Нине Дмитриевне с любовью
Алёнке Завьяловой, прибывшей на практику в районную
газету, повезло – сразу дали задание: поехать на же-
лезнодорожный разъезд и взять интервью у матери генерала
Полунина.
Перед ней поставлена задача: описать, в какой семье родился
будущий генерал, как пестовался, о чём мечтал с детства. Словом,
дать материал интересный, не каждый ведь день в провинциаль-
ной глубинке генерал родится. Алёнка даже название придумала
«Гордость района». Набросала для себя небольшой вопросник, от
которого и будет «плясать».
Утром следующего дня ехала на пригородной электричке. Ка-
ким оно будет первое самостоятельное интервью?
Мать генерала представлялась ей солидной, знающей себе
цену дамой. Воображение живо рисовало уютную горницу в цве-
тах, генеральский портрет в золоченой раме на самом почетном
месте.
За полчаса добралась до станционной деревеньки, спросила
у прохожих о Полуниных. Ей указали улицу, номер дома никто
точно не знал, иди мол, да спрашивай, их всякий человек на селе
знает.
Алёнка отправилась вдоль улицы, на ходу любуясь убран-
ством палисадов: у кого вольготно разрослись кусты сирени и ка-
лины, у кого подсолнухи улыбались, свесив желтые шляпы че-
рез забор.
Невольно остановилась у маленького белёного домика, залю-
бовалась: тут буйно росли мальвы всяких цветов и оттенков. Окна
домика смотрели на дорогу. Вдруг створки одного из них рас-
пахнулись, в проеме показалась маленькая, аккуратная, приго-
жая бабушка. Милая улыбка, маленькие пухлые ручки подперли
щеку: «Кого ищешь, милая?» Алёнка опешила: уж не тут ли сни-
малась ее любимая в детстве передача «В гостях у сказки»? Раз-
ница была лишь в том, что на сказочнице был головной убор – рус-
ский кокошник, а у этой голова непокрыта, непослушный ёршик
густых коротко стриженых волос серебристым нимбом украшает
светлый лик.
– Здравствуйте, я ищу дом Полуниных.
– А чья ты будешь?
– Я корреспондент из районной газеты, хочу написать статью
о генерале Сергее Викторовиче Полунине. Слышали о таком? –
чуть смутилась Алёнка.
Бабушка отчего-то весело рассмеялась. Потом будто спохва-
тившись, прикрыла рот ладошкой, приосанилась:
– Заходи, гостьей будешь. Гость на порог – хозяину радость!
Алёнка смотрела заворожено:
– Так вы мама Сергея Викторовича?
– Она самая, – опять засмеялась пожилая женщина. – Чем же
он такую честь заслужил? Да, ты заходи, открывай калитку-то.
– А собака есть? – с опаской заглянула Алёнка в ограду.
– Заходи, собака на заднем дворе привязана.
Девушка поднялась на низкое крыльцо домика, дверь распах-
нулась, навстречу уточкой выкатилась бабушка. Голова ее теперь
была покрыта ярким цветистым платочком так, что не было вид-
но волос.
– Заходи, милая.
Алёнка робко вошла, остановилась в нерешительности у порога.
– Проходи, проходи в горницу, присаживайся, куда сама об-
любуешь.
Познакомились. Бабушку звали Нина Дмитриевна. Минуту
спустя хозяйка дома и гостья сидели напротив друг друга за не-
большим столом. Алёна достала блокнот с вопросами, диктофон и
авторучку, разложила порядком на столешнице. Огляделась с лю-
бопытством.
Горница просторная, светлая и уютная. Фотографий множе-
ство, они стояли в рамках на комоде, висели на стенах, были при-
креплены с внутренней стороны к стеклам серванта, но вопреки
представлениям девушки тут не было большого портрета генера-
ла в золоченой раме. Она едва нашла человека в военной форме
среди детских лиц, семейных фото. Бабушка, перехватив взгляд
гостьи, охотно пояснила:
– Энто девки мои с мужьями, а энто внуки. А вот и генерал –
Сергей Викторович. Что вы там про его писать станете?
