Однажды со мной случилась послеродовая депрессия. Ну, не совсем так, если честно. Депрессия у меня была всегда, насколько помню. Иногда она тихонько нудила где-то в уголке сознания, как справедливо наказанный ребёнок. Ковыряющий дыру в штукатурке и шёпотом (чтобы никто не расслышал) ругающий строгих родителей. А иногда депрессия разворачивалась во всём своём великолепии, как увядающая актриса провинциального драмтеатра, заламывала руки и трагическим голосом восклицала: "Я чайка, я чайка!"
Ну так вот, после двух родов эта бяка приобрела законное право называться послеродовой, что позволяло некоторое время пользоваться услугами бесплатного психолога при женской консультации. Надо сказать, это было настолько забавно, что если бы не депрессия, я с трудом удерживалась бы от смеха.
— Нарисуйте своё счастье, — предлагала немолодая девушка с травлеными кудряшками на маленькой головке. Как неоригинально.
Я ж всё про эти тесты читала. Нельзя брать чёрный карандаш, чем больше ярких цветов — тем лучше, а человечки на рисунке должны держаться за руки. И я послушно рисовала зелёный берег над голубой речкой, жёлтое солнышко с вездесущими лучиками, славное семейство на берегу (со спины, за лица не берусь). Папа, мама, сынок и дочка, все держатся за руки, как в сектантской брошюрке. Мило до тошноты. Психологиня удовлетворённо трясла кудряшками.
Сейчас нарисовала бы ей какой-нибудь ужастик с пауками и кровавыми следами на стенах развалин, но в то время я была послушной девочкой, делала всё, что хотели окружающие. После простейших тестов и поверхностного самоанализа мы плавно перешли к гештальт-терапии.
— Опишите себя идеальную. Какой бы Вы хотели себя видеть?
Это было нечестно. Рассказать про идеальную себя значило расписаться в своей сегодняшней неидеальности. Я — блондинка с прямыми волосами, соответственно, мечтала быть брюнеткой с вьющейся шевелюрой, желательно вообще мулаткой. Рост средний, полновата после родов, поэтому в идеале — худенькая дюймовочка. Бойкая и самоуверенная, в противовес мне, тихоне и мямле. В общем, вытянули из меня клещами идеал.
Кажется, психолог тихонько похрюкивала, с трудом сдерживая смех. Но собравшись, с серьезным видом предложила поставить выстроенный образ в двух метрах от меня, а потом войти в него, как бы слившись. Какая же глупость эта ваша психология, девушка! Но я промолчала и кривляясь "вошла" в наглую мулатку. Та рассыпалась от одного приближения. Надо ли говорить, что после занятий мне не полегчало нисколечко. Вежливо отклонив предложение продолжить эти извращения уже на платной основе, написала напоследок сочинение на тему "Моё счастье" (банально, как и всё остальное), и мы распрощались с довольной собой психологиней.
Через год после тех занятий я встретила настоящего психолога, тоже бесплатного, при большом московском НИИ, в котором лечила послеродовые физические проблемы. Психолог Елена была хорошим добрым человеком, я до сих пор благодарна ей за помощь, хотя на первый взгляд казалось, что она просто слушает. В числе прочего я рассказала Елене о неудачном опыте общения с её предшественницей, мы вместе посмеялись, и вся эта история как-то забылась на долгие пятнадцать лет. Мне некогда было думать о том, какой хотела бы стать, не будь я послушной дочерью, ученицей, робкой закомплексованной девочкой, боящейся спросить время у прохожих (всегда мучительно долго выбирала, к кому обратиться, чтобы без заикания вымолвить несколько слов).
Кстати, на днях забыла телефон дома, выбежав утром за хлебом. Магазин был ещё закрыт, я стояла под старым тополем так, чтобы продавщица не могла увидеть меня сквозь стеклянные двери. Почему-то не хотелось, чтобы она знала, что я жду, когда она повернет ключ. А сколько ещё ждать, неизвестно. Мимо шли люди, но я не смогла заставить себя спросить у кого-нибудь, который час. Мда, за последние тридцать лет совсем не изменилась…
Так вот, стою себе под тополем, на небе туманные клочки серой ваты зависли, под ногами мокрая пыль, пока не грязь, но очень близко к тому, мимо автобусы ездят, ржавые какие-то, люди спешат куда-то, никто не стоит просто так. Мне неуютно стоять в этой картине, делаю вид, что жду того, кто вот-вот должен приехать и что-то мне передать, а может быть забрать меня куда-нибудь. От остановки отчалит очередной автобус, а за ним — он. Принц на белом коне, извините за банальность. Нет, годы у меня не те, чтобы на коня вскакивать и трястись на нём, останавливаясь на светофорах. Пусть будет голландец на тандеме. Он такой остановится возле меня, отхлебнёт живой водички из серебряной велофляжки и скажет на ломанном русском, что потерял по дороге партнёра,— тот, например, влюбился в прекрасную пейзанку и категорически не захотел продолжать велопробег за мир во всём мире. А не желает ли мадам занять свободное место? Нас ждут страны Европы, после Греции — таинственная Африка, ну, а потом по обстановке сориентироваться можно будет, спонсоры всё оплачивают. И я такая брошу всё, вскочу на скрипучее потёртое седло, поставлю ногу на педаль, махну рукой: "Поехали!" В этом месте моих размышлений магазин открылся, я пошла выбирать батон повкуснее, а за моей спиной проехал одинокий загорелый голландец на пыльном тандеме…
