Этот процесс — секс.
Да, я трахаю свою мать. Я занимаюсь с ней любовью. Я е*у её. Я восхищаюсь ей, её красотой, её телом, но не люблю. Она мне отвратительна, я её презираю, ненавижу именно как мать. Но, Миднайт, мне очень нравится секс с тобой — ты это знаешь, ты пользуешься этим, я пользуюсь тобой, ты — мной, гармония, к тому же ты теперь бесплодна, слишком много страсти, слишком много желания, которые некому отдать. И ты даёшь мне.
Когда мы в ту ночь сидели у Вика, когда он всё решил, я рассказал ему, как всё началось, как это вообще происходит и что мне это нравится. Я рассказал Вику, как мы е*ёмся — мама и я. Пи*дец как нравится. Вик или не понял, или не придал значения, сказал что–то типа «главное, что ТЕБЕ нравится». Миднайт тоже не хочет прекращать, сказал я ему.
— Я бы и сам её поимел.
Иди и поимей, говорю, отмени свои планы. Но я точно знал,
— Не, Дэнни, пи*да меня не вылечит. Даже пи*да замечательной Миднайт.
— что тела Миднайт ему не видать. Её е*ут двое — я один и я другой. Иногда с разницей в час—два, и Миднайт не всегда принимает душ в перерыве — ей так больше нравится.
Я рассказал Вику, какая Миднайт — в пи*де, во рту, в заднице, какая упругая у неё грудь, подтянутая задница, как она делает то и это, как кончает и как злится, когда сразу после е*ли я выталкиваю её из комнаты. Злится, плачет, но всё равно снова приходит, раздвигает ноги и просит вые*ать, хотя меня и просить не надо — и мы оба это знаем.
Вик расспрашивал меня про растяжки, про складочки кожи на животе и на бёдрах, про родинки, про маленькие светлые волоски, какие пятки у Миднайт — грубые или мягкие, целовал ли я мочки её ушей, приятны ли на ощупь её волосы, не представляю ли я вместо неё кого–то другого и ещё много таких вопросов о разных мелочах. Я отвечал долго, подробно, сам не знал, что столько всего помню, что вообще мог обратить внимание на какие–то там родинки. Но когда я был наедине с Миднайт, частности меня не беспокоили, она мне нужна была целиком как тело, тело, которое не вызывает ассоциаций с матерью, тело, которое не имеет мозгов и любых других чувств, кроме похоти и страсти.
Я рассказал Вику всё, ответил на все его вопросы, думал — ещё немного и я смогу его отвлечь, он передумает, поговорю с Миднайт, чтобы она выслушала его (мне бы многого стоило просить её о подобном, учитывая, что никакого общения между нами не было), может быть, обнадёжила как–то возможностью, шансом, она умеет расположить к себе, умеет и себя расположить, подстроиться под желания других, я хотел нае*ать Вика, нае*ать время, выиграть у времени Вика, а о желаниях, о мыслях Вика я тогда не подумал. Мне было страшно. Ничего не получилось и стало ещё страшнее.
Наверное, я слишком много подробностей вывалил на Вика тогда. Я спешил, и знал, что Вику конец через пятнадцать часов, можно говорить всё и эти слова не выйдут за границы его комнаты, за границы его черепной коробки. Вспоминая детали какого–то определённого секса с Миднайт, я осознавал, что хочу ещё и ещё, каждый день, и вместо того, чтобы помогать Вику, быть с ним до последнего, я бы предпочёл вые*ать Миднайт, выместив на ней страх, отчаяние, злобу и..мм..грусть от происходящего. Она не против, если я её бью во время секса или становлюсь грубым — это единственная ситуация, в которой она мне подчиняется.
