Глава 5. В расставленные сети попадает рыба!
Кабинет для допросов в нашей внутренней тюрьме. Допрашиваем задержанных в борделе Мадам Жу-Жу. Мне расписано ротмистром допросить некоего Бурковского.
- Ну, давайте его сюда, посмотрим, кто таков.
Кукулиш заводит офицерика. Ух ты! Московский лейб-гвардии полк. Целый поручик. Трепыхается. Хорохорится. С гонором! Ничего, сейчас будем сбивать.
- Отвечать на мои вопросы положено сидя, спокойно. Не вскакивать, и без разрешения не вставать. Резких движений не делать. Таковы правила. Назовите себя.
- Кто вы такая?! Почему меня задержали? Почему ведут себя неподобающим образом? Я офицер!!!
- Отвечу. Я – Стрелецкая. Мое имя Анастасия Николаевна. Я служащая Третьего отделения собственной его Императорского Величества Канцелярии. Жандармский корпус, для ясности. Сейчас, - акцентирую слово "сейчас", - я вас допрашиваю для установления анкетных, то есть личных данных. Будете давать пояснения?
- Кому? Вам что - ли? А где офицер?? Я буду говорить только с офицером! А не с какой-то мамзелью!
Отмечаю про себя, что офицерик уже закипает. Это хорошо. И меня назвал уничижительно – мамзелью. Хам и грубиян, этот граф Бурковский, однако. Я его узнала.
Ментальная картинка от моей подруги была такой сильной и яркой, что я тогда восприняла и запомнила зрительные образы всех четверых насильников. Тогда, это я немного придя в себя после болезни, тщательно расспросила Извольцеву. Это про зимний случай на Рождество. Надо же, узнала по ментальному образу! Ай да я.
- Да, незадача. – говорю я удивленно. – Я действительно не официр! А где же нам взять официра? Поискать что-ли?
Нарочно произношу "официр", чтобы мстительно поиздеваться.
Передвигаю на столе папки с бумагами, потом резко поднимаю одну.
- Ой! Здеся нету!
Затем подумав, снимаю с тарелки графин с водой и осторожно, но резко поднимаю блюдце. С видом полного, ошеломленного удивления на лице, изумленным голосом потрясенно говорю:
- Тут! Тоже! Нету!…
Кукулиш зажал рот рукавом шинели. Изумленно озираюсь. Но, кроме скромно меблированной комнаты для допросов, ничего лишнего нет. На всякий случай, смотрю под стол. Осторожно, будто бы там кто спрятался и собирается на меня кинуться…
- Ну вот, рада бы, да никак. На нет и суда нет! – Сокрушенно развожу руками. – Так может быть, обойдемся без офицера? Я вспомнила! Они сейчас заняты важным делом, меня просили их заменить. Вот. Да и дело то у нас пустяшное, канцелярское!
Кукулиш приоткрывает дверь в камеру, будто ему глоток свежего воздуха нужен. И откуда-то из глубин коридора слышен какой-то шум, удары и душераздирающий вопль. Потом еще вопли и крики.
- Сатрапы! Царские палачи! Ничего не скажу!!! А-а-а! Не бейте меня! Больно!!!
Затем глухие удары, будто кого бьют. Прапорщик Дурнов без особой фантазии. Сыграл, как роль в драматической сценке. Подушкой изобразил глухие удары, очень натурально. И кричал тоже он. Филиал МХАТа.
- Скажите, а что там такое? – нервно спрашивает поручик.
- А что вы ожидали услышать в жандармских застенках? – весело спрашиваю я.
Главное, раскачать клиента несоответствием того что делается, и тоном, каким комментируется оное.
- Впрочем, я думаю, что у нас с вами до этого не дойдет? Вам что, затруднительно сообщить следствию свои анкетные данные? Свою фамилию?
Граф Бурковский разговорился и подробно рассказывает и кто он, и служит где, и в каком чине.
- Но я не понимаю! Ну, был я в этом доме! Но ведь это не преступление, нет? Почему же меня схватили и в каталажку?
- А как давно вы, граф, изволите болеть? – задаю я вопрос с подковыркой.
