Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 747. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Долгожданный отпуск. 21.10.1972 года.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: Город Суворов Тульской области. «Старое» (первое в истории города) и «новое» здание автовокзала. Современные фото. 2012. Однако эти здания точно так же выглядели и в октябре 1972 года.
В предыдущем:
После завершения и по итогам государственных испытаний БПК «Свирепый» все ждали приказа о поощрении и дождались…
Я этого праздника уже не видел. Вернулся из своего первого и последнего краткосрочного (всего несколько дней) отпуска на срочной службе наш командир отделения, старшина 1 статьи и «ДМБовский годок» Александр Кузнецов и в дождливую и счастливую пятницу 20 октября 1972 года я получил приказ немедленно собраться и отбыть в 10-дневный отпуск с выездом на родину…
Лихорадочно, как всегда с недоделанными делами, которые я аврально доделывал и «распихивал» среди секретарей комсомольских организаций боевых частей и своих добровольных помощников, я начал собираться в отпуск, упаковывать потрёпанный «пузатый» портфель, который «презентовал» мне Сашка Кузнецов, а я ему выдал заверенную в канцелярии доверенность на получение посылки с «гостинцами» от родителей.
Саша Кузнецов вернулся из отпуска очень расстроенный увиденным дома и все силы теперь вкладывал в то, чтобы успешно сдать экзамены в мореходное училище, вырваться из кабалы развалившейся ограды, «недоенной скотины», неубранного навоза и прохудившейся крыши, под которой обитали в хроническом алкогольном угаре его многочисленные голодные родичи. Сашка Кузнецов хотел иной жизни, нежели быть «первым парнем на деревне» («быком производителей» - говорил нам Сашка - автор).
Замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, советовал мне надеть шинель, но я поехал по объявленной форме одежды для строя №4 (температура воздуха от 0°С до+15°С: фуражка-бескозырка, фланелевая рубаха, форменная рубаха, фуфайка морская – тельняшка, брюки чёрные, бушлат, галстук, ботинки чёрные, поясной ремень с бляхой. Естественно, всё это было выглажено, вычищено, надраено и подогнано по моей стройной фигуре размером 48 рост 5-й.
Очень рано утром, торопясь и спотыкаясь на скользком от дождя трапе, я буквально «слетел» на пирс и помчался к КПП ВМБ Балтийск. Я торопился на дизель-поезд в Калининград, чтобы вовремя попасть в аэропорт, сесть в самолёт и полететь в Москву. До самого последнего момента пребывания на территории базы я ждал, что вот раздастся звонок на КПП и вахтенный офицер караула скажет: «Матрос Суворов, вас вызывают обратно на корабль». Никто не хотел меня отпускать в отпуск, особенно штурман БПК «Свирепый», старший лейтенант Г.Ф. Печкуров.
Кстати, это был отпуск, который я получил как награждение за авральную работу по составлению, распечатке и оформлению комплекта секретных документов по боевому расписанию БПК «Свирепый», это было ещё в марте-апреле 1972 года в 115-м отдельном дивизионе новостроящихся и ремонтируемых кораблей в Калининграде.
В субботу 21 октября 1972 года ночью и ранним утром температура воздуха была -0.6°С, в первой половине дня всего - 2.2°С, в полдень и к вечеру - 5°С. Моросил мелкий дождик (0.4 мм осадков), было очень сыро и холодно.
Без приключений и без задержек я добрался до аэропорта в Калининграде, купил в воинской кассе свободно билет, сел в Ту-104, взглянул в иллюминатор, привычно вслушался в рёв, а затем в свист самолётных турбин и… заснул.
Проснулся уже в Москве и очень симпатичная стюардесса ласково попросила меня покинуть борт их самолёта. Автобус с пассажирами уже уехал и возле трапа остались только немногочисленная группка каких-то иностранцев и я, бравый моряк Балтийского флота с маленькой аккуратной бескозыркой на голове и с пухлым потрёпанным портфелем.
В группе итальянских гостей была пара – муж и жена, а рядом с ними скромно стеснялась красивая молодая девушка. Итальянцы о чём-то шутили, смеялись, громко говорили и всё поглядывали то на меня, то на эту девушку, но мы с ней обоюдно старались не поддаваться игривому настроению толпы. Только в подкатившем чудном автобусе мы оказались почему-то рядом с ней и мне выпал случай ответить кому-то: «Grazie, sei molto gentile!» («Спасибо, вы очень любезны»), за что получил от этой итальянской девушки и её спутников изумление, искреннюю, весёлую и грустную улыбку и взгляд (мы приехали на автобусе в терминалу аэровокзала Шереметьево – автор).
Потом была поездка-гонка в такси в Москву к Киевскому вокзалу, потом электричка в Калугу, потом тоскливое и голодное ожидание автобуса в Суворов на автовокзале в центре Калуги, а потом очень волнительная дорога, каждый поворот которой мне вспоминался только тогда, когда я его видел.
Всю дорогу от Калуги до Суворова я простоял на ступенях выхода рядом с водителем автобуса. Когда на горизонте над краем сплошных лесных просторов показались знаменитые три высотные трубы Черепетской ГРЭС, я не выдержал и стал скрипеть зубами, стараясь унять судорожную дрожь скул, щёк и набухших глазных век. Телеграмму родителям о приезде я не давал…
Суворовский автовокзал рядом с Суворовским рынком был всё таким же – старенькое маленькое здание первого автовокзала 50-60 годов (здесь были кассы) и современное здание 70-х годов со стеклянным фасадом. Точно так же, как в 1970 году, здесь суетились люди, ревели моторы автобусов, сновали дети и пьянчужки, промышлявшие «подаянием по доброте и на халяву», покупали билеты и ждали автобусов, которые развозили людей по городам и деревням Суворовского района.
