Дорога обратно заняла у Орландо гораздо меньше времени. Повернувшись спиной к лесу, он почувствовал, что более его ничто не держит, и верстовые столбы на Великом тракте замелькали мимо него куда быстрее. Он больше не останавливался посмотреть на мертвецов, надо было спешить, ведь накопилось очень много дел. Что бы ни происходило в его личной жизни, государственные дела – превыше всего.
Орландо подъехал к Малиновым воротам, когда уже начало смеркаться, и подумал, что это впервые за тринадцать лет, когда он возвращается из Темного леса засветло. Вот только вид главных ворот города его никак не порадовал: большие костры горели по обе стороны ворот, и санитарный кордон не впускал никого без прохождения обязательных процедур. Он, как правитель, мог избежать волокиты, но, верный себе, пристроился в хвост очереди – его высокое положение не давало ему никаких гарантий от заразы.
Каждого желающего попасть в город сначала осматривал лекарь, пытался выяснить, нет ли внешних признаков болезни. Если на коже человека просматривались коричневые пятна, или за ушами вспухали узлы, его немедленно изолировали – якобы в больницу, но на самом деле это означало мучительную смерть в изоляторе. Лечить чуму никто не умел, и никто не представлял, как это можно сделать – напрасно Орландо требовал срочно представить ему доклад по борьбе с болезнью, ни один лекарь не мог внятно объяснить, что можно предпринять как для профилактики, так и для лечения.
Пока что делали так: если человек производил впечатление здорового, его заставляли не менее пяти минут стоять в густом дыму от можжевеловых поленьев, чтобы убить споры болезни. Вся мелкая поклажа, в особенности деньги, подлежали обеззараживанию – их кидали в чан с уксусом, откуда они не всегда доставались. Выглядело это устрашающе: отчаянно воняющий огромный чан, в котором плавало все, что только попадалось под руку нерадивым санитарам.
Орландо стоял в очереди, стараясь ни с кем не соприкасаться, и внимательно смотрел, как все происходит, а в душе его закипало горячее желание четвертовать всю городскую управу и вот этих товарищей в лекарских накидках. Были они явно нетрезвы, много хохотали и больше заботились о том, чтобы отправить в чан побольше денег, чем о личном досмотре входящих.
- Давай-давай, кидай! Что там у тебя звенит в кармане?
- Эй, верни мои деньги!
- Проходи давай, не задерживай!
- Деньги верни, я сказал!
- Какие деньги? Тут чума, а он все про деньги думает! Ты вот завтра помрешь, так никакие деньги уже не нужны будут. Давай, проваливай!
- Деньги отдай, скотина!
Вспыхнула потасовка, в результате которой Орландо спокойно прошел мимо кордона никем не замеченный, несмотря на то, что добровольно постоял в дыму. Миновав кордон, он свернул направо и направился в сторожку, где обычно находился начальник стражи.
- Вечер добрый.
Толстый мужик, занятый пересчетом какой-то мелочи, неприветливо нахмурился, не узнавая высокое начальство.
- Чего тебе?
- Не припомню, чтобы мы были на ты. Вы начальник стражи? Можно узнать ваше имя?
Что-то в тоне рыжего мужика настораживало и заставляло прервать свое занятие даже такого заматерелого охранника, как этот. Он смахнул мелочь в ящик стола и повернулся к посетителю.
- Зачем те… вам мое имя?
Орландо поднял брови.
- Как зачем? Чтобы уволить и отправить на фронт вместе с молодцами, которые у ворот цирк устроили. А вы что подумали? Наградить вас орденом или дать денежную премию?
Вот теперь чиновник в полной мере почувствовал большого начальника, хоть и в весьма скромном виде. Он непроизвольно вытянулся по стойке смирно, вытянул руки вдоль туловища и постарался втянуть живот, хотя получилось не очень. Лицо его покраснело, глаза налились кровью и вылезли из орбит – Орландо показалось, что он сейчас лопнет, и лоскутки бравого чинуши разлетятся по комнате вместе с его содержимым.
- Я спросил ваше имя.
- Господин, господин… не надо… дети малые… жена больная…
- В самом деле? Не повезло им. Имя, пожалуйста, имя – и напишите мне имена ваших молодцов вот здесь, на бумажке. Побыстрее, я спешу!
Тем не менее, ему пришлось минут пятнадцать уговаривать толстого человечка написать свое имя, потому что тот заунывно ныл про свои горести, печали и тягости, видимо, рассчитывая взять измором неожиданного посетителя. Но с правителем такие фокусы не проходили, можно было и не пытаться. Орландо его сначала терпел, а потом рявкнул, и еще долго исходил желчью, унося с собой помятый листок под аккомпанемент воплей расстроенного отца семейства.
- Дети у него… Думал бы о детях, работал бы как следует. Шутки ли – санитарный кордон, пропусти заразу, и завтра твои дети будут лежать в куче возле дороги. Идиоты!
Небольшая встряска оказалась кстати. Орландо почувствовал себя немного лучше и даже забежал по дороге в городское управление, отдал листочек и распорядился передать господину фон Тузендорфу, чтобы немедленно ехал к нему. А сам направился во дворец, чтобы немного отдохнуть от слишком сильных впечатлений сегодняшнего дня.
Улицы были пустынны, но к этому Орландо давно привык. Тишина и молчание понемногу стали его постоянными спутниками – из кабинета на улицу, с улицы в кабинет он нес за собой тишину и уже не удивлялся, что на него показывают пальцем. В Амаранте чувствовалась тревога, болезнь еще не вошла в город, но вплотную осадила его, методично опустошая близлежащие деревни. Страшно было подумать, что вскорости она подберется к городским стенам, и однажды змеей проскользнет внутрь.
- Этого не должно произойти. Ни в коем случае.
Случайный прохожий шарахнулся от правителя, разговаривающего с самим собой, а Орландо даже не заметил его, погруженный в свои тревоги. Надо было сказать, чтобы Тузендорф прихватил с собой госпожу Брадаманте – она тетка башковитая, да и посмотреть на нее всегда приятно. Авось, сам догадается.
Дворец был таким, каким правитель привык его видеть – темной массой, нависающей над Сигизмундовым садом. И только в первом этаже светились окна, да слабые отблески каминного пламени мелькали в окне его кабинета. Привычное, любимое место – не сразу он смирился с ним, но потом полюбил и даже сроднился. Только изредка ему вспоминался дом на Черешневой улице, где у окна мансарды топали голуби, и бегала трехцветная кошечка Циля.
В кабинете было тепло и хорошо – ужасы и расстройства остались где-то далеко, в темноте и холоде, и теперь Орландо мог раздеться, расслабиться и вытянуть усталые ноги. Но первым делом он вызвал лакея и велел ему забрать всю одежду, бывшую на нем во время поездки, для дезинфекции. Переодевшись и отогревшись, он присел за стол и пододвинул к себе шкатулку с письмами принцессы – одиннадцатое письмо, которое должно было сегодня ее покинуть, снова вернулось на место. Теперь остаток выдуманной жизни Лии принадлежал ему и только ему.
Кто бы мог подумать, что Змея не станет так скоро! Неужели это возможно, чтобы ящер Draconis Glorixidis умер от тоски? Чего-то Орландо в жизни не понимал. Он подошел к шкафу, достал лучший заморский коньяк, который хранил для особых случаев, и щедро плеснул себе в хрустальный стакан с золотой каемкой.
- Вечная память…
Змей был удивительной и неординарной личностью. Для чудовища уж точно. Орландо вспомнил их первую встречу, от которой он сам не знал чего ожидать, и улыбнулся – знаменитая герань на подоконнике стала залогом возвышения скромного лакея герцога Карианиди. Как он тогда умудрился ее заметить, а главное – правильно истолковать? Но благодаря герани, а вернее, Змею, все и получилось. Да, неизвестно как бы сложилась его жизнь без Змея.
И тут до Орландо дошло, что у зеленого нет наследников, а значит Дремучий лес теперь свободен, делай с ним что хочешь. Последний волшебный, заповедный уголок рассыпался под натиском реальности – и это было грустно.
- Нет, я никому не скажу, что в лесу больше нечего бояться. Разумеется, однажды это станет известно, но хотя бы не из-за меня и не при мне. Надо оттянуть растерзание Темного леса насколько это возможно.
Он допил коньяк и перечитал письмо, которое принес обратно. Сегодня он стал свободен от одной из своих клятв, но это его совсем не радовало. Нити в прошлое обрывались, его жизнь уходила все дальше, не оставляя даже спасительной лжи, даже воспоминаний. Иногда ему казалось, что он больше не может вспомнить лица Лии – тогда он судорожно хватался за маленький портрет и до рези в глазах всматривался в набросок Петрова. Но это были штрихи на бумаге, хоть и талантливые, а настоящая принцесса давно оставила его, вычеркнув из памяти звучание своего голоса, запах, тепло руки.
