Продавец слабостей. Зарисовка в 2-х действиях

Мария Баликова
ПРОДАВЕЦ СЛАБОСТЕЙ
(Зарисовка в 2-х действиях)


Действующие лица:

Андрей Александрович Шевцов, драматург- и режиссёр-любитель, работает тележурналистом.
Катя, его невеста.
Александр Анатольевич Никифоров, отставной дипломат, отец Шевцова.
Серафим, брат Кати, журналист.
Варя, двоюродная сестра Шевцова.
Актёры-любители, репетирующие пьесу Шевцова:
Андрей Холодов, репетировавший роль Грибоедова, пока автор не решил сделать его внесценическим.
Танечка – Нина.
Стелла – Дареджана, няня Нины.
Другие.
Сергей Константинович, пожилой преподаватель Танечки, помолвленный с нею.
Тётя Зоя, гардеробщица.
Виктор Владимирович Лисневский, коллега Шевцова.







ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Зал в полузаброшенном ДК. Сцена представляет собою комнату в английском посольстве в Тавризе. Танечка – Нина – за письменным столом, над чистым листом бумаги, задумалась, поглаживая чернильницу. Сегодня она особенно старается, как будто не знает, что тем хуже у неё будет получаться. Стелла – Дареджана – на диване, занятая своими мыслями, время от времени на неё поглядывает.

Нина (подняв голову). Нынче какое число?
Дареджана. Шестое.
Нина (опять задумываясь). Послезавтра два месяца… Нет. После-послезавтра. Писем ещё не было?
Дареджана. Не было. Сотый раз спрашиваешь.
Нина. Я ему пишу, пишу каждый день, а он… Он всем пишет, кроме меня.

Дареджана опускает глаза.

Вот сегодня английский посол сказал, что получил письмо.

Дареджана слушает насторожённо.

И будто бы Александр пишет, что у него много работы, а чтобы я ехала в Тифлис.
Дареджана (с облегчением). Стало быть, собираться?
Нина. Я не поеду. Сам напишет – куда угодно поеду, а так нет. Да и врёт он всё. Ничего он не получал.

Пауза.

Леди сегодня не здорова.
Дареджана. А Нинуца моя?
Нина (не ответив, после паузы). Достань то письмо.

Дареджана уходит.

(Выводит на бумаге, шепчет.) Тысяча восемьсот двадцать девятого, февраля шестого. Тавриз. (Мечтает.)

Входит Дареджана с письмом.

(С радостью.) Принесла? Давай почитаем?

Дареджана садится.

Начинай.
Дареджана (читает). «Казбин, двадцать четвёртого декабря – сочельник тысячу восемьсот двадцать восьмого. Девятое письмо.
«Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дня езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчёл, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, также и к…»
Нина (подсказывает). Мадам Макдональд.
Дареджана. «…вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим ещё несколько, Ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться.
«Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться.
«Дом у нас великолепный, и холодный, каминов нет.
«Вчера меня угощал здешний визирь, брат его женился, и свадебный пир продолжается четырнадцать дней, на огромном дворе несколько комнат, в которых угощение, лакомство, ужин, вес двор покрыт обширнейшим полотняным навесом вроде палатки, и богато освещён, в середине театр, разные представления, как те, которые мы с тобою видели в Табризе, кругом гостей человек до пятисот… Однако, душка, свадьба наша была веселее. Помнишь, друг мой неоценённый, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобою сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер…»
Нина (тихо, быстро). Это пропусти.
Серафим (во втором ряду). Андрей, ты на самолёт не опоздаешь?

Несколько голосов шикают на него.