Вик рассуждал о том, как он мог быть на моём месте и в какой позе, а может, мы могли вые*ать её вдвоём, а ещё привести Ру — подругу Вика — и устроить групповуху, я подыгрывал Вику, тянул за последние ниточки, которые могли бы удержать его здесь, Вик не стеснялся, препарируя мою мать, не извинялся, что так свободен в выражении своих желаний, а я не испытывал никаких эмоций, у меня был чёткий блок — Миднайт ему не даст. Нет, эмоции у меня всё же были — внутри я плакал и истекал кровью, подкладывая Миднайт под Вика в разговоре с ним и зная, что это невозможно осуществить на деле. И ниточки обрывались.
— Дэнни, слушай, всё это оху*нно и прекрасно, я и не знал, что Миднайт способна на такое, готова и так и вот так, и гондоны вы не используете, потому что бояться нечего, и теперь ты вспомни, пожалуйста, попробуй, почему я ухожу. Для меня последние полгода — это арабская вязь, выглядит красиво, но бессмысленно, потому что я не знаю языка, у меня есть опыт общения на другом языке, но не на этом. И времени, чтобы изучить, вникнуть у меня нет. И шансы на то, что я успею его изучить, привыкнуть к нему, ничтожные. Значит, я окажусь в очень некомфортной среде, враждебной ко мне среде — так я считаю — и красивые витиеватые буквы меня всё равно раздавят. А я не хочу, чтобы меня давили. Хочу опередить и победить, хахаха, даже если победа — моя шея в петле. Моя смерть.
Ниточек уже не было, я держал в руках пустоту.
Первые несколько раз с мамой, с Миднайт, были механическими. Самый первый секс был вообще определяющим, года три назад, этот секс выбил из меня привычное ощущение, привычное восприятие каких–то вещей, с ним не связанных. Не было неловкости, я был уверен, что не делаю ничего запрещённого или, там, того, за что меня можно осуждать. Извращение. Это слово я не могу применить, это слово ничего не выражает в моём случае, не отражает того, что я переживаю, когда кончаю в Миднайт, и она извивается, и стонет, и плачет от удовольствия, и сжимает кулаки, стискивает зубы, ей хорошо, она шепчет
— Мне это нужно, Дэнни, я без ума от тебя.
— и хочу её понять, но здесь нет места разговорам, я установил эти правила, и если ты хочешь меня, Миднайт, то делай это молча.
Тогда, первый раз. Я пришёл домой от Вика, всё было по–другому ещё, но что теперь об этом, пришёл, дома никого, я разделся, взял свежее бельё и пошёл в ванную — потный и липкий, мне очень хотелось в душ, под прохладную струю, закрыть глаза и шевелить губами, размышлять вслух о том, что мне сейчас кажется важным.
Щёлкаю выключателем — свет в ванной включен, открываю дверь и вижу Миднайт, сидящую на бортике ванны и выщипывающую волосы вокруг пи*ды. Быстро закрываю дверь,
— Ё*аная сука, закрылась хотя бы!
— и иду к себе в комнату. Сажусь в кресло, закуриваю, какого х*я, думаю, где Фил, да где ему быть, как не под капотом очередной тачки,
— Привет, Дэнни. Я тоже очень, очень рада тебя видеть.
— заходит голая Миднайт. Я отворачиваюсь, докуриваю и всё–таки иду в душ.
Поливаю себя прохладной водой, перед глазами Миднайт с щипчиками для бровей, но где у неё брови, а где.. Нет–нет, бл*дь, уйди, я пью воду из–под крана, во рту пересыхает быстрее, чем я успеваю напиться, пена от шампуня сползает с головы, я плююсь, что ж ты, бл*дь, пенишься, закрываю воду, вытираюсь, надеваю трусы. Стою и смотрю на закрытую дверь. Выйти? Но я не могу не выйти, сколько я здесь смогу ещё просидеть. Дверь белая, я выискиваю взглядом трещины или потёртости, чтобы зацепиться хоть за что—то, как будто это мне поможет. Сутулюсь, расправляю плечи, снова сутулюсь, разглядываю пальцы ног. Прислушиваюсь. Хлоп — открываю дверь и выхожу.
Миднайт лежит на моём диване, курит и мастурбирует — специально легла так, чтобы я зашёл и сразу увидел, как её чёрный лак на ногтях контрастирует с розовой кожей. Стою в дверях, в комнату не захожу.