Мой приезд никого не взволновал, не обрадовал, не озаботил, в лучшем случае просто заинтересовал необычностью появления в городе Суворове необычного персонажа – военного моряка в чёрном бушлате, чёрных суконных брюках-клёш и чёрной бескозырке с лентами.
Москва и Суворов встретили меня в субботу 21 октября 1972 года мелким дождичком (0.4 мм осадков), температурой воздуха 4-6°С и полнейшим равнодушием, потому что все были заняты своими делами. Я глубоко вдохнул воздух «малой родины», а потом, перепрыгивая через лужи и гребни глины от колёс автобусов, поспешил по протоптанной пассажирами тропинке домой.
Ещё минуту наза я с ужасом думал, что совершенно забыл дорогу домой, не знал, куда мне идти, но как только я вышел из автобуса, так ноги сами понесли меня по привычному пути – стёжке-дорожке. Вот и сейчас я вижу этот путь по тропинке мимо железобетонного забора заводского стадиона, по улице Грибоедова, через дорогу Р-95 (улица Энергетиков), мимо «Хлебного магазина» и «Дома быта» дворами на улицу первую главную улицу города Суворов – улицу Строителей, потом мимо «Спортивного магазина» на перекрёстке улиц Пушкина и Строителей, по тротуару с правой стороны мимо детского садика «Радуга» вверх по улице Строителей по направлению к суворовской Средней школе №1. Это уже был мой район, наш район, «низовский район» первых детей новостроящегося города Суворова.
Я дошёл до перекрёстка улиц Строителей и Лермонтова и свернул направо. Вскоре, напротив дома моей одноклассницы Люси Хоботовой показался узкий переулок между заборами огородов, ведущий к внутренней улице Белинского. Я стремительно проскочил этот переулок и с бешено стучащим сердцем вышел на свою родную улицу. Это был её «верхний конец», тут жили ребята и девчонки, учившиеся в параллельных с нами классах.
По своей улице я уже шёл не спеша походкой стрелка Криса (Юл Бриннер в фильме «Великолепная семёрка», 1960), сдержанно, хотя сердце моё рвалось домой впереди меня на семь шагов. Дело в том, что я так и не смог подать телеграмму о своём приезде и теперь мне предстояло встретиться с родителями внезапно, а значит, волнительно…
Калитка была старой, крючок всё так же заедал и не упрямо хотел открывать калитку, входная дверь всё также была скособоченной и тёрлась о нижнюю половицу, в прихожей всё также пахло старыми вещами из «холодной кладовки», а внутренняя входная дверь всё также «пузырилась» дерматином, за которым были всякие старые шерстяные вещи для утепления. Самое главное, из-за двери раздавались шумы и запахи такой умопомрачительной вкусноты, что я даже поперхнулся и чуточку потерял сознание от голодной жалости к самому себе.
- Мам! Мама! – тихонько позвал я, но мне показалось, что я кричу очень громко.
Дверь открылась и на пороге оказалась моя мама, как всегда в цветастом платочке, которым она подбирала волосы, когда готовила, в домашнем рабочем шерстяном платье, в своём привычном кухонном фартуке с карманами и с мокрыми руками, которые она вытирала кухонным полотенцем.
Мгновение она недоумённо и испуганно смотрела на меня, потом она «вспыхнула» изумлением, радостью, обидой и огорчением, и всё это одновременно.
- Мама, мама, мама! – по нарастающей сказал я маме и подхватил её тяжёлое тело. – Мам, всё нормально, всё хорошо! Просто не было возможности сообщить и послать телеграмму заранее, а в отпуск меня отпустили только вчера. Всё, всё, всё, успокойся, всё хорошо, всё уже позади…
Мы зашли из прихожей на кухню, я усадил маму на «гостевую табуретку», а сам остался стоять рядом с ней и обнимать её. Мама прижалась ко мне, уткнулась лицом в мой бушлат, я чувствовал, как она жадно вдыхает в себя мой запах. Мамам нюхала меня, а я невольно внюхивался в те ароматные пары, которые источали с газовой плиты кастрюля с борщом и открытая сковорода с жареной картошкой на топлёном сале. На кухонном столе лежала мамина разделочная доска, а на ней были нарезаны овощи для великолепного маминого винегрета. Хлеб был уже нарезан и высился горкой на плетёной из соломки хлебнице. Всё на нашей кухне было точно так же, как тогда, когда я приходил голодный и довольный со школы…
- А папа в бане, - сказала мама. – Он только через полчаса будет. Пошёл с друзьями в баню, сегодня «мужской день». Иди, мой руки и садись к столу. Все разговоры потом. Сначала кушать…
Я выполнил всё, что наказала мне мама: разделся (причём мама снимала с меня каждую вещь, нюхала её, рассматривала, гладила, прилаживала на вешалку в коридорчике), взял от мамы свежее чистое, выглаженное и пахнущее маминой чистотой полотенце, вошёл в «умывальню», взглянул на себя в древнее (изначальное), самое первое родительское домашнее зеркало, открыл кран с холодной водой и, стараясь не очень сильно и громко плакать, начал умываться…
Всё, ребята, наконец-то я дома.