Стелла (отрываясь от письма, неуверенно). «Как я потом заболел…»
Серафим. Шевцов!
Шевцов (встаёт). Я, кажется, просил не прерывать чтение.
Серафим. Ты…
Катя. Он прошёл электронную регистрацию и никуда не опоздает.
Холодов (тоже встаёт). Невозможно. Устроили опять балаган. (Ходит туда-сюда перед сценой.)
Серафим. Тебе-то что?
Стелла. Злится, что роль потерял.
Катя. Стелла, вы бы хоть…
Шевцов. Всё, хватит! Давайте разберём, и, правда, поеду я.
Танечка. Можно спуститься?
Шевцов. Можно.
Танечка (подойдя к Сергею Константиновичу, робко). Ну, как? Очень плохо?
Сергей Константинович (не вникая). Очень хорошо. (Усаживает её рядом с собой.)
Шевцов (задержав на них взгляд). Танечка, с вами потом. Стелла. Не хочется ругаться, но вот что это опять такое. Вы принципиально говорите «четыре дня», хотя я вам объяснял, и не раз, и примеры приводил, что во времена Грибоедова…
Холодов (про себя). Не к тому цепляешься.
Шевцов. А?
Холодов. Не к тому…
Шевцов. Да не мельтеши, тёзка. Скажи нормально.
Холодов (останавливаясь напротив Шевцова, на другом конце ряда). Я понимаю, историческая грамматика и всё такое. В «Горе от ума» эта форма встречается, «дни два», ещё там где-то. Но сейчас не о том. В конце концов, кто будет в эти тонкости входить. Вот что она говорит «тысячу восемьсот» – это хорошо, это важно, тут такая стилистика с социальным, что ли, оттенком. Няня – она из простых, и так далее. Это понятно.
Шевцов (почти перебивает). Да не в одной этой форме дело. Хотя я всё-таки думаю, что и она важна. Дело вообще в подаче, в интонации… (Стелле.) В задаче вашей, прежде всего. У вас какая задача? Зачем вы письмо читаете?
Стелла. Потому что…
Шевцов. Нет, не «потому что». Мы ведь с вами всё разбирали. Задача – это чего вы хотите добиться, что сделать в итоге. Это глагол ваш, действие.
Катя. Чтобы Нина заплакала – задача?
Стелла. Да она всегда на этом письме плачет, написано в сценарии, не написано…
Шевцов. Я как раз думаю, что у няни не может быть задачи, чтобы Нина заплакала. Может быть, наоборот, приятные воспоминания в ней разбудить, как-то отвлечь её от настоящего, от её новых переживаний, успокоить… Конечно, она и от приятных воспоминаний может заплакать, это уже другое дело. Но, судя по тому, как вы читаете, у вас задача – отчитать роль, и чтобы от вас отвязались.
Стелла. Да вы скажите, как надо, я буду делать. А то у вас получается «поди туда, не знаю куда, принеси то…»
Шевцов. Стелла! Это самое простое – притвориться марионеткой в руках режиссёра. А я хочу, чтобы вы и вы все в первую очередь не ждали указаний, а сами искали, работали над…
Сергей Константинович (неожиданно громко). Танюша, у нас лекция через час… (Тише.) Я тебя на выходе жду. (Встаёт.) Извините. Рад был познакомиться. (Пожимает руку Шевцову.) Успехов! До свидания!

С ним прощаются, он уходит.

Серафим. Андрей, тебе не пора ещё?
Шевцов (сквозь зубы). Нет. (Мягко.) Танечка, мне показалось, что профессор вас смущал.
Стелла. Он её смущал не как профессор, а как будущий муж.
Кто-то из актёров. А мне кажется, это нормально, когда при своих как-то смущаешься.
Другой. А при чужих?
Шевцов. Во всяком случае, Танечка, я попрошу вас в следующий раз, прежде чем пригласить кого-то на репетицию, посоветоваться со мной.
Танечка. Хорошо…
Холодов. Из пустого в порожнее. Сколько раз, Андрей, ты нам цитировал, что «актёр, как солдат, требует железной дисциплины»… (Косвенно глядя на Стеллу.) Опять же опоздания эти бесконечные…
Шевцов. Кстати, как там у нас, ещё разок успеем прогнать? (Смотрит на часы, недоволен.)
Катя. Надо ехать. (Встаёт.)

Шевцов тепло, хотя несколько торопливо прощается с актёрами, совсем бегло с Серафимом.

Варя (обнимая Шевцова). Давай, братик, осторожно всё везде.
Шевцов. Ты тут осторожно. В издательстве не зависай, дяде Жене звони с тётей Олей. Катю мою не бросай. Тёзку слушайтесь. Отцу… (Всем.) Холодов вместо меня. (Танечке.) Письмо перечитывайте, наживайте в себе… Всё. Ушёл. (Коротко целует прильнувшую к нему Катю.) Катёнок, не провожай меня. Ещё раз все с наступившим Старым Новым! Тётя Зоя, выдадите вещи? (Уходит, пропуская тётю Зою вперёд.)
Холодов (после общей паузы). Так и не сказали.
Варя. Придётся уж, когда…
Кто-то из актёров. А если он приедет – а нас тут уже снесли?

Пауза.

Стелла (вставая, преувеличенно бодро). Ну, мне дочек из садика забирать. (Почти бегом спускается со сцены и уходит. Холодову, на ходу.) Пока, призрак! Пока всем! (В дверях чуть не сталкивается с входящим Сергеем Константиновичем.)
Сергей Константинович. Татьяна, если вы можете себе позволить роскошь – опаздывать на лекции, то я не могу.
Танечка. Сергей Константинович, поезжайте, я потом.

Сергей Константинович, пожав плечами, уходит.

