Ваня и Люда.
Вот вы говорите, что ничего такого, необъяснимого наукой, в жизни нет, что всё это выдумки. А как же тогда, в июне 1941 года, когда Ваня собрался в Ленинград, - что это было, если не предупреждение каких-то неведомых потусторонних сил о приближении трагедии?
Это рассказывала моя мама, Людмила. Она тогда была десятилетней девочкой. Жили они в Ростове-на-Дону. Ваня, её старший брат, закончил школу, и вместе со своим другом Юрой Терзиевым уже был принят в Ленинградское высшее гидрографическое училище. И вдруг объявляют по радио - Германия вероломно напала на Советский Союз. Война!
Мама вспоминала, как люди всюду обсуждали эту жуткую новость. Собирались родственники, соседи, - и только о войне и говорили. Некоторые считали, что война быстро закончится, мы, мол, зададим жару этим немцам, быстро поставим их на место. Мужчины потянулись в военкоматы. Ваня с Юрой тоже захотели идти на фронт, хоть им ещё не было восемнадцати. Но, посовещавшись с родственниками, решили, что надо ехать в Ленинград в военное училище, а там уже их направят куда нужно. Тем более, что билеты на поезд куплены заранее.
Перед отъездом Вани в Ленинград приехала родственница Шура из села Прасковея.
В этом селе, по рассказам мамы, царили какие-то странные обычаи: там жили люди с колдовским уклоном. Прямо русское Вуду какое-то! Идя по селу, нельзя было поднимать никакие валяющиеся предметы, они могли быть заговорёнными и навести на поднявшего порчу, болезнь или что-то в этом роде. А маме-девочке так хотелось поднять лежащую у дороги куколку, украшение, или денежку. Но ей строго-настрого запрещали.
Если соседи ссорились, они подбрасывали друг-другу под порог какую-нибудь дрянь - перья, дохлых животных, гадость всякую, короче. Надо было читать молитвы, окроплять дом святой водой, совершать разные ритуалы для защиты от соседей. И ничего не поднимать!
Так вот, приехала тётя Шура из Прасковеи, а она была очень добрая, но тоже какая-то необычная, возле неё вечно что-то происходило, не из мира сего.
Положили тётю Шуру на полу в той комнате, где и Люда, моя мама, спала. А Ваня и родители - в другой комнате. Среди ночи мама просыпается от сильного шума, грохота, раздающегося в комнате, - как будто кто-то жестяную коробку с металлическими пуговицами трясёт. Затихнет, а потом опять трясёт, ещё с большей силой. Испугалась маленькая мама, забилась с головой под одеяло, лежит - ни жива ни мертва. А звуки опять повторяются. Тогда она собралась с духом и как бросится к тёте Шуре, спящей на полу! Тётя Шура аж вскрикнула от неожиданности. "Людочка, это ты?" - шепчет. "Я!" - отвечает мама. "Ты что, тоже слышала?!" - спрашивает испуганная родственница. "Да!" - пролепетала мама.
Звуки повторились ещё, а потом пропали. А мама и тётя ещё долго не могли уснуть...
Уехал Ваня в Ленинград, было от него два письма, два воинских треугольничка, написанных из поезда, до сих пор у меня хранятся, - и всё, больше никаких вестей. В Ленинграде началась блокада, письма не доходили. Спустя какое-то время пришло письмо на имя моей бабушки, Екатерины Павловны. Командование сообщало, что её сын, Иван Бураченко, курсант Высшего военного училища имени Серго Орджоникидзе, пропал без вести. И родителям Юры, Георгия Терзиева, тоже пришло такое письмо.
А моя мама, Людмила, всю оставшуюся жизнь размышляла, что же это было тогда, накануне отъезда Вани в Ленинград? Как будто предупреждение из некоего иного мира.
Ждали-ждали Ваню, много лет ждали. В эвакуации побывали. Дедушка мой, мамин отец, Тимофей Васильевич, на фронт ушёл, до Польши дошёл. Вернулся с войны контуженный, и вскоре после войны умер. А от Вани ничего нет. Его мама, Екатерина Павловна, не позволяла поминать его как мёртвого. Писала письма, запросы о сыне. Пришёл ответ - Ваня погиб при переправке курсантов на корабле, при вражеском обстреле. Остальные сведения засекречены, сообщать нельзя.
Не верила, что погиб, так и ждала до самой своей смерти.
И мама моя, Людмила Тимофеевна, надеялась, что Ваня вернётся, найдёт её. Вспоминала его, какой он был замечательный, заботливый брат, как любил её, свою единственную младшую сестричку. Сетовала, как ей не хватает его присутствия в её жизни. Так состарилась и умерла моя мама.
А про дядю Ваню мы узнали через много лет, накануне 70-летия Победы. Эти сведения уже были рассекречены. Он погиб 17 сентября 1941 года, утонул в Ладожском озере. Вместе с другом, Георгием Терзиевым. И ещё с сотнями курсантов высших военных училищ. В начале блокады, они участвовали в защите Ленинграда, потом курсантов хотели вывезти по единственному оставшемуся не оккупированным немцами пути - через Ладожское Озеро в Волхов. Погрузили в баржу № 752, огромную старую баржу, в которой раньше перевозили скот. Набилось туда более 1000 человек: курсанты, военные врачи, их семьи, командование. Были и дети. И поплыли. Ночью начался сильнейший шторм, огромные волны, баржа треснула и начала тонуть. На сигнал SOS на рассвете прилетели немецкие самолёты и добивали тонущих в пучине людей. Погибли ни за что, "ни за понюшку табаку", как говорится. Военные специалисты, патриоты, цвет молодёжи того времени, погибли не в бою, а просто, по чьей-то глупости, волею судьбы. Около двухсот человек принял на борт буксир и чуть более двадцати человек снял с обломков другой корабль. Остальные погибли в волнах.
Но не буду об этом писать, это тяжело. Об этой трагедии можно почитать, набрав в Яндексе "Ладожский "Титаник", баржа № 752".
А я хотела рассказать о том, что, может быть, тогда, в июне 41-го, моим родственникам было какое-то предупреждение, знак из другого мира, или из "информационного поля", или откуда там ещё о приближающейся бессмысленной гибели, но никто ничего не понял.
P.S. Однажды я ехала в поезде на юг и разговорилась с попутчицей, молодой женщиной. Она направлялась в село Прасковея к своим родственникам. Я спросила её, не то ли это село, где все жители верили в колдовские силы и наводили друг на друга порчу. "Да! - ответила она, - это было раньше, давно. Валялись на дороге какие-то узелочки, пёрышки, которые нельзя было поднимать, но теперь люди стали цивилизованными, и такие явления почти прекратились".
На фотографии - Ваня и Люда, 1939 год.