Орландо никогда не пил больше одного бокала, но тут он решил повторить за упокой души Змея, а также Лии и всех тех, кто покинул его на долгом и трудном пути.
- Ваше сиятельство господин герцог, господа… - сложно сказать, кого он имел в виду. Может, заговорщиков, которых давно не было в живых? – Господин Аль-Нижад, ах, да, как я мог забыть… простите, Ваши Величества! Госпожа ДеГрассо, как я мог пропустить вас, даже не сомневайтесь, что я никогда не забуду ту волшебную ночь, в которую я едва унес ноги из вашего дома!
В своем кабинете он был окружен призраками.
Когда министр вместе с замминистра подошли к двери кабинета правителя, им доложили, что Его Высокопревосходительство уже добрый час разговаривает сам с собой и бутылкой коньяка. Тузендорф нахмурился, а госпожа Брадаманте только немного изогнула писаную бровь.
- Напился, что ли? – она сказала это так просто, что барону сразу полегчало. Странное поведение превратилось в житейскую мелочь, из-за которой не стоило беспокоиться. – Может, перенесем доклад? С пьяным разговаривать все равно, что со стенкой.
Тузендорф вздохнул и покачал головой.
- Нет, мы обязаны появиться, а там видно будет.
И он взялся за дверную ручку.
Орландо не был пьян, но вел пространный разговор с воображаемыми собеседниками для собственного удовольствия – такая нашла на него странность с расстройства и усталости. Он просто немного выпил, согрелся и избавился от головной боли.
- О, господин Тузендорф! Госпожа Брадаманте… А я уже ушел из управы и только потом вспомнил, что хотел попросить вас взять госпожу Брадаманте с собой, но забыл. Надеялся, что вы и сами догадаетесь.
- Вы хотели меня видеть? – тайная советница поклонилась и приготовилась слушать.
- Да. Такую красивую женщину всегда приятно видеть. Я понимаю, почему господин барон таскает вас за собой.
Тузендорф покраснел, а его заместительница даже бровью не повела.
- Благодарю вас. Так чем я могу быть вам полезна?
Орландо убрал в шкаф посуду и сел в свою любимую позу: локти на стол, кисти сцеплены в замок, острый взгляд направлен на подчиненных.
- Я сегодня имел возможность оценить работу нашего санитарного кордона… - начал он, и министр сразу взмок от страха. – Знаете, с такими лекарями мы скоро вымрем к чертовой матери. Объясните мне, господа и дамы, почему у нас такой бардак? Чума уже выкашивает окрестные деревни, очень скоро она появится в предместьях, а потом… Как вы думаете, что произойдет, если споры болезни попадут в город с плотностью населения, как в Амаранте? Необходимо ввести в городе чрезвычайное положение, санитарные кордоны должны быть надежнее каменной стены!
Министр ошалело строчил в блокноте, конспектируя каждое слово правителя, а госпожа Брадаманте рассматривала корешки книг, стоящих в шкафах на другой стороне комнаты.
- Вы пытались сами разобраться, как лечить чуму? – внезапно спросила она. Орландо осекся на полуслове, мысленно измеряя расстояние от нее до книжного шкафа.
- Вы видите, какие там стоят книги?
- У меня хорошее зрение. – Начальница тайной канцелярии выглядела задумчивой, но не более озабоченной, чем обычно. – Могу я узнать: в Королевской библиотеке есть какие-то особенные рукописи или манускрипты? Я встречала в литературе описание чумы, которая поразила Харнат около полувека назад, но не встречала достоверных свидетельств, как с ней боролись.
- Я тоже не встречал. Только какие-то экстатические вопли о том, что она внезапно прекратилась, когда в живых остались человек десять из всего Харната.
Госпожа Брадаманте покачала головой.
- Вы, наверное, прессу читали? Там и не такого понапишут. Мне попадались воспоминания нескольких людей, и они говорили о том, что болезнь пытались лечить – в Харнате тогда была самая большая лечебница во всех Полуденных странах, и они пытались найти решение, но я так и не нашла информацию о том, удалось ли им это.
- Вот как? Вы тоже искали информацию? – Орландо был искренне удивлен.
- Это касается всех нас, - все так же ровно пояснила госпожа Брадаманте, - если чума войдет в город, не будет никого, кто будет в безопасности.
Эта женщина не переставала его удивлять. Он встал и прошелся по кабинету.
- Я видел целые горы трупов в близлежащих деревнях, болезнь у нас на пороге, и мы должны срочно предпринять меры, иначе будет слишком поздно.
- Лекари трудятся и день и ночь… - пробормотал министр.
- Над чем трудятся? – тон правителя был какой-то неласковый. – Лекарство ищут? В чане с уксусом?
Госпожа Брадаманте поспешила прервать нарастающее раздражение.
- Я думаю, нам следует поискать сведения в библиотеках. К счастью, у нас не Харнат, и болезнь не распространяется так быстро, но времени действительно мало. И… - она помедлила, - если Вашему Высокопревосходительству угодно знать мое личное мнение…
- Угодно, говорите.
- Я бы предпочла доверить лечение не лекарям, а опытным ведьмам, которые имеют способности к врачеванию.
Правитель нахмурился. Тайная советница мощно проехалась по его любимым мозолям.
- Мы пытались найти Ирью ДеГрассо, но не смогли.
- Я знаю. Это я ее искала.
- Тем более. Раз уж вы не нашли, значит, ее нет в живых.
- Не стоит меня переоценивать. Кроме Ирьи ДеГрассо есть и другие, пусть и не столь знаменитые, но если у человека есть талант к врачеванию, он способен на большее, чем самый искусный лекарь.
Орландо пожевал губы.
- И вы знаете такой талант?
- Вы тоже знаете.
Госпожа Брадаманте как-то странно на него посмотрела.
– Я говорю о баронессе Ферро.
В тот вечер Орландо был расстроен смертью Змея, поэтому повел себя не лучшим образом: вышел из себя, накричал на Тузендорфа, который был совсем уж не при чем. Но на госпожу Брадаманте он почему-то не посмел повысить голос. Упоминание о Мими Ферро всегда действовало на него раздражающе, тем более в такой ситуации. Замминистра, конечно, умная женщина, но предложить ему обратиться к Мими Ферро после всего, что она натворила?! Он бы скорее убился о стену, а еще лучше – убил баронессу к чертовой матери.
После ее феерического появления во дворце, откуда она якобы сбежала, Орландо ничего о ней не слышал. Но невозмутимый вид госпожи Брадаманте наводил его на мысль, что с баронессой все в порядке. И зачем он тогда поклялся? Давно бы шлепнул ее и дело с концом! Опрометчивые чувства и поступки иногда очень дорого обходятся их обладателям, а его опрометчивые поступки обходятся втридорога всей стране.
Когда ему случалось выйти из равновесия, он всегда предпочитал пойти погулять, но теперь почему-то не тянуло. Вместо улицы он решил прогуляться до библиотеки, поискать что-нибудь стоящее о методах борьбы с чумой. В королевской библиотеке хранились документы, которых не было больше нигде в мире, и это было настоящее сокровище, к которому Орландо иногда прикасался, внутренне замирая от величия момента. А теперь ему предстояло искать среди жемчужин всякую пакость, поэтому и принимался он за поиски без настроения.
Вообще со дня смерти Змея, вернее, с того дня, как Орландо об этом узнал, он был очень подавлен и чувствовал себя потерянным. А ведь именно теперь требовалась гигантская энергия, чтобы спасать город – а ее не было. Он знал по ежевечерним докладам Тузендорфа, что меры принимаются, въезд в город закрыт, по улицам ходят санитарные патрули, и даже где-то организованы больницы, в которые госпожа Брадаманте собрала вперемешку лекарей и ведьм, которых удалось отыскать.
Осадное положение… Амаранта захлопнула свои двери, но разве это могло быть серьезным препятствием для бледной беззубой старухи? Однажды вечером Тузендорф пришел и доложил, что болезнь шагнула в предместья.
Издавна лепившиеся вокруг Малиновых ворот кварталы были тесно населены и представляли собой благодатную почву для любой инфекции – стоило первому заболевшему выдохнуть вместе с жизнью ядовитый воздух, как началась эпидемия. Это уже было серьезно – не просто картинные пирамиды на обочинах, а настоящее, тяжкое бедствие.
Люди умирали так много и так быстро, что некому было их хоронить. Мертвецы оставались в своих домах, в тех позах, как застигла их смерть, и замерзали – жуткое зрелище представилось бы любопытному, вздумавшему сунуть нос в замолчавшие дома. Оставшиеся в живых кинулись в Амаранту искать защиты, но санитарный кордон у Малиновых ворот твердо разворачивал их назад, лишая последней надежды. Город не желал погибать вместе с ними.