(Тихо.) Не мог привыкнуть на лекции вместе ходить. Смотрят все… (Холодову.) За что она вас «призраком»?
Холодов. А-а, это мы с ней шутили. Когда-то, когда ы ещё не ходили в студию, а Ниной была Екатерина, я репетировал Грибоедова. А потом Шевцову пришла гениальная мысль сделать меня – то есть, его – внесценическим персонажем.
Серафим. Так уж и гениальная.
Холодов. А что? Пусть это не вполне ново, зато оправдано. Пушкин у Булгакова внесценический; у самого Грибоедова как важны внесценические…
Тётя Зоя (вдруг войдя, Кате). Шапку-то вам отдать? Андрей шапку выложил.
Катя (забирая). Правильно, зачем в Сибири шапка.

Варя и Холодов переглядываются.

Танечка (горячо, но с опозданием). Ну и что, что не ново? Ещё Шлейермахер говорил: автор при сотворении нового в искусстве находится под властью того, что уже существует.
Серафим. Это Сергей Константинович на лекциях рассказывал?
Танечка (очаровательно). Нет, это в книжке о драме – нам же Андрей Александрович всем советовал… Ой, Андрей Николаевич, извините, мы вас перебили… Вы про «призрака» рассказывали.
Холодов. Ну, вот. И Стелла мне как-то говорит… Вы заметили, что она меня недолюбливает? В хорошем смысле. Потому что я требую. Вообще, я считаю, что, как режиссёр, Шевцов мог бы… Хотя я это ему и в глаза говорил.
Катя. Андрей, вы опять отвлечётесь.
Холодов. Нет, я возвращаюсь. Она мне говорит: мол, даже Призрак в «Гамлете» – сценический, а ты репетировал-репетировал…

Входит Никифоров, которого все давно перестали ждать. В отличие от остальных, он в пальто, в руках брелок с ключами от машины.

Никифоров. Приношу извинения, дикие пробки. (Ища глазами сына.) Уехал уже?
Варя (не удостаивая взглядом). А вы думали, рейс из-за ваших пробок задержат? В небе, слава Богу, ещё нет пробок.
Катя. Немножко вы с ним разминулись. Присядете?
Никифоров (медлит). Спасибо. А что, у вас представление?
Варя. Представления – в цирке. У нас – театральная студия.
Никифоров (усевшись нога на ногу). И что ныне дают в театральной студии?
Танечка (про себя). «Нынче».
Холодов. «Грибоедова».
Никифоров. «Горе от ума». Чудесно.
Катя (опережая Варю). Нет-нет, это название пьесы, а не имя автора.
Никифоров (рассеянно). А имя автора?
Варя. Это же надо – настолько не интересоваться собственным сыном!
Катя (незаметно беря её под руку, почти одними губами). Варя, не здесь… не сейчас…
Никифоров. Так, может быть, вы расскажете, что это за пьеса… или покажете?
Холодов. Показать мы сейчас вряд ли сможем, пока только идут репетиции, а рассказать можно. Значит…
Никифоров (не успев вовремя). Прошу вас.
Холодов. Да. Так… В общем, пьеса рассказывает непосредственно о последних днях жизни Грибоедова, но благодаря тому, что всё строится на документальном материале – письма, относящиеся не только к этому периоду, деловые бумаги, воспоминания современников… На самом деле, пьеса и строится как чтение, писание или перечитывание разными лицами этих самых… писем и всего…
Никифоров. Чудесно. И какую версию вы берёте? Конспирологическую?
Холодов. Мы вообще стремимся избежать…

Вбегает Шевцов, в распахнутой куртке.

Варя. Андрей, что случилось?
Никифоров (сделав движение). Андрей…
Шевцов (отцу). Привет. А я смотрю, твоя машина…
Никифоров (протягивая руку). Здравствуй.
Шевцов (ни на кого не глядя). Флешку забыл.
Варя. С зеркалом поздоровался?

Шевцов отмахивается.

