Каннабис. Конопля; (лат. C;nnabis) — род однолетних лубоволокнистых растений
семейства Коноплёвые.
- Слушай, Мельников, я у тебя видел дома плакат с Брюсом Ли. Ты его
привез из Тегерана, спросил меня Григорьянц.
- Да есть, он висел на стене, но я его снял. Он теперь - за шкафом и еще 2
похожих. Отец сказал: «Если не снимешь этого урода, я уйду из дома.» -Я решил, что отец мне все-таки родной, фиг с ним с Брюсом Ли.
- А что твой отец против Брюса Ли имеет? У тебя вот АББА висит, и ничего. А тут. Карате? Спорт.
- Ну понимаешь, АББА – там бабы симпатичные - блондинка, брюнетка. И отец слышал, как они поют, и ему нравится. А тут мужик голый по пояс. Не знаю, отец невзлюбил его. Сказал – «Не хочу и все.»
- Так и офигенно, что за шкафом. Родители ничего не заметят. Я вот поеду
на осенние каникулы в Ташкент к бабушке, а там за такой плакат удавятся.
- Так, что ты предлагаешь?
Я все еще не понимал, к чему же это клонит Григорьянц.
- Ну как? Я загоню эти плакаты по 20 рублей, 15 - тебе, как хозяину, 5 -
мне. Ты прикинь, сколько это денег.
В то время, все с дикой силой увлекались карате. Маслин даже ходил на
тренировки школы «Шетокан», куда его устроил отец, пользуясь
своими КГБшными связями. Меня тоже увлекали таинственные японские
единоборства, но дальше покупок плакатов с Брюсом Ли, которые в Тегеране
продавались на каждом углу, я не пошел.
- Да, слушай, отличная мысль. И родители не заметят, точно.
Через день, я принес Григорьянцу 3 плаката с Брюсом Ли, которые
хранились за шкафом. Все равно их никто не видел. Мне было жалко с ними
расставаться, но деньги, деньги – они всегда нужнее .
Все каникулы я с нетерпением ждал возвращения Григорьянца. Я
мысленно считал «барыши», размышляя над тем, куда бы потратить «честно
заработанные» 45 рублей, что считалось весьма внушительной суммой. И вот, наконец, Григорьянц вернулся.
- Ну что удалось продать?
- Да, удалось, и очень выгодно по 50, с руками оторвали. Мог бы и дороже, но я уж не стал искать.
- По полтиннику! Это просто офигеть. 150 рублей! Деньги то принес?
- Деньги? – мой друг смутился.
- Ну да, ты ж сказал, что загнал по полтиннику. Бери себе с каждого по 10,
да бери даже и по 20 или 25. Это справедливо. Остальные - мне, как
хозяину.
- Ты знаешь, Мельников, я привез тебе такое! - глаза Григорьянца стали на
миг очень хитрыми. - Это гораздо лучше, чем деньги.
- Еще лучше, чем деньги?
- Пойдем, покажу.
Я не мог представить, что же это такое, что «лучше, чем деньги», но
заранее уже расстроился. Я и сам мог бы продать эти плакаты прямо в
нашем туалете на 4 этаже. Хоть и не по 50 рублей, но по 5 – 10 - легко.
Григорьянц повел меня на улицу в один из закоулков, где нас никто бы не увидел.
- Вот, смотри.
Он достал из-под пиджака большой бумажный пакет, набитый какой-то
мелко перемолотой сухой травой.
- Что это? – спросил я.
- Ну как?
- Что как?
- Ты что, не врубаешься?
- Херня какая-то.
- Да ты понюхай.
Я стал догадываться.
- Так это?
- Анаша. Самая лучшая. Бабай, продавший мне ее, сказал, что из Чуйской
долины, если не п…дит. От нее на хи-хи пробивает.
- Ты пробовал? А то может это сушеный навоз?
- Нет, я же тебе ее вез.
Я конечно слышал о наркотиках, даже видел как действует циклодол, но
это же лекарство, продающееся в аптеках, а тут, что-то такое настоящее.
Вообще, в моем сознании, подробные вещи находились где-то «за гранью, в мире наживы и чистогана», то есть в далекой Америке, или там Англии. В другом, непонятном и чуждом мире. Но никак не у нас.
- Я же не просил ее привозить.
Григорьянц, кажется, обиделся. Хотя обижаться следовало бы мне.
- Да, но ты попробуешь, тебе понравится, зуб даю. На, бери. У нас в Ташкенте весь класс ее курил, все довольны. Только одна радость.
- Что эту самую? Мою?