— Дэнни, ты меня стесняешься?
Она останавливается, смотрит так, будто оценивает, примеривается.
— Так и будешь там стоять?
Не знаю, как реагировать. Не понимаю.
— Дэээннниии!
Она высовывает пальцы из пи*ды, сдвигает ноги, ставит их на пол, закидывает одну на другую и складывает руки под грудью. На меня она не смотрит, смотрит в стену перед собой, губы дрожат — Миднайт так делает, когда хочет что–то сказать, но не может подобрать слов.
— Сядь, пожалуйста, рядом.
Не двигаюсь.
— Дэнни, ну не будь ты таким упрямым. Давай я буду говорить, а ты можешь не отвечать, кивать головой — да или нет — я помню, как ты не любишь со мной разговаривать.
Сыграем разок по твоим правилам, мама. Валяй.
Прохожу в комнату, сажусь рядом с Миднайт и тоже смотрю в стену.
— Дэнни, ох, хахаха, ты смущён? Выглядишь растерянным, очень хочу думать, что понимаю тебя.
Она закуривает ещё одну, я тоже беру сигарету, но не поджигаю, катаю её между пальцев, мну и разглаживаю.
— Прости, что говорю о себе, но я знаю, чего хочу. Я также знаю, что как мать я для тебя никто, по сути, матери у тебя и нет, если брать в расчёт то, как ты ко мне относишься.
Она почти не затягивается, пепел падает на её голый живот, хороший
— Кто я для тебя, Дэнни?
— пресс, рельефный, для её возраста просто шикарный. Но обычно дело не в возрасте, а в желании.
— Я уже не уверена даже, что я мать в привычном смысле этого слова. А сейчас ты думаешь, хахаха, посмотри на меня — сделаем такой киношный эффект — кто это? ЭТА разве моя мать? Может ли она ей быть в принципе, биологически?
Может, наверное, хочешь тест на ДНК? Какие образцы тебе нужны?
— Биологически — да, а по ощущениям, по каким–то внутренним переживаниям, интуиция опять же, то есть если смотреть вот так, то нет, не мать. Ты сам для этого многое сделал.
О да, мама, ещё как сделал, старался так, что чуть не обделался, а до тебя только сейчас доходит. Но в какой момент!
Её сигарета потухла, она кладёт окурок в пепельницу, долго им возит внутри, размазывает пепел по стенкам, наверное, такими же движениями, как пять минут назад размазывала смазку внутри пи*ды. Тщательно, не спеша.
— Дэнни, логично, что ты хотел бы спросить про Фила — но спрашивать ты не будешь, как договорились — так вот, обойдёмся без разговоров..ээ..без мыслей о нём.
Конечно—конечно, Миднайт, вершиной его «карьеры» был я судя по всему. Пик, на который второй раз не взобраться, пик, который больше некому покорять. Сказала бы прямо, что ты!; можно подумать, это не ты сейчас сидишь со мной рядом, не ты дрочила на этом диване десять минут назад. Я думаю не вслух, но слабо, незаметно жестикулирую — такая привычка — и глажу бедро Миднайт, гладкое, бл*дь, что я делаю.
— Видишь ли ты, какая я, кто я, не видишь,
Я вижу, Миднайт, что поддаюсь, поддаюсь не тебе, а своим желаниям, влечениям, я вижу, что ты не напряжена, какой хочешь казаться, ты не хочешь сказать мне ничего особенного, эй, Миднайт! Я уверен, что предварительные ласки выглядят по–другому.
— Не хочешь видеть — это всё срань и сказки для слабаков.
Она накрывает мою руку своей, я её отталкиваю и — шлёп — легонько бью Миднайт по ляжке. Всё она понимает, ещё одна попытка давления — и я снова один, радуюсь и грублю ей.
— Ладно, Дэнни. Я сама сейчас как слабак.
Она раздвигает ноги.
— Просто вые*и меня.
Поворачивает голову в мою сторону.