Катя (идёт к нему). А где она? Где ты её доставал последний раз?
Шевцов. Не помню. Да ладно, там ничего особо важного не было.
Серафим. Поэтому ты за ней вернулся?
Шевцов. Хотел пьесу с собой взять.
Холодов. И написать двадцать пятую редакцию. Смотри, брат, завязнешь в этом – спектакль не успеем выпустить.
Серафим. Не успеет он сейчас на самолёт.
Шевцов. Правда, тёзка, премьеру не к сроку выпускать, а я поеду.
Никифоров. Давай отвезу.
Шевцов. Да не, я уже такси вызвал.
Варя (Никифорову). Как же пробки?
Шевцов (Кате). Катёнок, ты мне тогда, если флешка найдётся, пьесу на мыло перешли, ладно?
Катя. Обязательно. (Тянется к нему для поцелуя.)
Шевцов (легонько отстраняет её). Всё, побежал. (Быстро уходит.)
Варя (про себя). Не будет дороги.
Серафим. Зря от машины отказался.
Катя (Никифорову). Александр Анатольевич, вы уж на него не обижайтесь!
Никифоров. Не мне на него обижаться. К тому же водитель из меня тот ещё: привык всё на служебной, за рулём лет двадцать не сидел, только сейчас снова… Представьте, иногда даже приеду куда-нибудь на машине, потом выхожу – и не узнаю её. Ищу с красными номерами. Привык. Помните, как у Пушкина: «Привычка свыше…» Хотя здесь, наверное, уместнее цитировать Грибоедова?
Варя. Ведь вы нам несколько сродни…
Катя (ползая по залу и заглядывая под кресла). Да куда она могла деться? Тётя Зоя, может, где в гардеробе? Посмотрите?
Тётя Зоя. Да вроде нет, но посмотрю, конечно. (Уходит.)
Холодов. Екатерина, позвольте я вам помогу. (Ползает вместе с ней.)
Танечка (набравшись храбрости, Никифорову). А вам что у Грибоедова нравится?
Никифоров (не сразу). Ну, я не могу похвастаться, что знаком с его творчеством так же хорошо, как мой сын, как вы и как все здесь присутствующие…
Варя. Кто бы сомневался.
Катя. Варя, помоги нам! Посмотри, пожалуйста, за сценой.

Варя нехотя уходит за сцену.

Холодов (не отвлекаясь от поисков). И всё-таки, Александр Анатольевич?
Никифоров. Ну… Вот примерно в вашем возрасте мне больше всего нравилось стихотворение… где «цепь угрюмых должностей»…
Холодов.
Нас цепь угрюмых должностей
Опутывает неразрывно.
Никифоров. Да.
Холодов.
Не наслажденье жизни цель…
Подождите, вы сказали, что оно вам раньше нравилось. А теперь?
Никифоров. Давно не перечитывал. Теперь как-то, знаете… привык.
Танечка (почему-то заволновавшись). А я думала, что, когда привыкаешь, перестаёшь видеть недостатки…
Никифоров. К достоинствам привыкаешь быстрее. К сожалению.
Танечка. А мне кажется… Ничего, что я?..
Никифоров. Напротив, я слушаю вас с удовольствием.
Танечка. У меня есть жених, и мне кажется, что я никогда не привыкну к его достоинствам, а всегда буду восхищаться… Он профессор, философию читает.
Никифоров. Дай вам Бог. Профессор философии… Он, наверное, очень рано докторскую защитил?
Холодов. Грибоедов в семнадцать лет чуть не защитил.

Танечка и ещё некоторые смеются, Никифоров улыбается.

То есть, я имел в виду…
Катя. Андрей, не отвлекайтесь.
Холодов (поднимаясь). Да нет ту ничего! Может, он её дома оставил или ещё где-нибудь… На работе, может быть.
Серафим. Мы с ним с работы вчера вместе уходили, и я помню, что он её из компьютера вытащил.
Холодов. Найдётся. Пьесу он, по-моему, и так наизусть помнит.
Катя (тоже бросив искать). Просто он без неё никуда не ездил. Пойду спрошу – может, Варя нашла. (Уходит за сцену.)
Танечка (сидя рядом с Никифоровым). И, понимаете, я после этой роли про своего будущего мужа тоже думать начала – вдруг с ним что-то случится? Он уйдёт на лекцию, или на экзамен, или на заседание кафедры, а я думаю…
Холодов (вслушавшись). Кстати, мадам, вы на лекцию не собираетесь?
Танечка (смешавшись). Я… сегодня не пойду… что-то не хочется… (Встаёт.) Как-то мне не по себе…
Холодов (обнимая её). Успокойся, жена моя несостоявшаяся…
Танечка (вырываясь). Не надо! Не надо так говорить… Даже в шутку.
Холодов (легко). Ну, не буду больше.
Танечка. Я поеду… я всё-таки поеду… До свидания, Александр Анатольевич!
Никифоров. Подвезти вас?
Танечка. Если… это…
Никифоров. Не стесняйтесь. (Встаёт.)
Катя (выбегая из-за сцены). Фима! Это правда?
Серафим. Что?
Варя (выбегая). Катя, подожди!
Катя (остановившись посреди сцены). Вы меня обманули!
Холодов (поняв, про себя). Чёрт, вовремя!
Катя. Вы знали, что Андрей едет в Хмеймим!
Никифоров. Куда?
Катя. Вы знали!