Крики, стоны, плач и проклятия доносились из-за ворот, но кованая решетка была надежно заперта, и, сколько бы не хватали воздух жадные руки, они не могли дотянуться до помощи.
- Впустите! Мы тоже люди и мы хотим жить!
- Сволочи!
- Вы не спрячетесь и не отсидитесь! Все умрут, и вы тоже!
Жалко было жителей предместий, но выбирать не приходилось – или ты умрешь, или я. В этом солдаты санитарного кордона были единодушны. Отгородившись от беды воротами, они рассчитывали пересидеть болезнь, как раньше пересиживали осаду.
По распоряжению Орландо, лично министр внутренних дел отвечал за безопасность в городе, и должен был контролировать работу санитарных дружин. Мягко говоря, Тузендорфа это не порадовало – он обладал свежайшей информацией о том, что происходит за стеной и понимал, что все серьезно. Но правитель как будто не понимал, что достаточно подышать одним воздухом с зараженным человеком, и страна может лишиться министра.
- У меня четверо детей… Я не могу рисковать их жизнями… - он был бледен и трясся. Его любимый кабинет, в котором он раньше чувствовал себя уверенно, больше не внушал ему ощущения безопасности. Стены стали картонными и могли рухнуть в любой момент, придавив его насмерть.
- Хорошо. Я могу заменить вас.
Госпожа Брадаманте как всегда выглядела спокойной.
- Вы с ума сошли? Хотите заболеть и умереть?
- Нет, совсем не хочу, но раз уж все так серьезно, то я могу выполнить те функции, которые связаны с разъездами. У меня нет детей, и я не обременена семьей или серьезными отношениями, так что пока еще могу рисковать собой.
- Я не могу принять такую жертву… - простонал министр.
Вот теперь удивилась госпожа Брадаманте:
- С чего вы взяли, что это жертва? Я потребую с вас плату.
- Какую… - голос министра прозвучал тихо, как будто он боялся, что здешние стены имеют уши и его обвинят в коррупции.
- Адекватную. – Тайная советница смотрела в окно, на другой берег Ливневого канала. – Вы боитесь за свою жизнь и жизнь своих детей? Хорошо, я избавлю вас от этой опасности, но однажды вы вернете мне долг.
- Когда? Какой долг?
- Еще не знаю, - улыбнулась госпожа Брадаманте, - но однажды я его стребую. Будьте готовы рассчитаться.
Тузендорфу очень не нравилась постановка вопроса, тем более, от такого человека, как его заместительница, которую он успел изучить, насколько это было возможно. Он знал, что она дама серьезная. Слов на ветер замминистра никогда не бросала.
- У меня же дети…
- Не понимаю, чего вы стонете? Я же вам предложила поездить вместо вас по городу, что вы еще хотите?
- Я боюсь вашего обещания стребовать долг, - честно признался Тузендорф, - едва ли не больше, чем чумы…
Госпожа Брадаманте помолчала, удивленная еще больше, чем раньше.
- По-моему, вы все как-то странно обо мне думаете. Но долг я и правда стребую, не сомневайтесь. Ладно, я пошла, а вы заканчивайте уже страдать.
Она вышла в дверь, прямая и высокая, едва не касаясь прической притолоки, и Тузендорф тихонько простонал:
- Только не подхватите там заразу…
Госпожа Брадаманте совершенно не собиралась хватать заразу. Несмотря на ее темные намерения, она была очень осторожна и вела себя разумно. Два раза в сутки она объезжала санитарные посты, проверяла их готовность и надежность. Но больше всего внимания требовали, конечно же, Малиновые ворота. Чума продолжала свирепствовать в предместьях и ей донесли, что оставшиеся в живых теряют рассудок и готовы на любое непотребство. Она охотно верила в такой поворот событий, ибо, когда люди стоят на пороге смерти, им нечего терять.
Подкатив на закрытой служебной коляске, тайная советница спустилась по ступенькам в подвальное помещение. Там всегда располагались квартиры стражников, а сейчас был оборудован штаб обороны города от осаждающих (как ей доложил начальник санитарного контроля).
- И кто вас осаждает? – саркастически поинтересовалась госпожа Брадаманте.
- Чума, – мрачно ответил ей пожилой капрал с суровыми чертами лица, одетый в сероватый балахон с большим черным крестом на груди и спине, производивший жутковатое впечатление.
- Давайте без патетики. Почему ворота закрыты только на решетку?
- Она крепче, чем наши законы. Решетка выдержит все, что угодно, и мы видим, что происходит снаружи.
- Зачем вам туда смотреть? – замминистра нахмурилась и внимательно прочитала докладную записку о состоянии дел снаружи. Там говорилось, что оставшиеся в живых жители предместий близки к панике и уже не владеют собой.
- Всякое может случиться, нам лучше видеть, что происходит.
- Вот именно! Всякое может случиться!
Решетка, как всегда, слегка дрожала – сотни рук безнадежно пытались раскачать ее в надежде на спасение, но все было тщетно. Госпожа Брадаманте прошла и посмотрела на корявые лица, щербатые рты, протянутые руки, взывающие к помощи – лицо ее побледнело. Какая-то мысль снедала ее изнутри с момента закрытия города, и она объезжала улицы, внимательно вглядываясь в каждое лицо. Вот и сейчас она обвела взглядом тех, кто раскачивал решетку, и отвернулась с тяжелым вздохом.
- Лучше закройте ворота.
Если бы они знали, что будет дальше, они бы кинулись закрывать ворота со всех ног. Но сейчас они просто проводили глазами тайную советницу и даже не пошевелились. Было какое-то тайное удовольствие в том, чтобы видеть несчастных по ту сторону решетки и осознавать, что они-то здесь.
Но чума лишь усмехнулась беззубыми деснами, зашла в богатый дом и порылась в комоде – там лежали деньги, которые теперь никому не были нужны. Покатав в пальцах золотые, она выбрала новенький септим и поднесла ко рту, затем облизнула, словно это был леденец, и неслышно просунула руку сквозь решетку, чтобы покатить монету в сторону кордона. Септим жалобно звякнул и лег бочком на холодный камень, ожидая своего часа. Ближе к утру молоденький солдатик обходил ворота и в неверном свете факела зацепил глазом золотой всплеск – надо же! Целый септим! Его пальцы дрогнули, прежде чем прикоснуться к монете, но искушение оказалось сильнее – и вот уже он сжимает в кулаке нежданную находку, и сердце колотится, как барабан.
- Неужели настоящий?
Утром он поспешил в кабак, еле дождавшись открытия, и заказал себе водку. Кабатчик подозрительно прищурился – солдаты не были надежным народом.
- Покажи деньги.
Солдатик кинул на стол найденный септим. Кабатчик даже глазам не поверил и попробовал монету на зуб – настоящая. Откуда у паршивой солдатни такие деньги? Но спрашивать не стал, принес водки, а с закуской решил повременить – чем больше захмелеет, тем лучше. Так септим попал в кабак, побывал во рту кабатчика и разбежался ядовитой слюной по его телу, чтобы вылететь в выдыхаемый воздух.
Так чума вошла в Амаранту.
Через день солдатик должен был заступать в караул, но почему-то чувствовал себя плохо. Он списывал свое недомогание на двухдневный запой, в течение которого септим растаял без следа, но когда пришло время одеваться, даже полстакана водки не смогло привести его в рабочее состояние. Температура была высокая, все тело ломило.
- Что с тобой? Долго ты будешь тут ковыряться?
- Сейчас, что-то мне хреново…
- Еще бы! Столько пить, - завистливо цыркнул слюной сменщик. Бывает же счастье дуракам! А солдатик совсем не думал о счастье, он нащупал болезненную шишку у себя в паху и никак не мог уразуметь, откуда она взялась.
- Что это за фигня? И так болит!
Сменщик злобно покосился на него, не испытывая ни капли сочувствия.
- Или ты сейчас встаешь, или я зову взводного. – Но солдатик не мог встать, голова его горела и разламывалась. – Я тебя предупредил.
Через пару минут в коридоре зазвучали шаги – сменщик выполнил свою угрозу. Дверь распахнулась, и в тесное помещение вошел взводный, которого все они ненавидели за злобность и ограниченность.
- Вставай, падло, тебе тут не курорт!
В комнатке было темно, и, чтобы лучше рассмотреть сжавшегося в комок солдатика, он поднял выше свечу, озарившую ярким пламенем замызганную комнатушку. То ли от перемены освещения, то ли еще по какой причине, но на лице больного вдруг резко обозначились коричневые пятна. Рука взводного задрожала.
- Ааааааа, чума!
