Пятидесятилетний немец Пауль, отличный танцор и заядлый футбольный болельщик, с тех пор, как прилетал на матч «ДНIПРО» — «ШАЛЬКЕ», потерял покой; мечтает только об украинской подруге жизни. Поэтому взял внеочередной отпуск и решил провести его на Украине. Пообещала быть ему там свахой и переводчицей. Так жарким июльским летом мы двинулись навстречу друг другу в желанный Днепропетровск: он — поездом из Германии, я — автобусом из России.
Поехала с радостью; очень уж соскучилась по стране своего детства. Правда, меня отговаривали и предупреждали, что не выдержу дорогу — «сойду с ума», что в допотопном автобусе — сквозняки, духотище, вонище. Потом — на границах: унижения-подозрения в спекуляции, таскание багажа на досмотры, отсутствие элементарного сервиса. Хорошо, если автобус не обломается в пути… Но всё же я решилась; «договор дороже денег»…
На автостанции в Старом Осколе — раннее утро. Горбатенький гармонист, сидя на табуреточке, пиликает прощальные мелодии. Провожающих в три раза больше, чем отъезжающих. Узнаю родной украинский менталитет. Шум, гам, суета. Объятия и смачные поцелуи, даже слёзы. Давно такого не видела. Плачут искренне, взаправду, как- будто в Армию или на войну провожают. Дают напутствия, напоминают про харчи: "Ты ж кушай в дороге, кушай! Магазинное не бери. В синем пакете яички, курочка зажареная, огурчики. Всэ наше, свойе. Йиш дитка, йиш, шоб нэ пропало",- перескакивает с русского на украинский заботливая мамаша.
Багажное отделение автобуса упаковывается чемоданами, клетчатыми пудовыми сумками, автомобильными шинами, велосипедом и поролоновым матрацем.
— Хто вас просил? Я вас просила хватать мой чемодан за ручку? Вот вы лыбитесь, а мне теперь хоть вешайся! — чуть не плачет девушка-тонкий стебелёк.
— Та я ж хотив помочь слабому полу, — оправдывается лысый, пузатый «амбал» с чемоданной ручкой в кулаке.
— Ты помогай дома жене своей, а нэ заглядайся на молодых,— воспитывает горе-помощника роскошная толстуха в полосатом платье расцветки пчелы, — ишь, губы раскатав…
— Та ото ж! Оны уси, тильки за пориг — забувають и дитэй и жинку, — добавляет «суровой правды жизни» старушка в белоснежном платочке с фигурой в форме месяца.
Усаживается рядом со мной. Тронулись в путь, но не успокоились. Народ неугомонный, любопытный: доносится вопрос к соседке по сиденью впереди нас:
— К маме едите?
Модная красивая девушка не отвечает. Занята. Мне сбоку видно, как она перед зеркальцем сосредоточенно припудривается, делая рот буквой «о», потом растягивает его в «и», накладывая блестящую помаду из тюбика. Затем расчёсывает светлые локоны.
— А вы там замужем? А он вас ждёт? А встречать будет? — спрашивает тот же голос.
Красотка раздражённо щёлкает зеркальцем:
— Где? Кто?
— Ну, где вы там живёте, с кем живёте…
— Женщина, а оно вам надо? Иностранка я. Живу в Казахстане с любимым мужем, — отвечает модница, снимая пучок волос с расчёски, тут же бросает его в сторону. Он возвращается на её круглую коленку с симпатичной родинкой. Взяла осторожно узорным маникюром, сдула в сторону крашеными губками. Её черезсчур любознательная попутчица продолжает допытываться:
— А он молодой, красивый, обеспеченный?
— Ну шо вы прыстали, как банный лист? Да-а! Всё при нём!
— А у меня зять такой же! Стоит. Рубаха белая, брюки чёрные! Пузко оттопыренное… Во-о-о! Барон! А маши-и-на — золотая!
Моей худощавенькой соседке-старушке — не то русской, не то украинке, собравшейся к знатному врачу, тоже невтерпёж сидеть молча, глядя на урожайные поля, вспоминает:
— А нам досталося после войны… Разруха была в Яковлево. Ни тебе скирдочки, ни гусочки.
— Так вы, наверное, Прохоровское сражение помните? — спрашиваю её с интересом.
— Помню… А як же. Дужэ жарко було. Нэбо полыхае, горыть, а нас, дитэй четвэро, — у погриб ховатыся. Як бомбёжка кончается, мы выглядаем. Жалко, шо батьку нэ побачилы. Ему 33 года було. Его часть шла через наше сэло. Залэтив к нам у хату танкист обгоривший. Дывыться на портрэт, тай называе имя нашего батькы та й фамилию. Я его знаю, он где-то тут воюет. Солдат узнал солдата. Мы радовались, до потолка прыгали. Бабушка ему каже: «Досиды до тимноты, потом пийдэш». «Нет, — кажэ, — у меня приказ. Мне пора идти». Нэ послухався. Пийшов. Бачилы с горкы, як вин упав, снайпер подкосыв. Мы сталы чикаты батьку, або нэ дождалысь. Скоро прышла похоронка.
Я едва сдерживаю слёзы. Немного погодя спрашиваю:
— А как вам сейчас живётся?
— Сичас? Хорошо, - бабушка легко переходит на русский,- Жалко, шо у деревнях никого не осталось. Только лисы в пустых хатах. Воруют курей, уток, индюшек. Этих больших, хоть загонишь у сарай, а цыплята маленькие позабьются под деревья. Усю птицу нашу лисы переводят…
— А вы их подстерегайте и на мех. Он сейчас дорогой.