Никифоров вдруг опять садится.

Холодов (приближаясь к сцене). Екатерина…
Серафим. Киса, Андрей строго-настрого просил нас…
Катя. Андрей! А вы сами?
Серафим. Киса, мы действительно думали…
Катя. Ты! Ты мой брат – как ты мог не сказать мне? Ты специально! Ты ненавидишь его! Ты всегда ненавидел! Ты отговорил его от аспирантуры – зачем? Зачем устроил его на этот… паршивый канал, в этот проклятый международный отдел? Зачем?!
Варя (осторожно). Катя, Андрей всегда мучился, что не может… что мало зарабатывает, ему хотелось обеспечить тебя…
Катя (повернувшись к ней). Ты! Его сестра! Твои родители приютили его, вы с ним выросли вместе, вы жили… вы жили в соседних комнатах…
Серафим. Киса, он хотел заработать на вашу свадьбу.
Катя (глядя то на Серафима, то на Варю). Спелись! (Серафиму.) Как ты хвастался, что выбил Андрею командировку, – этому бестолковому Андрею, который сам не хочет…
Серафим. Киса, опять ты всё путаешь. Никогда я Андрея не называл бестолковым и не говорил…
Катя. Ты так думал! Ты всем видом показывал…
Серафим. Откуда ты знаешь, что я думал? Да, когда мне что-то не нравилось, я этого не скрывал. Я не скрывал, когда мне не нравилось, что он живёт с тобой, живёт у нас в квартире и не женится…
Катя. Фима!!!
Варя. Не попрекай! Квартирой не…
Никифоров (оборачиваясь). Серафим, что вы себе позволяете?
Варя. А что жит негде – вот кому спасибо скажите. Отцу родному! Что чужие люди воспитали…
Катя. Варя, какие они чужие, дядя с тётей?
Никифоров. Погодите, Катенька. Варвара, мы с вами это уже обсуждали, но если вы хотите к этому вернуться…
Катя. Александр Анатольевич, не поддавайтесь!
Серафим. Не спорьте. Ты, Варька, мне рот затыкаешь, а сама…
Катя (без сил). Фима! Варя!

Холодов готов броситься к ней.

Серафим (Кате). Ты тоже меня не обвиняй. Я ему всегда помогал. Не знаю, что ты в нём нашла, но уж если ты его выбрала…
Катя. Что-о? (Хочет броситься на него.)

Холодов её подхватывает и удерживает.

Никифоров. Молодой человек!
Серафим. Ты меня не обвиняй! Эту командировку не я выбивал, а Лисневский, через него…
Катя (горько). А, Лисневский… Какой-то Лисневский… А брат умывает руки…

Холодов отводит её и усаживает.

Варя (садясь к столу на сцене). Брата укоряешь…
Никифоров. А вы, Варвара, всё в мой огород метите. Ну, напомните всем, как я был молод, делал карьеру, ошибки делал…
Варя. Ошибки? То есть, обмануть женщину, бросить её, бросить ребёнка, не беспокоиться, где они, как они, даже не знать, что она умерла… Да что говорить!
Никифоров (прислонившись к сцене). Я не буду оправдываться. Не хочу. Если бы и хотел… (Махнув рукой.) Я знаю, что мне нет оправдания. Сейчас я знаю. Тогда я не знал… ни о ребёнке, ни о чём.
Варя. Можно было поинтересоваться!
Никифоров. Да нельзя было! Не мог я! Не мог «поинтересоваться», когда каждый шаг… (Безотчётно повторяет жест.)
Варя. Каждый шаг – был таким важным и трудным шагом по карьерной лестнице, да?
Никифоров. Вы вменяете мне в вину, что я служил, делал карьеру. Это правда, это справедливый упрёк. Я заслужил его. Вы хотите сказать, что надо было выбрать… любовь… семью… а на… карьере, на службе – как угодно – поставить крест. На службе, о которой я… если, может быть, и не мечтал, но к которой готовился с юности, к которой меня готовили… У меня тоже были родители, и они ничего не жалели для моего воспитания и образования. Вам может показаться, что я говорю штампами, какими-то ритуальными фразами. Может быть. Я привык к таким фразам. Но за каждой из них стоит… А впрочем, я ненавижу давить на жалость. Да и не умею толком. Дело не в этом. Просто подумайте: если бы я променял… я скажу выше – если бы я пожертвовал тем, что мы называем презрительным словом «карьерой»… если бы я всем, что подготавливалось и обеспечивалось не только мною, пожертвовал увлечению… Извините, Варвара, что я так говорю о близком вам человеке, о вашей тёте… Но, послушайте, что бы я мог дать ей? Жениться на ней я не мог… Не получи я профессию, не поступи на служ… Вы скажете, можно было получить другую профессию. Я уже объяснял вам… не знаю, насколько… я пытался объяснить… Господи, что я говорю? Я сам себе столько лет не могу объяснить! Вот, казалось бы, всю жизнь я учился говорить, и говорил, и… а теперь, когда я должен, может быть, сказать самые важные, самые искренние слова в своей жизни… (Очень разволновался.)
Холодов (с неожиданным состраданием). По службе-то хоть успели?
Варя. Да! Что вам дала ваша служба, кроме машины и квартиры? Что вы сделали сами на этой службе? Вы установили отношения с новыми странами? Вы добились уплаты… внешнего долга? Вы, я не знаю, договорились об обмене пленных, о выдаче или выводе там откуда-нибудь… Вы заключили мир? Или, ещё лучше, вы предотвратили войну?
Никифоров (устало). Упрекните меня ещё в том, что на наше посольство не напали…