- Да нет. Просто я хотел сказать, для Ташкента анаша – обычное дело.
- Нет, Жень, ты что? У меня дома увидят, матери плохо будет, а отец
вернется из Тегерана, точно меня убьет.
Григорьянц явно расстроился, ему казалось, что я обрадуюсь. А тут как раз все наоборот. Я, конечно же, был зол и расстроен.
- Она же твоя, - умоляюще сказал мой друг.
- Нет, да я же и курить ее не умею.
- Ничего, завтра я тебя научу.
-----------
Всю ночь я не спал, я раздумывал, как поступить. Это уже не водка или сигареты, это настоящие наркотики. Никогда мне в голову не приходило их пробовать, даже в самых смелых снах, мне такое не могло пригрезиться. Как поступить? Отказаться – неловко. Мой друг обидится. Он так горд, что привез мне «лучше, чем деньги». Вообще гад, конечно же! Ладно, что остается делать? Курну. В конце концов, я никогда не поверю, что какая-то несчастная трава сможет сделать из меня идиота. Фигня это полнейшая!
-----------
На следующий день, Григорьянц пришел с пачкой «Беломорканала», и
мы уединились в туалете на 4 этаже, вместо урока географии. Географ наш
Вадим все равно никогда не отмечал отсутствующих, а мы совсем не хотели,
чтобы кто-то из класса видел, как я учусь курить «дурь». Григорьянц выдул
весь табак из беломорины, достал из своего пакета щепотку анаши.
перемешал ее с табаком, и очень ловко засунул назад в папиросу.
- Ну вот, смотри, нужно вдыхать глубоко, как можно глубже, и задерживать
дыхание.
- И что?
- Кайф. Увидишь, что будет. Улетишь.
Он прикурил папиросу, затянулся глубоко, глубоко, и медленно выдохнул. По туалету разнесся какой-то странный сладковато-приторный запах.
- На, тоже дерни.
Он протянул мне папиросу. Я затянулся, как можно глубже, попытался задержать дыхание, но дым оказался слишком едким, и я выдохнул. Я затянулся еще раз и передал папиросу Григорьянцу. Я ждал, что же дальше. Ничего.
- Сушеный ослиный помет тебе подсунули, Григорьянц, а не анашу. Х..ня
какая-то, только кашель от нее и ничего больше.
- Молчи, ничего не понимаешь.. Дай сюда.
Он взял папиросу, сел на корточки в углу туалета, затянулся медленно. Глаза его стали красными и стеклянными, он задумчиво смотрел в потолок, на котором отпечатались подошвы 2 больших ботинок:
- Я тащусь, мечтательно сказал мой друг.
- Григорьняц, а у меня ничего, кроме кашля.
- На, пыхни еще. Сейчас пойдет.
- Чего там пойдет от сушеного поноса…хи… хи… хи.
Я вдруг представил, как узбеки в тюбетейках, сосредоточенно с
серьезными лицами мешают ослиный помет, и выкладывают его на солнце,
чтобы он высох. И мне стало жутко смешно. Смешно, так что до колик..
- Григорьянц, Григорьян ха-ха, ну ты дурак, хи-хи, да ты посмотри на свою
рожу, это же умора..
- Ты на свою посмотри, ты чего ржешь, как сивый мерин?
- Ха-ха-ха-ха. Сивый мерин! Ой не могу, Григорьянц, я сдохну, я не могу ,
Ха-ха-ха сивый мерин, не могу, не могу, не могу.
- Хватит ржать. Сейчас географ услышит, зайдет Роня, прибежит. А тут
гашишОм пахнет.
- ГашишОм! Григорьянц, я не могу, ха-ха-ха, гашишОм . Я сейчас
задохнусь. Ха-Ха-Ха.
- «Я не понимаю, что здесь происходит!» - как заорет!
- Ой не могу, «что происходит», отстань Григорьянц, отстань. Ха-ха-ха. Я
сейчас рехнусь совсем.
- Роня сику нам с тобой так налимонит, что век…
- Ха-ха-ха. Пощады! Пощады! Не могу я больше. Сику налимонит, сику
налимонит, ха-ха-ха, Григорьняц, не говори так никогда больше, если
хочешь, чтобы я выжил. Сику налимонит!
Тут я только стал понимать, что этот мой смех неспроста. Я никогда в жизни не ржал вот так, как сейчас, без всякого повода. Все вокруг вдруг стало каким-то легким, безмятежным. Я понял, это действие сладковатого дыма.
- Что вы тут делаете? Что за запах?