— На мех нельзя, шкура вся в дырочках. А так ничего, жить можно. Диты далэко, разьйихалысь. Уже 20 лет, как мужа похоронила.
— Плохо одной? Одиноко?
— Та почему? Прыйшла сама. Где что положила, то лежит. Никто не мешает и я — никому. А вы кем работаете, извините за выражение?
— Можно сказать: никем. Книжки пишу.
— Та, неужели? А я люблю читать, когда делать нечего. И где её можно купить?
— Я вам сейчас подарю.
— Ой, спасибо! Ой, спасибо! Мне уже выходить, а жалко…
Направляется к выходу:
— Будь ласка, пропустите.
— А як? — нервничает жилистая бабёнка со сверлящими глазками-смородинками, — у мэнэ ж тилькы дви рукы, я с сумкамы. Як я розмынусь?
— А вы вот так: одной колиночкой пиднялыся. Хоп! И я пройшла.
За окошками мелькают поля, лесопосадки, сёла с садочками. Ветки низкорослых яблонь гнутся от тяжести плодов чуть не до земли! Над дорогой стоят бабульки с вёдрами. Продают спелую бордовую вишню, оранжевые абрикосы, молодые кабачки салатового цвета. Как и много лет назад. Только вёдра другие — пластмассовые. Десятка два «Рональдо» (судя по надписям на их футболках) гоняют футбольный мяч по просторному лугу.
В автобусе всем заправляет вездесущий второй водитель — грудь бочкой, голова и голос быка. Проталкивается в проходе, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба и шеи, ревёт на стоящих пассажиров:
— Рассчитываемся мимо кассы за проезд, рассчитываемся. Як скажу: прысидайтэ, все прысели.
— Зачем? — любопытствую.
— Шоб менты не штрафанули.
Одному подозрительному доходяге, вероятно, решившему перейти границу нелегально, говорит по секрету на ухо:
— Через пять минут — на выход и пошёл резко влево. Я дружбану позвонил. Выйдет на перехват. Понял?
— Понял, — отвечает дрожащий, как осиновый лист «беженец».
— Прысидайтэ! — опять ревёт на весь автобус главнокомандующий шофёр, взмахнув рукой, как дирижёрской палочкой.
Вся очередь в проходе с визгами и хохотом валится друг на друга.
— Подъём! Пронэсло…
По-июльски припекает предобеденное солнце. На горизонте — километры легковушек, значит скоро русско-украинская граница. Подъехав поближе, с высоты их легко рассматривать: разнообразие марок и большой контраст бедности и богатства. В джипах «Лексусах», «БээМВэ», «Ауди» и «Мерседесах» за рулями — бритоголовые раскормленные «хряки». С виду — уверенные, но, скорее нагловатые. Рядом с ними — полуголые молодые красотки в шортах, клёвых маечках с надписями не по нашему и солнцезащитных очках небрежно чавкают жвачку, развалившись на сидениях с ногами. За ними в очереди — ржавый-перержавый «Запорожец», повидавший виды «Жигулёнок», в народе именуемый «Копейка», битый-перебитый «Москвич». Многие с прицепами-тарантасиками, похожими на самодельные, доверху наполненные дачными дарами природы. Тревожно курят, щелкают семечки, разговаривают по мобильникам, мне их, почему-то, жалко…
Русскую таможню прошли сравнительно быстро, хотя пришлось таскать багаж на досмотр. Вещи на конвейере сгрудились в кучу, потом завалившись, поотбивали ноги, по моему ноут-буку топчутся. Водители поторапливают пассажиров. В душный, разящий запахом чеснока и застарелого пота автобус загоняют, как овец в сарай. Проехались к следующей границе. Вот она, ридна Украйина! После России здесь почти, как после Германии в России. Пограничники и таможенники не спешат. Шофёры говорят, что по «ихнему украинскому» времени — перерыв два часа. Опять разрешено выйти на воздух. Выстроилась длинная очередь в туалет на одно посадочное место. Ожидаем «с моря погоды». Народ не возмущается, ко всему привык, ещё и смеётся над двумя водителями в одинаковых зелёных рубашках с выступающими пятнами пота на спине и плечах, Они выясняют отношения с кулаками наготове:
— Я пройиду…
— Та проижай!
— Я зараз пройиду!
— Та проижай! Будэ харя быта.
Наблюдаю за молодыми женщинами. Историками моды подмечено: чем хуже жизнь, тем красивее одеваются женщины. Взять, например, военные годы — сложнейшие причёски и фасоны платьев! До чего же хороши нарядные и умелые украинские девушки! Даже на деревенских — все новинки моды. Комбинезончики-бананы, юбочки-шортики, фасонистые платьица; видно, что многие шьют, вяжут сами! В открытых босоножках — шикарный педикюр с блестящим узором и беленьким кантиком. Такая работа стоит немалых денег в европейских салонах красоты!
Наша модница в облегающем мини-платьице блестит, как ящерица. Сверху — полупрозрачная, кукольного фасона накидочка. Под мышкой прижимает сумочку — последний писк — цвет и структура нежного гриба шампиньона. Взволнованно обьясняет нам:
— Я тут единственная иностранка. У меня синий паспорт. Шофёр скоро доведёт меня до инфаркта, талдычит: «Будут проблемы, будут проблемы, задержут весь автобус. И где ты взялась на мою голову!»
