Убежище
Я искала безопасное место высадки и вскоре
совершила ошибку: нашла.
Дженет Уинтерсон. Хозяйство света)
Она очень старалась не шуметь, когда пробиралась через живую зеленую изгородь, чтобы незаметно сделать Провидице подножку, и дождаться когда та упадет. Упадет и непременно выронит счастливую монетку.
Лия давно это хотела сделать – с того самого момента, как Провидица забрала ее единственное сокровище. Забрала, чтобы «помочь всем, потому что нельзя думать только о себе». Так сказала Провидица, и значит, этому нужно было верить.
Но она не хотела, монетка принадлежала ей, и даже если старшие забрали ее, она все равно вернет. Потому что монетка умела звать Карателя – это она знала точно. Сегодня она звала, и он пришел, даже не смотря на то, что, как говорила Провидица, это просто железка.
А потом Провидица забрала «железку» себе.
А Лия решила во что бы то ни стало вернуть принадлежащий ей талисман.
Грохот от стрельбы стоял такой, что закладывало уши, но она уже привыкла к постоянной стрельбе – невозможно не привыкнуть, если живешь здесь с самого начала. Это только в первую неделю сложно и постоянно хочется в туалет. Потом привыкаешь и просто прячешься, когда говорят.
Вот и сейчас приходилось просто прятаться в кустах, пережидая пальбу и выжидая удобный момент, чтобы забрать свою вещь. Все-таки она умная девочка – так говорит Даник -старуха о ней другого мнения.
Сейчас Провидица стоит подальше от основной заварухи и просто смотрит, как под пулями гибнут другие. Ей не положено умирать, как остальным, - она так сказала - ей нужно вести всех за собой. Только Лия все равно не понимала зачем? Ведь если остальные там – под пулями – и они погибнут, кого Провидица поведет? Мертвые не умеют ходить.
Пальба начала стихать, и Лия, наконец, решилась исполнить то, зачем пришла. Она уже даже отодвинула густые хлесткие ветки, загораживающие ей проход, но заметила приближающегося в их с Провидицей сторону человека и решила пока затаиться.
И очень своевременно. Идущий не проронил ни слова, только на ходу выставил автомат и разрядил обойму в спину Провидице. Та даже не успела обернуться – упала навзничь, издав напоследок глухой стон, и больше не шевелилась. Умерла.
Когда кто-то умирал нужно плакать, и тем сильнее, чем больше любишь этого человека – это Лия помнила очень хорошо. Так делала мама, так плакала сама Лия, когда маму убили. Только по вредной старухе плакать не хотелось, девочка даже обрадовалась, ведь теперь монетку будет проще забрать. Нужно только дождаться, когда уйдет человек с оружием.
Но он, словно слыша мысли Лии, как раз не торопился уходить, а стал вытряхивать карманы серого комбинезона мертвой старухи, заставляя девочку испугаться того, что заветная монетка, зажатая в сухом кулаке, может быть обнаружена.
Человек ищет усердно, он даже пинает Провидицу носком тяжелого ботинка, заставляя мертвое тело неохотно перевернуться на спину, подставляя черному небу застывшие пустые глаза. И тогда Лия пугается больше всего, потому что металлический отблеск выпавшей из старушечьего кулака монеты привлекает внимание убийцы. Она даже зажмуривается, чтобы не видеть, как убийца подбирает драгоценность, только слушает тихое шуршание одежды, чужое недовольное кряхтение и ворчание на пустоту карманов, пока они не сменяются назойливым треньканьем, заставляющем девочку распахнуть глаза, ища источник звука.
Им оказывается сигнал телефона, во всяком случае, после того, как человек притягивает светящийся приемник к уху, он говорит «Алло» - те же слова, что произносили взрослые всегда, когда разговаривать приходилось через трубку.
Лия любила подслушивать разговоры взрослых. А попав сюда, любимое дело стало ее работой – Провидица часто брала девочку в места, где нужны были ее маленькие ушки и способность хорошо прятаться. Тогда Лия и поняла, что умение слушать - совершенно особенное умение, и только у нее оно было правильным.
- …прошла успешно. Они даже ничего не поняли. Сейчас добиваем оставшихся.
- …
- Она видела достаточно – мы дали ей возможность погулять, пока у Рика не сдали нервы – препарат иногда бьет по башке. Но получилось даже лучше – она улепетывала в полной уверенности, что ей тут не рады.
- …
- Как и думали – эти идиоты из сопротивления. Одного мы даже запустили внутрь. Но удирала она по воздуху. Сэр, - тут голос говорившего стал тише, будто человек почувствовал, что его слушают, - ее зацепил кто-то из Судей. Цербер нас предал или он в курсе, что его сучка отрастила крылья?
- …
- Понял. Понял. Есть бросить силы на тотальную ликвидацию. Будет выполнено, сэр!