В туалет зашел Сергей Марков. Тот самый, которого хотела арестовать
милиция по доносу бабушки-соседки, за то, что он слушал Лед Зеппелин. Вообще-то Марков не всегда фанател тяжелым роком, начинал он с песни: «Пропала собака по кличке дружек». Когда-то, еще до того, как у него начал «ломаться голос» Марков солировал в детском хоре имени Локтева. Про собаку - коронная песня его счастливого детства. Вместе с хором он даже ездил на гастроли в Турцию, страну далекую и удивительную. Как воспоминание о былой славе, у Маркова сохранилась настоящая «музыкальная прическа». Длинные волосы, спадающие на плечи. И что встречалось совсем редко, волосы у него были ухоженные, аккуратные и всегда чистые. Сам Марков - высок ростом, тонко-костен, и невероятно худ, что придавало ему сходство с нашими музыкальными кумирами. На плече у него висела спортивная сумка из кожзаменителя с крупной надписью: «Try LSD it is a Real Thing» – «Попробуйте ЛСД – улетная вещь.» Надпись он сделал, конечно же, сам.
- Привет, Марков, - сказал я. - Ха—Ха-Хи. Привет, Серег. Анашу курим. Хочешь дернуть?
- Откуда у вас?
- Да вот, хи-хи, Григорьянц из солнечного Ташкента привез. Ха-ха-ха. Из
солнечного, ой не могу…хи-хи-хи
От смеха у меня уже текли слезы… Скрючившись, я из последней силы
кивнул на Григорьянца, который сидел на корточках в углу в полной
задумчивости. Казалось, мыслями он где-то далеко.
- Жень, хи-хи, сверни Маркову папироску.
Григорьянц отрешенно протянул мне пакет с анашой и пачку Беломора.
- Да я сам, - сказал Марков. - Я видел, как Галунчиков это делает.
Марков ловко проделал тоже, что и Григорьняц получасом раньше. Прикурил, глубоко затянулся.
- Слушай, Марков, давай откроем окно пошире, а то вонизм такой, что точно
сейчас географ прибежит. Всех нас повяжут, - сказал Григорьянц.
- Да не повяжут, а прибежит - дадим ему курнуть.
Глаза у Маркова покраснели, заблестели, на лице появилась довольно таки
глупая улыбка. Я все же захлопнул поплотней дверь, ведущую из
предбанника в туалет, и распахнул окно. Но дверь открылась через минуту.
- Ай, привет! Опять прогуливаете?
В туалет зашел Шубный. Самый страшный человек в нашем классе.
Нечесаный, небритый. Все знали, что он нюхает клей, и вообще Шубный
человек опасный.
- Заходи, - сказал Марков. - Гостем будешь.
- Анаша?
- А то?
- Откуда взяли?
- Неважно. Да, кури на здоровье, братан из армии пришел.
- Умеешь?
- Да что там уметь?
Прозвенел звонок. Вот, вот сейчас все курильщики школы набьются в туалет, начнут курить анашу, утаить ее уже невозможно. Об этом узнает директор, потом сообщат в РАНО, родителям, на работе. Катастрофа!
Ощущение ужаса от происходящего у меня иногда сменялось какой-то
странной придурковатой легкостью. Я продолжал истерически смеяться над
всем, что видел и слышал. В то же время, я прекрасно понимал, что смех
вызван курением, и что состояние мое совершенно ненормальное. Страшное состояние – с ним невозможно справиться, его невозможно побороть. Я
понимал это очень ясно и четко, и в то же время ничего не мог с собой
поделать. Меня стало двое. Один из нас - полный придурок, обкурившийся
наркотика, нес какую-то чушь и истерически смеялся. Второй – нормальный
и трезвый смотрел на первого с ужасом. И ничего не мог поделать.
- Мужики, дайте закурить.
Это пришел Лопух. Он никогда не имел своих сигарет, он вечно
стрелял.
- На, кури, протянул ему папиросу Григорьянц.
- Что это? Я Беломор не курю.
- Кто бы выпендривался! Это не Беломор, это лучше.
- Трава какая-то.
- Не какая-то, а чуйская, самая лучшая, – сказал с гордостью Григорьянц.
- Что от нее будет то?
- Узнаешь. Попробуй.
За Лопухом пришел кто-то еще, потом еще, и еще. Я понял, катастрофы не
избежать. Теперь ее уже начали курить все, и учителя, конечно же, заметят. Да и как тут не заметить? Слезящиеся глаза, глупый истерический смех без
всякой причины. Какая-то ерунда, дурь. Катастрофа!