— Та ты, мабудь, йому дуже понаравылась, — успокаивает её женщина-кадушка с красным пучком волос на голове-редиске.
— Як там люды живуть у Казахстани?— спрашивает согнутая бабулька, в облике которой ни одной прямой линии — лицо в морщинах, ноги — колесом, пальцы на руках скрючены.
— У сто раз лучше! Хорошо, что я вовремя смылась отсюда.
Тут и водитель-бык лёгок на помине, говорит полушёпотом иностранке:
— В случае чего сумку твою выбросим, как-будто утеря паспорта.
— Чиво-о-? — возмущается она.
Мы стоим, как на островке: слева и справа — по будке и по дороге. Подъехала красная допотопная «пожарка» с большими колёсами, переделанная в грузовоз. Наш гиперактивный шофёр не оставляет в покое красотку, ревёт, машет рукой:
— Иды до мэнэ, иды до мэнэ. Я кому сказав: пидийды до мэнэ!!!
Она двинулась с места. Он, подталкивая её под локоток, говорит потише:
— Ныряй пид машину и ховайся за колэсо! Там слухай мою команду!
— Это зачем же под машину? Подозри-и-тельно с какой целью, — смеёмся мы с новой попутчицей. Вернее, с подругой моей школьной подруги, случайно здесь оказавшейся.
Она живёт в Харькове, еженедельно пересекает границу. Так-и-и-их чудес насмотрелась! Рассказывает:
— Бывает, что зайдёт в автобус «беркут» в форме и давай орать и швыряться сумками да пакетами с харчами через окна.
— Да неужели?— удивляюсь я.
— Свободно… Многие старики туда-сюда курсируют. Продают, что на Украине подешевле, а в России подороже. Жвачку, кофе, спиртное. Однажды смеху было, как одна бабка застелила скатерью водку штабелем в два этажа, сама сверху села. Тут — таможенники! Она сорвала с моих плеч чёрный шарф, покрылась, рожу траурную сделала. Они говорят: «Хватит тебе, коммерсантка, кататься, мы тебя, как облупленную знаем».
Харьков встречает нас плакатом, кажется, на русском: «Дедам спасибо за победу!» Хотя бы так, но приятно, что не «герою Бендере». В отличие от Белгородской области, где построены отличные дороги, в большом областном городе из нового — только шикарные иностранные бутики и салоны-магазины импортных легковушек. А также изобилие рекламы, почему-то, часто английскими буквами… Украинские бъют оригинальностью не в бровь, а в глаз. Кафе «Кому добавкы?», "Пир Духа!", «Сыто-пьяно!». На стенде 1х1,5 метра — «Звыняйтэ, бананив нэмае» или на русском — «Продукты у Олеси», «Опалубка у Ларисы». Дорожных указателей с обозначениями населённых пунктов и километража не видно. Спрашиваю у водителя:
— Когда прибудем в Днепропетровск?
— Нэ скажу!
— Даже приблизительно?
— Та отцепитесь от меня. Перед границей все гадали, накаркали…
— Суеверный… Скажите, хотя бы, какое расстояния между Харьковом и Днепропетровском?
— Нэ знаю. Может двести.
— А в Германии на транспорте, обслуживающем пассажиров, расписание соблюдается минута в минуту, — хвалюсь я подруге своей подруги.
Добираемся мучительно долго. Заезжаем в каждую «дыру» подобрать попутчиков. Церквушка, огромная лужа после летнего дождя, базар, танк на пьедестале — вот и все местные достопримечательности населённых пунктов. Но чем то они умиляют. Кувшин — на заборе, торчит садовая ромашка, новорождённые щенята резвятся на песчаной куче. Вспоминается своё беззаботное детство в таком же маленьком украинском городке Валки. Казалось, что уже рукой подать до цели, но тот же «главнокомандующий» объявляет:
— Остановка один час.
— Почему? Только недавно была, мы устали, хотим домой…
— Идите, идите погуляйте. Пывка попейте, морожэно покушайтэ.
Пользуемся услугами торговли с рук. Прохлаждаемся. Наблюдаем, как лужу рассекают автомобилисты, обдавая брызгами детвору, уток и свинью. А тем временем из левого багажного отделения бойкие ребята перекидывают мешки с надписями «Алебастр.20 кг» в грузовую фуру с табличкой «Пустой». Из правого багажника автобуса другая команда поочерёдно взваливает на плечи рулоны с надписью «Линолеум.2,5 м». Водитель названивает по мобильнику: «Если шо ещё надо — звоните, доставлю без проблем!» Поторапливает: «Швыдче, хлопцы! Швыдче!» Любуюсь на прыткость парней с бицепсами и сочувствую дъявольскому напряжению водителей в несусветную жару. Думаю: «Нелегко достаются деньги здешним «настоящим мужикам».