Толкаясь и отпихивая друг друга, они кинулись бежать, побросав все, что было в руках. В том числе и свечу, упавшую на пол и покатившуюся к смятой постели. Один сполох и пересушенная простыня занялась алым заревом – жутко закричал оставленный солдатик, но никто не слышал его криков.
Пожар в караулке погасили, с мрачным предчувствием глядя на обугленный труп виновного.
- Сгорел, поди, зараза, вместе со своей заразой…
Но уже к вечеру следующего дня министру донесли, что в Сейморе зарегистрированы подозрительные случаи заболевания, очень похожего на чуму. Ему не хотелось верить, но убедиться самому хотелось еще меньше. Вот теперь он готов был заплатить любую цену в будущем, только чтобы самому не ездить в Сеймор. Что ж, госпожа Брадаманте сдержала слово и поехала посмотреть, а министр остался в своем кабинете, отчаянно терзаясь муками совести оттого, что женщина рискует жизнью, а он сидит за печкой.
Тайная советница вернулась через два часа, лицо ее было мрачнее тучи, и Тузендорф мог даже не спрашивать, подтвердилась ли информация. Он устыдился еще больше, но побоялся даже подойти к ней после ее возвращения. Страх перед чумой сводил его с ума, превращая в склизкую тряпку, не имеющую собственной воли. Госпожа Брадаманте не стала настаивать, она просто велела передать министру следующее слово:
- Началось.
Именно это слово сказал министр правителю, когда явился к нему на ежевечерний доклад. Орландо выслушал его молча, потирая переносицу, словно его мучила жуткая боль. Тузендорф опасливо покосился даже на него.
- Вы уверены?
- Видел собственными глазами, – соврал барон.
- Что мы можем сделать? Есть шанс локализовать болезнь?
Тузендорф открыл рот. Он как-то не думал о том, что Сеймор можно было оцепить, он вообще туго соображал во всем, что касалось чумы. Это было неплохое решение, но сейчас, пожалуй, было слишком поздно.
- Эммм… Мы делаем все возможное.
- Что именно вы делаете? Могу я узнать конкретно?
Тузендорф замямлил что-то нечленораздельное, но в случае с правителем это было последнее, что следовало делать. Однако на сей раз Орландо даже не разозлился, настолько он был подавлен.
- Ясно. С вас толку, как с дохлой кошки. Идите.
Снедаемый жгучим стыдом, министр удалился, не зная, что и сказать в свою защиту. Вроде никто с него ничего не требовал, но он чувствовал жгучую потребность объясниться. По дороге в министерство он все бубнил что-то в спину кучеру, но тот оставался безучастным, как и пустые, замерзшие улицы.
Кто и что бы не думал о чуме, но никто из них не мог представить действительного масштаба бедствия. Никто не мог даже вообразить, чем обернется абстрактная болезнь, которую они надежно запирали за городскими стенами. Прошла всего неделя и стало ясно, что эпидемия прорвалась в город. Началось все с Сеймора – рабочий район, густонаселенный и тесный, послужил отличной средой для распространения болезни.
Сначала были обращения по поводу лихорадки, но эта лихорадка вскоре обернулась коричневыми пятнами и воспаленными лимфоузлами, которые вскрывались и кровоточили, превращая постель больного в гноище. Первые жертвы уходили в собственных постелях, оплаканные родными и близкими, и их даже еще успели похоронить на кладбище. Но чем дальше разворачивались события, тем более неприглядной становилась смерть: сначала старое кладбище в Сейморе стало переполняться, и было принято решение хоронить погибших вместе, в общей могиле. Потом начались протесты среди могильщиков, которые не желали иметь дело с чумными трупами, а потом и вовсе некому стало их хоронить.
Болезнь быстро захватила Сеймор и распространилась сначала на Найкратово, потом на Касаблас. Через три недели вся Амаранта корчилась в муках, истекая гноем и зловонием, и никто не мог ничего сделать. Только цифры в отчетах, которые каждый день получал Тузендорф, говорили, что в город пришло настоящее бедствие. Министр похудел и почернел от страха. Он запер свою семью в особняке, в надежде, что беда пройдет стороной, и даже не навещал их, чтобы случайно не занести заразу.
Он теперь жил в своем кабинете, вход в который был запрещен всем, кроме самых приближенных. Да и те, перед тем как войти, должны были надеть сверху белый балахон, пропитанный ароматическим составом, по слухам, отгоняющим чуму. Так и ходили его заместители в белом саване с прорезями для глаз. Прорезь для рта не полагалась, чтобы не выдыхать чего попало.
- Вам не кажется, что вы сбрендили?
Госпожа Брадаманте вошла с непокрытой головой, направилась прямиком к столу своего начальника и положила на него какой-то исписанный листок. Тузендорф отпрянул от нее, насколько мог и врезался в стену, завопив тоненько:
- Не приближайтесь ко мне!!!
- Вот только не кричите, я сегодня этих криков наслушалась… - она пододвинула к себе стул, и, не дожидаясь приглашения, села. Всегда прямая ее спина сейчас немного сгорбилась, а под глазами залегли коричневые круги. – Я была в больнице в Сейморе, и должна вам сказать – это ад. Мне многое довелось повидать в жизни, но такого я еще не видела: людей забирают в больницу, но все знают, что там не лечат. Больные там просто лежат и умирают, а лекари делают вид, что пытаются что-то сделать. Им рассекают шишки, откуда течет гной в смеси с сукровицей, и в течение нескольких часов человек умирает в зловонии и грязи. Никакого толку, только лишние страдания.
Министр в ужасе пучил на нее глаза, стараясь просочиться сквозь стену, но у него не получалось.
- И вы после этого рассадника заразы пришли сюда ко мне поговорить?
- Ну да, - просто ответила тайная советница, - иногда даже мне надо облегчить душу, а лучше, чем вас я здесь никого не знаю.
- Вы заразите меня!!!
- Ах, бросьте. Все мы смертны, и от этого никуда не денешься. Давайте делать свое дело и будь, что будет. Выживем мы или умрем, это имеет так мало значения… - Она разгладила ладонью смятый листок, который принесла с собой. – Триста восемьдесят шесть человек, это данные за вчерашний день. Только представьте: триста восемьдесят шесть пупов земли вчера перестали существовать! И ничего не произошло.
Госпожа Брадаманте поднялась и поправила застежку балахона.
- Передайте правителю, что обстановка на окраинах взрывоопасная – люди готовы на крайние меры.
- А чего хотят-то…
- Сами не знают. Просто от страха крыша едет, и это хуже всего, ибо человек без страха становится совершенно неуправляемым. Чумной бунт на окраинах – это будет нечто, так что лучше до него не доводить.
- А что мы можем сделать?
- Не знаю, но делать нужно хоть что-нибудь! Мы же ничего не делаем, только собираем статистику.
И это сказал министру человек, который спал по три часа в сутки и не боялся ездить в чумные районы. Тузендорф снова испытал приступ острого стыда.
- Люди потому и возмущаются, что видят полное бездействие правительства. Если бы мы предпринимали что-то для исправления ситуации, пусть без надежды, без успеха, но пытались – они бы нам верили. Что происходит? Почему вы сидите здесь, забившись в угол, как крыса? Почему правитель бездействует? Он сильный и умный человек, что с ним случилось?
Если бы Тузендорф мог ответить на эти вопросы! Но ему хватило храбрости пересказать их Орландо и тот глубоко задумался. Смерть Змея плохо повлияла на него, загнав в глубокую депрессию, из которой он пока не видел выхода. А тут новая напасть – вот он и потерял контроль над собой, погрузившись в меланхолию. Долгие часы проводил он, запершись в кабинете со своими бумагами – теперь он высчитывал стоимость войны, настоящую, будущую и приведенную. Цифры ужасали его, но он даже находил странное удовольствие в кошмарности происходящего – вот, мол, в какую бездну может опуститься человек и правитель.
Каждый вечер он получал от своего министра внутренних дел сводку за день, и в ней красной строкой было выделено число погибших. Орландо тупо смотрел на цифру, растущую с каждым днем, и ничего в его душе не двигалось. Он видел трупы на обочине Великого тракта, и никак не мог сопоставить их с цифрой, обведенной жирным на его докладе.
Здесь, в Королевском дворце, было тепло и безопасно, а что творится на улицах, его не беспокоило. Он слишком устал, чтобы пропускать через себя очередную кару небесную – все имеет свой предел, и человеческое страдание тоже. Орландо держал информацию о чуме на уровне абстракции, стараясь не подпускать близко живых людей, которые умирали на заснеженных улицах. Так же отворачивался и Тузендорф, но, проезжая в министерской карете, он иногда видел лицо чумы, когда любопытство выгоняло его посмотреть в окошко, забранное черной шторой.
