Письма

Лала Вива
Не хочу его писем - в них жалкие оправдания, бледно выглядящие извинения... Завуалированная ирония или искреннее раскаяние - не понять. И хотя интуиция моя сильна, но на этот раз я действительно не понимаю, о чём он думает.

А может быть, только делаю вид - перебираю множество вариантов, чтобы выбрать из них единственно верный, как тогда, когда не было ни единого мгновения на рассуждения, и молниеносно рождались слова и решение.
 
Нож - маленький, острый металлический клинок, блестел в лучах утреннего солнца, от узкого лезвия в разные стороны разбегались солнечные зайчики. Всё как-то было соверщенно насыщено негой и теплом, и лаской; даже этот опасный предмет, казалось бы, источал холодное солнце.
 
Смерть на конце иглы, это в сказке для маленьких. Для больших, в это утро приготовили несколько другой сценарий, и вместо иглы "тиснули" ножичек.
 
Эти письма, на них стыдно отвечать, один раз сорвалась, каюсь, вылезло что-то непотребное, недостойное - зачем? Кому это надо? Противна сама себе, жалкое подобие, копия, тень - бледное, молеобразное создание... Фу. Где достоинство, в какие моря уплыло это грациозное великолепие, всегда "шарман", венценосно и лучезарно?!

Онемей, прошу, лишись голоса и способности рассуждать, эмоций, горячего темперамента, заледеней, как рыбы в ближайшем гастрономе, лежи и молчи, на покрывале из ледяной крошки. Обдумай всё и успокойся. Не стОит оно того, детка, не стОит.
 
Ведь вот тогда, всё твоё естество превратилось в холодный мрамор, что может нож против камня? Эта энергия холода - она заливает по края, защищая тебя до горизонта, все твои нервные волокна, оболочки и ауры. Всегда - в исключительных случаях.
Но почему, же в быту ты вечно торопишься наломать дров?!

Он опять пишет, комкает листы бумаги, что это – слёзы? О чём ему плакать? Он счастливчик, у него почти всё есть.
Тогда мы поссорились – так, из-за ерунды, не поделили что-то.
 
          ******

Входная дверь, ступени вниз, крыльцо, дуновение свежего летнего утра. Выходной, спальный район, остановка… Внутри сигаретный отдел, окно открыто. Нужно курить, иначе будет трудно прийти в себя. И сзади чужие липкие руки, предложение прокатиться и отблеск ножевой стали.
 
Но тебе не страшно, ты же знаешь, что это всё не всерьёз, так не бывает. Пальцы леденеют, кровь тоже. Слова, вылетают из твоих окоченевших губ, превращаясь в острые льдинки, и разбиваются по одному об одноклеточное двуногое в майке-алкоголичке. Сейчас, этот придурок со своей компанией «отвянет», как было не раз, и она спокойно купит сигареты. «Молодой человек, дайте пачку парламента» - странно, продавца не видно в окне.

Чёрт, толчок в спину, вернее куда-то в бок. Нехорошо драться с девушками, мстить так мелко и подло, за то, что не в её вкусе. Как больно! Там сбоку… мокро… и больно, почему так больно? Ты совсем рядом, но не знаешь, что мне плохо, и я не могу позвонить, руки не слушаются, мутит…

     ***
Не люблю его письма. Он долго пишет, потом долго сидит, уставившись в пространство, о чём-то думая…
Иногда я обнимаю его сзади, целую в висок и затихаю вместе с ним. Он будто чувствует моё присутствие, но потом снова начинает писать эти дурацкие письма. Которые предназначены уже не мне, а той, которая жила когда-то…