И вдруг. Неожиданно. Бац! Бац! Бац! - Грохот, звон. Осколки по всему туалету. Это Шубный ни с того, ни с сего, схватил керамическую крышку с бачка унитаза и со всей силы бросил ее на пол. Осколки разлетелись в разные стороны. Все мы дико расхохотались. Шубный ударил ногой по унитазу. Но унитаз оказался прочным. Он выстоял, а Шубный сильно ушибся. С идиотской улыбкой он схватил вторую крышку. И бросил ее в окно. - Бах! – мы услышали грохот с улицы. И истошный крик:
- У…бки, суки! Я сейчас поднимусь, я вас гадов, поубиваю на х..й!
Я глянул в окно. Худшего, слава богу, не случилось. Крышка упала совсем
рядом с мужиком, проходившим мимо, но по нему к счастью не попала.
Судя по всему, мужик не работал в нашей школе, просто прохожий. Все это
пронеслось в моей голове за какие то доли секунды.
- Григорьняц, сматываемся. Быстро. Иначе нам – крышка.
Мы выбежали из туалета.
- Быстро, на улицу. Нас в школе сегодня не было. Все что угодно, прогул,
милиция, только нас не было там, не было.
Мы мигом спустились на первый этаж, никто не обращал на нас
внимания, так как все еще шла перемена. Мы выбежали на улицу.
Пострадавший прохожий еще не добрался до входа в школу, видно он просто
не знал, где вход. Я взял своего друга за руку:
- Бежим, бежим. Во дворы, подальше отсюда, как можно дальше. Пакет с
остатками анашы и Беломор Григорьняц держал в правой руке.
- Давай сюда, - приказал я.
- Что?
- Все! Это же мое. Ты мне купил.
- Конечно, конечно. Бери, бери. Она твоя.
Я взял пакет и Беломор, скомкал и быстро кинул в урну. Все. Больше у
меня этого нет.
- Ты знаешь, что какой и…ец наш ждет, если кто-то узнает? Прощай твой МГУ и мой ИНЯЗ. Можно забыть навсегда.
- А у нас в Ташкенте, ну так в дневник бы записали, и скорее всего больше
ничего.
- У нас в Ташкенте, у нас в Ташкенте, - передразнил я своего друга. – Это тебе не Ташкент сраный, это столица, едрена вошь. Привыкай.
- Ладно тебе, у нас там теплей и лучше.
- Ага, а разбитый унитаз, а мужика чуть не угрохали насмерть?
- Ой , да, слушай, я как то и не понял. Был в отключке.
- Ладно, забыли. Если что, мы ничего не знаем. Мы просто прогуливали и
ходили в кино. На «Пиратов 20-го века2. Если подумать, что там сейчас
творится, нас за прогул еще и похвалят.
-----------------
На следующий день, весь наш класс, точнее всех мальчишек вызвали к
директору. Минут пять Роня Михайловна грозно на нас смотрела, сначала на
всех сразу, потом, по очереди каждому – пристально в глаза. Не все могли долго выдерживать ее испытывающий взгляд. Я лично опустил глаза и стал смотреть в пол.
- Я не понимаю, что там произошло. Может кто-то мне скажет?
- «Молчание».
- Вы что, как воды в рот набрали? Как орать во всю глотку, так вы можете.
А отвечать за свои поступки, так нет? Нет никого?
- «Молчание.»
- Вы советские школьники или сборище бандитов? Вы человека чуть не
убили.
- «Тяжелое молчание».
Я с ужасом думал только об одном: «Что ей известно? Знает ли она об анаше?»
- Кто это сделал?
«Боже мой! О чем она?»
- Кто из вас?
«Неужели знает?»
- Кто выкинул крышку в окно?
«Слава богу! Не знает.»
- Кто? Кто из вас сделал это? Кто чуть не убил человека?
Ответа так и не последовало. Все молчали. Полнейшая круговая порука. Шубный ни за что бы не признался. Может, кто-то из класса и смог бы его выдать. Но только втихаря, за спиной у всех. А вот так на виду. Это совершенно исключалось. Происшествие расследовали несколько дней. И все закончилось на удивление тихо и безболезненно. Мужик, которого чуть не убили, в милицию не заявлял. Об анаше учителя и слыхом не слыхивали. И странный запах никого не удивил. На наше с Григорьнцем счастье, никому из учителей в голову не пришло, что дикая агрессия вызвана чем-то, кроме природного идиотизма учеников 10-В класса. В итоге, чтобы не доводить это дело до милиции, директор обязала родителей всех мальчишек класса скинуться и купить новые унитазы в туалет на 4 этаже. А в окна туалета вставили толстые железные решетки. Такие же, как в тюрьме.