– Давайте по порядку. Я вот тут вопросы накидала, – Алёнка
почему-то разволновалась и стала сыпать их подряд: – Назовите
дату его рождения. Где он родился? Вы всегда тут жили? В какой
школе учился? Возможно, у него уже с детства были какие-то на-
клонности: пристрастия к точным наукам, задатки лидера? Чем
он увлекался в детстве, в школьные годы? Есть ли в вашем роду
еще военные?
Бабушка опять рассмеялась:
– Вот ты как по бумажке-то складно гутаришь, а мне с чего на-
чать? Военных отродясь не было в родове. Бог его знает, отчего его
в военные потянуло. Вроде рос как все.
– Ой, простите, что-то я и правда с наскоку, – спохватилась
Алёнка, щелкнула кнопкой диктофона на запись. – Возможно,
было какое-то событие в вашей или его жизни, предрешившее
этот выбор? Я, например, читала про Наполеона, что мать роди-
ла его прямо на ковре, изображающем батальную сцену. Истори-
ки считают это важной приметой, притчей по-нашему.
– Это тот хранцуз что-ли? На каком ковре он родился, милая?
Бокальном? Что это за ковер такой?
– Батальная сцена – изображение сражения, битвы, – на
этот раз засмеялась Алёна. – Извините, постараюсь выражать-
ся проще.
– А-а-а, – многозначительно протянула хозяйка. – У мово ге-
нерала роддом особый был – болото.
Алёнка натянуто улыбнулась:
– Какое болото?
– Болото и болото, какое ему прозвание? У нас их в Сибири как
у дурака махорки: в кажном кармане. Всем прозвание давать? –
собеседница прервалась на минутку, задумалась. – Да. Он же сен-
тябрьский. Ну а тот год страсть какой дождливый угадал. Приспе-
ло мне родить – с утра прихватывать стало. Он же не первенец,
думаю надоть подаваться в больницу. Снарядился хозяин, коня в
телегу впряг, подались с Богом. Мать покойница (царствие небес-
ное) мне одеялку в руки сунула, в карман нитку суровую, на слу-
чай пуповину перетянуть.
Поехали. Вот в дороге-то меня пуще да пуще прихватыват, еще
дожж наладился. Глядим, встреч машина полуторка идет. Мой ма-
шет водителю: «Остановись, мол, бабе родить приспичило!» При-
тормозила машина. Глядим, а это Санька Снегирёв. Тут недалеко
детский дом из Ленинграда эвакуированный стоял. Вот этот Сань-
ка вырос в ём, после окончил курсы ФЗО и остался. Хороший пар-
нишка. Мой, так мол и так, подмогни, довези, я не успею. Парень
согласился. Кой-как перегрузили меня в кабину, Витька домой по-
вернул, а мы поехали. Дожж сильнее да сильнее расходится. Ста-
ло машину из кювета в кювет таскать. А мне уж невмоготу. Сань-
ка-то напугался: «Потерпи, тётка, ково я с тобой делать стану?»
Да разве ж можно родить погодить? Оно бы ничего, да машину как
назло совсем в кювет стянуло. Как раз низинка – болотинка. Сань-
ка так и сяк, буксовал и взад сдавал и палки под колеса толкал,
только пуще увязли, машина уже чуть ли не на боку. Говорю ему:
«Ты как хочешь, а я больше не могу, пойду рожать в болото!» Вы-
бралась из кабины, под ногами чавкает. Нашла полянку повыше,
кричу: «Санька, ты мне одеялку сюда сбрось, тут я и устроюсь».
Парень встал на подножку, круг головы его раскрутил, бросил мне
к ногам и давай опять бузить. Машина совсем на бок завалилась.
Выбрался он и кричит: «Тётка, ты уж как-нибудь потерпи, я за
трактором побегу».