Танечка судорожно всхлипывает.

Варя (не может остановиться). Вы хотя бы защищали соотечественников за рубежом?
Никифоров. Девочка! Даже если бы я защитил тысячу, десять тысяч…
Кто-то из актёров. Сорок тысяч.
Никифоров. …сорок тысяч соотечественников или кого угодно, всё равно я всегда останусь… Вот у меня весь пиджак… я его сегодня не надел, слава Богу… у меня весь пиджак в дырках от орденов. А душа у меня…

Танечка, сдерживаясь, плачет.

Не плачь… Не плачь, девочка… доченька…
Варя. Какой сердобольный! Только где же вы были, когда тётя Наташа плакала? Когда одна ребёнка в провинции поднимала? Когда она туда вернулась с позором и на неё всё соседи… Когда она в двадцать пять лет от рака умирала… Где вы были? На приёмах своих посольских? На обедах? С секретаршами…
Никифоров (с силой). Ну, простите! Простите, что я… пережил её…

Танечка ревёт в голос.

Катя (вдруг рассмеявшись). Что мы делаем? Нет, вот сейчас – что мы делаем? У меня жених уехал военкором в горячую точку, а мы тут… обсуждаем… А я сейчас ему звоню… а у него «абонент недоступен»…
Никифоров (сорвавшись с места). Катенька! Я сейчас сам позвоню… по своим связям… Остались же у меня какие-то связи, да… Сейчас… (Возится с телефоном.) У меня здесь не ловит почему-то… Я сейчас! (Уходит.)
Серафим (громко). Ты, Варька, с ним не это… Он человек нужный.
Варя. Ты-то хорош! У родной сестры свадьба – ни копейки не дал.

Танечка исчезает.

Катя. Да не надо мне такой свадьбы!
Серафим. Я и так сколько давал – то в долг, то взаймы… пока Андрей не устроился.
Холодов. Приедет – рассчитается.
Серафим (серьёзно). У меня всё записано – когда, сколько… Для верности.
Катя. Знала бы…

Входит Лисневский.

Серафим. Привет!
Лисневский (кивнув Серафиму). Здравствуйте. Меня зовут Виктор Владимирович Лисневский, я коллега Андрея Шевцова.

Слышно, как у кого-то падает номерок.

В редакцию пришла печальная весть…

Свет меркнет.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Холл с гардеробом: видны два отсека, между ними простенок, в котором висит зеркало, под зеркалом кушетка. За прилавком левого отсека, где ещё висят несколько курток, пальто, пуховиков и т. п., сидит тётя Зоя, в очках, читает какую-то старую книгу. Выйдя из зала, у края правого отсека останавливается Никифоров. Он ждёт ответа по телефону.

Никифоров (не дождавшись). Ладно.
Тётя Зоя (выглядывая). Вам… (Смотрит поверх очков.) А, вы не сдавали. (Возвращается к книге.)
Никифоров (позвонив по другому номеру). Паша, привет! Узнал?.. Ага. Как живёшь, как дела у тебя?.. С внуком?.. Ого, поздравляю! Это сколько ж мы с тобой не виделись?.. Да, наверное. Паша, а у меня тоже радость – я сына нашёл… Нашёл, говорю, сына!.. Спасибо… Спасибо, старик!.. Андрей. Слушай, я ведь насчёт него и звоню. Тут такое дело… Насчёт сына звоню тебе!.. Выйди… Алло, Паш!.. Выйди на плат… на платформу… Алло!.. (По другому номеру. Со сдержанным удивлением.) Добрый вечер! Я могу услышать Большакова Николай Николаича?.. Это его выпускник… А… алло?..

С улицы входит Лисневский.

Лисневский (тёте Зое). Театральная студия – не подскажете?