Даже не успев положить трубку, мужчина срывается с места и направляется в сторону здания, что только радует Лию, потому как дает возможность выйти из укрытия и поискать монетку, спрятавшуюся в траве – теперь она нужна ей даже больше, чем раньше, потому что подслушанный разговор оказался ей непонятным. А по опыту Лия уже знала, что чем непонятнее оказывается взрослый разговор, тем он важнее. Особенно если дело касалось крыльев, потому что из всех, кого она знала, крылья были только у Карателя.
Вожделенная монетка нашлась быстро, словно только и ждала, когда Лия посмотрит в ее сторону, едва заполучив ценную добычу в руки, девочка изо всех своих маленьких сил позвала.
________________________
Когда сознание стало покидать меня, окунаясь обуглившимся чревом в спасительное забытье, ураган стихает, оставляя мое тело покоиться на воздушных волнах невесомости.
И как только свободный непродолжительный полет заканчивается, притяжение земли обрушивается разом на сознание и тело, заставляя последнее отозваться стремительно нарастающей волной тошноты.
Чужие руки неохотно отпускают меня, но я оказываюсь вполне способна противостоять хватке и мычу неразборчивое «Надо». А как только становлюсь на ноги, оказываюсь наказана за свою самонадеянность – земля уходит из-под ног, заставляя приземлиться на руки. Но это и хорошо – боль в подстреленной руке уводит тошноту на второй план, вынуждая вместо поиска плотных кустов коряво сесть на прохладный асфальт, обхватывая правой рукой болезненное плечо.
Беспокойно оглядываюсь, замечая, что мы вернулись в начальную точку нашего пути, и бросаю, надеюсь, благодарный, а не затравленный взгляд на Майкла.
- Мне нужно вернуться – меня ждут, - произносит мужчина, рассматривая меня то ли с жалостью, то ли просто сердито. – Вам придется вернуться самой.
Он посылает красноречивый взгляд в сторону своей колымаги, но окажись на ее месте любая другая машина энтузиазма это не добавит. Самостоятельная поездка за рулем совершенно не входит в мои планы, да и противопоказана по закону.
- Это плохая идея, - озвучиваю аргумент в свою пользу. – Я не умею водить. Никогда не умела.
- Вам придется научиться, - отвечает Майкл после секундной заминки, выуживает из внутреннего кармана ключи и присаживается рядом, надеясь передать мне звенящую связку. – Поторопитесь, здесь тоже скоро станет опасно.
Словно в подтверждение правдивости его слов раздаются шаги, и из темноты выныривает такой же темный силуэт в стандартной экипировке для езды на мотоцикле, и еще до того, как этот человек снял скрывающий лицо шлем, я узнала его.
- Ты что здесь делаешь? – получается довольно грубо, но мы и не на светском приеме, чтобы принести отпрыску рода Эноров положенные почести. – Хвосты подчищаешь или просто шпионишь?
- Ни то и ни другое, Полина, - терпеливо произносит Антон, сначала отвечая на мой вопрос, а уж потом обращается к Майклу: - Я довезу ее.
Мужчины смотрят друг на друга, словно на самом деле мысленно переговариваясь, а едва Майкл поднимается на ноги, уводя от моего носа ключи, понимаю, чью именно сторону он принял.
- Нет! – почти срываюсь на крик, протестуя против самоуправства мужчин. – Я с ним не поеду!
Оба при моих словах почти синхронно поворачивают головы в мою сторону, но вещать начинает почему-то именно Майкл.
- Вам нечего бояться, мисс, - мужчина вручает ключи Антону, снова не глядя в мою сторону. – У вашего друга была не одна возможность вас убить, однако вы до сих пор живы.
- Весьма обнадеживает, - ворчливо отзываюсь я, на самом деле злясь от понимания правдивости его слов. – Но не убеждает.
- На самом деле он хочет сказать, что у тебя нет выбора, Полина, - поясняет Антон. – Либо бежишь, пока есть возможность, либо можешь подождать, пока приедет кто-то другой.
И в этот момент больше всего мне хочется возмущенно насупиться и, демонстративно отвернувшись от разговаривающих, буквально прирасти к асфальту, чтоб наверняка, но здравый смысл… Но здравый смысл…
- Надеюсь, не к дяде повезешь, - ворчу, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.
Я бы еще несколько возмущенных фраз бросила, но внезапная яркая вспышка, озарившая половину неба, и последовавший за ней раскатистый грохот, от которого в соседних зданиях задребезжали окна, заставляет заткнуться и ошалело уставиться на ослепительный огненный пузырь, расплескивающий ярко-желтые языки пламени на ближайшее к нему пространство.
- Нам всем стоит поторопиться, - почему-то первым в себя приходит именно Антон – мы с Майклом все еще глядим на пылающее зарево.
- Я должен, - почему-то при этих словах Майкл успевает отцепить от рукава своей куртки мои руки, непонятно каким образом оказавшиеся там. Похоже, мой организм удивительно самостоятелен в принятии решений.
Более глупо я себя не чувствовала никогда, даже в школе. Я только и успеваю поймать полный извинений взгляд Майкла, прежде чем он взмыл в небо, заставляя меня восхищенно пересчитывать количество оборотов, последовавших за стремительным прыжком.