Люди умирали прямо на тротуарах, уже некому было их хоронить и следить за порядком. Госпожа Брадаманте совсем потерялась где-то в чумных госпиталях, она билась, как могла, и почти совсем пропала из виду. А Тузендорф, по малодушию своему, был даже рад, ибо с каждым днем все больше боялся заразиться – болезнь подбиралась к дорогим особнякам Найкратово и Ла-Уньона, в одном из которых забаррикадировалась его семья.
Вход в министерство был строжайше запрещен для всех, за исключением служащих, имеющих особые пропуска. Благодаря ним Тузендорф более-менее обладал информацией о своих служащих – кто жив, кто умер. Он уже третий день подряд прочитывал отчет вахтера и не видел в нем имени своей заместительницы, что было для него очень печальной новостью.
- Как наша прекрасная госпожа Брадаманте? – правитель словно чуял душевные язвы своего министра.
- Если честно, она третий день не появляется в министерстве, и я боюсь предположить худшее.
Орландо встал и подошел к окну.
- Печально, очень печально. Она была настоящим человеком, и могла при случае удачно заменить вас.
От таких слов Тузендорф чуть не подавился. Похоже, чума на всех плохо действовала…
Однако дела госпожи Брадаманте обстояли намного лучше, чем думало о ней начальство – просто она не находила времени для того, чтобы навестить министерство. Сейчас ее основной заботой стала уборка мертвых с улиц во избежание распространения заразы – хотя, куда уж больше распространяться-то. Но все равно: мертвые должны лежать на кладбище, а не на улицах и не в домах.
Это была настоящая проблема, мортусов хронически не хватало. Те, кто начинал работу в начале эпидемии, уже давно вымерли, а новых набрать оказалось куда труднее, чем следить за баронессой Ферро в ее метаниях – никто не хотел умирать. Даже очень большие деньги не помогали привлечь людей. Никто не обращался за работой в магистратуру – хоть бери и сама таскай трупы на кладбище.
У нее родилась одна идея, вернее она ее подсмотрела в библиотеке, но не обладала достаточными полномочиями для претворения ее в жизнь. Все, что она могла сделать самостоятельно, это разрешить использовать пустырь на западе Сеймора под чумное кладбище. Имеющиеся в черте города погосты уже давно были переполнены, и захоронения делались как попало, что грозило возвращением заразы впоследствии. Тайная советница велела огородить и распахать пустырь, выкопав огромные глубокие ямы, на дно которых лили негашеную известь, потом рядами забрасывали мертвецов и снова поливали той же смесью. Когда яма заполнялась, ее засыпали землей…и снова поливали известью для верности.
- Это штоб покойнички из земли не встали… - прошамкала какая-то бабка, с утра прилипшая к ограде. То ли у нее кто лежал в яме, то ли просто от нечего делать.
- Меня меньше всего волнует их вставание, - отрезала чиновница, - пусть хоть танцуют, лишь бы заразу не разносили. Я, наверное, больше никогда в жизни не буду бояться мертвецов.
Она подмигнула оторопевшей бабке и вскочила в пролетку, которой давно уже правила сама. С мортусами необходимо было что-то делать, их оставалось две калеки, и они совершенно не справлялись с возложенными на них обязанностями. Вообще-то госпожа Брадаманте никогда не обращалась к правителю через голову своего начальника, но тут ситуация была пиковая, и она решила ехать в Королевский дворец.
Дорога ее проходила по Гречневой, потом по Рыбной, мимо здания тюрьмы. Потом она собиралась свернуть на бульвар Сигизмунда III, но не смогла – путь ей преградили люди такого вида, от которого Тузендорф умер бы на месте.
- А ну стой!
Ага, сейчас. В таких случаях стоять – последнее, что следует делать, и госпожа Брадаманте резко повернула назад, прибавив скорость. Ее пытались догнать, но она быстро покатила по Рыбной, и преследователи, которые и так еле ноги волочили, вынуждены были отстать. Она притормозила немного возле здания тюрьмы, и тут ей показалось, что сама судьба привела ее в это мрачное место. Начальница тайной канцелярии натянула вожжи и повернула к воротам, которые были крепко заперты.
Ей пришлось долго долбить железным молотком о прикрепленную табличку, прежде чем маленькое окошечко открылось, и в нем показались испуганные глаза тюремного привратника.
- Что вам тут нужно?
Серебряная бляха тайной канцелярии ткнулась ему почти в глаз.
- Я – госпожа Брадаманте, заместитель Министра внутренних дел господина Тузендорфа, начальник тайной канцелярии. У меня распоряжение правителя.
Она врала, но бляха подействовала немедленно. Маленькая дверца распахнулась, и ее взору предстал низкий, грязный коридор, по которому проходил каждый, кто попадал в эти стены. Госпожа советница с любопытством осмотрелась и спрятала бляху.
- Господин Освальд на месте?
Начальник тюрьмы, подобно министру внутренних дел, с начала эпидемии жил на работе – и не от большого служебного рвения, а от того же страха, снедавшего душу. В тюрьме было и правда безопасней, пока первая бацилла не просочилась туда извне, поэтому визит замминистра у него восторга не вызвал.
- Чем обязан столь неожиданному посещению? – ему очень не хотелось, чтобы она проходила в кабинет. Кто знает, где ее носило? Говорят, что она мотается по всему городу и много времени проводит на кладбищах – запросто может принести любую заразу. Госпожа Брадаманте это прекрасно понимала, как понимала и то, что она действительно может принести любую заразу, от этого никто не застрахован – поэтому не стала проходить далеко, присев на продавленный стул возле двери.
- У меня приказ Его Высокопревосходительства.
Начальник тюрьмы изобразил самое пристальное внимание.
- Сколько у вас смертников? Тех, которые не под судом, а уже ожидают приговора?
- Сорок три.
- Чудесно. Мне нужно с ними побеседовать. Лучше, если со всеми сразу – времени маловато.
Должно быть, она сошла с ума.
- А могу я видеть приказ правителя? – робко поинтересовался Освальд.
- Разумеется, - не теряя царственного апломба, сказала госпожа Брадаманте, - но сначала мне нужно поговорить с вашими душегубами. Или вы думаете, что я сюда приехала по собственной инициативе?
Действительно, такую глупость было трудно предположить. Господин Освальд попросил тайную советницу подождать и выскочил бочком, стараясь не дотрагиваться даже до края ее плаща. Через двадцать минут он вернулся и доложил, что, если ей угодно, она может побеседовать со смертниками в бывшей пыточной.
Очень разумное решение – подумалось госпоже Брадаманте, когда она увидела немного запылившиеся, но все еще грозные орудия пыток, стоявшие по углам. Правитель был категорическим противником телесных наказаний, поэтому их давным-давно не использовали. Но люди, осужденные на смерть, не знали этого, и сиротливо жались друг к дружке в центре большого темного помещения.
- Здравствуйте, молодцы, - голос тайной советницы был, как всегда спокойным и несуетливым. – Как вам тут живется? Голова плечи не натирает?
Легкий ропот был ей ответом – местнач публика не понимала шуток, но оценила личную отвагу. Вид красивой женщины, не побоявшейся с ними встретиться наедине, поневоле внушал им уважение.
- У меня к вам деловое предложение. Вы вольны принять его или отказаться: для отказавшихся это будет последнее предложение в жизни, а для согласившихся – как повезет.
- А нам какая разница на что соглашаться, раз впереди топор и плаха? – ощерился мужик совершенно дегенератского вида.
- Не спешите, и вы многое узнаете, – Госпожа Брадаманте была спокойна и уверена в себе, и это спокойствие могло остудить любую горячую голову. – Вы, должно быть, знаете, что происходит снаружи?
Смертники снова зароптали, из чего она поняла, что в общих чертах они слышали об эпидемии.
- Понятно. Тогда я должна вам рассказать подробно: город вымирает, снаружи свирепствует эпидемия чумы. Это очень опасно, но я полагаю, что вы народ отчаянный.
- Да не более отчаянный, чем ты, красотка! – крикнул кто-то, удивительно точно попав в цель.
- Благодарю. Но речь не обо мне – мне нужны люди на работу. Грязную работу, опасную работу, страшную работу – я говорю правду, это ОЧЕНЬ опасно и страшно. Но и плата будет высока: тот, кто честно выполнит свой долг и не поддастся искушению сбежать, по окончанию эпидемии будет помилован и отпущен на свободу.
- Врешь!
- Я даю мое честное слово, – негромко, но твердо произнесла она. – Я, начальник тайной канцелярии, тайная советница I класса, заместитель министра внутренних дел, клянусь, что исполню сказанное мной, и каждый, кто выполнит свой долг и выживет, будет отпущен с полным прощением его вины.
- Фьююююииить, - пронеслось по залу, - видать, хреново идут дела у нашего правительства, раз такая птица тут перед нами пляшет. А какой смысл нам соглашаться? Тут смерть и там смерть. Тут быстро голову оттяпают, а там помирай на гноище. Нет, катись-ка ты подальше с такими сделками!