Тётя Зоя объясняет.

Спасибо. (Идёт.)
Никифоров (прислонившись к прилавку, рассеянным взглядом проводив Лисневского, ещё по одному номеру). Василий Фёдорович! Приветствую! Никифоров… Привет, привет, Вася. Как жизнь?.. Ну, ничего, что ничего. Там же, на кафедре работаешь?.. А я вот в отставке, полгода уже доходит. Вась, как там Николай Николаич? Я ему набирал на домашний… А что я должен знать?.. Во даёт! Молодая жена-то?.. Как? Давно?.. Да не захожу я на сайт, как-то не до того всё… Я же сына искал, Вась… Есть, Вася, недавно нашёл… Вторая линия? Перезвони мне, Вась!.. (Не выпускает телефон из рук до конца действия.)

Из зала выбегает Серафим.

Серафим (не взглянув на Никифорова, суёт тёте Зое номерок). На репортаж опаздываю! (Получает вещи, спешит к выходу, одеваясь на бегу.)
Никифоров (подойдя к тёте Зое). Зоя Ильинична!

Она снимает очки, хочет встать.

Сидите-сидите. У вас тут Wi-Fi нет?
Тётя Зоя. Кого?
Никифоров. Вы не знаете, в какой аэропорт сын поехал?
Тётя Зоя. Не знаю… (Как будто вспомнив.) В Сибирь…
Никифоров (отворачиваясь). Вы не знаете… (Опять к ней.) Зоя… Сидите. Расскажите мне про него.
Тётя Зоя. Что рассказать-то? Хороший мальчик. Учился, счас работает. Девочка у него хорошая, Катя. Театром занимаются…
Никифоров. Как в театре у них?
Тётя Зоя. Да хорошо вроде… Не все слушаются, да это всегда. В настоящих театрах, говорят, режиссёров даже выгоняют. А у нас что – любители, и так люди занятые… Но Андрея-то никто не выгонит, его любят. Так вот, сами расходятся потихоньку, кто куда… Да тут расходись не расходись, всё равно снесут.
Никифоров. Снесут?
Тётя Зоя. А сносят же нас. Вон кружки уже все позакрывались, охранники поувольнялись… ДК сносят, а строят этот… трэ-тэ-це.
Никифоров. Что строят, не расслышал?
Тётя Зоя. Ну, этот… из трёх букв… трэ… э-э… тэ-рэ-це, вот. Андрею, не знаю, сказали, нет. Всё тянули…

Входит Танечка, с припухшим лицом.

Никифоров. А Холодов – надёжный человек?
Тётя Зоя. Да как вам сказать?
Никифоров (заметив Танечку). Вы ко мне?
Танечка (подходит). Я вас… хотела искать… Послушайте стихи!
Никифоров (усаживаясь сбоку на прилавок). Давайте.

Тётя Зоя садится.

Танечка. Только я так стесняюсь. Можно я отвернусь?
Никифоров (с мягкой улыбкой). Можно.
Танечка (отвернувшись).
В коврах персидских увязают тени
Далёких дум, полузабытых нот…
Тяжёлый вечер окунулся в темень.
Усталый город молкнет за окном.

Сквозь арабески снов, пустых и вещих,
Сквозь сети улиц, ветхих и пустых,
Пробравшись в сумерках, как перебежчик,
По комнате давнишний бродит стих.

Не комната – холодная равнина,
В померкших затерявшись зеркалах…

Никифоров (про себя). Очень красиво!

Танечка.
…Лежит, ни с чем на свете не сравнима
И так тиха, как будто сам Аллах

Безмолвствует в полуночном чертоге
И, отдыхая от дневных забот,
Стареющий, покорный, одинокий,
В домашней церкви дремлет русский Бог…

Отъезд назначен. Снег сползает с крыши.
И даже слышно в этой тишине:
Перо чуть-чуть спешит. Посланник пишет.
Не принесут письма его жене.

Никифоров (не сразу). Чьи это стихи?
Танечка (чуть слышно). Мои.
Никифоров. Ещё.

Из зала выходит Лисневский, за ним Варя.

Варя (догоняя Лисневского). Я с вами! (Ищет в сумке номерок.)
Лисневский. Зачем? Ещё не собраны… ничего не собрано… Вас пригласят. (Уходит.)

Варя ставит сумку на правый прилавок и продолжает искать номерок. Холодов выводит Катю, за ними несколько актёров, которые в продолжение действия почти все расходятся.