От созерцания меня оторывает раздавшийся за спиной нетерпеливый гудок клаксона – Антон в отличие от меня, зрелищем, похоже, не восхищался. Или…
- Ты не удивлен, - произношу, садясь на переднее сидение. – Я в тебе и это пропустила?
- Ты на многое закрывала глаза, Полина, - произносит мужчина, заводя мотор. – Удивительно, как человек твоей профессии может быть настолько слепым.
В очередной раз всерьез задумалась над тем, чтобы обидеться, но не время, не место и не то окружение. Вместо этого, подождав, когда машина тронется с места, бросаю холодное:
- Удивительно, как быстро ты вышел на уровень дядюшки для человека, который так долго общался с плебеями.
Тут же предваряя новый виток ссоры, включаю знакомую волну – все-таки у меня тоже есть некий опыт. Хотя бы в непредсказуемости.
Рука отдает острой болью, а когда салон заполняют знакомые до зубовного скрежета шум и визг, вскрывающие черепную коробку и подбирающиеся к мозгу, боль, кажется, усиливается. Только я остаюсь недвижимой, сдерживая естественный порыв прикрыть внезапно ставшие болезненными и чувствительными уши – впервые я готова помучиться только ради того, чтобы увидеть, как мучается кто-то другой.
От внезапной смены звукового фона машина сбивается с размеренного хода и несколько раз виляет, отбрасывая меня на дверцу машины и снова возвращая уже стихающую боль в плече, но быстро возвращает прежний темп и направление.
- Неразумно, - сосредоточенно произносит Антон, шаря по панели приборов и, в конце концов, делая звук потише, но не выключая радио совсем. – Это было глупо, Полина, учитывая обстоятельства.
Сама знаю, что он прав, потому в этот раз даже не думаю обижаться, и наконец, усмиряю сидящую внутри капризную девочку, позволяя относительно разумной взрослой женщине вести конструктивный диалог.
- Повезешь меня к Энору? – спрашиваю уже спокойно, между делом отмечая, как мужские пальцы подстраивают волну под нужный уровень звучания, когда звук уже не бьет по ушам, и не понимаю, почему Антон просто не переключает неудобоваримую волну на новую.
- К одному из – точно, - не поворачиваясь в мою сторону, спокойно отвечает мужчина, явно вслушиваясь в доносящиеся из приемника звуки.
- Ты что его слушаешь? – скептически спрашиваю. – И что слышно?
Последняя фраза получается с трудом, потому как убирать яд из голоса приходится по мере произношения слов, но, судя по сосредоточенному взгляду и движениям, можно и не стараться – Антону нет дела до интонаций.
- Не все. Только отдельные слова, - признается он, кажется, сам не до конца веря в происходящее.
- В этом шуме?
Пока не знаю, как реагировать: опасаться за психическое здоровье сидящего рядом человека или злиться на собственную тугоухость.
- Это что-то вроде полицейской волны, - поясняет мужчина. – А ты не слышишь?
- Когда-то слышала, - неохотно признаюсь, отворачиваясь к окну, пряча подступающие к горлу слезы. – После смерти деда.
- Так он вышел на тебя? – тут же вопрошает Антон. – Майкл. Он вышел на тебя через эту волну?
Молчу, почему-то внезапно отчетливо сознавая ошибочность собственной откровенности. Совершенно не могу понять, с какой стати вообще разговорилась на эту тему – ведь уже давно для себя решила причислить Антона к вражескому лагерю. За что же сейчас ему такие почести? Только за своевременное сопровождение?
Навстречу выезжает полицейский патруль, раздражая красно-синими огнями чувствительные от непролитых слез глаза, и в этот раз я почти не беспокоюсь о собственной участи – меня сопровождает «золотой мальчик», которого не имеют право не пропустить туда, куда он хочет проехать.
- Девушка со мной, - произносит Антон, протягивая документы, предупреждая вопросы относительно установления личности попутчицы. И этот золотой пропуск творит чудо, позволяя нам задержаться не дольше пяти минут, пока полицейский сверяет лицо Антона с фотографией на документах и предупреждает о том, что вводится какая-то операция по перехвату преступников, взорвавших галерею в Северном. Секунд тридцать уходит еще на то, чтобы осветить фонариком салон автомобиля, зафиксировав луч на моей помятой физиономии, и нас отпускают окончательно, пожелав напоследок счастливого пути и не задерживаться в дороге.
Невольно приходит на ум сравнение прошлого досмотра. Та же ситуация, те же лица, только на этот раз вместо восхищения спасителем накатывает глухое раздражение – то ли от несправедливости мироустройства, то ли от зудящей боли в руке.
И еще появляется беспричинный страх, словно надвигается нечто страшное, а я не могу никак это предотвратить.
- Что-то не так, - передает мои же эмоции Антон. – Слишком быстро он нас отпустил.