- Как болеть? Я здоров… – растерянно говорит он.
- Скоро доктор придет. – сообщаю я, посмотрев на свои карманные часики. – Смотреть будет. Согласно приказу по градоначальству. На предмет люэса. Дамы в этом заведении, оказывается, того-с. Заведение то, без регистрации!
Поручик, судя по выражению лица, в ужасе. Пришедший доктор с фельдшером ведут поручика в медицинский кабинет. Поручик передвигает ноги как сомнамбула. Конечно, у него ранняя стадия заражения. Белесые характерные пятна на спине и все прочее.
Мадам с девочками десантом "высадились" на Москве в январе месяце. А сейчас – начало марта. Вполне достаточно для инкубационного периода. Мадам – появилась уже после Рождества, наша девочка пострадала на Рождество. Есть шанс, что не заразилась. Осмотреть и ее, у доктора Арендта, да для профилактики пеницилликума вколоть!
Будь поручик порядочным человеком, я бы ему даже бы и посочувствовала. А так, будем бить гада дальше!
Мы снова в допросной комнате. Кукулиша, ушедшего на обед заменяет его коллега. С ним маленькая собачка, любимица служащих внутренней тюрьмы. Она, что-то уже перехватившая во время обеда сотрудников, довольна, и смирно села у двери.
- Меня теперь в больницу, да? Спрашивает поручик просительным голосом. – Меня ведь лечить теперь нужно? Боже мой! Что же теперь все скажут? Я погиб! Как же теперь служба в гвардии… Нет, я погиб!.. Отпустите меня! Я пойду домой. – его глаза подозрительно увлажнились.
Собачка у дверей зашевелилась и по-собачьи чихнула. На морде собачки было ясно написано со всем пониманием и иронией: А как же ты, мил человек, пойдешь? Ведь тута я... Не пущать буду, и того-с, тащить-с... Вполне разделяю мысли собачки.
- Да-с, непременно лечить. В тюремной больнице. – говорю я.
- Почему же в тюремной? – волнуется поручик. – Я могу и дома. Я имею достаточные средства! Более чем достаточные, чтобы оплатить доктора!
- Это приказ губернатора. – любезно сообщаю я. Борьба с заболеванием идет нешуточная, так как есть основания полагать, что это эпидемия! Эпидемия! И причина этого – заведение мадам Жу-жу, активным посетителем которого вы были. Сообщите нам, кто еще из господ офицеров бывал вместе с вами?
- Да! Это предосудительно, я согласен! Но я не могу! Нет-с, это будет непорядочно, вы поймите!
- Чем раньше у человека болезнь обнаружена, тем легче ее лечить! А вы не хотите в этом помочь! Может вы, сделаете доброе дело для вашего товарища! А то мы и сами имеем средства для изыскания необходимой информации! Знаете-ли! Есть некие фотографические карточки! Да-с! – это я вытаскиваю один из козырей. Нет, голубчик, расколю я тебя до самой жопы! Даже без перерыва на обед работаю!
На немой вопрос поручика, любезно сообщаю:
- Есть некие фотографические карточки. Весьма предосудительного содержания. Да-с, весьма предосудительного! С вашим изображением, граф!
- Я вам не верю! – вскидывается он. –Это клевета! Это подделка!
- Есть и негативы. – говорю я с нарочитой скукой в голосе. Какая уж тут подделка! Я могу показать. Разрешение на это от высокого начальства имею. Но вверху, - я многозначительно показываю глазами и указательным пальцем на потолок, - проявлено неудовольствие. Весьма сильное неудовольствие! Тем, как офицеры гвардии проводят свое время!
- Покажите! – требует он.
Я показываю. На фото.Размер фотопластинки соответствует примерно 9х12 сантиметров.
- Предосудительные занятия у вас, господа офицеры. Маркиза де Сада изволили штудировать? Либертенами себя вообразили?