Дождалась я, когда он из вида скроется, расстелила одеялку,
сама донага разделась и давай по поляне бегать. Навалилась туча
черным-черна, молоньи сверкают, гром гремит, ливень – зги не
видно. Как даст, даст, а я бегаю да кричу дурниной. Так-то я, де-
вонька, страх как грома, молнии боюсь. А тут не до того было! Как
даст опять, кажись прямым попаданием пятки прижгёт, а у меня
поясница пополам и ноги не держат. Чую, смертонька моя подхо-
дит, упала на карачки, ползу к одеялке. Добралась, мочи уж нет
терпеть! Мать моя набожная была, а мы-то молодежь – теисты:
ни в Бога, ни в чёрта не верили. Однако подпёрло, и Бога вспомни-
ла! Выгнулась в поясе, ровно волчица башку в небо задрала и за-
выла: «Матушка Пресвятая Богородица, помоги!» Чувствую, ров-
но булькнуло что-то во мне, и сразу полегчало, а в коленках что-
то живое и горячее как кипяток ворохнулось. Смотрю, выскочило
дитя-то. Некогда разглядывать – девка ли парень. Замотала его в
одеялку как попало. Тут и туча скатилась, дожж поубавился. Оде-
лась, дай, думаю, пуп перевяжу. Нитку в кармане нашарила, а чем
пуповину перерезать? Не надоумились с матерью ножницы, нож
какой-нито сунуть.
Свой рассказ Нина Дмитриевна то и дело пересыпала шут-
ками-прибаутками, сама непринужденно смеялась. Алёнка была
ошеломлена. С одной стороны, невозможно было слушать эту жен-
щину без смеха. Столько в ней жизнелюбия, задора, на семерых
молодых хватит! С другой, она не могла даже в мыслях примерить
такую ситуацию на свой счет. В холоде, антисанитарных услови-
ях! Широко раскрыв глаза, Алёнка внимала повествованию. Когда
рассказчица дошла до пуповины, не удержалась, спросила:
– Так как же вы все-таки ее перерезали?
– А так: сперва перевязала, потом ногтями, пальцами перетер-
ла. Опять укутала свое чадо и подалась пешком в сторону дома.
Шла, шла, конца края не видно. Гляжу, мой на телеге катит, вид-
но, Санька оповестил. «Вот, – говорю, – на ту же подводу угоди-
ла. Была одна, стало двое. Разворачивай коня, домой поедем, сла-
ва Богу, опросталась». Мой-то молчун был, а тут вдруг воспроти-
вился: «В больницу поедем!»
Уселась я, молчит, только лошадь погоняет. Не спросил даже,
малый ли девка народилась. А я и сама толком не знаю, – сме-
ется беспечно. – Приехали в медпункт в Ленинку, там знакомая
фельдшерица работала. Ахнула: «Нина, милая моя! Откуда ты?»
«С Чистого болота» – говорю. «Ложись, ложись на кушетку, я сна-
чала дитё обработаю». Развернула одеялку, а ён весь в крови, в
траве – комок грязи. Говорю: «Дуся, посмотри, там, поди, ёжик?»
«Нет, – говорит, – что ты! Парнишка, да какой хороший! Первое
боевое крещение принял – жить будет!»
А давай-ка, девонька, чаи гонять? Под чаёк и разговор продол-
жим, – прерывает сама себя мать генерала.
Вышла, захлопотала на кухне. Алёнка выключила диктофон.
Выглянула, уточнила дату рождения генерала, записала в блок-
нот. Помогла хозяйке накрыть стол.
За чаем беседа перешла в другое русло:
– Ты вот, девонька, разговор за Наполеона завела. Объясни ты
мне полуграмотному человеку: чего его всё превозносят, полми-
ра, мол, захватил? А об Рассею зубы сломал! Энто как? Посидел
в русских снегах, попробовал мужицких вил и батогов, и вся его
слава потухла.
– Что вы имеете в виду под мужицкими вилами и батогами?
– Партизанскую войну.
Алёнка удивилась осведомленности бабушки:
– Вы читали о Наполеоне?
– Не-ет, – засмеялась собеседница. – По телику недавно ви-
дала на канале «Культура». Сказывали, ежели бы простой народ
тогда не поднялси, не одолели бы его так скоро.
– Да, Нина Дмитриевна, это верно. И все-таки, давайте погово-
рим о вашем сыне. Он с детства способный был?
– Способный, сообразительный, только лепетать научился,
просил: «Деда Митя, дай фу-фу». – Увидев немой вопрос в глазах
корреспондентки, пояснила: – Покурить просил.
– Он курил в детстве? – прибавила глаза Алёна.
