прочесть не смог. Ему еще предстояло узнать о том, что «катаклизмом» на самом деле была китайская пиротехника – и на вершине Фудзиямы, и в подвале здания, где располагался отдел – и вполне себе японская радиотехника, кнопка которой находилась в кармане форменного пиджака майора Като. Но теперь Наталья объяснила ему, зачем ей понадобилось такая жестокая по отношению ко всей Японии демонстрация силы.
- Все просто, - будничным, и от того страшным голосом пояснила она причину, а главное, последствия тех действий, что она ждала от полковника – здесь и сейчас, - в вашей стране живут, и наслаждаются жизнью люди, которых любой нормальный человек посчитал бы военными преступниками. Вот эти.
Перед глазами полковника оказался листок со списком имен, большинство из которых, а быть может (при тщательном изучении и погружении в глубины собственной памяти) и все, были ему известны. Почтенные ветераны прошедшей войны; видные политики, давно отошедшие от дел и основатели крупных корпораций. Это были люди, пользовавшиеся неподдельным уважением в японском обществе.
- А еще, - Мышка продолжила его мысль, словно прочитанную в голове неведомым образом, - все они были причастны к преступлениям во время второй мировой войны. Именно они придумали, а потом и организовывали «станции утешения» для оккупационных подразделений японской армии. Слышал про такие?
Голова полковника Кобаяси кивнула помимо его воли. Может, потому, что в руках Серой Мышки неведомо откуда оказался огромный шприц, уже заполненный мутной жидкостью? Теперь онемевший от ужаса полковник следил не за губами «майора Като», а за острием толстенной длинной иглы, на котором застыла зловещая капля. Он уже знал, что самое тщательное исследование организма доктора Насаки не выявило ни малейших следов присутствия инородных тел, но все же…
- Так вот, - продолжила Наталья, все так же спокойно, - эти ребята… чьи-то любящие и любимые дедушки, должны понести наказание. А прежде того – покаяться. И это обеспечишь ты!
На нажим в последнем слове Натальи полковник лишь прохрипел:
- Когда?!
- Прямо сейчас, - Мышка усмехнулась ему в лицо губами майора Като, - у тебя есть два часа, не больше. Самолет, понимаешь ли, ждать не будет.
- Это невозможно, - ужаснулся Кобаяси, - такое не под силу самому императору.
- Это потому, - еще страшнее улыбнулась Наталья, - что перед ним не стою я.
Рука «майора Като» описала короткий полукруг, и левое плечо полковника пронзило болью – сначала острой и нестерпимой, а потом глухой и тянущей, хотя по-прежнему оглушающей. Он понял, что этой рукой он сможет владеть очень не скоро.
- Если вообще сможешь, - хихикнул кто-то подленький внутри, - вспомни руки доктора Насаки!
Крик, который рвался из груди Кобаяси, застрял в глотке; он словно наткнулся на предостерегающий взгляд Мышки, а потом и на ее слова:
- Две минуты прошли…
Полковник не успел заполниться слабым подобием возмущения: «Да как же я сделаю что-то такой – связанный и бездвижный?». Он вдруг ощутил себя свободным; настолько, конечно, насколько позволяла ему Наталья Крупина. Лишь левая рука по-прежнему свисала вдоль тела ноющим бревном, которым невозможно было даже пошевелить. Мышка уселась на стол, и придвинула к нему телефон, которым полковник пользовался в исключительных, весьма редких случаях. Но он был положен по регламенту, и теперь был призван выступить оружием возмездия. Однако японец испросил разрешения, и взял со стола другое «оружие», более привычное – мобильный телефон. До сих пор он был отключен, и теперь разразился веселым перезвоном сообщений о пропущенных вызовах.
Правая рука полковника трудилась и за себя, и за левую; его голос был, как и прежде, громким и уверенным. И лишь Мышка могла прочесть в нем практически незаметный вопрос, растворившийся в десятках фраз: «Я все правильно делаю?». Она периодически кивала, хотя сути некоторых действий и приказов полковника не вполне понимала. Это было понятно – специфике контрразведывательных действий обучалась давно, а ее японских особенностей в полном объеме знать просто не могла. И, тем не менее, она полностью контролировала процесс; на уровне эмоций. Мышка легко читала стремление полковника угодить ей, не допустить торможения акции. В какой-то момент даже решила было чуть притормозить ретивость Кобаяси. Это касалось конечной фазы операции «Возмездие». Саму Наталью вполне устроило бы прилюдное покаяние. Она разрешила полковнику включить телевизор. Огромный экран в углу кабинета осветился как раз в тот момент, когда шустрый комментатор известного телеканала взахлеб строчил в кинокамеру ужасные слова. Он стоял у ворот особняка, которые охраняли полицейские с каменными лицами. А репортер сыпал теми самыми словами, которые недавно буквально вколачивала в голову полковника сама Крупина: «герой войны», «женщины для удовольствия», «станции утешения»… Наконец, прозвучало и исконно японское слово: «сепукку»…
Наталья не стала задавать ни себе, ни Кобаяси вопрос – сам ли ветеран решил смыть позор кровью, или ему умело помогли специалисты полковника. Она лишь бесстрастно считала, мысленно отмечая галочками фамилии из списка, который по-прежнему лежал на столе. Наконец последняя кровавая, хоть и невидимая, «птичка» испачкала своим следом бумажный листок, и полковник Кобаяси устало откинулся на спинку кресла. Впрочем, он тут же попытался снова выпрямить уставшую спину. Наталья даже негромко рассмеялась, махнув рукой, разрешая расслабиться.
- Вот что может натворить хорошо мотивированный полковник; а если такая мотивация есть у трех полковников.., - рассмеялась она, прекрасно понимая, что начальник отдела в этот момент отчаянно пытается понять – о каких двух полковниках, кроме него самого, ведет сейчас речь эта страшная женщина?
Имена полковников Крупиной и Николаева в кабинете не прозвучали; читать же мысли, как Наталья (в этом Кобаяси был уже уверен на все сто процентов, как и доктор Насаки, кстати) он не умел.
- Согласен? – спросила Мышка; тоже вполне весело, несмотря на страшные кадры, которые продолжал выплескивать в кабинет экран телевизора.
Полковник услужливо кивнул; даже прежде, чем успел задать вопрос: «С чем?». Потому он и не увидел, как стремительно взметнулся кверху, а потом обрушился на его макушку кулак «майора Като». Сам майор практически сразу вышел в двери, аккуратно прикрыл их, и исчез, оставив начальника отдела грезить о будущей головной боли, непреходящих болях в левой руке и неизбежной каре за содеянное. Но Наталью это уже не волновало. Она действительно спешила в аэропорт – на рейс до американской столицы.