Януш Корчак о Первой сигнальной

Ник Пичугин
Януш Корчак о Первой сигнальной

    Слух… От уличного гама за окном, далеких отголосков, цоканья часов, разговоров и стуков – и до непосредственно обращенных к ребенку шепота и слов. Сюда же надо отнести и звуки, которые младенец издает сам: крик, лепет, бормотание. Пока узнает, что это он сам, а не кто-то невидимый лепечет и кричит, много времени пройдет… Если сначала он кричит оттого, что его что-то тревожит, то после учится кричать, чтобы уберечь себя от тревог. Внимательно присмотритесь к младенцу, когда он слушает плач.
    Ощущая боль, ребенок не только кричит, но и видит крик, ощущает его в горле, видит его через прищуренные веки в расплывчатых образах. Все это – сильное, враждебное, грозное, непостижимое…

    Зрение…  Свет и тьма, ночь и день… Контуры тени, первые очерки линий, и все – без перспективы. Мама на расстоянии метра – уже другая тень. Профиль ее лица… только подбородок и губы, если видеть их снизу, лежа у нее на коленях: склонилась – то же лицо, только уже с глазами; уже совсем другое – с волосами, когда мама склонилась еще ближе. Уже младенец узнает свою маму. Еще ни говорить, ни ходить не умеет, а уже тянет к ней ручки. Узнает и на улице, когда она подходит, улыбается еще издалека. Даже ночью узнает – по голосу и дыханию…
    Грудь – светлое облако, вкус, запах, тепло, добро. Младенец хорошо понимает, и ждет, пока кормилица расстегнет лиф, простелет платочек у подбородка; и гневается если ожидание затягивается.

    Только кисть художника-футуриста способна изобразить, чем ребенок кажется самому себе: пальчики, кулачки; менее выразительно ножки и животик; может, даже голова, только уже пунктирной линией, как на карте Заполярья… Младенец исследует свои руки. Разгибает, водит вправо и влево, отдаляет, приближает, растопыривает пальцы, стискивает кулачок, что-то им бормочет и ждет ответа. Он не играет, имейте же глаза и поймите усилия его воли!     Все, в чем ребенок может убедиться самостоятельно, он хочет видеть, проверить, испробовать; и так еще столько остается всего, что приходится брать на веру! Повторяю: основным содержанием психической жизни младенца есть стремление овладеть неведомыми стихиями, тайнами окружающего мира, откуда исходит добро и зло. Чтобы овладеть, ребенок стремится узнать. А потом предстоит отыскать себя в обществе, себя в человечестве, себя во вселенной.
    Вот и волосы уже седые, а работа еще не закончена.    
 
    Воспоминания – это наш опыт. Они учат человека, что делать, чего избегать. И каждый присматривается, приглядывается, потом встречает что-нибудь новое, другое. Почему что-нибудь вспомнилось именно сейчас? Помнишь, забываешь, опять вспоминаешь. Сколько я в детстве падал, сколько пережил горьких неожиданностей, стыда и страха, прежде, чем узнал, что – режет, что – обжигает, что такое ножик, стекло, молоток, листовое железо.
    Одно воспоминание ясное, а другое смазанное, как бы в тумане. Лучше всего помнишь то, что видишь, слышишь или делаешь в первый раз. Но если в первый раз ты что-нибудь делал давно, а потом делал это еще много раз, все смешивается, перепутывается; и кое-что от каждого раза останется – и вот воспоминание готово.
    Никто не помнит, когда он впервые увидел собаку. Да, но он ее уже знает. Он видел больших собак, маленьких собак, белых и черных, легавых и борзых, пуделей и мопсов, старых собак и слепых щенят; собак, которые стояли или гонялись друг за дружкой, и тех, с которыми он играл. Поймавшая муху собака –  веселая и злая – собака, которая хотела полизать, полизала, залаяла, хотела укусить, укусила. Голодная собака – большая – озябшая – с перебитой лапой. Встреча собаки с кошкой – собака на цепи – собака, попавшая под машину.
   
 (Из книг «Как любить ребенка» и «Правила жизни»)