На фотографии изображена группа совершенно голых мужчин в коллективном содомитском грехе. И лица всех отчетливо видны. Для офицеров гвардии несколько предосудительное занятие. Бугрство, как они сие развлечение называют. А точно, как на французской гравюре из книжечки маркиза. Фантазер и хулиган изрядный был этот маркиз, а идиоты его фантазии пытаются копировать-с. Да-с... Хороший фотограф этот, как его, Горбачев.
- Итак, граф, на указанном фото я узнаю только вас. Вот-с вы где. Показываю спичкой, как указкой. – Правда сидите на диване одетым и в свальном грехе не участвуете. Потрудитесь назвать участников эээ... вашего веселого действа.
Граф на минуту закрывает свое лицо руками. Решается. Решился. Подробно всех перечисляет. А я подробно обо всех записываю. В том числе и сведения о состояниях и имениях изображенных лиц.
Больше всего граф боится, что его похождения станут известны в свете. Его родне, которая богата и влиятельна.
Возвращается с обеда ефрейтор Кукулиш, а подменивший его коллега уходит. Кукулиш выходит, с моего разрешения, в коридор покурить. Как раз мне так надо.
- Ну-с, господин либертен, говорю я с иронией. – Эта фотографическая карточка, впрочем, невинные шалости и сущие пустяки! – граф с надеждой смотрит на меня. – Но совсем не пустяки кое-что другое! Я охотно положу ее в архив, чтобы забыть. Ну, иронический случай, не более! Кто в молодости не увлекался! Особенно, если выпьет венгерского!
- Да-с, да-с, вы полностью правы! Так и есть! Я ведь не знал про этот бордель, что там!
- Шпионское гнездо – вот что там! – суровым голосом говорю я. – Вы понимаете, куда вы вляпались, господин поручик? А ведь это – каторга. Если не виселица! – напускаю в голос еще больше суровости. Вас этой карточкой враги отечества рассчитывали шантажировать и держать на крючке! Но заметьте, другие офицеры вляпались по уши, а вы нет. Или вы в сговоре с этой Мадам Жу-Жу? Согласитесь, что военный прокурор не обойдет вниманием такой очевидный вопрос?
У Бурковского снова печально обвисли усы.
- Есть единственный выход из всей этой истории. Достойный выход! – говорю я. – Согласиться на сотрудничество с Департаментом!
- Это меня в шпионы? – возмущенно говорит Бурковский.
- В жандармские осведомители. – ласковым голосом говорю я. Наступило время кнут на время прибрать и показать пряники и прочие плюшки. – Служите себе в гвардии, бог уж с вами! Но пора бы и послужить престол-отечеству! Определитесь, поручик! Вы или патриот, или вы пособник Австро-Венгерской шпионки? А заодно и Германской!
Бурковский не чинясь, заполняет все необходимые бумаги. И ставит подписи, где нужно.
- Ну, с этим все. Но еще есть дело. Знаете ли, деликатное дело!
Анатолий Иванович, вы перекурите пока еще, мы тут немного секретничаем. – Это я Кукулишу, отправляя его опять в коридор. – Установочные беседы с вами проведет поручик князь Ухтомский. Он и сообщит все необходимые сведения, которые надлежит знать секретным сотрудникам. И все остальное. Но есть некий деликатный момент помимо всего этого. И момент этот обойти сложно. Весьма, граф, сложно...
Бурковский ожидательно и подобострастно смотрит на меня.
- Ночь на Рождество. Этого, наступившего года. Были вы, поручик Горлов, он есть на этих, либертенских ваших снимках, и кто еще двое? Вам рассказать, что вы наделали? Рассказать про воспитанницу Института Императрицы Марии? – говорю веско, как гвозди молотком вбиваю.
Бурковский падает на колени, бьется головой об пол и завывает.
- Я не хотел, не хотел! Это все Горлов! Он все придумал! Мне они потом все рассказали! Я денег дам, сколько скажут! Чтобы ущерб как то возместить! Я раскаиваюсь! Я же пьяный был, спал! Что творилось в карете не мог воспринимать!