Долгожданный город, конечная цель путешествия, восхищает широтой водной глади красавца-Днепра. Улицы также, как и в Харькове, бодрят воображение забавными рекламами: «Ура!Цены рухнули!Легко понять, где покупать», «Смотри на мир иначе!», «Прямо пойдёшь — экономию найдёшь!», «Колизей», а рядом — «Шиномонтаж». В «Сан-тропэ» — глушители, газонокосилки, мотоблоки. В «Версале» — склад-магазин будматэриалив, а в «Венеции» — корэйка свыняча, окрошка смачна. Ритуальные услуги «Печаль» соседствуют с магазинами «Лас-Пальмас», «Ракушняк». «Бали.Открыто».Тут же —«Щебёнка», киоски «Подсолнух» и «Мальдивы». Огромный портрет белозубого, причёсанного Саакашвили, призывающего вкладывать под него инвестиции: «Сохрани деньги! Спаси свои сбережения!» Смешанные чувства. То ли очень весело всё это, то ли — до боли грустно…
Наконец-то автовокзал! Радостная встреча с дорогой подругой Аней и её взрослым сыном Лешей. Взяли такси до микрорайона «Северный». На передней панели — наклейка:«Чтоб ты так доехал, как заплатил». Таксист, плотно сбитый типичный хохол, спрашивает, где живу за границей и не дожидаясь ответа говорит:
— Мабуть у Бэрлини… Я б там нэ жыв!
— Почему?
— Нэ жив и всэ!
Выдержав паузу, продолжает:
— У вас там абрыкосы е? В мэнэ йе усих сортов. Оранжэва плодородна, крупна колировка, чёрно-смородынна солодка… Инжир жёвтый, зэлэный, чэрныльный. Гранаты розовы с мой кулак.
— Гранаты? В этой местности?
— В мэнэ ж у сэли тэплыця.
— О-о-о! А у нас в Германии — частые дожди. Южные фрукты не вызревают.
Помолчав минут пять таксист возвращается к фруктам:
— Я б и в Бэрлине був чоловиком, хоть там и пасмурно. В мэнэ б всэ дозрило. Я б прымэнив там шо-нэбудь. Охота поработать рукамы и мозгамы. Тут народ любыть попыть, обдурыть, слямзыть, або в чужий карман зализты. Колы б можно було подработать, помозговаты… яб рэшився. Он — щит! Бачитэ?
— Да. «Подымем наш город!»
— А портрэт Юща там бачитэ?
— Да. Хорошо видно.
— Нэхай вин и подымаэ… Ха-ха-ха! — живот таксиста заколыхался, как холодец на блюде, — а он щщэ, читайтэ: «Прысоединимся к сильной Украине!» До кого? Сама хотила до Европы прытулытыся…
В микрорайоне «Северный» машина запрыгала по ухабистому асфальту, а потом утонула в луже и поплыла, как по волнам. Парадокс: здесь же — авторынок и дорожно-транспортная контора??? Тенистые деревья, но разрушенные тротуары и серые грязные дома с современным мусором во дворах. Таксист комментирует: «За 20 рокив ничого самы нэ зробылы. Пользуйимся шо нам Советский Союз оставыв, його ж грязью полывайимо…»
На торце знакомой мне девятиэтажки появилось художество: огромная жёлтая кружка с надписью «Пыво – живэ». А над нею: «Жывы повно!». За углом стена с пышными оборочками объявлений крупным шрифтом: «Предлагаем срочный кредит после личной беседы», «Куплю длинные волосы», «Излечу-исцелю от любого недуга и наговора». У подъезда на облезлой лавочке, как и десять лет назад, сидит соседка тётя Маруся с бездомными кошками и котятами. Очень обрадовалась: «Вы надолго?» Напротив — «алконавты» в джинсах с ширинками, спущенными до колен; то ли спадают, то ли по американской моде... Утоляют жажду пивом, «живут повно!» Тоже рады приезду, на всякий случай не скупятся на комплимены. Потом — шесть обломленных порожек, подъезд, лифт — ма-а-ма, мия! Напора холодной воды почти нет, а горячая — в чайнике. «И так всю жизнь?» — спрашиваю подругу.
На следующий день у нас с Аней событие большой важности: встречаем немца Пауля на главном железнодорожном вокзале. Вагон № 263 с табличкой: «Берлин-Днепропетровск» тормозит прямо перед нами. Железная дверь, потом - верхняя ступенька с грохотом открываются, спускается строгая, курпулентная проводница. Худосочный Пауль, буквально, пролетев над ней, попадает в наши надёжные руки! К обоюдному удивлению, опухший, с сильной одышкой, испуганным взглядом. Вместо твёрдо зазубренного «доброе утро», говорит по немецки, что умирает, просит «сто грамм» и в случае, если он выживет, заказать обратный билет на самолёт в Германию.
Я почти в шоке! Вспоминаю, что по слухам двадцать лет назад он страдал алкогольной зависимостью. Сердобольная Аня не раздумывая берётся за спасение иностранного гостя. Сразу же в такси по мобильному телефону советуется со знакомым врачом: «С капельницей не спешить? А мы хотели к люстре подвесить и покапать ему глюкозки и витаминчиков. Говорите, для начала — стакан водки? Поняла. Спасибо.»
Дома выполняем рекомендацию, правда, опустошить стакан одним залпом никакой немец не осмелится. Пауль, приняв «лекарство» в три приёма, наконец-то, улыбается и нахваливает квалификацию украинского врача. Подруга, полистав «Энциклопедию народной медицины», останавливается на чайном грибе с мёдом. А через два дня наш кандидат в мужья выглядит, как огурчик, весело вспоминает свои впечатления от поездки:
«Весь вагон состоял из замечательных людей! Мы ехали, как одна семья. Столько сумок, багаж по сто килограммов. Дети бегали, веселились, шумели… Да разве такое в Дойчланде возможно?! Один малыш в памперсе не слезал с моих колен, я покупал ему леденцы и игрушки. А женщины!!! Все до одной красавицы! Одна — вылитая Бриджит Бордо с великолепным бюстом, гладила меня по коленке и мучилась от жажды. Когда я принёс из вагон-ресторана четыре больших банки холодного пива, она, бедняжка, выпила залпом сразу две.