— Вые*и с теми эмоциями, которых я не могу в тебе прочитать. Попробую почувствовать.
Я в замешательстве. Теперь я её хочу. Недостатка в сексе у меня не было, но почему не попробовать ещё кого–то, она всегда рядом, я..
— Два человека идут по траве, я делю всё на десять, а он делит на две, на две сильных ноги, на две сильных руки, мои мысли упруги, его мысли туги, мои ноги не чувствуют холод земли, отодвинь мой бокал, половину налив, что твоё — то пей, я справлюсь одна, моя совесть черна, твоя совесть черна, что мне нужно решить, что мне можно увидеть, что мне можно сказать — и нужно ли, я бессильна, можем здесь и остаться, продолжать есть ли смысл, путевыми заметками каждый палец исписан, я не лезу в твоё, ты не правишь мой почерк, ты не сможешь сказать, даже если захочешь, действуй же, я отменяю слова, мы выиграем оба, друг друга сломав.
Я грубо взял Миднайт за руку, поднял, развернул затылком к себе, она встала коленями на диван, выгнула спину, и облокотилась руками на жёсткие подушки.
Дэнни, мой, бл*дь, мальчик, помыл ли ты сегодня свой писюн, а? Сколько раз? Покажешь? Мамочке нужно убедиться, что ты соблюдаешь интимную гигиену. Сейчас, сейчас покажу, ага.
Стягиваю с себя трусы, смотрю на пи*ду Миднайт — она готова, вставляю сразу глубоко, Миднайт ойкает, но я её просто натягиваю, ху*рю как штамповщик на конвейерной ленте, она не сдерживается, кричит, бью её по жопе и хватаю за волосы, поднимая вверх голову, у неё хорошие густые волосы, их приятно держать, их удобно держать, отпускаю и хватаюсь обеими руками за грудь — упругая, будто меня и не было, всё, кончаю в неё, вынимаю,
— Уходи.
— восстанавливаю дыхание. Миднайт быстро уходит, сперма течёт из пи*ды, оставляя пятна на полу, я иду к столу и закуриваю. Ну да, главный страх победил — мне понравилось, я хочу ещё. Я родился не через пи*ду — она у неё слишком узкая — и сейчас я думаю о том, что ни о чём не думаю, стою у окна, курю, выделения Миднайт подсыхают на моём члене и мне тоже нужно в душ. Жду, когда она выйдет оттуда,
— Можешь идти.
— захожу, включаю душ на полную и оргазм продолжается, проливается каплями тёплой воды, нежит, бл*дь, какой я романтичный стал. Я просто принимаю душ, смываю с себя потную плёнку и остатки спермы. Нет ничего романтичного в засохшей сперме.
Следующие несколько раз были такими же механическими, в той же позе, что и в первый раз, я будто дрелью пользовался — вставил сверло, затянул и бурю без остановки на повышенных оборотах, металл греется, но я надеюсь закончить раньше, чем он расплавится. Миднайт издавала звуки, но правило не нарушала — мы не говорили ни до, ни после, ни во время процесса.
Потом я размяк, наверное, дал слабину — мы стали менять позы, начали целоваться, вообще как–то больше нежности стало, ненужной нежности, бить Миднайт становилось сложнее, я начал думать о ЧУВСТВАХ. Ей нравились элементы насилия, когда я просто е*ал её, всё получалось естественно, потому что мне ХОТЕЛОСЬ её ударить и потому что она ЖДАЛА этого. Когда начались ЧУВСТВА, это уже было не насилие, а какие–то дружеские шлепки, игривые пощёчины.
Теперь вместо ****ы Миднайт я видел знак «Стоп». Смешно, да, я ей отказывал, пытаясь за это время разобраться в себе, в своих как–меня–угораздило ЧУВСТВАХ, бл*дь. Материнский инстинкт наоборот. Хорошо ещё, что не накатывало желания стать сыном. Я доразбирался до того, что готов был не грубить и нормально разговаривать, она могла поддержать любой разговор, развить мысль и выразить её красиво и понятным языком. Этот этап самокопания быстро прошёл, хахаха, но оставалась нежность в поё*ках. Я наступил на свои принципы, теперь я был с Миднайт таким, каким хотел быть — грубым, нежным, властным, мог слегка подчиниться, даже пару слов сказать (встань, повернись). Хуже, чем было до этого, не стало, мне во многом стало проще и Миднайт тоже слегка приоткрылась.