– Курил с дружками. Мох из пазов тягали, листья от банных
веников, табак у отцов воровали. Застукаю его, вытяну вицу из
веника, но попробуй догони: как припустит, только пятки сверка-
ют. А горластый был, бывало, только тронь, он такой вой подни-
мет, что не рад будешь! Еще любил с эхом в лесу перекликаться,
заведет: «Эге-ге-ге-гей!» Песни горланил: «По долинам и по взго-
рьям», он отцу скот помогал пасти.
Алёнка удивилась:
– Будущий генерал пас скот?
– А что он, особенный? У меня лодырей не было: и девки пасли.
Государственный хлеб ешь, изволь работать!
– Заботливый ли он сын? Часто вас навещает?
– Часто. Приедет, построит всех, в шинелку обвернётся и «айда
домой»!
Опять у корреспондента на лице немой вопрос. Генеральская
мать смеется:
– Это я так, шуткую. По гражданке он приезжает, ему оммун-
дирование на службе надоело.
Алёнка давно забыла про диктофон. Беседа велась непринуж-
денно и легко. Она все более и более удивлялась оптимизму этой
простой русской женщины, умению посмеяться над собой.
– Преклоняюсь перед вами, Нина Дмитриевна, знаю: вы, как все
ваше поколение многое пережили, а чувство юмора не утратили!
– Чего еще русскому человеку остается?! Я, бывает, в больни-
цу попаду (девки меня все подлечивают), так и там от меня нико-
му покоя нет. То анекдот расскажу, то частушку спою. Одна вра-
чица у меня спрашивает:
– Какой у вас рост?
– Рост?! Разве ты сама не видишь – под два метра.
Алёнка закатилась от смеха:
– Я бы не задала вам такого вопроса, но честно сказать, не
представляю, где вы раньше трудились, какая вам физическая
работа под силу?
– А-а-а, вот ты об чём! Думаешь, сложа руки, сидела? Ага, в са-
мый раз, обложилась детьми (их ведь у меня пятеро) и в потолок
плевала. Да оттого, что маленькая, разве исть-пить не хочется? Го-
лод всех ровнит, а труд ни от кого не чурается. И-и-эх, девонька,
нашему-то поколению досталось, упаси Бог! Я в тридцать третьем
году родилась, до войны еще. Через восемь лет война началась. Как
раз самый голод пережила, оттого и не выросла. – Она опять засме-
ялась. – После войны коров доила. Потом завербовалась на шахту в
Нижний Тагил. О-о-о, милая, вот иде труд адский! Одно дело в за-
бое. Туда спустят тебя в специальной клетке лебёдкой, а обратно
после рабочей смены, когда ни рук, ни ног от усталости не чуешь,
триста ступенек вверх. Ноги потом едва волочишь. Скажу, как на
духу: сбежала я оттуда обратно в деревню, иначе бы и в живых не
бывать! В деревне труд тяжкий, а в шахте и того хуже!
– Представлю! – сочувствует Алёнка. – Нина Дмитриевна, од-
нако, вернемся к генералу. Скажите, как он в школе учился, его
взаимоотношения с одноклассниками, учителями?
Опять пересыпая рассказ шутками, мать генерала поведала о
том, что в школе сына любили, потому как он такой же непоседа и
шутник, в мать: «Такой же бедовый был».
– Бывало, зайдешь в школу узнать, как у детей дела. Только и
слышно, как наш блажит абы что. Ребята сложат руки в «замок»,
он усядется как в кресло, они его прут по коридору, он руками ма-
шет, ногами болтает и песни орет. А мне-ка неудобно, думаю, ска-
жут: дурачок какой-то у вас сын. Потом ничё, когда уж в училище
военном учился, директор школы меня привечал, гордимся мол.
– Нина Дмитриевна, а где он служил? Бывал ли в горячих
точках?
Мать поведала о месте службы сына, о командировках в Чечню
во время войны. В заключение добавила:
– Только мне об этом много знать не положено. Мое материн-
ское дело – ждать. Да ить не один он у меня свет в окошке! На руке
пять пальцев, всяк, который тронь, больно! А внучков-то, дочень-
ка, всех жальчея!
Алёнка откровенно любовалась матерью генерала. Заглянув в
блокнот спохватилась:
– Нина Дмитриевна, а отец Сергея Викторовича строгий был?
Какую роль он сыграл в воспитании сына, в становлении лично-
сти?