Правда, я не спал двое суток, сидел в проходе на откидном стульчике; блондинка заняла моё нижнее место. А её 36-летняя подружка-брюнетка пила чуть меньше. С вяленой рыбой. К нам за столик подсели раздетые по пояс парни, стали помогать чистить тар-р-анку. Какие приятные весёлые люди! Потом подошли женщины из другого вагона. Тонкие лямочки-спагетти на их загорелых нежных плечах меня так волновали, что я не скупился, проезжая через Польшу. Все обменивались адресами. А в Белоруссии бабушки на перронах продавали всё, что душе угодно! Я рассчитывался с ними в евро за валэр-р-рики с картошкой и капустой, сдачи не брал, они все меня целовали...»
— До чего же наивный человек, как-будто его и не предупреждали не доверяться незнакомым пассажирам, — смеётся Аня, — переведи ему, что утром едем на дачу, там полно вдов и разведёнок, «зацелуют досмерти, унесут в кусты».
Ровно в шесть утра стучит в дверь соседка тётя Маруся:
— Вы ж собирались на дачу. Не опоздайте на электричку, я всю ночь не спала, думала: «А вдруг, будильник ваш не сработает».
Через полчаса мы, иностранные гости немец Пауль и я, в сопровождении украинской подруги Ани проходим с сумками мимо этой соседки и кошек, расположившихся с ней на лавочке. Сообщает печальную новость:
— Вчера голодные собаки разорвали трёх рыженьких котят.
— Жаль бедненьких, не успела их, симпатюлек, сфотографировать, — огорчаюсь я.
Нахожу тётю Марусю превосходным человеком! Беспокоилась, чтобы мы не проспали, не опоздали. Даже слеза набегает. Пауль напротив считает вопиющей невоспитанностью её непрошенный поступок. Также, как и не понимает нашего хлебосольства — навязывать еду, кормить гостя от пуза. Мол, сами есть не хотят, а меня заставляют.
Проезжаем по мосту через красавец-Днепр. Любуюсь водной гладью, вспоминая из школьной программы: «И чудится будто весь вылит он из стекла и будто голубая зеркальная дорога без меры в ширину и без конца в длину реет и вьётся по зелёному миру». Пауль тоже от Днепра в восторге, мечется по сторонам с фотоаппаратом: налево-направо, направо - налево.
Неожиданно в вагоне начинается бойкая распродажа товаров народного потребления под музыкальное сопровождение. Вваливается человек-оркестр типа Марыли Родович, обвешанный бубенцами, трещотками, барабаном. Весело поёт: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я сладкий на все сто! О-о-о-о-о-о!» Прекрасный солист и виртуоз! А по совместительству продавец шоколада и прочих сладостей. У Пауля от восторга рот до ушей! Делает лАдушки — громкие, продолжительные аплодисменты!
Неиссякаемым потоком продолжают идти по вагону талантливейшие продавцы-комедианты! Предлагаются чудодейственные препараты для быта, незаменимые средства от всех болезней на свете, «Протеин» — для похудения, украинское домашнее сало — для поправки! Голова идёт кругом…
— Сегодня кирмис (ярмарка), — интересуется Пауль, — почему мне не рассказывали, что он проводится у украинцев в поездах?
— Да не ярмарка... Потом всё объясню.
В этот момент спортивного вида хлопец пробегает по вагону, размахивая газетами:
— «Мечта»! «Мечта»! Уценённая «Мечта»! Всего за полтинник…
Перевожу немцу дословно.
— Как понимать «уценённая мечта»? Или я совсем тупой?
— Позавчерашняя…
— Разве можно продавать несвежие газеты?
— Их можно использовать в качестве дешёвой обёрточной бумаги.
Начинается следующий номер программы:
— Вы нэ забулы, як у позапрошлому роци у всих нас сгнылы помидоры? А можно цёго бильшэ нэ лякатысь, — предлагает спасительное средство от огородных вредителей хохлушка-пампушка с бегающими плутоватыми глазками. Пауль, вообще, — в "непонятке".
— Халява! Халява! Ой, простите, халва! Почти на халяву! — оглушает "артист" голосом с хрипотцой под Высоцкого. У коробейника — куски восточной сладости различной величины и с ценниками, как на витрине магазина. Немец с удовольствием покупает для нас угощение. От смеха у меня уже текут слёзы и болят скулы. Подруга не реагирует; весь репертуар знает наизусть.
Но самый лучший номер ожидает нас перед конечной станцией:
— Алкоголики! Импотенты! Паааднять руки! Встать!!! — приказывает детина в омоновской форме. Оказывается, у него в походном рюкзаке тоже товар: «Энциклопедия народной медицины». Паулю понятны первые два слова и без перевода; по-немецки звучат также. Возмущённо допытывается:
— Почему все смеются над алкоголиками и импотентами? Это жестоко, не толерантно. И почему всё это? Варум? Варум? Варум?/почему/.
Затрудняясь дать правильный ответ, обращаюсь за помощью к Ане:
— Как обьяснить немцу украинский юмор и вашу жизнь?
— Ты ещё объясни ему, что такое ёшкин кот, ядрёна вошь, ёхарный бабай, кузькина мать... Пусть думает, что побывал на карнавале.