И после этой фразы становится понятна причина беспокойства – отпустили нас, в самом деле, слишком быстро, даже не задав ни одного уточняющего вопроса. И лицо мне осветили, а документов даже не потребовали, словно одного взгляда уже было достаточно, чтобы подтвердить мою личность.
Словно именно меня и ожидали увидеть.
Устало тру лицо руками, пытаясь отогнать панические мысли. Возможно, это просто паранойя, вызванная перенапряжением из-за последних событий, а может обыкновенная усталость, заставляющая каждого нарушителя пространства воспринимать как врага. Может и не стоит паниковать, ведь нас все-таки отпустили.
Замечаю, что Антон уходит с жужжаще-скрипящей волны, ища что-то поспокойнее, и когда останавливается на сводке новостей, усмехаюсь снисходительно и почти по-доброму, понимая, что параноиков здесь двое.
Пока ничего непривычного из динамиков не доносится, никаких сенсационных новостей и срочных выпусков – только размеренное бормотание диктора, силящегося не уснуть под заунывные новости регионов. И это успокаивает. И не только меня. Так что по знакомым улицам мы проезжаем спокойно и без лишней суеты. Напрягаюсь я только когда мы уходим из знакомого мне района по направлению к выезду из города, но Антон и здесь предупредительно напоминает, что к нему сейчас соваться не стоит, а ко мне – опасно.
- Но тебе понравится, я уверен, - добавляет в заключение он, таинственно улыбаясь, словно мы едем на свидание, а не убегаем от преследования.
Это радует. А еще больше радует тот факт, что за нами никто не гонится, и в новостях нет ни слова о Северном, поэтому я позволяю себе наконец, расслабиться и, откинувшись на сидение, насладиться видом из окна, где ряды лиственных зарослей уже давно сменила бескрайняя степная равнина. Удивительно, как контрастировало пространство внутри больших городов с тем, что выходило за их пределы – это я заметила еще в ту поездку с Майклом в Южный Вилль де Сильвер. Тот город тоже, как и Вилль д’Ор, был зелен и прекрасен, но вот сама дорога к нему шла по такой же бескрайней и безжизненной равнине, словно кто-то постоянно безмерно подпитывает отдельные участки пустыни, не желая насытить влагой всю ее сухую бескрайность.
Когда-то, как я помнила из школьного курса истории, Основатель пришел на материк и, поразившись его непригодности для жизни, создал первую зону, пригодную для проживания, наладив систему подачи и очистки воды из океана. По мере роста города, появились другие города. Потом мельче, и мельче. Подача воды оказалась затратной, поэтому центральная часть материка так и осталась пустынной – создать там условия для жизни оказалось слишком дорого и вместо этого мы отправились исследовать океан, что дало нам А-1 и А-2.
И все в этой истории было прекрасно, если бы не одно но, нарисовавшееся месяц назад – Северный. Уж так получилось, что теперь в красивую сказку верилось с трудом, и больше всего хотелось во отчую убедиться в том, что благодушие сильных мира сего в самом деле добралось и до отдаленных регионов – после всего произошедшего в бескорыстность мотивов как нынешних политиков, так и самого Основателя верилось с трудом.
- Приехали, - облегченно выдыхает Антон, останавливаясь возле какого-то ангара и позволяя выйти и оглядеться, насколько позволяла темнота. – Здесь безопасно, и нас точно не будут искать.
- Уверен? – переспрашиваю, хотя и сама придерживаюсь того же мнения. – Что это за место?
- Любимое место работы моего дядюшки, - он улыбается, пока проворачивает ключ в замке, открывая огромную дверь. – Тебе понравится. И здесь есть аптечка.
Невольно его игривое настроение передается мне, и губы сами растягиваются в улыбке, когда я делаю шаг в темное помещение. А когда через миг ангар озаряется мягким светом, замираю, восхищенно взирая на стоящее посреди помещения железное чудо, возвышающееся над нами на высоту в два или три человеческих роста.
- Это что? – слова подбираются с трудом – слишком велико потрясение, но сейчас, наверное, я бы и не поняла смысла ответа, который должен последовать, больше всего мне хочется прикоснуться к этому металлическому монстру диковинной конструкции на паре колес и с вентилятором на носу. Погладить обшивку сидений, попробовать наощупь длинные размашистые конструкции по обе стороны.
- Это крылья, - поясняет Антон, когда я хватаюсь за выступы, поверяя прочность. – Подсмотрели у Судей.
Сознание делает пометку на слове «судья» и снова восторженно-восхищенно возвращается к ощупыванию крылатого устройства. Мое сознание, наконец, складывает два и два, и я задаю закономерный вопрос:
- Он летает?
Антон улыбается как-то тепло и печально одновременно.
- Летает. Хоть это и опасно, но дядя часто им пользуется, - Антон внезапно становится совершенно серьезным и добавляетт. - Я не просто так говорю об опасности – на его счету, - мужчина посылает кивок в сторону крылатого громилы, - только в этом году уже три крушения и один погибший пилот. Только Эноров не останавливает ни опасность, ни смерть. Дядя объясняет кратко: либо она, либо он.