- А я сбегу…
- Согласный я, только выпусти!
- Посмотри на меня, красотка!
- Да мы ж тебя на ремешки порежем, сладкая. Поиграем и порежем.
Госпожа Брадаманте внимательно выслушала эти реплики и подняла руку в знак внимания. Как во волшебству, крики и топот стихли, начальник тюрьмы вдруг подумал, что ему никогда не удавалось добиться такого внимания не только от смертников, но даже от своих подчиненных.
- Значит так, по порядку: каждый, кто согласится, поступает в мое личное распоряжение. Каждый, кто окажется, вернется в свою камеру и будет казнен в порядке стандартной процедуры. Смысл моего предложения таков, что у согласившихся будет шанс – он может и не случиться, но он будет. А те, кто откажется, точно умрут, без всяких сомнений. Это первое. – Она подошла ближе, внимательно разглядывая каждое лицо, словно откладывая себе в память. Ее голубые глаза с длинными ресницами были красивыми, но почему-то даже изуверы и насильники смущались от их пристального взгляда. – Второе: я занимаю свою должность уже восемь лет, и никто лучше меня не умеет разыскивать прячущихся людей. Многие из вас находятся тут благодаря мне. Любой, кто попробует дать деру, будет найден и казнен. Я обещаю.
Снова легкий ропот, как ветерок, пронесся по рядам заключенных – до них начало доходить, с кем они имеют дело. А госпожа Брадаманте прохаживалась мимо них, как будто это была ее команда.
- И третье: мы все в одной лодке. Если мы не остановим болезнь, она придет сюда. Неужели вы думаете, что тюремные стены – надежная защита от чумы? Стоит кому-то принести заразу, как вы вымрете все, в том же гноище, и у вас даже не будет шанса. Я не обещаю, что вы останетесь живы, я не могу этого гарантировать, но я обещаю, что у вас будет шанс. Вы будете работать со мной – я шуток не люблю, и быстро разбираюсь с шутниками, но я всегда держу свое слово и со мной можно иметь дело, если вы честный человек.
- Хахаха, где ты честных ищешь? Среди смертников?
- Честные есть везде. Каждый человек честен, когда это ему выгодно, и вам сейчас выгодно быть честными, так что я на вас рассчитываю. Итак, кто со мной?
Не было ни одного отказавшегося.
Всех бывших смертников, а теперь мортусов построили во дворе, переписали, выдали им черные балахоны, наводившие ужас на жителей. Господин Освальд все суетился вокруг замминистра:
- Не забудьте приказ, госпожа Брадаманте! Это же моя личная ответственность!
- Угу, - буркнула советница себе под нос, - теперь уже моя ответственность.
- Приказ… - почти простонал Освальд.
- Я же сказала: моя ответственность! – рявкнула замминистра и велела двигаться за ней в сторону Сеймора.
Об этой проделке Орландо узнал от ликующего Тузендорфа, который доложил ему, что его заместитель, оказывается жива, и даже занимается делом.
- Отлично, а у вас, что мозги покривились? Почему вы сидите в министерстве?
- Я это… это… Мы с вами, как люди, руководящие государством, должны беречь себя, – барон сдуру думал, что Орландо тоже боится.
- А кто это «мы»? Про себя я бы еще понял, но вы-то что за великий деятель? Почему госпожа Брадаманте занимается делом, а вы просиживаете задницу в кабинете??
Орландо стукнул кулаком по столу:
- И вообще, почему без моего ведома отпущены смертники?! Что вы тут о себе возомнили?! Вашу замминистра приведете ко мне, когда найдете – я ее разжалую и сошлю! Развели тут бардак! – правитель хотел еще стукнуть кулаком, но звук удара почему-то раздался раньше, чем он опустил руку. Оба они, правитель и министр, внезапно обернулись в сторону коридора, откуда раздался стук.
- Что это? – бормотнул Тузендорф трясущимися губами. Орландо пожал плечами и обошел свой стол. Его пальцы на мгновение дрогнули, прежде чем лечь на бронзовую ручку двери, но он справился с собой и резко распахнул дверь.
- Ааах… - пронеслось по коридору, в котором уже толпились люди. Увидев распахнутую дверь, они расступились и молча уставились на правителя. На полу лежала симпатичная молоденькая горничная, которая иногда приносила Орландо завтрак по утрам – ее ноги были поджаты, а пальцы рук беспомощно перебирали густой ворс ковра. Но ужас, отпечатавшийся на лицах слуг, говорил о том, что это не просто обморок - на хорошеньком личике девушки отчетливо проступали коричневые пятна.
Орландо подошел ближе и наклонился к ней. От горничной несло страшным жаром.
- Пожалуйста, Ваше Высокопревосходительство… умоляю… пожалуйста…
О чем она умоляла? Что правитель мог сделать для нее? Он распорядился отвезти девушку в больницу и продезинфицировать помещение, но страх, разлившийся по дворцу, не мог исчезнуть вместе с телом девушки – теперь все знали, что чума вошла в Королевский дворец.
В суматохе Орландо обнаружил, что Тузендорф исчез.
- Трус…
Он оделся и вышел на улицу – много дней он не переступал порога дворца, и совсем отвык от города, который поразил его своим обликом, изменившимся до неузнаваемости. Он пошел вдоль решетки Сигизмундова сада налево, туда, где был мост Школяров, соединявший Найкратово с Сеймором через Университетский квартал. Улицы были пусты – ни одной живой души не попалось ему по пути на мост.
Первого мертвеца он увидел возле решетки Школы искусств – это была женщина средних лет, будто осевшая на тротуар. Почерневшее лицо ее говорило о том, что она сидит здесь уже давно – как странно, почему никто не уберет ее, чтобы похоронить? Это был первый и последний вопрос такого плана, который он задал сам себе, потому что через пару десятков метров наткнулся на еще троих, лежавших недалеко друг от друга. Осторожно обходя их, он свернул в калитку Университета, сиротливо скрипевшую на ветру.
Большая дубовая дверь Главного корпуса была отворена, и ветер со снегом гулял в центральном холле, где раньше проводились собрания студентов. Сейчас там лежали мертвецы – друг на друге, безо всякого почтения и благочестия.
- Есть тут кто живой?
Какой-то звук раздался сверху, и Орландо кинулся по ступеням, перешагивая через застывшие руки и ноги некогда веселых обитателей этого места.
- Эй!!! – тишина. Потом снова слабый писк, и правитель побежал дальше по коридору, в конце которого наткнулся на мертвую девушку, сидевшую у стены. Голова ее была опущена, руки скрещены, словно она прижимала к себе что-то. Это что-то шмыгнуло в угол, стоило правителю приблизиться к мертвой. Орландо остановился и немного отошел назад, потом присел у стены и замер, стараясь не производить ни звука. Тощая черная кошка с безумным взглядом немного подумала и снова вышла из угла, потопталась на месте и приблизилась к девушке, бросая внимательные взгляды на Орландо, словно подозревая его в дурных намерениях. Но он не шевелился, и тогда животное переступило лапками и аккуратно влезло на руки к трупу, будто там было его единственное убежище.
- Бедная ты моя, кыс-кыс… - позвал Орландо, но все было тщетно. Стоило ему пошевелиться, как зверек снова исчез в потемках, откуда наблюдал за незнакомцем горящими глазами. – Она, наверное, так и умерла…
Ему стало страшно в этих стенах, даже показалось, что мертвые могли встать и двинуться к нему, чтобы обвинить в своей смерти Проклятого человека. Он долго не мог заставить себя спуститься с лестницы, по которой поднялся, и, когда все-таки смог, то припустил бежать оттуда, как будто за ним гналась дюжина чертей.
- Ммммяяуууу…. – тоскливо летело ему вслед.
Когда он выскочил из здания Университета, уже стемнело, хоть он и пробыл внутри совсем недолго, а в темноте, как известно, все видится куда страшнее. Орландо бежал во дворец, каждый раз замирая от неосторожного звука, раздававшего где-нибудь, и чувствуя, что еще немного и его сердце разорвется.
Дворец был непривычно тих и темен. Он потянул на себя резную дверь и вошел внутрь, в холл, который всегда был полон солдат. Но теперь там было пусто и тихо. Что произошло за то время, пока он бродил по Университету?
- Эй, охрана! Почему холл пустой? Эй! Где вы? Кто-нибудь!!!