От электрички идём пологим берегом с голубыми пустыми вёдрами в руках и по колено в пахучих травах вперемежку с полевыми цветами: простыми и милыми моему сердцу васильками, фиолетовыми топориками, белыми ромашками, жёлтой «кашкой». Даже серый полынь, голубые звёздочки цикория и все цветущие колючки наполняют душу неописуемым блаженством, прекрасным настроением детства, когда всё окружающее красивее, пахучее, вкуснее и интереснее. Когда будущее прикрыто необычайной тайной, как вуалью, его рисуешь в воображении, и жизнь кажется бесконечным чудом. И ты в ожидании его…
Первое объявление, прибитое гвоздём к дереву, возвращает в реальность: «Продам срочно: ПриХватизированный участок («Х» кем-то подставлено), металлический дом для проживания, свет, погреб (темень, подставлено), централизованное снабжение (самогоном, подставлено). До электрички рукой подать». Посмеялись над местными юмористами, с удовольствием продолжаем путь по оврагам, мимо полей со шляпками-фуражками подсолнухов, обращёнными к солнцу по команде: «Направо-о-о!», потом — по длинным тенистым и совсем немощённым улочкам «Садового товарищества».
Лето в этом году особенно жаркое и щедрое! В отличие от России здесь каждый день, как по заказу после обеда лил хороший дождичек. Ветки сгибаются и стонут под тяжестью наливающихся золотистых груш, зелёных, красных яблок. Сочные оранжевые абрикосы падают под ноги. Вишен в этом году столько, что издали кажется, как-будто, кровавые капли крови забрызгали зелёную листву. Пауль и я передаём вёдра Ане, а сами срываем с веток в рот всё, что висит над головой, торчит из заборов, валяется под ногами: сладкие вишни и красную смородину, ранние белые яблочки «налив» и жёлтые скороспело- кисловатые сливы.
Дачки победнее «охраняют» высокие, стройные и разноцветные мальвы: от белых, розовых до иссиня тёмно-бордовых. Плетётся по изгородям петуния — сиреневые и белые нежные граммофончики, красуются крупные садовые ромашки кое-где со шмелями на выпуклых бархатистых серединках, а внизу растёт оранжевая нежная «хвасолька» (так мы называли эти цветы в детстве). Жужжат пчёлы, чирикают птички, порхают бабочки… Мне по душе всё дикое, нетронутое, душистое, а не прибранное, подстриженное и почти без запахов, как в Германии. Нравятся не «замки богачей» с крепостями-заборами и надписями: «На пидвирье лютуе злой пэс», а белоснежные домики-мазанки под солому с фундаментами, подкрашенными чёрной сажей на старинный украинский лад.
У перекрёстка на стенде прочли свежее объявление аккуратным, чётким калиграфическим почерком, какой был у моего отца, сто лет не видела: «Граждане садоводы! На участках и прилегающих дорогах РАЗВЕЛИСЬ кусты, сорняки, ветки деревьев. Особенного внимания заслуживают АМБРОЗИЯ, РЕПЕЙНИК! Это карантинные, особо вредные сорняки! Об этом предупреждают ЭКОЛОГИ! После 19.07.10. может быть их визит. А они ПО ГОЛОВКЕ НЕ ГЛАДЯТ! Выводы делайте сами! С уважением, председатель садового товарищества жел-дороги, Подопригора». «По-украински доходчиво и откровенно», — подумала я.
Аня застелила во дворе круглый стол новой скатертью-клеёнкой. Яркая, расписная, купленная ещё зимой для такого случая. Глаз не оторвать! Сидим под сенью виноградных лоз с недозревшими гроздьями длинненьких «дамских пальчиков», в вазе — спелые абрикосы и вишни. Пьём остуженный малиновый компот. Божья благодать!
Бежит грудастая, роскошная Галына, сусидка, шо — напротив, нэсэ квасу. Породистая принципиальная сэляночка в украинской вышиванке увидела клеёнку, думая, что из Германии, остолбевает, зажмуривает глаза: «Божечки! Красоти-и-и-щща!» Открывает заплющенные от счастья очи, ставит банку с квасом на стол и кидается в объятия. Особенно, к Паулю. Взяла с тарелки двумя пальчиками кусочек французской колбасы «Салями» из Германии, выплюнала:
— Отрава! Наше сало у сто разив вкуснишэ…
Потом втиснулась в жёлтый «Опель-корзу», припаркованный, почему-то, у наших ворот. Объясняет, усевшись за руль:
— Права куплэны, в гараж нэ попадаю, хоть и ворота на два мэтра расширыла. Чуть в забор учёра нэ влизла. Каждый раз седею на тры волосины.
— Далеко в такую жару собралась? — спрашиваем.
— Йиду к другу-мужу, там кое-шо бэру. Дрова мэни дае, шоб свыньям свойим на печи готовыла. Трэба ж крэдит за машину вэртаты.
Интересная двухъязыковая страна наша Украина...