В груди неприятно екает на последней фразе, потому как я, похоже, прекрасно понимаю ее скрытый смысл. Она – это Тьма. Прожорливый узник, ждущий малейшего промедления со стороны своего надзирателя.
И знай я чуть меньше, посчитала бы подобную маниакальную увлеченность полетами простой блажью зажравшегося богача, так же, как считает Антон, но теперь я не могу себе позволить подобной роскоши – на данный момент Энор для меня почти герой. Конечно, вряд ли я смогу расщедриться на такое же щемящее сожаление, какое выдает стоящий напротив мужчина, да и простое сочувствие мне малодоступно, но все же эмоции, рождающиеся во мне по отношению к Энору, можно назвать положительными, уже только из-за понимания, что этот мужчина постоянно рискует жизнью. Ради других, даже если сам этого не признает.
Встряхиваю головой в отрицательном жесте, принудительно возвращая собственные мысли в нормальное русло, пресекая развитие добрых чувств к подлецу. Все-таки именно Энор, а вовсе не прожорливая Тьма, отправил меня в Северный, и, похоже, был прекрасно осведомлен о том, что меня ожидает. Так что на героя, спасающего жизни, мой работодатель все-таки не тянет.
- Антон, а как ты там оказался? Так вовремя. Ты ведь не знал, что мы в Северном, – задаю закономерный по моим рассуждениям вопрос, зачарованно водя рукой по металлическому корпусу. – И как такая махина в воздухе держится?
- Могу познакомить с конструктором – он все объяснит, - Антон игнорирует мой первый вопрос, совершенно точно считая, будто стремление прикоснуться к желаемому может отбить охоту узнать необходимое.
И он мог бы и дальше успешно разыгрывать частичную потерю памяти не пошли я в его сторону укоризненный взгляд. Взгляд, от которого Антон тушуется, но все же не спешит делиться информацией.
- Он все сам объяснит, - наконец произносит мужчина, делая шаг в сторону от меня, и поспешно добавляет: - Давай пока рану осмотрим.
Словно по заказу начинает ныть плечо, благополучно забытое за время любования механическим чудом, и мне приходится смириться с текущим положением дел, понимая, что все равно правды я пока не дождусь. Лучше дождаться виновника моих бед и призвать его к ответу, а до тех пор стоит заняться насущными проблемами.
Пока Антон ходил за «лучшей в мире аптечкой» я не без труда освободилась от куртки и водолазки и только тогда по-настоящему оценила масштабы стоящей передо мной проблемы. Пуля действительно прошла по касательной, оставив на плече широкую борозду, успевшую покрыться подсохшей коркой и начавшей кровоточить снова после того, как я совсем не бережно дернула рукав водолазки. Так что появление Антона со спасительным чемоданчиком в руке воспринимается как спасение, и даже собственный полуголый вид меня не смущает – не до стеснений и чужих чувств – боль глушит стыдливость и воспитанность.
Антон только на мгновение застывает, очевидно, совершенно не ожидая увидеть меня настолько разоблачившейся, но, стоит отдать должное, быстро берет себя в руки и, деловито раскрыв аптечку, принимается выискивать нужный материал.
- Я, конечно, не имею представления, что нужно делать, - произносит он, выкладывая пластыри и бинты, - но никого лучше у тебя сейчас нет, а дядюшку ты вряд ли захочешь дожидаться.
Невольно хмыкаю, стараясь удержать смех, на секунду представив Энора в медицинском халате и маске, и окончательно расслабляюсь, позволяя Антону колдовать над моим плечом, потому как сама в медицине смыслю не больше чем в летающих машинах.
- Это и должно быть больно? – спрашиваю, старательно подавляя рвущееся наружу шипение, когда меня обливают чем-то мерзко пахнущим и жгущим.
- Написано «антисептик», значит должно, - отвечает Антон, слегка напрягшись. – Потерпи, осталось немного.
Очень хочется съязвить что-то об отсутствии выбора и врачей-недоучек, но затронутая рана не располагала к беседе, взамен приходится прикрыть глаза, стараясь отстраниться от боли и чувства некой обреченности, и переждать это издевательство, называемое медицинской помощью.
Антон колдует над моей рукой несколько минут, периодически заставляя морщиться от боли, но, в конце концов, и этой пытке приодит конец, и со словами «Ну вот и все» меня оставляют в покое и со свежей повязкой на руке.
Следом на мое тело падает чужая рубашка, сопровождаемая просьбой-полуприказом «Оденься, он скоро приедет».
- Энор? – признаться, я, слишком увлеченная собственными переживаниями, в самом деле, не сразу понимаю о ком идет речь, но все же послушно сую руки в просторные рукава мужской рубашки, поспешно скрывая забинтованную руку и бесчисленные синяки за белым прохладным хлопком.
- Будет через несколько минут, - почему-то Антон произносит эти слова словно нехотя, будто вынужден смириться с отнюдь не радостным фактом.