– Какую роль, говоришь? Работал всю жисть, вот и роль. Со
скотом все больше. Это уж тут, на новом месте, немного до пенсии
истопником в кочегарке поробил.
– Значит, трудолюбием своим подавал пример детям? Хоро-
шо, так и запишем. Вы говорите, на новом месте, значит, вы тут
приезжие?
– Нужда заставила, милая: наша-то деревня развалилась, вот
и потянулись мы со стариком за старшей дочерью, она тут на же-
лезной дороге работает.
Вот говорят такую пословицу: муж и жена – одна сатана. А по
мне, девка, не так это. Мы с Виктором два разных человека были.
А прожили. Он больше молчал, знал работал, а я впереди и сзади
руководила. Скажет сам: «Стрижено», а у меня «брито», и все тут!
Бывало, пьяненький все сулил: «Уеду от тебя в Банникову (отту-
да он родом), меня там кучерява ждет!» На новом месте заскучал.
Ушел, совсем ушел. Царствие небесное!
Чтобы как-то загладить грустный момент, Алёнка задала пер-
вый, попавшийся на ум вопрос:
– А вы как на новом месте прижились?
– Я-то? А ничего, везде люди живут. Впервой подалась в мага-
зин, гляжу, бабы в авоськах селёдку несут (страсть как слабосолё-
ную люблю). Спрашиваю у их: «В каком магазине продают, в же-
лезном али в ларьке?» «В большом, железном», – отвечают.
Бабушка опять оживилась и столь ярко описала события, что
Алёнка увидела картинку как на ладони.
Вот заходит Нина Дмитриевна в магазин. Там толчея народу.
Говорливые бабы обсуждают последние новости. Среди цвети-
стых платочков затесалась одна мужская кепка:
– Здорово живете! – приветствует покупателей новосёлка.
Загалдели, заозирались, нестройно ответили, – незнакомая
тётка.
– Хто последний за селёдкой? – смело спросила.
Невероятно сухая, высокая женщина, придвинувшись к при-
лавку, гундосым говорком возразила:
– Фто ж, за сенёдкой ондельная очерень? Фто за чем стоит –
очерень обчая.
– Вот и стой за чем душа пожелает, а я селёдки хочу! Послед-
ний хто?
Опять ответила та же баба:
– Ну, я поснедняя, – и пренебрежительно глянув через плечо
на пристроившуюся за ней женщину, прокомментировала: – Ма-
ненькая какая, тобя из-за принавка не винно!
– А ты большая, а гунлявая, гунлявая, – невозмутимо париро-
вала новенькая.
Её слова утонули во взрыве смеха. Высокая засуетилась, зали-
лась пунцовой краской, и, выбравшись из очереди, пулей выско-
чила из магазина.
Очередь оживилась и даже пошла несколько быстрее. Мужик
в кепке, выглядывая из-за спин баб, со смехом спросил:
– Откуда ты такая бойкая нарисовалась? Это не вы у Кузнецо-
вых дом купили?
– Мы самыя.
Продавец тем временем выкрикнула:
– Селёдка заканчивается.
– Бабоньки, оставьте хоть хвост, – не унималась новенькая, –
разве я зря сюда топала? У вас ноги длинные – раз-два, раз-два, а
мне на своих коротких вон, сколько отмахать пришлось!
Последние полкилограмма рыбы достались приезжей. Прода-
вец с улыбкой подытожила:
– Если бы Геля не убежала, не едать бы вам селёдки.
Алёна, все это время с интересом слушавшая историю, спро-
сила:
– Нина Дмитриевна, а не побоялись на новом месте сходу вра-
гов нажить?
– Хто, я, врагов? Нет! Если ты насчет той бабоньки, умный че-
ловек никогда на дураков не обижается, а если обидится, значит,
сам дурак. Да ведь она меня первая оскорбила. А мы жа с ей потом
подружились. Да! – и подстрекаемая любопытством гостьи, про-
должала: – Мы же с ей на сцене выступали: частушки пели, я на
балалайке играю, она на ложках. Переглянемся так-то, да еще под
шумок с матюжком споем. А народ что? «Бис, браво, – кричат, –
пойте еще!»
У Алёнки глаза загорелись:
– Хотите, верьте, хотите, нет, мне почему-то подумалось, что
вы красиво поете. Выходит, угадала. Спойте для меня хоть кусо-
чек. – Незаметно щелкнула кнопку забытого на время диктофона.