До вечера у нас во дворе перебывало с десяток женщин «ягодного» возраста. Шли под предлогом посмотреть скатерть или приносили лучшие экземпляры своего урожая, лишь бы увидеть иностранного гостя-холостяка. Шутили, смеялись, я переводила и фотографировала Пауля в обнимку с каждой кандидаткой в жёны. Ослеплённый и смущённый, он не мог понять, кто из них лучше характером и красивее, не мог запомнить по именам, рассматривал их фотографии допоздна в нот-буке. Одна лишь Надя пришла по делу. Спросить у Ани, где ей нужно покупать детали для проводки воды по списку:
1.Труба металлопластиковая, гибкая, 4 метра, до 10-ти атмосфер. 2.Седловой хомут на 3\4 дюйма. 3. Тройник чугунный. 6. Переходники. 7. Краны. 8. Муфты и так далее. Аня звонит своему мужу посоветоваться. Я спрашиваю Надю:
— Холостячка?
— Нет. Просто у меня муж давно сломал ногу в аварии, немножко прихрамывает. Я теперь пылинки с него сдуваю: всё сама.
— Не работаешь?
— Почему? Преподаю в техникуме.
Тем временем, «малышка» Аня уже открыла тяжёлый люк в огороде.
— Не забудь, тебе ещё надо оцинкованную трубу и не забудь вывести гусак.
— А где гусак? — Надя заглядывает в яму.
— Он не там.
— Поняла. А почему у тебя кран один, а мне четыре посоветовали?
— У нас другая система. Не забудь счётчик, фильтр и обратный клапан, чтобы не воровали.
— Я поняла. Чтоб обратно не отмотали. А внизу ж для шланги…
— Смотри на подделку не напорись, лучше заплати подороже, — напутствует Аня соседку, направляюшуюся к електричке.
Пауль негодующе удивлён. На его родине женщинам не позволено даже обдирать обои, тем более, их наклеивать. Вечером усталая, но неунывающая Надя шагает мимо нашей дачи с обручами гнущихся труб и шлангов через плечо и под мышкой. В руках тяжёлые сумки с запчастями. Немцу-джентельмену даже становится неудобно, опускает глаза, а потом сочувственно и непонимающе смотрит ей вдогонку.
На следующее утро у нашей калитки останавливается белый микроавтобус. Крестьянин привёз молочные и мясные продукты. Бросив тяпки в огородах, соседки сбежались в «магазин» в купальниках и с кошельками. Пауль во дворе пьёт чай с бубликами и не без удовольствия на глаз оценивает местных разведёнок, находя всех безупречными. Женщины торгуются, коротко обмениваются новостями. Автобус уезжает, «фотомодели» с трёхлитровыми банками, белыми от молока и сметаны, с домашним творогом, мясом свежезарезанной свинины рассыпаются по дачному посёлку, как горох по асфальту. Наш завтрак продолжается. На столе под пробивающимися лучами ещё нежаркого солнца, яркие цвета клеёнки отражаются в серебристом корпусе радиоприёмника. Звучит знакомая мне с детства мелодия, далее вступает хор:
«Рэвэ та й стогнэ Днипр широкый, сэрдытый витэр завыва,
До долу вэрбы гнэ высоки, горамы хвылю пидийма…»
Аня спешит управиться по хозяйству, возится со своим ненаглядным красавцем Риччи — рыжим спаниэлем, а мы с Паулем планируем прогулку по ближайшим окрестностям — куда глаза глядят.
Почти каждый встречный в поле, леске или на улице приглашает нас в гости, уверяя, что у него самый лучший участок. Один показывает бахчу, сожалея, что ещё не сезон на арбузы и дыни, угощает «вышнями», другой — чёрным тутовником, сочными, липкими абрикосами, третий — колючими огурцами и тёплыми от солнца розовыми и жёлтыми помидорами. Немец каждый раз в растерянности и недоумении, спрашивает: «Сколько я им должен?»
Живущая на даче через три улицы от нас Анжелика — представительница «новых украинцев», вероятно, от скуки созывает гостей. В том числе и нас, приезжих иностранцев. Её муж Анатолий угощает жареной рыбой, собственноручно выловленной ночью в Днепре. К сожалению, Пауль даже на нюх не переносит морские и речные дары; ему подают фаршированные кабачки с мясом. Наевшись досыта, немец достаёт из портмонэ десять евро. Покрасневший от смущения, он удивляется, почему не берут:
— Ты же говорила, что эта семья в настоящий момент банкрот в бизнесе.
— Не волнуйся, завтра его жена едет в город на очередную косметическую операцию.
— Как? Неужели она способна на такое?
Если бы он знал, на что способна эта королева красоты. Даже самая эмансипированная немка ей в подмётки не сгодится:
— Толя, Лапка, — повелевает она мужем, который наловил и нажарил рыбу, вымыл вчерашнюю посуду, накрыл стол и привёз кабачки из ресторана, — съездий опять в магазку, возьми ещё бутылочку, шоб мы растворились без осадку!