- Я думала у вас хорошие отношения, - бросаю замечание, отнюдь не желая облегчать Антону жизнь чувством такта – слишком уж странная у них семейка.
- У нас частичное взаимопонимание и некоторые различия во взглядах, - отвечает Антон почти сердито, - но с остальными их еще больше.
- Я тоже вхожу в их число? – спрашиваю, заранее страшась ответа. Самой странно, что мнение уже успевшего стать чужим человека снова оказывается настолько важным. Долго, очень долго продолжаю всматриваться в его глаза цвета бездны, боясь увидеть там холодное отторжение, пока за стенами ангара не слышится шум двигателя. Еще несколько секунд шум нарастает, а, приблизившись к нам максимально близко, стихает, и его сменяют приглушенные голоса, выходящих из машины людей. Под второй хлопок закрывшейся двери Антон дает свой ответ.
- Ты - одна из причин, - произносит он, отводя взгляд. – Пойду проверю, кто приехал.
Он выходит, предупредительно мягко прикрывая большую дверь, хотя мы оба прекрасно понимаем, что его уход больше походит на попытку избежать выяснения отношений. Или, быть может, мне просто дают время, чтобы прийти в себя от подобных откровений – все-таки не каждый день меня называют причиной разногласий с близкими. Как бы то ни было, но подобное исчезновение нужно нам обоим – это своеобразный рубеж, короткая передышка, без которой нельзя ступить на новую ступеньку, сделать следующий шаг. Шаг, определяющий кем мы друг другу приходимся.
С недавнего момента и до сегодняшнего дня я считала всех Эноров своими врагами, которых, увы, не могла превзойти ни в возможностях, ни в сообразительности, но сегодняшний день задал еще несколько головоломок моей не слишком умной голове, напрочь при этом перечеркнув имеющиеся исходные данные. Еще и Майкл с его… крыльями. Судья, Каратель, Палач… Не уверена, что это все его имена, и, судя по тенденции, ничего хорошего они не несут, единственное, что знаю совершенно точно: он тоже ведет какую-то свою игру. Как и каждый из знакомых мне игроков.
Дверь с тихим скрипом открывается, заставляя прервать размышления и взглянуть на вошедшего.
Энор один. Он позволяет массивному дереву прикрыть свою спину и останавливается, направив на меня долгий изучающий взгляд, призванный оценить масштабы моих бедствий. Почему-то я не решаюсь хоть как-то прокомментировать происходящее, даже пошевелиться боюсь - так и продолжаю стоять на месте, пока чужой внимательный взгляд блуждает по телу, выразительно задерживаясь, кажется, на каждой ссадине, каждом синяке, и дольше всего – на скрытой под рукавом рубашки повязке. И я готова поспорить сейчас на что угодно - рубашка совершенно не мешает мужчине проводить осмотр.
- Как вижу, все в порядке, мисс, - наконец, отзывается он, делая шаг вглубь помещения, заставляя меня попятиться. – Как я и предполагал.
- А идеально заметенные следы вы тоже предполагали? – язвительно бросаю, глядя, как мужчина обходит меня и направляется к своей летающей машине. – И ходячих мертвецов? И Антона вы послали, заранее предполагая, что я сумею выбраться?
Мой словесный поток прекращается сам, как только понимаю, что брошенные обвинения совершенно не задевают человека, повернувшегося ко мне спиной и внимательно рассматривающего свою крылатую собственность.
Захотелось даже обидеться от такого откровенного равнодушия, но все, что я делаю – это шаг в сторону выхода, четко обозначая намерение покинуть ставшее тесным для двоих помещение.
- Как вижу, вы готовы разорвать сделку, - медленно произносит мужчина, заставляя меня застыть в нерешительности, и с определенной долей сарказма добавляет. – Если бы знал, захватил бы с собой розмарин.
Ход мыслей этого человека в очередной раз вводит в ступор, и заставляет развернуться в его сторону, ожидая объяснений:
- При чем здесь розмарин?
- Он хорошо сочетается с мясом, - Энор, наконец, поворачивается ко мне лицом. – Тьма определенно оценила бы такой подарок.
Такое неприкрытое пренебрежение злит даже больше, чем в очередной раз поднявший голову страх – два слишком противоречивых чувства, заставляющие стоять на месте, сжимая кулаки, и наблюдать за медленным приближение Энора.
- Или светлейшее сияние вашего крылатого друга преобразило вас настолько? – Энор подходит вплотную и, взяв пальцами под подбородок, заставляет меня поднять голову, заглядывая в глаза. – Паразит мутировал до невинной жертвы?
Если бы не отсутствующее, или скорее, отстраненно изучающее выражение его лица, я решила бы, что он просто смеется надо мной, но холодная сухость в его голосе и полное отсутствие улыбки говорит, что с шутками придется повременить. Для начала мне просто в очередной раз укажут на мое место.