Пожилая женщина отчего-то засмущалась, поправила плато-
чек, вытерла рот ладошкой:
– Частушки? Эва, девонька, да я уж не пою. У балалайки стру-
ны порваны – на пензию ушла. И мы с Гелькой давно гастроли от-
менили. Распался наш дует. Разве что вот эту, – тихонько запела:
Посияла огирочки
Блызко над водою.
Сама буду поливати
Дрибною слезою.
Голос ее очень задушевный, незатейливый мотив, очень тро-
нул душу корреспондентки:
– Вот спасибо, Нина Дмитриевна! Не ошиблась я: вы замеча-
тельно поете! А песня вроде как украинская? У вас есть украин-
ские корни?
– Хто? Родова моя – украинцы? Русская я. Да ведь какая раз-
ница, когда красиво?! Петь украинские песни одно удовольствие.
В нашей деревне в застолье завсегда её пели. А видала по телеви-
зеру как грузине поют? Ох, до чего лепо! Люблю. Вот недавно гля-
дела. Одне мужики собрались, а как выводят на разные голоса, да
с подголосками: «Ая-ая-а-а, оя-оя-го-о-о»,- попыталась изобра-
зить грузинскую песню русская женщина. – Вроде и слов не разо-
брать, а по коже мороз гуляет, как красиво!
Алёнка откровенно любовалась собеседницей. Не хотелось
уходить из ее дома. Однако спохватилась:
– Нина Дмитриевна, хочу сфотографировать вас на память.
Пожилая женщина засуетилась, предложила вернуться в гор-
ницу.
– Зачем? Я вас вот тут у печки сниму. Давно любуюсь вашей
печечкой! Она у вас топится или так для красоты? Вижу у вас па-
ровое отопление.
– Топится. Я ж не дала ее сломать, когда дети ремонт затеяли.
Иногда утром подожгу щепки, чайник на плиту поставлю, сяду с
ей рядом, нюхаю, как живым дымком пахнет, огонь потрескивает.
Чайник согреется, засвистит эдак тоненько, а я в мыслях далёко
улечу – на родной сторонушке побываю.
Расставаясь, Алёнка призналась:
– Будто в гостях у родной бабушки побывала. Спасибо, Нина
Дмитриевна, за привет, за угощение, расставаться с вами жаль!
– А ты приезжай еще. У нас один мужик в деревне говорил: «У
мене памяти нет: где завтракал, туда и обедать иду» – смеялась
бабушка из сказки.
Обнялись тепло, будто с родным человеком. Нина Дмитриев-
на наладилась провожать гостью до ворот. Алёнка не удержалась,
сказала на прощание:
– У вас такая прическа классная, Нина Дмитриевна!
Скрывая смехом смущение, бабушка сняла платок:
– Энто я перед своими Лайму изображаю, а кода кто придёт,
платком повязываюсь.
Алёнка спешила на электричку, радовалась встрече с хоро-
шим человеком и вдруг будто споткнулась: «Боже мой, а что же
я о генерале напишу? Информации-то кот наплакал! Не стану же
описывать роды на болоте». Так и явилась к вечеру в редакцию
озадаченная. Решила пока ни с кем не делиться. Утро вечера му-
дренее, может быть, что-то получится.
Ночью пришло простое как божий день решение: она, конеч-
но, напишет все, что удалось узнать о генерале. Но основной упор
сделает на простую русскую женщину – мать. Ведь пока в России
живут такие матери, будут рождаться солдаты и генералы, а дети
спать спокойно.
Репортаж получился неплохой – короткий и деловой, и, воз-
можно, поэтому быстро появился в газете. Алёнке же немного
взгрустнулось, хотелось написать так, чтобы всем, как и ей, стало
жаль расставаться с хорошим человеком. Она выставила на экран
монитора фотографию матери генерала – эту простую улыбчи-
вую женщину в ярком платочке у розовой печурки: «Дай Вам Бог
здоровья, баба Нина, и покоя в сердце за ваших детей, внуков!»
Главный редактор подписал отчет о практике, улыбнулся при-
ветливо: «Будешь ты журналистом, только не возносись высоко,
не забывай о «маленьком человеке» и впредь.