Толя-банкрот едет в магазин, а тем временем Анжелика сиплым голосом после неудачной операции на связках торопится рассказать «по секрету всему свету»:
—Мне здесь паскудно и дома тоже… В городе две квартиры по 100 метров. Подо мной «Мясной» и «Живое пиво». Шум. Гам. Я им говорю: «Платите за вредность», а они не понимают, шо я нервная, сколько наркозов перенесла в клиниках красоты. Приходится разъезжать с подругами по Европе, поправлять здоровье. Не без того, бывает, шо втюришься… опять же для здоровья. Подруги мои — простые женщины, как я, но богатые. Вчера была одна, посочувствовала, оставила мне на комоде три штуки зеленью, чтобы врач сделал обещанный ангельский голос или вернул тот шо был. Не могу же я так дальше жить…
Анжелика пытается сделать скорбное выражение лица, но отсутствие мимических морщин не позволяет. Продолжает нас шокировать:
— Мне один сказал: «…единственное, что осталось натурального в тебе — красивые, с поволокой, бессовестные глаза». Ха-ха-ха! — пытается смеяться долларовая красавица, между делом, начиняя свой силиконовый рот красной икрой и чёрными оливками. Комментирует при этом:
— Для здоровья. От рака и от склероза помогает… Дома бываю редко. Сын говорит: «Маман соизволила нас навестить». Ха-ха-ха! — Анжелика опять забывает, что смеяться не умеет. Немного спустя продолжает:
— Надумала в марте в Москву к своей симпатии съездить, он не знал, что я замужем. Залила все морщины ботоксом, губы — силиконом, обновила красный контур, коричневую татушечку на брови и веки. Решила прифасониться в парикмахерской. Ресницы японским методом по одной нарастили, ногти — в типсах нестриженных, в яркой малине. Волосы хотела сделать естественными соломенными прядками в три цвета. Через час голову открывают: Бо-о-ожечки! Оранжевый, зелёный и синий… А у меня самолёт на утро. Тут ещё и свет потух. Меня на такси — в другую парикмахерскую на перекраску. Слава богу, цвет получился неземной! Всем понравился. На другой день стою в аэропорту в очереди на регистрацию вся из себя: сумка и ботфорды-шпильки — от «Балдинини», комплектом идут. Брюки-галифе с разлетайкой — «Дольче Габана», шуба белая норковая со «Сваровскими» стразами — нараспашку… А сзади меня — шёпот: «В тако-о-ой шубе и с фингалами...?» Я зеркальце открыла: пра-а-вда… чуть с ума не сошла. Пришлось домой вертаться.
— Нэ судьба.., — говорит пышнотелая красавица Галына.
— Да я потом в Турции точно такого ж встретила. Не отпускал домой, хотел жениться. Ой, Толик, Лапка, привёз? Давай. Спасибо! Пойди наверх застели постели, пыль протри и пропылесось ковры. Я ж завтра сюда с операции вернусь, буду никакая.
Муж ушёл с пылесосом, Анжелика откупорила дорогую бутылку, обращаясь к нам, немцам, продолжила:
— Помогите ему в Германии найти работу. Он всё может, золотые руки, а я на всё пойду, даже на его фиктивный брак. Развод с ним оформлю за полчаса… Он сильно сдал сейчас, Лена, Надя, Галка да и мужчины подтвердят — был такой краса-а-вец! Золотой человек, безумно любит, всё до граммочки переписал на меня: квартиры, дачи, эту «Тоёту» новенькую, свой джип… Может найдёшь ему какую подругу? А? Гарантирую , что у него полное стояние!
— И кому оно нужно без состояния? — отмахиваюсь шуткой.
— А может сама с ним распишешься? Ему теперь только в шахту в Донецк или он повесится, как сосед, шо на углу жил. Ради бога, войдите в положение…
— Ах, ты ж сука в ботах,— выручает прямолинейная Галына, взяв нас под руки, — Пишлы. Мэни поросят пора кормыть, вы ж биз мэнэ заблудэтэ.
На следующий день, в воскресенье, после прогремевшей по рельсам утренней электрички, нас разбудил «консилиум» под окнами:
— А вы не заметили, что свежайшая свининка припахивала?
— Да. Свиньёй.
— Не-е-е…Я в этом разбираюсь.
— То був хряк, а нэ свынка.
— А хто щщас свынку забье?
— Мабуть та свынка була больна…
Тороплюсь на улицу с Паулем. Самая стройненькая Яна, в трикотажных трусиках и маечке, пугается:
—Ой! Дай спрячусь за Галыну. Мужик идёт, а я без лифона.
Тем временм Надя вспоминает вчерашнее:
— Мой благоверный сегодня спросонья спрашивает Олега через забор: «Ты понял, шо вчера Анжелка нам всем рассказывала?— Честно говоря: нет. — Слава богу! А то я думал, шо у меня что то с мозгами…»
— Ха-ха-ха! До мужиков многое не доходит, они ж с Марса, а мы с Венеры.
— Ленка, возьми меня на работу. Сдохну от скуки скоро, — просит Яна.
— Та я шо, директор? Я сама тры месяца училась после техникума, на трыста грывэн
перебивалась, шоб стоять с палочкой на перекрёстке.
— А как же ты Галыну устроила? Она в фуражке машинистам подмигивала с сигареткой и палочкой.
— То ж я замещала нэлэгально её, больну.
— Вообще, у вас бордель на железной дороге! — в сердцах говорит Яна.
— Не бордель, а бардак! Если б бордель открыли, я б там первая была! — хохочет Лена.
Пауль настроен вполне серьёзно:
— Я с удовольствием предложил бы Лене руку и сердце, если только она без силикона и ботокса. Спроси, есть ли у меня шанс продолжить с ней знакомство?
— У-у-ура! Бра-а-аво! — захлопали все в ладоши, а «избранница» бросилась в его распростёртые обьятия.
Бабьё оно и есть бабьё, тут же позавидовало:
— Везёт же людям: обеспеченный, с зарплатой, матов наших не знает.
— Не курит и почти не пьёт.
— Это ещё бабушка «надвое сказала», — засомневалась Аня.
Пауль опешил:
— Как??? У нёё еще две бабушки? Хотя, я согласен её взять вместе с ними.
Украина. г. Днепропетровск, 2010 г.
На фото: акварель автора 50х60см.