- Вообще то, за такие дела, кандалы и Сибирь без долгих разговоров. Сами понимаете. Напишите, вот чистая бумага, все как было. Пожалуй, есть способ смягчить, так сказать, обстоятельства. – Делаю паузу. – Десять тысяч. Серебром, а не на ассигнации. Пусть ваш папа, ставлю ударение на французский манер, ко мне зайдет. Он тут рвется прямо вас увидеть! На проходной тюремного отделения с утра торчит.
Папа, которому я кратко, но доходчиво объяснила ситуацию, просек ее сразу. На порядок умнее своего сыночка. В графы то, он вышел из купцов Первой Гильдии. Так что, чутье у него было, как говорится, верхнее. Согласились, что золотыми монетами он выплатит две тысячи, а остальные внесет ассигнациями. По курсу. В 1-й Купеческий банк. В банке и встретимся.
Меня сопровождал Кукулиш и еще шестеро бравых молодцов в парадных шинелях и с примкнутыми блестящими штыками к карабинам. Они охраняли меня коробочкой, когда я двигалась по банковской зале. Чтобы никто ко мне не мог подойти. Свободное от дежурства отделение решило мне помочь.
Шляпка у меня с вуалеткой. Лицо затененным получается. Два офицера, бывшие в операционной зале банка, вдруг встали по стойке смирно и откозыряли. Один солидный господин в гражданском платье, обративший внимание на поведение офицеров, и вглядевшись в мое лицо, прикрытое вуалеткой, снял цилиндр и вежливо поклонился.
Ну знаю я, что похожа на кое-кого, знаю. Но я красивее! Хотя да, почти двойник. Двойница, скорее, гм... Только та – в Санкт-Петербурге живет, и в Москве бывает нечасто. Но бывает. Когда с родителями. Николай Николаевич мое сходство и обнаружил. И Марго потом долго меня по-всякому вертела перед зеркалами, и даже прическу похожую мне сделала, чтобы убедиться в сходстве.
Появляется и Бурковский-старший. Открываю себе счет и абонирую сейф, предъявляя и паспорт, и жандармское удостоверение. Оба документа с моими фотокарточками. Банковские служащие предупредительны.
- Я знаю,- мнется Бурковский-старший, что вы изобрели новое лекарство, пеницилликум.
- Ну, пока только доктор проводит самые предварительные клинические испытания. Но действительно, эффект препарата очень силен. Старинные рецепты с новыми химическими технологиями изготовления аптечных препаратов, иногда знаете, дают результаты!
- Я хотел бы вас попросить. Хотя, наверное, не вправе. Все же, что наделал мой сын – ужасно! Нельзя ли? Знаю, от докторов, у меня знакомства... Что результаты – фантастические!
- Я попрошу доктора Арендта. Все клинические испытания пеницилликума и применение препарата идут под его личным контролем. Думаю, что возможно. Я сочувствую вашему сыну. Но все равно, должна быть изоляция больного и строжайший режим лечения. В домашних условиях это никак не возможно. Никак! И приказ высокого начальства.
Бурковский-старший целует мне руку в белой перчатке и откланивается.
Ну, нельзя, что ли, мне немножечко похулиганить? Хотя охранный конвой, при таком щекотливом деле, крайне желателен. Деньги-с, они того-с. Предмет иногда щекотливый.
Зато почувствовала, хоть на несколько минут себя вип-персоной. За счет сходства. А персона, кстати, всем випам – вип. Здесь такого словечка, впрочем, пока не знают.
Кто, спросите, мой почти двойник? Да Её Императорское Высочество великая княжна Ксения Александровна. Она младше меня на несколько лет, но отменного роста и с красивой фигурой. Крепкая девочка, спортивного типа. Ну ладно. Я двойница. Кто она, а кто я... Но я – красивее!
- А ведь это, Ваше Превосходительство, не что иное, как диверсия! – сообщаю я.
- Как диверсия? – мыслит чисто военными терминами генерал. – Ведь они же не динамитчики? Тогда как же? Поясните вашу мысль, если возможно. – С любопытством говорит он.
Собралась вся наша опергруппа, что брала мадам Жу-Жу и ее веселых сотрудниц. Рабочее совещание по итогам.
Но не на ту напали. Сейчас мы кое-какую очевидную мысль завернем, но завернули ее, мысль эту, только в 20 веке.
