Эдик

               
               
                (Проба пера. Мой первый рассказ)

        Люблю во время командировок или отпусков преодолевать большие расстояния не самолётом, а поездом. Сколько интересного, а то и драматического, увидишь, услышишь, запомнишь. Как в этом случае.
        За окном проплывали дачные пригороды Москвы. После часового посадочного гвалта пассажиров и провожающих, по вагону гулял ровный говор. Глаза уже не шарили торопливо по стенам купе в поисках номерной таблички, а с нескрываемым любопытством рассматривали соседей, с которыми свела двухсуточная дорога.
        Рядом со мной сидел паренёк, а на скамье, что напротив - молодая женщина  с девочкой лет шести.  Мать называла её Танюшкой.
        - Эдик, - представился юноша, протягивая мне руку
        Танюшка быстро привязалась к нему, надоедливо лезла на колени, сдавливала ручонками ему шею, и он, балуясь тоже, весело смеялся. Девочка визжала от восторга и страха, хваталась за его голову, когда паренёк, посадив её на плечи, вставал со скамьи.
        Во время ужина, я пригласил Эдика к столу, но он застенчиво отказался…
Вечером многих пассажиров потянуло ко сну. В нашем купе тихонько посапывая, спала Танюшка. Дремала и её мать, иногда бросая на дочь заботливые взгляды.
Мы с Эдиком, забравшись на вторые полки, смотрели в заоконную тьму.
        Я спросил его, откуда и куда он держит путь.
        - Еду в  Свердловск, домой, к маме. А был у отца, на Украине, - и повернулся ко мне лицом.
        - Он там в командировке?
        - Через месяц иду в армию, - не ответил на мой вопрос Эдик, - и мама разрешила  съездить на Украину к родным. Но очень просила не заезжать к отцу, с которым разошлась, когда мне было три года. А мне так хотелось увидеть его! У нас с него фотокарточка есть и я, тайком от мамы, часто рассматривал на ней отца. Скучал по нему. Мама о нём говорила мне мало, и я не мог представить его - высокий он или низкий, сухощавый или упитанный. Но я почему-то всегда думал, что он весёлый и очень добрый…
        С воем и грохотом пронёсся встречный пассажирский поезд. Свет из его окон слился в сплошную огненную дорожку. Когда составы разминулись, в ушах всё ещё стоял гул.
        - Я обещал маме, что к нему не заеду. Побуду в Одессе, наведаюсь в Киев и Харьков. На Украине у нас много родных Всё шло так, как задумал, однако при возвращении  домой всё же не утерпел, чтобы не взглянуть на него хотя бы мельком.
        - Нашёл их дом, квартиру. От растерянности и дрожи во всём теле долго не решался нажать на кнопку звонка. «Зачем, - думаю, - приехал? У него свои дети уже взрослые».
        За дверью послышались шаги, щёлкнул ключ и дверь открылась. Против меня стоял отец. На фотокарточке он был гораздо моложе. Лицо его было помятым и недовольным - видимо, спал после работы в ночную смену.
        - Вам кого, молодой человек?
        Но от волнения я не мог выговорить ни слова.
        - Так к кому же вы? – уже нетерпеливо и даже сердито спросил отец.
        - Я, я … с Урала.
        - Э- э – дик? – догадался он.
        Я утвердительно мотнул головой. Его лицо побледнело, и не успел я опомниться, как отец перешагнул через порог, крепко обнял меня и … заплакал.
        - Сынок! – Оглядел меня сверху вниз, и снова прижал моё лицо к своим колючим щекам. - Вырос-то как!
        И от этой незнакомой и непривычной мужской  ласки мне стало легче.
        Отец, спохватившись, шире распахнул дверь и пригласил войти.
        Вечером он познакомил меня с семьёй. Сыновья у них. Одному пятнадцать  лет, другому – тринадцатый год. Оба разглядывали меня с любопытством, а их мать – с настороженностью. Была она старше мамы и, как мне показалось, самолюбивой, властой и гордой женщиной. Видя, как грубовато она общается с отцом, я понял, что главный в этой семье не он.
        Прожил я у них трое суток и днями всегда был с отцом – он работал в ночную смену. Тётя Лена с утра уходила в свою швейную мастерскую, а Коля и Юра – в школу.
        Хотел уехать на следующий же день, но отец уговорил остаться. Тётя Лена только безразлично пожала плечами, дескать: «как хочешь». А вслух произнесла:
        - Побыл бы ещё. Не гоним ведь.   
        Но жить в чужой семье я не мог. Понимаете, мне показалось, что тётя Лена ещё и неприветливая. Отец - то грустный, то ласковый. А как относились ко мне Коля и Юра до сих пор не пойму – то дружелюбно, то насмешливо. Отец, как мог, оберегал меня от неприятностей.
        Когда мы оставались вдвоём, он задавал мне много вопросов, расспрашивая о здоровье мамы, где работает. И я понял, что ему живётся нелегко и что он многие годы расплачивается за свою ошибку. Правда, на свою жизнь он не жаловался, смирился, наверное…
        Перед отъездом, отведя взгляд в сторону,  он тихо спросил:
        - Эдик, вы живёте с мамой вдвоём?
        Я замялся. Мне было жаль его, но ещё больше – маму. Как тяжело она перенесла семейную трагедию! Видимо, очень любила отца. И я соврал:
        - Нет, втроём, с папой.
        Отец помрачнел, и мне показалось, что глаза его потемнели, на щеках выступили капельки пота, а на лбу стали виднее морщины.
        - «С папой», - грустным голосом повторил он. – За эти три дня ты ни разу не назвал меня так.
        - Может, ты уедешь с ним? – услышал я из кухни голос тёти Лены. – Ведь он, наверно, за тобой приезжал…
        Расставался я с нею и детьми неестественно любезно.
        - Если будет возможность, приезжай ещё.
        Отец поехал со мной на вокзал и всю дорогу молчал, платком вытирая пот с лица. Попрощался я с ним холодновато. Так уж вышло, не смог иначе. Почему? Сам не знаю. Чужим он для меня остался.
        Перед самым отходом поезда, мы обнялись и он, с трудом сдерживая волнение, произнёс:
        - Сынок, прости меня. Пусть и мама простит. Я не думал, что так… Не думал, что… В общем, пятнадцать лет собирался вернуться к вам с повинной, а теперь понял, что и вам  не нужен.
        … В вагоне звучал чей-то громкий храп. Однотонно стучали на стыках рельсов колёса. Танюшка и её мать видели, наверно, уже седьмые сны. Вероятно, из всех пассажиров поезда не спали только Эдик и я.                Май 1967 года.