Правитель прошел до лакейской, потом вернулся и поднялся по Парадной лестнице – никого. Галерея королей встретила его непривычной пустотой и темнотой, пугающей после всего, что он видел. Королева Брижитт с портрета смотрела сурово и сумрачно, взгляд ее был обвиняющим. Орландо почувствовал, как слезы сами навернулись на глаза, а потом потекли сильнее и превратились в два ручья, ломающих плотину. Он вспомнил, как тринадцать лет назад стоял здесь, полный надежд и сладостного трепета, говорил с портретом о том, что скоро представит ему свою невесту, законную принцессу. Каким тогда все казалось праздничным! И как ужасно все повернулось…
- Ваше Величество… Ваше Величество… Разве ж я этого хотел… Я думал, что смогу сделать лучше, и страна расцветет, разбогатеет. Не вы ли сами сказали мне подловить Драгомила на неуплате! – почти завопил он, испытывая жуткую потребность разделить с кем-то свою вину. Но портрет молчал, продолжая сурово смотреть на плохого правителя, плохого влюбленного, плохого человека. – Что мне делать теперь? Как жить? Я их видел – они такие страшные, они везде и некому даже их похоронить! Что я, один человек, могу сделать с ними?
Он рыдал, захлебываясь слезами, и выговаривал все, что так наболело на душе. Смерть Змея, поражение в Кошачьем лазу, бегство Тузендорфа – все это пришло к нему, чтобы раздавить и уничтожить его. А если будет недостаточно, то придет что-нибудь еще, ведь ведьма Ирья сказала однажды, что он проклят, и принцесса отомстит ему за убийство. Но почему принцесса мстит тем людям, которых он сегодня видел – многие из них были еще детьми в Белый день, а кого-то даже не было на свете.
- Почему… почему… за что… - завывал он, совершенно одурев от своих переживаний, и навалив в кучу все подряд: когда-то сказанные неосторожные слова Ирьи ДеГрассо, слышанный им от Мими Ферро бред Вильгельмины Ландрской, свои какие-то придумки, которые он давно перестал отличать от реальности.
В разгар мучений он вдруг услышал тихие шаркающие шаги со стороны покоев Мередит. Волосы встали дыбом на его голове. Вот и все, сейчас в эту комнату войдет мертвая принцесса, воплощение возмездия, и он умрет от страха – ибо больше не может выносить мертвых лиц. Шаги были медленными и равномерными, приближались неотвратимо, и сердце Орландо зашлось, позабыв даже трепыхаться.
- А это вы… А я думаю, кто тут причитает? – внезапно вспыхнувшая свеча светила старика Козимо, некогда старшего лакея, а теперь смотрителя за швабрами по причине дряхлости. Он поднял свечу и осветил жалкое зрелище: заплаканного правителя, стоящего на коленях перед портретом Брижитт. – Что ж вы тут в темноте сидите, хоть бы свечку зажгли? Все веселее…
Орландо едва не рухнул ему под ноги.
- Ну, полно, подумаешь, чума… Что мы, чумы не видали, что ли… Иные господа похуже чумы будут… - Старик прошаркал мимо него и обернулся в дверях: - Чего нам терять?
И правда, чего он беспокоится? Что еще можно у него отнять? Здоровье, жизнь? Пусть берут, не жалко – все равно он никому не нужен. Жизнь прошла бездарно, ничего не осталось за ним. Все, о чем он когда-то мечтал, изменило ему, так что не стоит беспокоиться.
- А почему во дворце так пусто? – он поднялся с колен и вытер лицо платком. Тем самым, которым протер свои руки, когда выбежал из здания Университета. Впрочем, какая теперь разница?
- Так все сбежали. Людишки, они народ суетный, все о своем животе беспокоятся – как Гизела померла, так они и побежали. И то, каждой твари жить хочется…
- Вообще все ушли?
- Ну я же остался, - возразил старик. – Пойдемте, Ваше Высокопревосходительство, на кухню, повечеряем чего-нибудь. Я уже стар, не смогу вам подать, как полагается, вы уж меня простите…
Орландо хлюпнул носом и последовал за ним. Темные коридоры виделись ему черной воронкой, в которую затягивало его совершенно бесполезную жизнь.
На следующий день он проснулся от холода – камин в спальне был со вчерашнего не топлен. Пришлось засучить рукава и вспомнить свое ремесло лакея. К счастью, он еще не разучился работать руками. Козимо смотрел на то, как ловко правитель управляется по хозяйству, которое сократилось до кухни и двух комнат Его Высокопревосходительства, и думал, что из него мог бы получиться очень дельный лакей, если бы он не сбился с пути истинного.
- Да уж, вы не серчайте, Ваша Милость, но сейчас народ работать разучился, обленился и постервел. То ли дело в прежние времена: лакея могли выпороть, если хоть складочку на постели находили, а уж за пыль на шкафу и вовсе можно было головы лишиться. Матушка покойного короля, Ее Величество Тирик-Ханум очень строга была на этот счет – лакеи у нее долго не держались. А вот я выдержал! – хвастался старик своими подвигами, греясь возле печки, которую Орландо растапливал дровами, припасенными чуть ли не на полгода вперед.
- Уважаю. Лакейская работа она такая, пот любит. Это только кажется со стороны, что лакеи – холуи господские, а на самом деле у лакея работы столько, что и продохнуть некогда. Каждую пылинку убрать, каждую вещь на свое место поставить, да еще и помнить где оно, это место.
- То-то же! Вы вот хоть понимаете, а эти мордовороты… - Козимо обвел кухню широким жестом, как будто говорил о тех, кто больше не работал в стенах Дворца. – Куда им понимать работу, жидкие пошли люди.
- Это точно, - подтвердил Орландо, - вот и мой министр сбежал. Двадцать лет рядом был, а теперь убег – смерти испугался. А чего ее бояться? Она придет и все приберет, и все окончится.
Старый лакей кивал, положив свои узловатые руки на палку, которой пользовался при ходьбе. Ему нравилось вот так поговорить с человеком, который понимает работу – он помнил, как Орландо впервые вошел во дворец, как жил тут при герцоге, как стал правителем. Все проходило на его глазах, и теперь этот человек сидел тут, и готовил суп для них двоих из того, что нашлось в буфете.
- Хехехе, бывает же такое – сам правитель Орландо мне суп сварил, - внезапно засмеялся Козимо, обнажая беззубые десна, и Орландо тоже улыбнулся, чтобы его порадовать.
- Не бог весть какая радость – готовлю я так себе.
Козимо, конечно, старался что-то делать, но, если честно, скорее Орландо о нем заботился, чем он об Орландо. Все-таки старость не радость. Тузендорф не показывался, и Орландо часто с горечью думал о нем, не зная, что министр не сбежал, а просто заболел. Не чумой, нет, он свалился с нервной лихорадкой от переживаний и теперь метался с температурой в тесной комнатенке возле своего кабинета. Государство осталось совсем без пригляда, но это никого не волновало – когда главной заботой людей становится выживание, подобные материи их не беспокоят.
Все разваливалось прямо на глазах: не прошло и трех недель, как контроль над городом был полностью утрачен. Все государственные службы перестали функционировать и повсюду воцарился хаос. Почтовая служба, полиция, армия – если бы Драгомил захотел, он взял бы Амаранту голыми руками. Но он не мог ничего предпринять, потому что совсем не имел сил на подвиги, да и соваться в зачумленную столицу никому не хотелось.
На улицах росли груды мусора, но это было бы еще полбеды – вместе с мусором лежали трупы, которых не успевали убрать. Орландо, забившийся в свой угол, всего этого не видел – он совершенно морально отупел и не был в состоянии что-то предпринять. Весь его день проходил в составлении каких-то немыслимых проектов и разговорах с Козимо. Старый лакей благодарно внимал сумасшедшим речам своего правителя:
- Каждый человек в стране должен получить хотя бы начальное образование, понимаешь? Читать писать уж точно должен уметь каждый, а там – по способностям. Все наши беды, темнота и несчастье идут от недостатка знаний. Почему ведьмы так долго морочили голову людям? Да потому что за завесой суеверий и незнания они казались могущественными волшебницами, а на самом деле были фокусницами и шарлатанками.
- Насчет ведьм это вы зря, Ваша Милость. Были среди них, конечно всякие, но никакое знание не заменит талант природный. Это ж в жизнь и здоровье человека вмешиваться, а не кирпичи на стройке класть. Кто знает, будь у нас сейчас хорошие ведьмы, может, мы бы и победили чуму.
Козимо наступил на любимый мозоль правителя. Да, Орландо и сам давно уже отдал распоряжение искать ведьм, но было это жестоким уколом его гордости – сколько сил он положил на то, чтобы вывести этих шарлатанок! Призрак Ирьи ДеГрассо не давал ему жить свободно до сих пор, хотя прошло уже почти тридцать лет.
- А что, в больницах-то у нас лечат? – вдруг спросил Козимо. – Может, мне в больничку-то пойти, а, Ваша Милость?
Орландо резко обернулся и посмотрел на старика, который за последние два дня не поднимался со своего места возле печки. Вид у него и вправду был нездоровый.