- Диверсия и вот почему. Сколько офицеров заражено тяжелой болезнью, требующей сложного и гм, некоторым образом болезненного лечения? Только сейчас выяснено, что 17 человек! А клубочек то мы еще и не разматывали, по сути.
Удачно, что мы обнаружили известного толка фотографические карточки. Известная нам теперь личность, некто Горбачев, изготовил по три экземпляра каждой карточки. А мы обнаружили при обысках – только два.
Где может быть третий экземпляр каждой фотографии? В службе полковника Николаи, в Германском Генеральном штабе, скорее всего. Ну и все отсюда вытекающее. Шантаж, давление и прочее.
Теперь еще одно соображение. Офицеры эти, скорее всего, должны подать в отставку. А сколько стоила для казны их подготовка в военных учебных заведениях? Все суммы теперь – насмарку! Уже нельзя их продвигать в карьерном смысле, к ним есть ключики…
Так сколько офицеров они вывели из строя без военных действий?
- Что же теперь делать, господа? – генерал обращается к офицерам, присутствующим на совещании. – Да, извините, - говорит он. – Что же теперь делать Анастасия Николаевна? С вас начнем, если не возражаете, как с младшей по чину. – Мнение высочайшее вы знаете, что теперь?
- Спустить дело на тормозах. – спокойно говорю я.
Я знаю, что именно это хочет услышать его Превосходительство. Среди посещавших салон мадам Жу-Жу были и представители известных фамилий. И были просьбы. Хлопотали по этому делу. Да-с...
- А что вы предлагаете конкретно? – заинтересовался ротмистр Живаго. Это он, кстати, мне приносил тогда, сразу после болезни цветы и апельсины. Душка...
- Весь этот передвижной цирк мадам Жу-жу публично и со скандалом выставить обратно за границу. Предварительно конфисковав все изъятые у них денежные суммы. Непременно конфисковав! И драгоценности не забыть! Как нажитое преступным путем. И с запрещением дальнейшего въезда в Россию. Я думаю, что руководство Департамента поддержит такое решение.
- А деликатный вопрос? – это Живаго. – Вы, хоть и младшая по чину, но не обходите его, пожалуйста. Премиальные суммы значительны и весьма. Императору случай известен. И он благоволит.
- Да-с, очень интересно ваше мнение, уважаемая Анастасия Николаевна! – это его Превосходительство.
Рано или поздно это должно случиться. Офицерское собрание решило проверить меня – а не сцука ли я? А самый удобный случай для этого – денежный, по нему обычно и проверяют. Нет, господа, я не сцука. То есть могут быть обстоятельства, когда я сцука полная и отмороженная, но не в отношениях с коллегами.
- Я понимаю, что премиальные суммы значительны и их предстоит делить. Никто из нашего Департамента не должен быть забыт или обойден. И не только из нашего подразделения. Некая премиальная сумма должна быть выделена тем, кто работает на холоде. Там, в Германии, каждую минуту рискуя жизнью. Оттуда пришла своевременно информация об этой мадам и ее задачах. Но это уровень руководства, я не знаю, как обычно награждаются такие сотрудники.
Потом мы. Считаю по иерархии. Его Превосходительство организовывал общее руководство, координацию действий с полицией и всеми отделами, что могли понадобиться. Одних медиков, сколько было привлечено! Далее, ротмистр и поручик. Они наши непосредственные командиры и были с оружием в руках. Мало ли чего взбредет выпившим господам гвардейцам в борделе! Благодаря их твердости и убедительности все обошлось без эксцессов. Они непосредственно и провели всю операцию. Далее, я и другие наши девушки. Как раз тот случай, когда нужно было тщательно обыскать, в данном случае дам гм... полусвета. И там тоже найдены и изъяты значительные суммы! И документы некоторые. И наш бравый ефрейтор Кукулиш. Давайте и его не забудем! Он раскапывал лопатой тот самый чемодан!
- Но ведь нашли чемодан с денежной кассой резидентуры все же вы? Как вы удачно и своевременно определили среди задержанных лиц слабое звено и грамотно его допросили!