- Так что, мисс, вы готовы идти дальше и потребовать от меня выполнить мою часть договора? – Энор отпускает меня и отходит на шаг, демонстративно расстегивая пуговицы пиджака. И не подтверди он следующей фразой свою подлую натуру, наверняка я бы решила, что он решил соблазнить меня. – Или до конца жизни планируете спать с включенным светом?
- Вы следите за мной? – изумленно выдыхаю, силясь соотнести буквально все произошедшие события с открывшимся фактом. Не все, конечно, идеально подходило, но многое встало на свои места. – Давно?
Ответом мне служит только надменная ухмылка, означающая «не льстите себе, мисс, вы не настолько важная птица». Она гасит мое изумление одновременно с так и не успевшим зародиться подозрением.
- Это просто метафора, мисс Зацепина, - добавляет мужчина, окончательно добивая мою самооценку, и, так и не получив от меня желаемой реакции, холодно добавляет. – Отсутствие ответа будет означать позволение мне поступать по своему усмотрению.
Буквально передергивает и от его замораживающего тона и от откровенной угрозы, прозвучавшей в последних словах, и я торопливо киваю, стараясь хотя бы в такой мелочи, как принятие решения, успеть зафиксировать его полную самостоятельность. Пусть и подстегнутую извне.
Кивок служит сигналом к дальнейшему развитию событий. Отточенным движением Энор закатывает рукава рубашки, заставляя завороженно наблюдать за каждым открывающимся участком загорелой кожи, пока, наконец, знакомый блеск металлического браслета, скрывавшегося за дорогой тканью, не подтверждает серьезность слов стоящего напротив мужчины. Мой невольно вырвавшийся вздох облегчения сопровождается выражением искреннего недоумения на лице мужчины, отчего приходится изобразить приступ внезапного кашля и отвести жадный взгляд в сторону.
- Поубавьте ликование, мисс, а то я уже сомневаюсь в разумности затеи, - сухой голос Энора неожиданно раздается совсем рядом, пугая меня до нервной дрожи в коленках, из-за чего мой язык выдает совершенно невразумительное «Неужели вы меня боитесь?», заставляющее мысленно отвесить себе самой подзатыльник за излишнюю болтливость и настроиться на новую порцию колкостей. Но вместо очередного издевательства мужчина выдает нечто, похожее на откровенность:
- Нельзя недооценивать противника. Особенно слабее себя, - Энор как-то особенно злорадно улыбается, заставляя вслушаться в его слова еще усерднее. – На их стороне часто выступают действительно сильные. А иногда просто везение. Покажите руку.
И снова без какого бы то ни было перехода от одной темы к другой. Только что он делился какими-то своими тайнами, а в следующую секунду справляется о моем здоровье. Удивительно, но подобная встряска не вызывает раздражения, и я послушно закатываю рукав своей рубашки, открывая неумело наложенную Антоном повязку, и перевожу взгляд на мужчину, пытаясь разгадать ход его мыслей. Ожидать от него сочувствия кажется глупым, поэтому жду очередной выволочки за мягкотелость, но вовсе не стремительного распутывания бинтов, последовавшего за коротким сосредоточенным прищуром темных глаз.
- Отлично, - выдает мужчина, когда обнаруживает, что последний слой держится на уже подсыхающей корке, - так даже проще, - и успевает рвануть бинт, прежде чем я подстраиваюсь под логику его мыслей.
Крик от вновь появившейся боли вырывается из горла, но его надежно душит мужская ладонь и вкрадчивый шепот «Вы же не хотите, чтобы Антуан прибежал спасать вас именно сейчас?»
Приходится кивнуть, признавая правоту мужчины – Антону не стоит лезть в мои дела, по крайней мере, не в эту их часть. Есть вещи, от которых меня ему спасти не удастся.
Мистер Энор отпускает руку, едва убедившись, что я не собираюсь кричать, и всматривается в кровоточащую рану:
- Нужна кровь, так что ваше ранение как нельзя кстати, - поясняет он, торопливо снимая браслет со своего плеча, и примеряя к моему – пока на расстоянии. – Не уверен, что обойдется без боли, но это самая малая жертва, на которую вы можете пойти. Вы готовы?
Мужчина напряженно всматривается в мои глаза, очевидно, надеясь найти там страх и желание повернуть все вспять, но натыкается только на отчаянную решительность. Он довольно ухмыляется и переводит взгляд на мое плечо. Но почему-то медлит, вынуждая меня саму протянуть ладонь, чтобы заключить в металлические оковы сначала ее, а потом повести вниз до локтя, и только миновав его и подобравшись к ране на расстояние пары сантиметров выдать «Вы же не думали, что такая сила дается без обязательств?» Эти слова заставляют нервно дернуться от понимания, что меня только что поймали в ловушку, а следом буквально онеметь от внезапно врезавшихся в тело острых пиков боли.
Немота проходит слишком быстро, так же, как внезапно заканчивается и мое терпение, и прекрасно читающий мои эмоции Энор это прекрасно понял. Иначе объяснить внезапно обрушившийся поцелуй не могу.