- Тебе плохо?
- Да что-то нехорошо, сударь. Я уже старый, мне помирать не страшно, да не хотелось бы вам вред причинить своей болезнью.
Орландо осмотрел его и нашел за ушами большие вздувшиеся шишки, не оставлявшие сомнений в характере недомогания Козимо.
- Должен сказать тебе, что, по-моему, это чума.
- Наверное… Вы меня оставьте, сударь, не ровен час сами заболеете. Не беспокойтесь обо мне, и так слишком много чести простому лакею. А помру – так вы мортусов кликните, чтобы забрали тело и похоронили по-людски, или как там они сейчас хоронят. У меня никого нет, Ваша Милость, искать меня никто не станет – ну и хорошо, хоть лишней печали в мире не прибудет.
Старик перевел дух, видимо, говорить ему было трудно. А Орландо стоял, пораженный, и не знал, что ему предпринять. Отнести старика в больницу? Но он же сам знал, что помощи ему не окажут, только замучают почем зря. Нет уж, пусть остается здесь, хоть умрет спокойно, в тепле и заботе.
Он приготовил постель и уложил Козимо, приказав ему помалкивать и не рассуждать о действиях правителя. Забота о ком-то поддерживала его собственные силы, давала ему ощущение того, что он не бесполезен, что он еще кому-то нужен, и жизнь его не закончена.
А жизнь старика угасала. Он даже не покрывался пятнами – на старческой коже и без того было достаточно пятен. Козимо умирал в тишине Королевского дворца, заботливо укрытый правителем государства, который сидел рядом и читал ему книжку о приключениях рыцаря Теодора Имборского и его верного оруженосца.
- Хороший вы человек, господин Орландо…
- Для кого как. Для тебя хороший, для всех остальных плохой. Ты не разговаривай, не трать силы.
- А на что они мне теперь, силы? Я вот вам скажу, что все когда-нибудь заканчивается, и даже если все рухнуло, надо просто идти вперед, туда, где находится ваше сердце.
Орландо помолчал и захлопнул книгу.
- Мое сердце лежит в могиле, Козимо. Я любил женщину, но сумел только убить ее, я мечтал принести стране процветание, а принес только нищету и горе.
- В минуту отчаяния всем кажется, что все очень плохо. Но это проходит, сударь…
Он закашлялся и больше не мог говорить, Орландо подоткнул ему одеяло и смотрел, как жизнь покидает человека. К счастью, старый Козимо не мучился долго, он просто сделал несколько вздохов и замер, будто внезапно вспомнил что-то.
- Козимо?
Лакей не ответил, и Орландо не решился больше тревожить тишину. Он сидел и смотрел на лицо старика – оно постепенно застывало, теряя живость и превращаясь в маску. Теперь уже не было сомнения в его смерти, такие лица никогда не бывают у живых. Правитель вздохнул и вышел из кухни.
Он поднялся к себе, в нетопленый кабинет, и сел за стол, который был его всегдашним прибежищем в самые трудные моменты жизни. Последняя искра, тлевшая рядом с ним, угасла – он остался совершенно один.
- Я действительно проклят? – странно было это говорить. Орландо рассматривал свои руки и не видел на них жутких черных когтей, которые рвут человеческую плоть. А поди ж ты, он уже уничтожил полгорода, даже не шевельнув пальцем. Детей можно пугать таким человеком. Где же ты, Ирья ДеГрассо? И снимешь ли ты свое проклятие, или мне так и придется помереть в одиночестве, ненавидимым всеми?
Странно, но он совершенно не боялся болезни, ему даже в голову не приходило, что Козимо мог заразить его, или что теперь, когда его тело лежит во дворце, чума ходит рядом на цыпочках. Наверное, он бы даже обрадовался, если бы вдруг обнаружил под пальцами шишкообразные наросты или на лице коричневые пятна – это означало бы конец всему, и его страданиям тоже. Он словно остановился, огляделся и понял, что ничего нет позади, нет впереди, только мрак и холод. Он смотрел на некогда прекрасную и гордую Амаранту, сейчас корчившуюся в агонии, и душа его скорбела. Он давно уже не хотел жить, он ничего не хотел.
- Ну что же, я тоже кое-что могу, - подумал Орландо и спустился вниз. Там он зашил тело старого лакея в простыню и приспособил на каталку, на которой раньше возили из погреба продукты и бутылки. Одевшись, он вышел из дворца, толкая ее перед собой – где-то же должны быть мортусы, которые собирают трупы с улиц.
Мортусы действительно были, и уборка велась ежедневно, на пределе человеческих возможностей. Если бы не эта работа, то горы трупов давно достали бы до неба над синей башней. Орландо встретил их, нескольких человек, одетых в черное, в районе Обводного канала. У них была лошадь и тележка, на которую они складывали свою добычу, и появление Орландо, тоже с тележкой, видимо произвело на них впечатление. Он шел с непокрытой головой, рыже-седые волосы его трепал ветер, и тело у него на каталке было аккуратно упаковано, в то время, как их мертвецы лежали неопрятной грудой.
- Постойте, господа, я привез вам еще одного.
Высокий человек отделился от группы мортусов и пошел к нему быстрым шагом, походка его что-то напомнила правителю. Но не успел он сообразить, что именно, как человек приблизился и снял островерхий колпак с прорезями для глаз – госпожа Брадаманте! Она исхудала и почернела, в темных волосах на висках прорезались серебряные пряди, но спина ее была по-прежнему прямой.
- Что вы здесь делаете?
- А вы? – ответил Орландо вопросом на вопрос. – Не все же сбегают, как некоторые…
- Если вы о Тузендорфе, то он никуда не сбежал, он просто болен.
Сердце правителя трепыхнулось.
- Чума?
- К счастью, нет, он просто переутомился. Он действительно очень плох, я видела, - тайная советница поспешила предупредить скептическое выражение на лице Орландо. – Но вы-то зачем подвергаете себя опасности?
- Я очень удивлен, что именно вы задаете мне подобные вопросы. Должны бы понимать, что когда у тебя никого нет, то и беречь себя незачем. Никто по мне не заплачет, в этом мы с вами родственники, так что принимайте меня в свою команду.
- А как же разжалование? Вы, помнится, обещали сослать меня за самоуправство.
Да, если что-то случится с Тузендорфом, госпожа Брадаманте станет министром внутренних дел, это уж точно. А возможно и правителем, если что-то случится с ним самим.
- Не говорите ерунды. Нам с вами нужно будет серьезно побеседовать, но это не сейчас. Сейчас у нас очень простые задачи – убирать трупы с улиц и разыскивать выживших. Есть ли смысл везти их в больницы?
- В ту, которая оборудована в бывшей ратуше в Касабласе – там ведьмы лечат. Уж простите, я пособирала, кого смогла. – Она помолчала, - у них есть выздоровевшие, кое-что начинает получаться.
Орландо одурело уставился на женщину, которая своим примером показала ему, как должен вести себя правитель и только пробормотал.
- Когда вы все успеваете?
- Мне сейчас жизненно необходима деятельность. Нет ничего хуже неизвестности и пассивного ожидания, если я остановлюсь, я сойду с ума.
- Вы очень странная женщина.
- Не страннее вас…
- Ладно, берегите себя, вы нужны мне живой.
Орландо опустил на мерзнущую голову капюшон и побрел прочь со своей каталкой, на которой освободилось место.
В последующие несколько недель оставшиеся жители Амаранты могли видеть правителя Орландо, методично обходящего дом за домом, квартал за кварталом. Он отводил еще живых в больницу, а мертвых выносил и отдавал мортусам, он планомерно и тяжело работал, в тайной надежде, что однажды чума не пощадит и его. Но чума обходила его, как заговоренного.
Как ни странно, хотя он видел море человеческого страдания, но работа приносила ему облегчение, он чувствовал себя нужным. Изредка он встречался с госпожой Брадаманте, которая занималась своей работой, и бывал неизменно рад ее видеть.
- Говорят, вы смотрите в лицо каждому трупу. Кого вы ищете?
- Вас это не касается. Лучше послушайте, что про вас говорят.
- И что же?
Тайная советница вздохнула, по привычке проводив глазом очередного мертвеца, которого пронесли мимо. Иногда ей казалось, что лики чумы будут преследовать ее до конца жизни.
- Вас многие видят и узнают, это может быть для вас небезопасно. Вам лучше вернуться во дворец и не ходить по улицам без охраны.
- Мне, как и вам, сейчас необходима деятельность. Так что же про меня говорят?
- Говорят, что правитель Орландо – ходячий мертвец, и поэтому чума его не берет.
- Надо же…
Орландо даже обиды не почувствовал, а потом, по дороге домой, подумал, что они не так уж неправы.
-Я действительно мертвец, и сам не заметил, как умер.