- Да, но конвоировал чемодан ефрейтор. А сумма там была – экстраординарная!
В общем, каждого участника операции похвалила, подчеркнув, что без него – никак. А дележ денег – на благоусмотрение высшего начальства, то есть Его Превосходительства! По принятым обыкновениям среди чинов Департамента. Да, и что-то в нашу больничную кассу дать нужно. Лица у господ офицеров посветлевшие и довольные. Они поняли, что негласные правила Департамента я принимаю. Значит – своя.
- Что же-с! Хорошо-с! Еще вопрос, если позволите. Что там за денежные суммы вы приняли у господина Бурковского? А то факт есть, а господин Бурковский помалкивает, загадочно ухмыляясь... А недомолвки в этом вопросе, гм, не нужны. Да-с.
- Я отвечу. Но там интимные тайны, и не мои, Ваше Превосходительство. Мы можем на пять минут перейти в ваш кабинет? Это серьезно-с. Девочки! А вы пока чайку сделайте, пожалуйста!
- Это – продолжение истории на Рождество. – говорю я в начальственном кабинете. – Вам известно, что произошло с моей близкой подругой Екатериной Извольцевой? Рождество, этого года?
- Только в общих чертах. – говорит его Превосходительство. – Госпожа Адлерберг была очень огорчена этим происшествием и не хотела сообщать мне детали.
- Хорошо. Бурковский – младший, это один из тех четверых офицеров, что были в карете, куда затащили Извольцеву. Правда он был пьян, и в и в эксцессах, так сказать, не участвовал. Поэтому, его вина минимальна. Искать помощи у полиции и тогда было и сейчас напрасно. Они бессильны что-то найти в таких делах.
А я вот, нашла. Это наше частное дело, Ваше Превосходительство! Заплатят все четверо!
Извольцеву определили служить в Архив Департамента, она усидчива и внимательна, она не с нами здесь, но ее можно спросить... Выбить деньги из негодяев она одна не сможет, хотя вправе! Извольцева - сильная девушка, и много чего умеет! С одним бы она легко справилась! Но их было четверо!
А вот мне, ваше Превосходительство, это по плечу. И это – обычные суммы в примирительных процедурах, когда пострадала девица из благородных. Я консультировалась, конфиденциально, с адвокатом даже. Я их заставлю – примириться! На наших условиях!
- А Извольцева...?
- Я ее считаю благородной. Моего мнения в этом достаточно!
- И потом, вы знаете, что я изобрела некий препарат и официально держатель патентной формулы. Пеницилликум?
- Слышал. Вы в товарищеских отношениях с известным доктором, господином Арендтом?
- Да, доктор понимает значение препарата и проводит клинические его испытания. Без этого нельзя его выпустить в широкий оборот. Он мой преподаватель и химии и медицины в Институте. Я его знаю много лет, почти с детства.
Этим господам офицерам, придется раскошелиться! С люэсом шутки плохи! Заплатят, сколько я скажу. Излечение – десять тысяч в пользу Извольцевой. Много? А пусть походят по рынку, поторгуются.
Сам препарат – недорог в изготовлении и надеюсь, будет доступен…
А идемте чай пить, Ваше Превосходительство! Я о медицине могу говорить бесконечно! И многое вам могу интересного всякого рассказать! Я еще кое-чего изобрела!
Самовар как раз закипал, когда мы вернулись и торт разрезался…
Когда сели за стол пить чай, его Превосходительство сказал среди наступившей тишины:
- Госпожа Стрелецкая действует в своем праве. Я, как офицер, здесь полностью на ее стороне. Там есть женские тайны, господа, к деятельности нашего Департамента не относящиеся.
Девушки перемигнулись со мной. Все облегченно вздохнули и оживленно захлопотали за столом.
Да, его Превосходительство – голова! Сможет разрулить любую ситуацию!
Его Превосходительство – голова. И Гувер – это голова! А Гувер и Гинденбург – это две головы!
Что-то у меня мечтательные воспоминания о будущем опять! А мы, кстати, – здесь и сейчас!
Конец главы 5.