Из-за боли и крайнего эмоционального ступора, вызванного его поступком, я не могу и не хочу искать в себе силы сопротивляться. Боль перекрывает все, так что прозвучавший на заднем плане стук двери ангара кажется чем-то далеким и нереальным.
Только когда боль начинает стихать, и я снова обретаю способность связно мыслить, пытаюсь оттолкнуть от себя мужчину, а, не получив желаемой свободы, кусаю его, заставляя невольно дернуться и прекратить насиловать мой рот.
- Вижу, вы уже пришли в себя, - совершенно спокойно произносит Энор, внимательно разглядывая мое лицо и совершенно точно не впечатлившись застывшем на нем выражением дикого бешенства. – Чувствуете что-то необычное?
- Кроме желания убивать? – кажется, просто необходимым вербально передать всю гамму моих эмоций, но его странное исследовательское спокойствие, сбивает первую волну гнева, вынуждая по-новому взглянуть на стоящего передо мной человека. Он не просто спокоен, он абсолютно эмоционально стабилен, словно его ни капли не волнует мой категоричный ответ на его ухаживания. Словно не у него сейчас кровоточит нижняя губа.
- Вам ведь все равно… - выдыхаю, в очередной раз удивляясь невозможности угадать его мысли, и только этой фразой заставляя оторвать от моего лица сосредоточенный взгляд, и прищуриться, читая мои мысли. Тут же вспоминается звук захлопывающейся двери на заднем плане, и я изумленно выдыхаю, наконец, понимая причину его поступка. – Это все из-за Антона… Это был спектакль для него, да?
- Вам не место в его жизни, - произносит мужчина, подумав. – Ему пора уже это понять. И вам тоже.
Мужчина отходит на два шага в сторону своей летающей машины и снова сосредотачивается на рассматривании светлой обшивки, отмеряя достаточно времени для следующего своего шага.
- Антон рассказывал о вашем бредовом желании летать, - и снова театральная пауза, которую единственный зритель, увы, не заполняет очарованным вздохом. – Позвоните ему.
Новый виток его мыслей выбивает из колеи в очередной раз и я недоуменно переспрашиваю:
- Кому? Антону?
- Иногда поражаюсь, мисс Зацепина, как при такой смекалке вы умудрились дожить до половозрелого возраста, и даже больше. Этому вашему Майклу, мисс, - произносит мужчина после паузы совершенно усталым голосом, даже не поворачивая головы, и только обернувшись, снисходит до короткого объяснения. – У меня к нему предложение, которое его точно заинтересует.
- С чего вы так решили? – сдавать Майкла Энору не хотелось. Это кажется предательством и совершеннейшей глупостью, поэтому убедить меня позвать моего крылатого спасителя в логово зверя будет не такой простой задачей. Это понимает и Энор, он внезапно напрягается, словно настоящий хищник перед тем, как разорвать жертве горло, и весьма убедительно проговаривает только одно слово «Зовите», заставляющее волну липкого страха пробежаться по позвоночнику и плотно обхватить горло, гася голос. И все же я нахожу в себе силы храбро покачать головой, трусливо отступая под пристальным взглядом в сторону выхода. И еще я надеюсь, что браслет, который все еще на мне, сможет спасти меня от наказания за подобное безрассудное неповиновение.
- Вы забываетесь, мисс, - мои умозаключения, сопровождаемые медленным побегом, не могут укрыться от Энора. – И если вы надеетесь унести браслет с собой, вынужден вас огорчить.
Непонимающе осматриваю плечо, на котором еще секунду назад сверкал серебряный ободок, и недоуменно перевожу взгляд на Энора.
- Я же говорил, что он возвращается к хозяину, - кривая ухмылка мужчины заставляет недовольно скрипнуть зубами и завистливо уставиться на плечо оппонента, украшенное материализовавшимся на нем браслетом. – Не испытывайте мое терпение, мисс.
И новая волна страха прокатывается по спине, заставляя задыхаться от спазмов, посылаемых прикосновением леденящих щупалец, но какая-то глупая упрямая решимость заставляет делать очередной шаг в сторону двери, окончательно определяя мою позицию.
Позицию, о которой я пожалела уже через мгновение.
Энор перемещается в мою сторону столь стремительно, что я улавливаю только черную смазанную тень, а в следующее мгновение я чувствую себя уже поднятой в воздух со смертельной хваткой на шее.
- Зови, - голос, преобразившийся до звериного рыка, по-настоящему ужасает. Пожалуй, даже Тьма не вызывала во мне столько ужаса, сколько человек, держащий меня за горло. – Зови!
Очередной рык, вырвавшийся из его рта, сопровождается оскалом черного тумана, проступившего вместо человекообразных черт, и именно он оказывается самым убедительным аргументом, после которого я не просто соглашаюсь, а буквально жажду сделать все, что от меня требуют.
Горло отпускают в ту же секунду, а следом в мои дрожащие руки падает мой же, непонятно каким образом отыскавшийся телефон.
Еще раз взглянув в надменное лицо стоящего надо мной человека, я нажимаю кнопку вызова.