Катя. Это не он, не он! Другой! Однофамилец какой-нибудь…
Холодов (усаживает её на кушетку). Другой, другой. (Актёру, который поближе.) Отца уведи куда-нибудь. (Другому актёру.) Воды. (Подошедшей Танечке.) Запоминай.
Танечка (испуганно). Что?
Холодов. Всё. Для роли.
Никифоров (актёру). Да объясните, что случилось!
Варя (машинально ища номерок). Самолёт, в котором летел Андрей, разбился. Есть список погибших. Все.

Танечка садится, где стояла, тётя Зоя отодвигает стул, чтобы встать, да так и остаётся.

Один из актёров (останавливая руки Вари). Вы раздевались за сценой.
Никифоров (в полной тишине, с трудом). Это я… Не успел. Чувствовал ведь. Надо было кричать, орать: у меня сын погибает, помогите… А я по привычке… издалека начинал… (Вдруг вспомнив.) Флешку-то нашли? Я его пьесу не читал.
Варя. Хватились! Вы что, маленький? Вы не понимаете, что он эту флешку придумал? То есть, не её, а что он потерял… Он увидел, что вы приехали… что вы… к нему… а вы… Сахтгир! (Уходит в зал.)
Никифоров. Что она сказала? Что-то знакомое…
Танечка. «Сахтгир». Это по-персидски – «жестокое сердце».
Холодов. Прозвище Грибоедова.
Никифоров (неестественно чётко). Не надо говорить со мной на языке, которого я не знаю.
Холодов (подсаживаясь к нему). У Андрея в детстве, знаете, какое прозвище было?

С улицы входит Сергей Константинович.

Сергей Константинович (с порога). Танюша, на холодном сидишь! (Проходя.) Что вы тут? (Танечке.) Почему на лекции не была?
Танечка. Андрей Александрович разбился.

Сергей Константинович изумлённо оглядывает всех, перебирает пальцами по ручке портфеля.
Один из актёров (Сергею Константиновичу, указывая глазами на Танечку). Увезти бы её…
Танечка (расслышав). Я никуда не поеду. Сам… (Приподнимаясь.) Ой, что это я? Это не то.

Ближайшие актёры помогают ей подняться.

Это я наживала… роль наживала… (Беспомощно.) Мне Андрей Александрович сказал…

Тётя Зоя подаёт вещи, Сергей Константинович переобувает и одевает Танечку и уводит её.

Холодов (в каком-то воодушевлении). А вы знаете… (Соскакивает.) Я сейчас, может быть, крамолу скажу, но, вы знаете, я рад, что всё так получилось.

Никифоров слушает, закрыв глаза и улыбаясь как-то странно – одной стороной рта.

Студия бы всё равно развалилась. Пьеса – он без конца бы её переделывал и всегда был недоволен собой и нами. Репетиции бы никогда не закончились. Или закончились бы ничем. Мы бы все разбежались. Скажите, что это не так. Даже сейчас – я говорю, а люди расходятся. Семья… Семью мы сегодня видели. Свадьба? (Кате.) Вы не поняли, что Шевцов разлюбил вас? Я вас люблю, но я никогда вам… (Понял, что проговорился, как мальчишка.) Ну, да!.. Я рад что я не играю с вами, потому что это было слишком… слишком… вы понимаете. Я рад, что я не добивался и никогда не буду добиваться права говорить вам «ты»…

У Никифорова звонит телефон, тот не делает ни одного движения. Все смотрят на него. Тётя Зоя встаёт. Холодов подходит к нему, всматривается.

Один из актёров (Холодову). Давай к нам на скорую позвоню?
Холодов (проверив у Никифорова пульс на шее). Успеем. (Обращаясь неизвестно к кому.) Я же, знаете, как с работы ушёл? (Кивнув на актёра.) Вот он знает. Вызов у нас был: кровотечение у женщины. И как раз этот праздник шёл… ну, в мечети… из-за которого перекрывают всё. У них-то там скорые дежурят, а нам объезжай. Приехали. Констатировали. А вы говорите – посольство. (Тёте Зое.) Дайте вещи мои. (Одевается.)
Катя (встаёт, Холодову). Проводите меня.
Тётя Зоя (боязливо указывая на Никифорова). Подождите, а он как же?

Входит Шевцов, с большим рюкзаком.

Шевцов. Отец не уехал? Что вы замерли? Я на рейс опоздал. Телефон ещё сел… (Останавливается.) Вы что?

Катя подходит, протягивает ему флешку.

Нашла? Катёнок, умница! (Забывшись, прижимает её к себе и целует в голову.)
Катя (не замечая, что у неё текут слёзы). Я не нашла. Я спрятала. У тебя на тридцать второй странице опечатка. «Продавец слабостей». (Плачет, уткнувшись ему в плечо.)

Появляется Варя, чересчур аккуратно одетая. У Никифорова настойчиво звонит телефон.

2016