Её не надо было учить, она хорошо знала, как тебя вые*ать, выжать, высосать и отсосать. И исходя из моего личного, очень субъективного опыта, равных ей по этим пунктам не было. Я несколько раз видел, как она стояла перед зеркалом и тренировала мышцы пи*ды, удерживая шарики, как она качала пресс, меняя упражнения и их интенсивность, как она качала ягодицы, как она качала себя, чтобы к сорока не выглядеть жирной гусыней, неспособной разглядеть лобок никаким другим образом, кроме как посмотреться в зеркало.
После смерти Вика изменился я, но мы с Миднайт по–прежнему трахались, вернулись на время к механическому сексу, и это для неё было лучше, чем никакого секса, а мне было всё равно. Я не задумывался, я не мог думать, работала мышечная память, расписание, которого я невольно, неосознанно придерживался. Примерно через три-пять-х*й-пойми-сколько месяцев — кто их вообще считает? —после петли Вика я узнал, что Рэ тоже е*ёт Миднайт. Случайно, конечно, зашёл домой «не вовремя».
Как они меня не услышали — не знаю, замок, когда поворачиваешь в нём ключ, отчётливо и громко щёлкает столько раз, на сколько оборотов его закрыли. К тому же я не придерживал дверь, когда захлопывал её. Разулся, на кухне горел свет, дверь в мою комнату была распахнута, но я плотно закрыл её перед тем, как уйти. Что–то я начал злиться, уже вошёл в комнату, потянулся рукой к выключателю, чтобы включить освещение, бл*дь, что за игры.. В темноте я вижу Миднайт, Рэ на ней сверху, выбивает ритмичные шлепки, Миднайт тоже меня видит. У меня аж ком в горле — ЧУВСТВА снова вернулись? Я ревную?
Теперь, когда я пячусь назад, когда хочу как можно тише выйти, кажется, что каждая половица пищит «вот он», «Рэ, отбой», «Дэнни, закрой глазки», возвращаюсь в коридор, одеваюсь, ухожу. Меня разбирает любопытство — Рэ так же хорошо с Миднайт как мне? А ей? Что она чувствует? Нравится ли ей? Нравится, говорю сам себе, иначе зачем она с ним там. А может, это первый раз? И ей не понравится, она сравнит и поймёт, что со мной лучше.. Бл*дское дерьмо, бл*дское, на х*й, дерьмо! ЧУВСТВА.
Вернувшись домой поздно ночью, я сразу зашёл в комнату Миднайт и Фила. Миднайт там не было. Конечно, где же ей ещё находиться, если не в моей комнате. Захожу туда, освещение не включаю, сажусь на кресло — она сидит на диване — и, пересиливая себя, говорю
— Расскажи.
— и закуриваю. Вспоминаю, что есть небольшой запас пива, беру три банки «Мёрфис», одну предлагаю Миднайт,
— Нет, Дэнни, спасибо, я не хочу.
— ну и пошла ты на х*й, выкидываю эту банку в открытую форточку. Она упала, шипит и пенится где–то внизу на асфальте. Открываю свою банку, отпиваю, как хорошо, и затягиваюсь.
— Доброй ночи, Дэнни, я ждала тебя.
Я пока ещё не слепой. Выжидающе смотрю на неё.
— Не за что просить прощения, Дэнни, тебя никто не заменит. Мне всё–таки необходима ласка и какая–то забота, это то, чего ты мне дать никак не можешь. Поэтому появился Рэ. Это уже не первый наш с ним секс. Когда я занимаюсь любовью с ним, то заряжаюсь и готова к встрече с тобой, чтобы ты не занимался со мной любовью, а просто и бездумно е*ал, пялил как случайную бл*дищу. И мне это нравится, Дэнни. Если ты..