Вот в то утро вспомнила про несбывшийся идеал. Задумалась, а какой бы я на самом деле хотела стать, будь у меня на руках все козыри? Картинка нарисовалась вполне забавная, я дала волю фантазии, добавляя в неё всё новые и новые детали. Вот я неопределённого возраста (но явно до двадцати лет) рыжеволосая девушка. Волосы ниже пояса, в них вплетены ленты, колокольчики, песни, ветра, амулеты и несколько совиных перьев. Маленькая, лёгкая, смешливая, весной покрывающаяся веснушками, летом обгорающая до шелушащейся на носу кожи, осенью увешанная рябиновыми бусами и венками из пёстрых кленовых листьев, зимой… Кажется, я живу в лесу, у меня дом в дупле большущего дуба, внутри совсем мало вещей, но есть камин, вязаный плед, связки сухих трав, грибов и яблок на потолке и стенах. Зимой пишу песни, пью малиновый чай с хрустящими галетами и мёдом, завернувшись в большую шаль, а ноги спрятав в пёстрые шерстяные носки. Ко мне приходят звери, маленькие, не опасные, вообще в моём лесу нет ничего страшного, разве что филин любит подшутить, ухнув ночью над самым ухом. Когда выхожу с фонариком встречать своего большого и сильного мужа, который подхватывает меня, как пушинку, смеётся, перекидывает через плечо и как охотничью добычу приносит домой. А дети будут? Ну, пусть будут. Милые крошки в деревянных колыбельках, хозяйственные девочки с непослушными локонами, склонившиеся над крольчатами, голенастые подростки, разметавшиеся во сне. Мой дом в дереве с радостью увеличивается, впуская всё новых персонажей. Так, стоп, я же совсем девочка, откуда здесь подростки? Перевернув на сковороде котлеты и приступив к мытью посуды, вношу корректировки в свои мечты.
Я — маленькая рыжеволосая женщина, на вид не больше двадцати пяти лет, рукодельная, музыкальная. Такие инструменты у меня есть, вы о них даже не слышали, а я возьму в руки — и заиграю. Всё в моих руках спорится, во время работы пою, сочиняя на ходу долгие красивые баллады, укачивая малюток. Распеваю шуточные песенки с детишками постарше, когда наш дом галдит как большое птичье гнездо. Иногда дети убегают играть на речку, а может быть к бабушке погостить уезжают, тогда я радуюсь тишине, слушаю росинки, по утрам переливающиеся на тонкой паутине над крыльцом, шорох ветра в ветвях дуба, глухие удары о землю падающих желудей. Юная и мудрая одновременно. Не страшно, когда юность неприметно перейдет в старость, длинные волосы соберутся в косу, а поверх трёх разноцветных юбок я начну носить пару пёстрых фартуков. Всё те же песни по утрам станут будить наш сонный тёплый дом, всё те же колокольчики, камни и амулеты на кожаных шнурках буду перебрасывать за спину, чтобы они не мешали месить тесто для пирожков с черёмухой и костяникой, чтобы не испачкались в пушистой муке, летящей из волосяного сита…
Тут малыш начинает проситься на горшок, я спохватываюсь. То детство, то старость, куда меня заносит?
Так, значит, я — белочка в дупле. То есть рыжая тётенька с мужем и детишками. У меня такой маленький размер ноги, что мы с дочками покупаем обувь в детском отделе, щебечущей стайкой прилетая на распродажи. Но вообще в городе бываем редко, нам и в лесу неплохо живется. Очень мило. Мимо ходят лоси, лисы и барсуки, ёжики и зайчики заглядывают в гости. А однажды, раздвинув занавесь дождя, на пороге вырастает олень, такой большой и грациозный, что дух захватывает. На рогах серебро небесных слёз, ресницы испуганно взмахивают, как бабочкины крыла, а ноздри любопытно раздуваются, затягивая в себя запах кабачковых оладьев. На, красавец мой, держи оладушек — этот, с донышка глиняной миски, уже остыл. Вот такой олень ко мне пришёл. А по ночам, когда домашние спят, пишу стихи и рассказы. Нет, не гусиным пером, до такого не додумалась бы, планшет в этом плане удобнее. Ну, публикуюсь где-нибудь, статьи о лесной жизни для журнальчиков кропаю. А что, интересно же выходит? Только почему живу в лесу? Я что ли социофоб получаюсь? Вот те на! А меня все друзья и знакомые любят, их-то куда девать? Лучше буду вообще не человек, а эльф, например. Во, точно! Эльфы молодые всегда, живут долго-долго, а статьи для журнала и песни писать и они могут. Лесные эльфы в лунном свете на поляне, в воздухе разливается неземной мотив, глаза у всех мудрые, как у того оленя…
"Мама, я покакил!" Это реальность опять врывается в грёзы.
Вот интересно, дети эльфов ходят на горшок? А сами эльфы? Если кто-нибудь знает, напишите мне, пожалуйста. А то сложно, знаете ли, мечтать об идеале, не зная всех деталей. Буду ждать ваших писем.