Да вы издеваетесь что ли? Ромео и Джульетта, бл*дь, клал я на вашу «любовь» и на занятия ей, хахаха.
— Захочешь прекратить — я пойму. Но я не хочу прекращать тебя. Ты мне нужен.
Я–то думал.. А тут ничего особенного, всего лишь эмоциональный и чувственный голод, но ты долго держалась, Миднайт, какой у него х*й, а? Подходит для твоей микропи*дёнки? Нет. Нет. Нет–нет–нет.
— Больше мне тебе нечего сказать, Дэнни. И пожалуйста, не говори с Рэ об этом в плохом тоне. Я думаю, вам даже нужно поговорить, но тогда, когда ты успокоишься.
Оо, я спокоен, Миднайт, ты же видишь, но, блин, не чувствуешь, как я закипаю.
— Спокойной ночи, Дэнни. Не делай глупостей, пожалуйста.
Я сижу с банкой пива в одной руке, с потухшей сигаретой в другой, она встала, нерешительно, побаиваясь, подошла ко мне и поцеловала в лоб. Отлично, говорю я себе, сперма Рэ ещё на них не высохла, а ты ими.. Так, снова.
Она ушла. Допиваю банку и отправляю её по пути первой, в форточку. Я слишком зол, чтобы спать, я слишком зол, чтобы заняться чем–то конструктивным, чтобы созидать. Открываю вторую банку, быстро–быстро выпиваю её, знаю, что злость так не пройдёт, а на кого я вообще злюсь? На что? Стараюсь внешне не выдавать себя, даже когда я один. Поговорить с Рэ. Зачем? Так, ладно, это не сейчас. Диван. Мой диван. Они же на нём..они..они..
Я снова иду в комнату Миднайт и Фила. Бужу Миднайт.
— Мне спать не на чем.
Фил что–то бубнит спросонья, я улавливаю слова «говно собачье» и «подержи ключ». Миднайт прислоняет палец к губам — тсс — скидывает одеяло, ну вот, она спит голой, и толкает меня на кухню.
— Дэнни, в чём дело?
— Мне негде спать.
— А диван? Что случилось с твоим..
Она поняла, о чём я. Чтобы быть понятым, пришлось говорить, рассказывать ей — нужно будет позже оценить этот опыт, если будет ещё такая необходимость. Миднайт чешет скулу, что–то придумывает, но тут и придумать нечего.
— Сможешь сегодня поспать на полу? Завтра в «Икее» новый купим.
Да я бы и комнату сменить не отказался, а может и квартиру, но это всё не сейчас, не сейчас.
— А этот выкинем.
Вместе с моими воспоминаниями? Было бы отлично!
— Как..
— Как он тебя вылизывает?
Я опередил её и сказал вслух. Не хотел я этого, что за дерьмо. Нда..
— Тебе правда интересно?
Будет интересно, спрошу у Рэ. Твоя версия меня не е*ёт. Миднайт, Миднайт, Миднайт, Миднайт.
— Дэнни?
— Нет, не интересно. Пока.
И я всё прокручиваю её взгляд, когда увидел их в темноте, её пи*ду, его х*й, е*ля, не могу заставить себя не смотреть даже в своём собственном сознании, не могу отключить. Улыбаюсь Миднайт и иду спать на пол. Откуда эти ЧУВСТВА? Почему они появились? Они не нужны мне, подавить их я не могу, дискомфорт перевешивает все удовольствия, за три года накопилось столько впечатлений, что не всё запомнилось, что–то забылось, что–то вытеснено, они мне нужны, я ими давлю тень Вика в своей голове, но задавить х*й Рэ не могу. Неужели мои впечатления настолько слабы? Или я слабак, не могу справиться с ЧУВСТВАМИ, с размерами, формами, позами, глубиной проникновений..
Нет.
Нет.
Отъе*ись от меня. Отъе*итесь от меня, а.